Анализ некоторых правовых памятников России периода средневековья с точки зрения законодательной техники

УДК 340.113.1(091)

Страницы в журнале: 155-159

Е.О. Чинарян,

кандидат юридических наук, доцент, зав. кафедрой трудового, социального и семейного права Российского государственного социального университета Россия, Москва berendeevaeo@mail.ru

Ошибка в законотворчестве приводит к негативному результату деятельности в правовой сфере, препятствует достижению законодательно определенных целей и содержит в себе потенциальные возможности наступления вредных, а в отдельных случаях опасных для общества, личности и государства последствий. В процессе совершенствования качества законодательства России необходимо учитывать допущенные в прежние исторические периоды ошибки и просчеты, связанные с законодательной техникой, чтобы не повторять их в современных условиях. Рассматривается этап становления и развития отечественной традиции в законодательной технике. Его характеризуют господство обычного права и постепенное становление отечественного закона, а также архаичная техника систематизации права. Данная техника состояла, главным образом, в придании письменной формы нормам обычного права, объединении в рамках систематизированного акта разрозненных норм закона, судебной практики и обычая.

Ключевые слова: законодательство, техника, нормативный акт, право, судебник, статья, норма, преамбула, понятие, правовая система.

Понимание особенностей развития современной законодательной техники должно опираться на исследование исторического опыта и особенностей ее развития на разных этапах существования отечественной государственности и правовой системы. Анализируя памятники российского права, которые считаются наиболее типичными для той или иной эпохи с точки зрения средств, приемов и правил подготовки законодательных актов, необходимо отметить ряд их особенностей, которые позволяют проследить динамику совершенствования законодательной техники.

Во-первых, относительная обособленность Российского государства от западноевропейских стран определила тот факт, что правовая система России испытывала весьма незначительное влияние со стороны правовых систем европейских государств, и это не могло не способствовать выработке оригинальных подходов к законодательной технике нормативных актов. Во-вторых, с XI века начинаются сложные процессы формирования национального русского языка. В-третьих, ни один из юридических памятников XI—XII вв. в своем первоначальном, первозданном виде до нас не дошел. Мы имеем только те источники, которые сохранились до наших времен лишь в списках, самые ранние из которых датируются XIII—XIV столетиями.

Наиболее крупными нормативными актами периода русского средневековья были Судебники 1497, 1550, 1589 годов.

Небезынтересно обратиться к свидетельствам иностранных дипломатов и путешественников, побывавших в России в XV—XVI вв. и характеризующих право как самобытное и обладающее внутренним определенным единством. Павел Новий Новокомский говорил о простоте норм Судебника 1497 года [4, с. 271]. Ричард Ченслер, находившийся при московском дворе в 1553—1554 годах, отмечал преимущество русского законодательства перед английским законодательством [1, с. 62]. В отличие от многочисленных английских статутов русские законы были кодифицированы, это выгодно отличало русское право XV—XVI вв. от права ряда западноевропейских стран.

Язык судебников отличался простотой изложения и логической последовательностью. Судебник 1497 года являлся первым опытом составления единого для всей Руси законодательного сборника. Создатели судебников не ограничились компиляцией законодательного материала, а подвергли его соответствующей переработке, причем важно подчеркнуть, что отбор и переработка правовых норм носили всецело сознательный, целенаправленный характер. Они были подчинены интересам укрепления государственной власти, усиления централизации общественной жизни. Во введении к Судебнику 1497 года утверждалось, что он являлся первым в Европе крупным кодифицированным актом. Возможно, этот нормативный акт побудил к созданию в Германии «Каролины», так как о Судебнике 1497 года в Западной Европе сообщил посол германского императора Сигизмунд Герберштейн.

Судебник 1497 года существует в одном списке и имеет заголовок: «Лета 7006-го месяца септембриа уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своми и с бояры о суде» [5, с. 339—416]. Этот нормативный акт не имеет деления на статьи, оно было произведено при первой публикации текста М. Владимирским-Будановым. Поскольку в тексте есть киноварные инициалы, автор предложил свое, основанное на них деление на статьи. В Судебнике 1497 года воспринято введенное в пространной редакции Русской правды употребление заголовков, эти заголовки показывают, что в документ включены четыре ранее изданных указа: о наместниче, о езду, наместником о суде городскым, о татях. Все указы включены в Судебник 1497 года без предварительной переработки, и заголовки и содержание некоторых статей повторяются. Предложения построены так же, как в Русской правде, однако в Судебнике 1497 года не употребляются выражения «если… то…», а в основном фразы начинаются с союза «а».

Язык Судебника 1497 года содержит в основном уголовно-правовые и процессуальные термины. Широко используются дефиниции «истец» и «ответчик», но четкой грани между понятиями уголовного и гражданского процесса еще нет, и поэтому они применяются и по уголовным делам. Текст Судебника 1497 года еще требует перевода в отличие от следующего нормативного акта — Судебника 1550 года.

Судебник 1550 года был принят Земским собором, текст его нашел в 1714 году историк В.Н. Татищев. Он опубликован без перевода, потому что язык этого памятника близок к современному языку. Преамбула Судебника 1550 года не слишком обширна, однако она удовлетворяет всем требованиям, которые предъявляются к преамбуле современных законодательных актов: она не содержит собственно правовых норм и излагает основные цели законодательного акта («…как судити бояром, и околничим, и дворецким, и казначеем, и дъяком, и всяким приказным людем, и по городским наместником, и по волостем волостелем, и тиуном и всяким судьям») [5, c. 477].

Судебник 1550 года является, безусловно, нормативным актом значительно более высокого уровня с точки зрения законодательной техники по сравнению с Судебником 1497 года — он стал первым законодательным актом, разделенным на статьи и имеющим преамбулу. Статьи обозначены арабскими цифрами, хотя нет заголовков статей или групп статей, хотя авторы явно пытались сгруппировать их по содержанию. «Особо следует отметить статью 98, которая устанавливает правило — включать каждый новый законодательный акт в общерусский свод законов. Эта, по существу, первая известная нам в русском праве норма, отображающая непосредственный процесс выработки законов. Все последующее русское законодательство на протяжении около 100 лет вырабатывалось именно таким путем» [5, c. 231—232].

В основу Судебника 1550 года положен текст Судебника 1497 года, но переработанный. Очень часто переработка законодательного материала шла путем замены отдельных терминов или фраз. Так, при формулировании ст. 16 Судебника 1550 года было повторено основное содержание ст. 48 Судебника 1497 года, но фраза «ино судити на то волю, на ком ищут» была заменена более определенной «ино судити на ответчикову волю». При составлении ст. 55 Судебника 1497 года, где регламентировался порядок ответственности купца в случае утраты данных ему в кредит товаров, за основу была взята ст. 54 Русской правды (пространная редакция), которая была подвергнута весьма значительной переработке. Русской правдой просто устанавливалась обязанность купца платить, а Судебник 1497 года ввел правило о расследовании случая представителем государственной власти. Примечательно то, что содержание нормы изложено в Судебнике 1497 года в более императивной, категоричной форме, чем в Русской правде. Видимо, полагая, что всякое религиозное обоснование в новых условиях излишне, составители Судебника 1497 года исключили слова «зане же пагуба от бога есть».

Вместо термина «обида», который употреблялся в Русской правде, в судебниках уже присутствует новое словосочетание «лихое дело». Уголовное право в отличие от гражданского в данный период претерпело существенные изменения, отражая обострение противоречий феодального общества. Если по Русской правде считались преступными только такие деяния, которые наносили непосредственный ущерб конкретному человеку — его личности, имуществу, то теперь под «преступлением» стали пониматься также всякие действия, которые угрожали государству или правящей верхушке. Впервые слово «преступление» встречается в летописных рассказах XIV века в связи с событиями 1398 года: «...а у Двинян за их преступление и за их вину ... взяша 2000 руб.,

3000 конев» [6, c. 99]. Аналогичная терминология характерна для церковного законодательства конца XIV—XVI века, где наряду с «лихими» и «душегубцами» встречаются термины «ослушники», «злые», «законопреступники».

Хотя русское правотворчество отличалось ясностью и доступностью нормативного текста, несложными языковыми конструкциями, практически не требующими толкования, уже в середине XV века можно было найти примеры необъясненных понятий. Видимо, это было сделано с определенной целью — защитить интересы знати и всех тех, кто стоял у власти. Так, перечисляя такие известные виды преступлений, как татьба, разбой, ябедничество, ст. 8 Судебника 1497 года вводит новое понятие «лихое дело». То, что этот термин заменял старый термин «обида», его содержание не раскрывалось, а наказание зависело от показаний «добрых», т. е. зажиточных, благонадежных людей, давало правящей верхушке возможность подводить под понятие «лихого дела» любое деяние, нарушающее интересы знати, избавляться таким образом от неугодных людей.

Можно совершенно определенно утверждать, что к концу XVII века уже сложилась достаточно четкая юридическая терминология. В ее массиве можно выделить два пласта: исконная терминология и заимствованная. Состав исконной терминологии не однороден с точки зрения исторического происхождения, так как эта терминология не является плодом какой-либо эпохи, а складывалась постепенно, на протяжении многих эпох, меняясь и совершенствуясь.

В ее составе можно выделить ряд слов, появление которых связано с той или иной исторической эпохой. Ряд юридических терминов в языке московского судопроизводства сохранился со времен Русской правды — это слова «суд», «послух», «истец», «подручник», «грабеж», «разбойник».

После распада Киевского государства в период феодальной раздробленности юридическая терминология развивалась в отдельных княжествах и Московское государство, объединившее многочисленные, недавно раздробленные земли страны, использовало их развитую терминологию; если в судебную лексику русского государства проникали слова, свойственные правовому языку отдельных областей, то они становились затем общерусскими терминами.

Характерно для русских юридических терминов то, что среди них малочисленны заимствования из неславянских языков — латинское слово «пеня», греческое слово «грамота»; немецкое — «кабала», «ябедничество».

Тесна связь значительной части терминов с общенародным языком. В качестве терминов используются общенародные, общеупотребительные слова — «вина», «кража», «наказ».

Многие термины переживают себя и отмирают за ненадобностью. Например, в древнем русском языке существовало понятие, обозначавшее должностное лицо, в обязанности которого входило объявлять различные указы и распоряжения, оно звучало как «бирич». Именно он объявлял высочайшую волю государя: «Да и постоялово в дорогах, в селах и деревнях служилых людей не имати, и о том учинити на Москву указ крепкий, и биричем велеть кликати по многия дни, и в городы послати государевы грамоты» [2, c. 29]. Впоследствии нужда в объявлении указов отпала. Царь Иван IV (Грозный) предписал завести священникам в своих домах «училища» закона божьего и гражданского. Потому и вышло из употребления это слово.

Происхождение термина «уголовный» уходит своими корнями в древнерусский язык и происходит от слова «головщина». Первое значение дефиниции «головщина» — убийство или дело об убийстве. По Правде Ярослава вознаграждение за убийство, выплачиваемое родственникам потерпевшего, называются «головничество», т. е. вознаграждение за голову [7, c. 347]. Если же вознаграждение не выплачивалось, то убийца передавался в полное распоряжение родственников потерпевшего. Эта передача сопровождалась следующей церемонией: обидчик, явившись к обиженному в дом, должен был ему поклониться в землю и до тех пор не вставать, пока тот не простит его и сам не поднимет.

По Судебнику 1550 года термин «головщина» означает полную власть над вором, пойманным на месте преступления. В ст. 55 этого документа сказано: «…а не будет у которого татя столко статков, чем истцово заплатити, ино его бив кнутьем, да истцу в его гибели выдати с головою» [3, c. 146]. Отсюда и пошло выражение «выдать с головою», т. е. предать, выдать властям.

В дальнейшем правила, регулирующие порядок ответственности за убийство и за все преступления вообще, называют головными, а позже уже уголовными.

Интересно проследить развитие термина «суд». «Суд» — слово общеславянского происхождения и встречается уже в ранних памятниках русской письменности как слово книжное, церковнославянское, в основном в цитатах из церковных книг или в книжных оборотах речи.

С развитием правовых отношений в древнерусском государстве возникла необходимость обозначения целого ряда правовых понятий. Так слово «суд» начинает приобретать специальное терминологическое значение. В Русской правде и Уставе князя Владимира Святославовича слово «суд» служит обозначением конкретных общественных понятий:

— свод законов (в названии документа «Суд Ярослава Владимировича»);

— право наказания: «Аже будут холопи тати, то суд, княж их же князь обиду платит истцу»;

— разбор дела, процесс: «И дал десятину с неи во веси земли русскаго княжества и от всякого суд десятый грош»;

— закон: «Аже кто убиеть жену, то тем же судом судити, яко же и мужа».

Как юридический термин слово «суд» продолжает функционировать и в последующих правовых актах, но уже в основном в значениях «разбор дела», «процесс».

Дальнейшее развитие законодательной техники можно найти в Сводном Судебнике, созданном в начале XVII века, но официально так и не принятом. Эту соединяющую три предшествующих судебника — 1497 года, 1550 года, 1589 года (последний относится ко времени правления Федора Иоанновича и не представляет интереса с точки зрения законодательной техники, так как полностью включает в себя Судебник 1550 года) — кодификацию приписывают Лжедмитрию или Василию Шуйскому. «По сравнению с Судебником 1550 года в Сводном Судебнике систематизация правовых норм производится еще более отчетливо. В Сводном Судебнике законодательный материал распределен не только по главам, но и в тематически однородные грани. Несмотря на некоторые отступления от принятого составителем плана, деление на грани представляло дальнейший шаг вперед по пути развития кодификации норм русского права. Этот принцип деления законодательного материала впоследствии был использован при составлении Соборного уложения 1649 года» [5, c. 480].

Русская юриспруденция в отличие от правовых наук других стран имела свои специфические черты. Одна из них заключалась в том, что в российских указах не было трудных и невразумительных слов, какие используются в законах феодальных правлений. Иначе говоря, в то время как в западноевропейских странах (Германии, Франции и особенно Англии) юридический язык — совокупность понятий, терминов, которыми выражаются правовые нормы — был понятен лишь специалистам, в России язык права не был отвлеченным, узкоспециальным, а по существу приближался к обыденному, народному языку.

Во всяком случае процесс формирования отвлеченных понятий, подобных тем, которыми оперировали западноевропейские юристы, в России шел крайне медленно. Объяснение этому кроется, по-видимому, в замедленности темпов развития гражданского оборота, товарно-денежных отношений, вследствие чего не возникало большой потребности во введении в язык права абстрактных правовых категорий.

Список литературы

1. Английские путешественники в московском государстве в XVI веке / пер. с англ. Ю.В. Готье. М., 1937.

2. Акты исторические, собранные и изданные Археографическою Комиссию. Спб., 1841. Т. 9.

3. Владимирский-Буданов М.Ф. Хрестоматия: 2-е изд., К., 1876.

4. Новокомский П.И. Книга о московитском посольстве / под ред А.И. Малеина. Спб., 1908.

5. Памятники русского права // Памятники права Киевского государства. X—XII вв. М., 1955. Вып. 3.

6. Полное собрание русских летописей. Спб., 1841. Т. 3.

7. Правда Русская: учеб. пособие. М.—Л.: Академия Наук СССР, 1940. Ст. 4 Карамзинского списка.