Экстрадиция и права человека: поиск оптимального баланса

Н.А. САФАРОВ,
кандидат юридических наук, завотделом административного и военного законодательства аппарата Национального собрания  Азербайджанской Республики, эксперт подразделения по борьбе с терроризмом Управления ООН по наркотикам и преступности
 
Экстрадиция относится к числу тех институтов международного уголовного права, которые в современных условиях претерпевают значительную эволюцию. 
 
По мере углубления интеграционных процессов в международном сообществе, усиления прозрачности границ, позволяющих индивидам свободно перемещаться из одной страны в другую, появления новых форм кооперации транснациональной преступности в развитии института экстрадиции стали достаточно четко проявляться противоречивые тенденции, вытекающие, с одной стороны, из необходимости борьбы с международной преступностью, сотрудничества государств в вопросах пресечения различных форм преступной деятельности, а с другой стороны, из безусловной обязанности соблюдения прав человека в связи с выдачей для привлечения к уголовной ответственности либо для исполнения назначенного уголовного наказания[1]. Хотя историческое развитие экстрадиции свидетельствует о постепенном утверждении в экстрадиционном процессе позитивного отношения к обеспечению прав личности, принятие основополагающих документов, определивших международные стандарты прав человека и учредивших институциональные механизмы их защиты, вне всякого сомнения, оказало существенное влияние на содержание рассматриваемого правового института. Всеобщая декларация прав человека (1948), Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод (1957) (далее — Конвенция), Международный пакт о гражданских и политических правах (1966) (далее — Пакт), Конвенция ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения или наказания от 10.12.1984 и другие международно-правовые акты обусловили определенное переосмысление экстрадиции, связанное с утверждением необходимости обеспечения прав человека в связи с выдачей, в частности, и в рамках осуществления международного сотрудничества по уголовным делам в целом.
Взаимодействие государств в борьбе с преступностью  в таких  специфических сферах, как экстрадиция, либо оказание различных форм правовой помощи само по себе чрезвычайно важно для обеспечения уголовного преследования обвиняемых  либо исполнения наказания осужденных, однако подобное сотрудничество не должно переступать черту, за которой начинаются нарушения прав человека. Причем эти права не являются абстракцией, а представляют собой правовые категории, нормативно закрепленные с помощью различного юридического инструментария и имеющие соответствующую «опеку» как внутригосударственного, так и международного характера.
Как указывает Л. Гусейнов, через посредство договорного инструментария естественные и неотъемлемые права и свободы человека, большей частью позитивированные в национальных законодательствах, получают международное признание с общеприемлемым нормативным содержанием и приобретают таким образом, в дополнение к внутригосударственному правозащитному механизму, международно-правовую «опеку»[2]. В силу того что государство, становясь участником соответствующего правозащитного договора, берет на себя определенные обязательства, оно  юридически обязано следовать тем эталонам поведения, которые вытекают из участия в подобном договоре.
Так, если государство взяло на себя обязательства по запрету пыток либо различных форм запрещенного обращения с людьми, оно не вправе выдавать какое либо лицо, которому в запрашивающем государстве могут угрожать пытки либо подобное обращение. Кроме того, международные обязательства государств в области защиты прав человека объективно предполагают тщательное рассмотрение вопроса о возможности нарушения прав экстрадируемого, связанных с  преследованием вследствие его  политических убеждений, национальной, расовой принадлежности, отсутствия минимальных гарантий в процессе судебного разбирательства и т. д.[3] Хотя рассмотрение подобных вопросов существенным образом усложняет экстрадицию лица, в целом различные правовые институты в борьбе с преступностью не могут игнорировать международно признанные права человека и должны опираться на безусловное предоставление правовых гарантий лицу, в отношении которого применяются соответствующие принудительные меры. Подобный подход был неоднократно подтвержден в решениях международных судебных (квазисудебных) органов.
Так, в деле Tomasi v. France Европейский суд по правам человека (далее — Суд) подчеркнул, что потребности следствия и безусловная сложность борьбы с преступностью, и в частности с терроризмом, не могут вести к ограничению защиты физического состояния человека[4].
Кроме того, по делу Fox, Campbell and Hartley v. United Kingdom, связанному с террористической деятельностью, Суд указал на необходимость обеспечения соответствующего баланса между защитой институтов демократии как общего интереса и защитой индивидуальных прав[5]. Этот тезис в равной мере может быть отнесен и к экстрадиции, с учетом того что выдача лица самым серьезным образом затрагивает фундаментальные права и свободы личности[6]
Я. Броунли, рассматривая вопросы экстрадиции, совершенно справедливо указал, что выдача правомерна только в том случае, если при данных фактических обстоятельствах она не представляет собой соучастия в нарушении прав человека или в преступлениях против международного права[7].
Институт выдачи представляет собой сочетание суверенных прав государства с правами человека. Решение вопроса о выдаче — суверенное право государства, но осуществляется оно в соответствии с нормами международного и внутреннего права, включая и те, которые относятся к правам человека[8]. Соблюдение прав человека в сфере экстрадиции, следование  тем стандартам, которые гарантируются в международных договорах о защите прав и фундаментальных свобод, — важнейшая и наиболее дискутируемая проблема всего процесса экстра-диции[9].
Несмотря на определенные различия в подходе к вопросу о гарантиях прав экстрадируемого, несомненно, обеспечение общепризнанных стандартов прав человека в связи с выдачей является одной из ведущих тенденций, определяющих в современных условиях развитие международного права экстрадиции. Интересы борьбы с преступностью не умаляют, а, напротив, актуализируют необходимость защиты прав человека при осуществлении соответствующих принудительных мер, связанных с выдачей. Однако при этом надо иметь в виду, что защита лица, подвергающегося процедуре экстрадиции, зачастую осуществляется не «напрямую», а как бы опосредованно, через защиту тех прав, которые предусматривают соответствующие универсальные и региональные международные инструменты, такие как Конвенция либо Пакт. Ни один из этих договоров не предусматривает специальной нормы, которая в прямой форме защищала бы индивида от экстрадиции. Например, в Конвенции экстрадиция упоминается лишь один раз — в ст. 5, которая, предусматривая, что никто не может быть лишен свободы иначе как в случаях и порядке, установленных законом, среди шести допускаемых случаев указывает законный арест или задержание лица с целью предотвращения его въезда в страну либо лица, против которого принимаются меры по его высылке, или экстрадиции.
Однако, несмотря на столь «незначительное» внимание к экстрадиции в практике Суда, целый ряд экстрадиционных дел был связан с толкованием статей 3 (защита от пыток или бесчеловечного либо унижающего достоинство обращения или наказания), 5 (защита свободы и личной неприкосновенности), 6 (право на справедливое судебное разбирательство) Конвенции. Как указывают И. Бантекас и С. Нэш, хотя договоры о правах человека и не содержат специальных положений относительно экстрадиции, нежелание предусматривать таковые не ставит выдачу вне сферы указанных договоров. Таким образом, основные принципы прав человека признаны применимыми к выдаче[10].
Кроме того, защита прав экстрадируемого представляет собой правовой подход, инкорпорированный в многосторонние и двусторонние договоры об экстрадиции. Ни один подобный договор не может обходить стороной проблему юридических гарантий прав индивидов в процессе экстрадиции. Защита лица от выдачи запрашивающему государству находится в органической связи с гарантиями фундаментальных прав и свобод прав, которые обеспечиваются, с одной стороны, с учетом существующих универсальных и региональных международных договоров о правах человека, а с другой —  в рамках соглашений об  экстрадиции. В этой связи запрашиваемое государство зачастую стоит перед дилеммой: положениями какого договора в конкретном случае надлежит руководствоваться. Следует ли отдать предпочтение интересам борьбы с преступностью, реализации целей карательной политики и преданию беглого правонарушителя правосудию, либо защита прав обвиняемого или осужденного от возможного нарушения в запрашиваемом государстве должна превалировать при принятии решения об экстрадиции?
Ответ на этот вопрос неоднозначен и зависит в каждом случае от конкретных обстоятельств дела. Вместе с тем права человека и основные свободы относятся к категории тех ценностей, которые подлежат первоочередной защите со стороны как всего международного сообщества в целом, так и его отдельного члена. Причем в определенных случаях обязательства в области прав человека могут обладать приоритетом над другими международными обязательствами государства. Например, именно на этой основе какое-либо государство вопреки своему договорному обязательству об экстрадиции может отказать в выдаче другому государству, в котором данному лицу грозит применение пыток или другого недопустимого отношения либо другое тяжкое нарушение его основных прав.
С подобной ситуацией, в частности, столкнулся Верховный суд Швейцарии (Tribunal Federal) по делу об экстрадиции[11]. Граждане Аргентины Буфано и Мартинез, совершившие ряд преступлений на территории нескольких государств (им вменялось в вину похищение уругвайского банкира и одного финансиста в Буэнос-Айресе), были арестованы вместе с тремя соучастниками в Женеве. После ареста Аргентина в соответствии с Договором об экстрадиции со Швейцарией (1906) обратилась с запросом о выдаче. При рассмотрении дела обвиняемые настаивали на том, что в случае выдачи они будут лишены права на справедливое
судебное разбирательство, поскольку они(один — бывший полицейский, а другой — военнослужащий) выступали с критикой аргентинских властей, а затем передали информацию о нарушении властями прав человека одной французской неправительственной организации.
Суд указал, что при толковании данного понятия можно опираться на п. 1 ст. 3 Европейской конвенции о выдаче, устанавливающей запрет на выдачу лица, совершившего политическое преступление, и ст. 3 Конвенции. Хотя из вовлеченных в экстрадиционный процесс сторон только Швейцария являлась участником данных конвенций, суд определил, что их вышеуказанные положения могут применяться в качестве «общих принципов международного права». Кроме того, сославшись на ст. 3 Конвенции, суд обратился к одному из своих предыдущих решений (Lynas), в котором он поднимал вопрос о том, должно ли быть отказано в экстрадиции в силу «императивной нормы международного права», без какого-либо решения этого вопроса. Cуд определил, что запрет пыток должен быть принят во внимание при решении вопроса об экстрадиции и в этой связи отказал в выдаче[12]. Таким образом, превалирующее значение было придано правозащитному обязательству.
Институт международного права в своей резолюции «Новые проблемы экстрадиции», принятой 01.09.1983 (раздел IV), указал, что в экстрадиции может быть отказано в случаях, когда существует опасение в нарушении фундаментальных прав обвиняемого в запрашивающем государстве, кто бы ни был индивид, выдача которого запрашивается, и какова бы ни была природа преступления, в котором он обви-няется[13].
Вместе с тем в этой связи было бы неверно говорить в общем плане о приоритете интересов защиты прав человека перед интересами, обусловленными экстрадицией, в частности, связанными с борьбой с преступлениями и защитой жертв этих преступлений[14]. Не случайно в специальной литературе указывается на необходимость соблюдения баланса указанных конкурирующих интересов.
Как отмечает Г. Джилберт, «хрупкий баланс, наблюдаемый в экстрадиционном праве, с одной стороны, между его положениями о взаимной помощи по уголовным делам на международном уровне между государствами и, с другой стороны, о защите прав беглых правонарушителей, означает, что время от времени могут возникать конфликты и одна сторона будет ущемлена. Признание обоих аспектов экстрадиционного права существенно для полного понимания этого процесса и его дальнейшего развития. Однако во всех случаях экстрадиция пока остается лучшим методом для всех заинтересованных сторон в плане возвращения беглецов в государство, имеющее над ними уголовную юрисдикцию для наказания за совершенное преступление»[15].
В статье «Согласование экстрадиции с правами человека», опубликованной в американском журнале международного права, Джон Дугард и Кристин ван ден Винджерт указывают, что право прав человека составляет основную часть современного международного права. При этом экстрадиция не защищена от воздействия этой области права. Правительства и судебные органы все больше и больше действуют согласно этой реальности. Новые экстрадиционные договоры и дополнительные протоколы к существующим договорам принимают во внимание фактор прав человека и регулируют экстрадицию таким образом, чтобы суды и исполнительные власти, осуществляя свои полномочия, обеспечивали баланс интересов прав беглых правонарушителей и правопринуждения[16].
Надо принять во внимание, что обеспечение оптимального баланса между правами человека и публичными интересами в процессе экстрадиции напрямую связано с оценкой конкретных рисков, которым может подвергнуться лицо в запрашивающем государстве. Не умаляя важности борьбы с преступностью и необходимости международного взаимодействия в этой сфере, в то же время следует иметь в виду, что анализ таких проблем, как возможность вынесения смертного приговора, применения пыток либо жестокого обращения и т. п., не менее значим для экстрадиции лица, чем установление в конкретном случае согласованных принципов экстрадиции, таких как, например, «двойная преступность». И внутреннее законодательство государств, и международное право защищают права индивида в связи с деятельностью уголовной юстиции, включая такую ее область, как выдача правонарушителей. Даже совершение особо опасных посягательств на интересы, имеющие значение для всего сообщества государств (например, террористические акты), не снимает с повестки дня проблему обеспечения прав обвиняемых и подсудимых. В этой связи особую значимость приобретают, с одной стороны, обеспечение достаточных средств, необходимых для борьбы с терроризмом, а с другой — защита прав человека в этом процессе, недопущение безосновательного ограничения основных гражданских прав и свобод[17].
Вряд ли может вызвать сомнение тот факт, что на все случаи применения принудительных мер в связи с экстрадицией террористов распространяются правовые гарантии, такие как незамедлительное сообщение на понятном арестованному языке причин ареста и предъявленного обвинения, возможность незамедлительного доставления к судье или другому должностному лицу, осуществляющему судебные функции, право на судебное разбирательство в течение разумного срока, безотлагательное решение вопроса о законности задержания и т. д.[18]
Суд в упоминаемом нами решении по делу Fox, Campbell and Hartley v. United Kingdom указал, что ввиду трудностей расследования преступлений террористического характера и привлечения за них к суду «обоснованность» подозрения, оправдывающего такие аресты, не всегда может оцениваться по тем же критериям, которые применяются для обычных преступлений. Тем не менее особый характер мер в отношении террористических преступлений не может оправдать такое толкование понятия «обоснованность», когда подрывается суть гарантии, установленной в ст. 5 Конвенции[19].
Сочетание принципов защиты прав индивидов, в том числе подвергающихся применению принудительных мер в связи с их преступной деятельностью, и обеспечения публичных интересов в сфере уголовной юстиции является краеугольным камнем международной политики в борьбе с транснациональной преступностью. Значимость этого сочетания неоднократно находила подтверждение в практике деятельности международных институций. В частности, Комитетом министров Совета Европы 15.07.2002 был принят документ, содержащий принципы в области прав человека и антитеррористических мер, лейтмотивом которых явилась необходимость соблюдения правовых стандартов, гарантирующих осуществление уголовного преследования в режиме законности. Исходя из того, что террористические акты нарушают права человека, угрожают демократии, дестабилизируют легитимно сформированные правительства и подрывают основы гражданского общества, ст. 1 документа предусмотрела: государства должны принимать необходимые меры по защите фундаментальных прав каждого находящегося под их юрисдикцией лица от террористических актов, и в особенности по защите права на жизнь. Отметив важнейшую роль экстрадиции в осуществлении эффективного международного сотрудничества в борьбе с терроризмом, указанный документ в то же время предусмотрел, что выдача ограничена обязательствами в области прав человека, которые обеспечиваются в рамках европейского правозащитного механизма. В частности, экстрадиция не может иметь места в случае угрозы применения смертной казни, пыток или бесчеловечного либо унижающего достоинство обращения или наказания, преследования лица вследствие его расы, религии, национальности либо политических убеждений, а также в случае, если положению лица может быть причинен ущерб в силу какой-либо из указанных причин.
Другой важнейшей релевантной проблемой в связи с экстрадицией является возможная ответственность за действия выдающего государства, включая те из них, которые происходят вне рамок его юрисдикции, но являются результатом произведенной им выдачи. Подобная постановка проблемы вызывает целый ряд вопросов, требующих дополнительных комментариев.
Конечно, логически можно предположить, что нормативная схема присвоения государству международных правонарушений в области прав человека ограничивается его территорией. Но вместе с тем международное право и практика несколько шире рассматривают этот вопрос, определяя сферу действия международных правозащитных обязательств государства пределами его юрисдикции в ее широком понимании, с тем чтобы в максимальной степени обеспечить защиту индивида от государства и/или со стороны государства, где бы первый ни находился[20].
Известные международные правовые инструменты — Пакт, Конвенция — исходят из необходимости обеспечения прав индивидов, находящихся под юрисдикцией государства-участника. Согласно ст. 2 Пакта каждое участвующее в настоящем Пакте государство обязуется уважать и обеспечивать всем находящимся в пределах его территории и под его юрисдикцией лицам права, признаваемые в Пакте. Использование в данной статье термина «территория» породило определенные проблемы для Комитета по правам человека, и уже в Факультативном протоколе к Пакту упоминание о территории было исключено.
Статья 1 Конвенции предусматривает, что Высокие Договаривающиеся Стороны обеспечивают каждому находящемуся под их юрисдикцией права и свободы, определенные в разделе 1 Конвенции. На первый взгляд, исходя из буквального толкования ст. 1, может сложиться впечатление, что обязательство по обеспечению прав и свобод лимитировано только территорией соответствующего государства. Однако прецедентное право Совета Европы содержит немало примеров иного толкования данной статьи, согласно которым термин «юрисдикция» не ограничивается территорией государств-участников, которые могут нести ответственность за действия, обусловливающие неблагоприятные последствия за пределами их территории.
Как было указано в деле Loizidou v. Turkey, согласно существующей судебной практике юрисдикция не ограничивается национальными территориями государств—участников Конвенции. Ответственность государства-участника распространяется в равной мере и на те случаи, когда любое действие или бездействие властей приводит к определенным действиям за пределами его территории. Подобный подход был распространен Судом на случаи высылки и выдачи.
В частности, по делу Chahal v. United Kingdom, связанному с высылкой заявителя, отмечалось, что высылка государством— участником Конвенции может привести к нарушению ст. 3 и, следовательно, повлечь за собой ответственность данного государства в тех случаях, когда имеются веские основания полагать, что лицо, о котором идет речь, столкнется в государстве, куда оно будет выслано, с реальным риском подвергнуться обращению, противоречащему ст. 3[21].
Весьма примечательно, что и ранее Суд использовал подобную интерпретацию в деле Soering v. United Kingdom, касающемся экстрадиции немецкого гражданина в США за преступление, караемое смертной казнью. Доводы Суда по этому делу в связи со ст. 1 Конвенции заслуживают самого пристального внимания. В судебном решении отмечалось, что «ст. 1 определяет территориальные пределы действия Конвенции. При этом Конвенция не регулирует действия государств, не являющихся ее участниками. Точно так же она не ставит своей целью, чтобы государства-участники стремились навязать нормы, установленные Конвенцией, другим государствам. Статья 1 не может быть истолкована как содержащая общий принцип, по которому государство-участник не может выдать лицо, если не будет уверено, что условия, ожидающие данное лицо в стране, которой оно выдается, находятся в полном соответствии с гарантиями, предусмотренными Конвенцией. Действительно, при определении пределов применения Конвенции нельзя игнорировать благую цель экстрадиции, состоящую в том, чтобы скрывающийся от правосудия преступник не смог уклониться от правосудия.
В данном деле всеми признается, что Соединенное Королевство не властно над практикой и мерами властей штата Вирджиния, которые являются предметом жалоб заявителя. Также справедливо, что в других международно-правовых актах, например в Конвенции ООН 1951 года о статусе беженцев (ст. 11) и в Конвенции ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения или наказания 1984 года (ст. 3), проблемы передачи лица под юрисдикцию другого государства, где могут возникнуть нежелательные последствия, регулируются конкретно и со всей определенностью.
Однако эти соображения не могут полностью или частично освободить государства—участников Конвенции от ответственности согласно ст. 3 за предсказуемые последствия экстрадиции за пределами их юрисдикции»[22](выделено нами. — Н.С.).
Вкратце суммируя вышеизложенное, можно отметить, что экстрадиция, так же как и иные принудительные действия, осуществляемые соответствующими уполномоченными органами, может обусловить ответственность государства—участника Конвенции за неблагоприятные действия, имеющие место за пределами его юрисдикции.
Анализируя проблему территориальной сферы действия международных обязательств в области прав человека, Л. Гусейнов сделал совершенно справедливый, на наш взгляд, вывод о том, что «…обязательство государств обеспечивать права и свободы человека не имеет в принципе территориального лимита: его действие не ограничивается лишь территорией этого государства. Деяние государства, которое причастно к нарушению того или иного права человека и вызывает тем самым его международную ответственность, может иметь место где угодно, в любой точке мира, но с учетом единственного критерия, что это деяние, подпадающее под юрисдикцию данного государства, или же, еще проще, деяние его органа либо представителя»[23]. Подтверждение этому можно найти как в доктрине международного права, так и в практике международных судебных (квазисудебных) органов[24].
Таким образом, необходимость борьбы с преступностью, порой требующая принятия чрезвычайных мер либо даже отступления от некоторых элементов защиты, которые преду-сматривают международно-правовые акты и национальное законодательство, не снимает с повестки дня проблему обеспечения прав индивидов, а, напротив, требует неукоснительного соблюдения правозащитного фактора в процессе функционирования уголовной юстиции[25].
 
Библиография
1 См. подробнее: Gilbert G. Transnational Fugitive Offenders in International Law: Extradition and Other Mechanisms Brill: The Hague. 1998; Pyle C. Extradition, Politics and Human Rights. Temple University Press. 2001; Bassiouni C. International Extradition: United States Law and Practice. Oceana Publications. New York. 2006; Zanotti I. Extradition in Multilateral Treaties and Conventions. Martinus Nijhoff: The Hague. 2006; Gilbert G. Responding to International Crimes. Martinus Nijhoff: The Hague. 2006.
2 См.: Гусейнов Л. Международные обязательства государств в области прав человека. — Баку, 1998. С. 8.
3 См. об этом, например: Lagodny O. Human Rights in the Field of Extradition // Revue Internationale de Droit Penal. 1991. Vol. 62. P. 45—51. Persily N. International Extradition and Right to Bail // Stanford Journal of International Law. 1998. Vol. 34. № 2. P. 407—439; Lаgodny O.,  Reisner S. Extradition Treaties, Human Rights and “Emergency-Brake” Judgments — A Comparative European Survey // Finnish Yearbook of International Law. 1993. Vol. 2. P. 237—297.
4 В этом деле заявитель, гражданин Франции Томази, 23.03.1983 был арестован полицией в Бастии по подозрению в соучастии в убийстве и покушении на убийство, совершенных бывшим членом Фронта национального освобождения Корсики, и длительное время содержался в предварительном заключении. По утверждению заявителя, во время содержания под стражей в комиссариате полиции он подвергался несовместимому со ст. 3 Конвенции жестокому обращению, которое выразилось в нанесении телесных повреждений со стороны некоторых полицейских. Свидетельства четырех врачей, осматривавших заявителя, составленные в условиях полной независимости, указывали на даты нанесения повреждений, соответствовавших периоду его нахождения в полиции. Кроме того, Томази жаловался на то, что срок его предварительного заключения был чрезмерным. Исследовав все обстоятельства дела, Суд единогласно постановил, что имело место нарушение п. 3 ст. 5, ст. 3 и п. 1 ст. 6 Конвенции. Кроме того, в совпадающем мнении судья де Мейер отметил, что «в отношении лишенного свободы лица любое применение физической силы, если оно не вызвано крайней необходимостью из-за его собственного поведения (попытка к бегству, причинение вреда самому себе), наносит ущерб человеческому достоинству и должно, следовательно, считаться нарушением права, гарантируемого ст. 3 Конвенции». Tomasi v. France, Series A. № 241-A. Р. 39—42. Рaras. 104—116.
5 См.: Case of Fox, Campbell and Hartley v. United Kingdom (1990). № 182. 13 E.H.R.R.
6 Фактор прав человека в экстрадиционном процессе, несомненно, имеет важнейшее значение и, безусловно, подлежит учету при решении вопроса о выдаче. Вместе с тем вряд ли было бы правильным, если бы возможность нарушения любого права в обширном каталоге прав человека могла  рассматриваться в качестве основания для отказа от экстрадиции. Поэтому в контексте рассматриваемой проблемы необходимо иметь в виду не «права человека вообще» как средство для блокирования запроса об экстрадиции, а определенные конкретные права, реальная возможность нарушения которых может явиться основанием для отказа от выдачи (нарушение права на равенство, отказ от предоставления процессуальных гарантий в ходе судебного разбирательства, возможность подвергнуться пыткам или другим бесчеловечным либо унижающим достоинство видам обращения или наказания и др.). Причем для того, чтобы добиться отказа от выдачи, необходимо привести убедительные доказательства  наличия реального риска нарушения соответствующих прав, угрожающих лично выдаваемому лицу.
7 См.: Броунли Я. Международное право. Книга первая. — М., 1977. С. 448.
8 См.: Общая теория прав человека / Отв. ред. Е.А. Лукашева. — М., 1996.
9 См. об этом: Van den Wyngaert C. Applying the European Convention on Human Rights to Extradition: Opening Pandora’ s Box // International and Comparative Law Quarterly. 1990. Vol. 39. P. 757.
10 См.: Bantekas I., Nash S. International Criminal Law. Second ed. Cavendish Publishing Limited. 2003. P. 204.
11 См.: Judgment of November 1982, in Arrets du Tribunal Federal Suisse, Recueil Officiel. Vol. 108. I.
12 См. подробнее: Cassese A. International Law. Oxford: Oxford University Press. 2001. P. 146—147.
13 См.: Institute of International Law. Yearbook. Vol. 60. Part II. Session of Cambridge (Paris: A.Pedone, 1983). P. 306.
14 См.: Гусейнов Л.Г.  Международная ответственность за нарушения прав человека. — Киев, 2000. С. 22.
15 Gilbert G. Transnational Fugitive Offenders in International Law... P. 245.
16 См.: Dugard J., Van den Wyngaert C. Reconciling Extradition With Human Rights // American Journal International Law. 1998. Vol. 92. № 2. P. 212.
17 См.: Warbrick C. The Principles of the European Convention on Human Rights and the Responses of States to Terrorism // European Human Rights Law Review. 2002. № 3. P. 287—314; Zhenhua L. New Dimension of Extradition Regime in the Fight Against Terrorism// Indian Journal International Law. 2002. Vol. 42. № 2. P. 156—172; Knoops A. International Terrorism: The Changing Face of International Extradition and European Criminal Law // Maastricht Journal European and Comparative Law. 2003. Vol. 10. № 2. P. 149—167.
18 См. об этом: Сафаров Н. Экстрадиция террористов (правовые проблемы) // Азербайджанский юридический журнал. 2002. № 1. С. 58—75; Лукьянцев Г.Е. О проблематике терроризма в контексте прав человека // Московский журнал международного права. 2002. № 2. С. 4—17.
19 См.: ECHR. Series A. № 145-B. P. 27. Paras. 48.
20 См.: Гусейнов Л.Г. Международная ответственность за нарушения прав человека. С. 101.
21 См.: Chahal v. United Kingdom. Judgment of 15 November 1996, Reports of Judgment and Decisions. 1996-IV.
22 См.: Европейский суд по правам человека: Избранные решения. Т. 1. — М., 2000. С. 640.
23 Гусейнов Л.Г. Международные обязательства государств в области прав человека. С. 128—129.
24 См. об этом: van Dijk , G.J.H van Hoof. Theory and Practice of the European Convention on Human Rights. Kluwer Law International, The Hague. 1998. P. 3.
25 См. подробнее: Tomuschat C. Human Rights — Between Idealism and Realism. Oxford University Press, 2003.