«Эмбриональная» юстиция, или интересы третьих лиц

Страницы в журнале: 169-173

М.А. ЧЕРНОСВИТОВА,

доктор исторических наук, член лаборатории судебной медицины и криминалистики Ясеновац  (Сербская Республика);

Е. А. САМОЙЛОВА,

доктор психологических наук, зав. лабораторией судебной медицины и криминалистики Ясеновац (Сербская Республика)

...Едва ли что-нибудь так глубоко проникает в человеческую жизнь, как право, и едва ли какой-нибудь род человеческой деятельности так близко затрагивает каждого отдельного члена общества и распространяется от него на все общество, как деятельность юриста.

Ю.С. Гамбаров. Гражданское право.

История мира есть судилище мира. Сильвестр, священник Московского Благовещенского собора, друг и наставник Ивана Грозного,

автор особой редакции Домостроя

Юридическая личность начинается рождением и кончается смертью. Между рождением и смертью — жизнь, разбитая на вехи; каждый новый этап жизни знаменуется «горячей точкой биографии» (А.Г. Амбрумова. Суицидология. Тома 1—2. — М.: Институт психиатрии РСФСР, 1978, 1981).

Понятие «юридическая личность» не тождественно ни понятию «человек», ни понятию личности как психо-физиологического или социально-психологического организма.  Муссируемая вот уже несколько лет в России тема так называемой ювенальной юстиции имеет те же основания, что и эмбриональная юстиция. А так как понятие смерти разбивается на  две самотождественные категории — клиническая смерть и биологическая смерть, то логично допустить в юриспруденцию наряду с ювенальной юстицией юстицию клинической смерти и юстицию биологической смерти. Были ведь до не давнего времени юридические понятия «живой труп» и «гражданская смерть» (la mort civile), заимствованные из французской юриспруденции законодательствами разных стран (ФРГ, СССР и некоторыми другими странами) явные фикции смерти, т. е. социальные статусы человека, лишенного всех прав, а вместе с ними и юридической личности.

Statutum egreditur territorium. Личный статус в изначальном и предметном смыслах этого слова должен сопровождать человека как субъекта права (comitatur personam) всюду, куда бы он ни попал. Вопросы о правоспособности и дееспособности лица должны обсуждаться всегда по законам того места, где это лицо имеет свой domicilium.

Таким образом, право попадает в сеть различий, коллизий, компромисса и сделки. А тут еще зависимость права от рождения, возраста, болезней и смерти. Правоспособность, вменяемость и дееспособность человека напрямую зависят от statutum egreditur territorium. К примеру, девочка в пять лет, она же в пубертатном периоде, женщина бальзаковского возраста, в возрасте инволюции, в возрасте сенильного слабоумия, не теряя статуса субъекта права, в отношении правоспособности, вменяемости и дееспособности — далеко не одно и то же лицо. Вместе с тем, перечисленные «горячие точки биографии» женщины не лишают ее перманентно возможности быть субъектом права; в силу ее statutum egreditorium, где territorium суть ее постоянно изменяющаяся психо-физическая природа обусловливает разные statutum по отношению к объектам права гражданского, частного и публичного. Разные объектно-правовые статусы предоставляют третьим лицам возможность смешения гражданского, частного и уголовного законодательства (см. список рекомендуемой литературы). И только социальная юриспруденция может все поставить на свои места, т. е. на всех territorium сохранить status quo.

Изречение «Homo sociale animal est» приписывают Сенеке, но известно оно было задолго до начала эпохи Римского права.

Очевидно, что характерная черта субъективного права состоит в том, что оно тесно связано с конкретным лицом и как бы прикреплено к нему, в отличие от объективного права, стоящего вне этого лица и над ним.

Подтверждение тому — письмо к Е.В. Черносвитову — одному из авторов коллективной монографии «Социальная юриспруденция» (цитируем по подлиннику): «Денег на том, о чем я думаю, не заработаешь, но спасти человеческие жизни можно. Речь идет о психологической помощи тем женщинам, которые решились оставить ребенка, отказаться от него. Никакие подарки и казенная забота не вытравят у человека сознание того, что он БРОШЕН родителями. И с этой ущербностью в душе и сердце он, каким бы успешным не был, пройдёт свой путь земной. Два человека с подбитыми крыльями в результате может быть излишней впечатлительности и слабости характера матери проживут жизни. И второе: почему, Черносвитов, у вас (если судить по книгам —  борца по жизни)  нет ничего по поводу беспредела ювенальной юстиции.  Или вы в доле?» (Алиса Турман. 16 мая 2012 г.).

Наш ответ: «Госпожа Алиса, Вы плохо информированы о последних работах профессора Черносвитова. <...> Профессор Черносвитов и я, доктор психологических наук Е.А. Самойлова одними из первых выступили против этой ювенальной юстиции.  Под руководством профессора Черносвиотова я написала книгу «Насилие», в которой есть целая глава, развенчивающая суть идеи ювенальной юстиции в России. Отрывок из этой главы в виде небольшой статьи “Мамочка, я подам на тебя в суд”, я разослала во все ведущие психологические журналы страны. Было это на заре споров о ювенальной юстиции. Ни один журнал не опубликовал эту статью.

Посылаю Вам ее. Если мы чем-то можем Вам помочь, вне всякого сомнения, мы это сделаем. Информирую Вас также, что теперь в Философском обществе РАН вместо секции Социальной медицины и психологии действует  секция Социальной медицины и социальной юриспруденции.  Мы заканчиваем работу над первой в нашей стране книгой «Социальная юриспруденция».  Больше того, мы и сделаем все, чтобы социальная юриспруденция стала институтом нашего общества.

Ученый секретарь секции  Социальной медицины и социальной  юриспруденции,  доктор психологических наук Е.А. Самойлова.

 А теперь стоит обратиться к Ю.С. Гамбарову, который впервые поставил перед юриспруденцией вопросы, раскрывающие  суть понятия «эмбриональная» юстиция. Будучи человеком, чрезвычайно эрудированным не только в юриспруденции, он обнаружил, что скрывается в юриспруденции за понятиями «эмбриональный», «ювенальный», «недееспособный» и пр.  Если называть вещи своими именами, то   это — денежные интересы третьих лиц.

Итак, цитируем Ю.С. Гамбарова.

«Но что, если ребенок умирает сейчас после родов? Принять здесь живое рождение или нет? Это не праздный вопрос, так как если бы ребенок был правоспособен хотя бы один момент, он мог бы приобрести наследственные и другие права, которые перешли бы от него к третьим лицам, тогда как непризнание рождения не дало бы этим последним никаких прав. Римское право и большинство новых законодательств считают один факт живого рождения достаточным условием для возникновения правоспособности, не требуя того, чтобы ребенок жил неделю, год и т. д.

Но средневековое право и некоторые немецкие партикулярные законодательства, равно как и французский Code civil, ставят условием правоспособности, кроме рождения, еще так наз. “виталитет”, или “жизнеспособность” новорожденного, понимая под этим то, что ребенок должен явиться на свет зрелым плодом, пробывшим в утробе матери условие «жизнеспособности». Французский кодекс прямо предполагает его, если ребенок родится через 6 месяцев после зачатия (art. 312, 725, 906). Так же поступают и другие законодательства, выставляющие требование жизнеспособности, и, во всяком случае, не отказывают в правоспособности детям, рожденным даже с удостоверенной врачом болезнью, имеющей вызвать их скорую смерть.

Однако жизнеспособность даже в указанном сейчас смысле не поддается исследованию: точное установление дня зачатия, необходимое для исчисления времени, которое ребенок мог провести в утробе матери, недостижимо, и поэтому судебная практика в Германии отклоняет от себя обыкновенно исследование этого вопроса. Французский кодекс тоже не дает никаких признаков, по которым можно было бы определить вне того случая, когда на деле происходит рождение, несомненно, недозрелого плода, жизнеспособен родившийся или нет, так что требование жизнеспособности не имеет и здесь практического значения. Оно сводится к отрицанию живого рождения в условиях, исключающих физиологически продолжение жизни, и это устраняет всякое различие между подобным рождением, если оно оказывается даже живым, и рождением мертвого ребенка. Сведенное к такому виду, требование жизнеспособности может быть приписано и римскому праву, и многим из новых законодательств, не ставящим этого требования, но отвергающим в тех же условиях живое рождение.

Какими признаками определяется живое рождение и как оно доказывается? Прусский Laudrecht (I, § 13) отвечает на этот вопрос постановлением, что рождение должно считаться доказанным, если присутствующие слышали крик новорожденного. Это постановление, чуждое римскому праву, взято Прусским кодексом из Саксонского Зерцала, принимавшего за признак рождения то, что ребенок оглашает своим криком четыре стены дома. Аллеманская Правда принимала за такой признак открытие глаз ребенка, и понятно, что при формальной теории доказательств, господствовавшей в Средние века, крик ребенка и открытие его глаз были не такими примерными доказательствами, которые могли бы быть заменены другими, а необходимыми формами доказательств, отсутствие которых препятствовало признанию рождения и не вызывало связанных с ним юридических последствий. Напротив, римское и современные нам законодательства, признающие свободную теорию доказательств, допускают доказательство рождения всевозможными способами, и если упоминают еще о каких-нибудь особых признаках рождения, как это делает, напр., прусский Landrecht, то такое упоминание имеет теперь только примерное значение и не исключает других способов доказательства.

В случаях смерти ребенка во время или вскоре после родов и возбуждения спора об его живом рождении решающее значение приписывают теперь дыханию ребенка, о котором свидетельствуют присутствующие при родах лица, и медицинской экспертизе, располагающей в настоящее время достаточными средствами (напр., пробой легких) для того, чтобы решить вопрос, жил ли ребенок хотя бы несколько мгновений после своего рождения или родился мертвым. В первом случае принимается наличность субъекта права, влекущая за собой возможность в одно мгновение жизни целого ряда приобретений; во втором безразличное для права состояние, оставляющее все в прежнем положении.

Ввиду важности факта рождения, с точки зрения как публичного, так и гражданского права, мы видим, что этот факт удостоверяется с давних пор возможно бесспорными актами, заключающими в себе сведения о времени рождения, имени новорожденного, его поле, сословии и других обстоятельствах, относящихся к личному состоянию. Во Франции и Германии эти акты называются актами гражданского состояния (les actes de l'etat civil), у нас метриками<...>

Если правоспособность, как мы это видели, возникает в момент рождения человека, то отсюда следует само собой, что до этого момента нет правоспособности, и что embryo, или зародыш человеческого существа, находящийся в утробе матери, не может быть до своего рождения признан субъектом права. Этому выводу не противоречит то, что большинство современных законодательств, наравне с римским, ограждают зародыш и до момента рождения как в его будущих правах состояния, так и в возможных наследственных приобретениях. Правда, что такая защита зародышей, происходящая в порядке как уголовного, так и гражданского суда, и еще некоторые выражения римских юристов, как бы приравнивающие зачатых к рожденным (nasciturus jam pro nato habetur, quoties de commodis ejus agitur, 1. 7 D. 5. 1), подают повод некоторым юристам, напр., Рудорфу, в его примечаниях к пандектам Пухты (§ 114, b), считать эмбрион уже за настоящую юридическую личность. Но отсюда следовало бы, как это замечено Виндшейдом, что зародыш сначала приобретает права, а потом теряет их в случае своего мертвого рождения.

Для чего тогда признание юридической личности?

Тем не менее, признание embryo юридической личностью встречается еще во многих европейских кодексах между ними, и в новом Швейцарском уложении, § 32 которого говорит: “Ребенок правоспособен уже перед своим рождением, если он родится живым”.  Того же взгляда держатся собственно и те юристы, которые стоят за фикцию юридической личности зародыша (Унгер) или юридическую личность в процессе образования, условленную живым рождением (Kuhlenbeck)».

Метрики во все времена был хорошим материалом для манипуляции людьми в интересах третьих лиц. Ю.С. Гамбаров весьма корректно говорит об этом: «Это обязывало целые массы населения, как, напр., гугенотов во Франции или католиков в Англии, под страхом остаться без всяких актов, удостоверяющих их гражданское состояние, к таким заявлениям и действиям, которые попирали элементарные требования свободы совести. И постоянно развивавшееся сознание о независимости светской власти от духовной и гражданского состояния от тех или других религиозных убеждений привело Францию в эпоху ее первой революции к закону 20 сентября 1792 г., которым ведение списков гражданского состояния было отобрано у духовенства и передано в руки агентов государственной власти. Обязанность вести эти списки и выдавать выписи из них (extraits) всем тем, кто пожелает их иметь, это называется «публичностью» актов гражданского состояния возложена этим законом на должностных лиц, именуемых officiers de l'etat civil и принадлежащих к составу каждого данного муниципалитета (мэр и его помощники). Заведуя списками гражданского состояния, эти должностные лица делаются органом судебной администрации и становятся в такую же связь с гражданским судом, в какой состоят с ним, напр., нотариусы». 

Можно написать целые тома, каким образом и во чьей воле такие должностные лица оказывают «правовую» услугу третьим лицам: «…третьи лица находят в ней (книге записей актов гражданского состояния. —  М.Ч., Е. С.) обеспеченность своих деловых сношений, которые были бы затруднены без точных сведений о том, с кем они вступают в эти сношения: с живым или мертвым, с совершеннолетним или несовершеннолетним, с лицом, состоящим в браке или нет, и т. д. Эти сведения могут быть получены в точном виде только из актов гражданского состояния, и чем более гарантий точности представляет их составление, тем значительнее услуги, оказываемые ими гражданскому обороту (сделке —  М.Ч., Е. С. )». 

Примеров можно найти множество— стоит обратиться к произведениям классиков («Человеческая комедия» Онорэ де Бальзака),  довоенным советским фильмам.

Мы не затрагиваем здесь из соображений так называемой политкорректности проблему, прямо связанную с «эмбриональной» юстицией и интересами третьих лиц, о которых рассуждает Ю.С. Гамбаров, а именно: проблему врожденного уродства.

Полагаем, сейчас нужно обозначить проблему, разработкой которой мы в связи с вышеизложенным занимаемся. Назовем ее так: «Правовые девиации в связи с достижениями современной медицины и изменениями норм культурного социального поведения»: 1) рождение субъекта права в результате искусственного оплодотворения; 2) statutum egreditur territorium в результате трансплантации; 3) statutum egreditur territorium в результате пластических операций, радикально изменяющих внешний облик, пол, вуалирующих возраст; 4) превращение перверсных отношений в социально-культурную норму (например, заключение гомосексуальных браков и воспитание в таких семьях усыновленных детей); 5) криогенизация как отсроченная смерть  и т. д. Конечно, мы в курсе работ юристов и культурологов, посвященных данной теме, но, к сожалению, не нашли работ демографов и социологов. Однако именно современные достижения медицины и непроработанность (неразработанность) связанного с ними права особенно ясно, по нашему убеждению, показывают необходимость создания и разработки социальной юриспруденции.

А пока, перефразируя Ю.С. Гамбарова, скажем: согласно сегодняшнему законодательству, организация актов гражданского состояния без учета радикальных перемен в статусе субъекта и объекта права защищает не столько интересы личности, сколько интересы  третьих лиц.

Литература

Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. СПБ., 1911.

Зайцева О.Н. Маленькие женщины. // Debri-DV.  2012. 19 апр.

Самойлова Е.А. Бальзаковский возраст, или между Федрой и Иокастой. // Debri-DV. 2012. 3 апр.

Самойлова Е.А. О смысле трагедии. //Debri-DV.  2012. 5 апр.

Самойлова Е.А. Синдром шагреневой кожи, или Смерть как состояние души: симметрия добра и зла. // Debri-DV. 2012. 6 апр.

Самойлова Е.А. Мамочка, я подам на тебя в суд. // Debri-DV. 2012.  6 июня.

Самойлова Е.А. Социопаты. // Вестник Российского философского общества. 2012. № 1 (61).

Черносвитова М.А.  Философия родства или prolegОmena новейшей теории наследственности.//  Debri-DV. 2012.  19 апр.

Jhering, Rudolph von. Law as a Means to an End. Translated from the German by Isaac Husik with an Editorial Preface by Joseph H. Drake and with Introductions by Henry Lamm and W.M. Geldart. Boston: The Boston Book Company, 1913. lxi, 483 pp. Reprinted 1999 by The Lawbook Exchange, Ltd. LCCN 99-23754. ISBN 1-58477-009-0.

Jhering, Rudolph von. The Struggle for Law. Translated from the Fifth German Edition by John J. Lalor. Second Edition, with an Introduction by Albert Kocourek. Chicago: Callaghan and Company, 1915. lii, 138 pp. Reprinted 1997 by The Lawbook Exchange, Ltd. LCCN 97-6826. ISBN 1-886363-25-0.