Будущее права собственности в концепциях развития гражданского и уголовного законодательства

УДК 347.23

СОВРЕМЕННОЕ ПРАВО №8 2011 Страницы в журнале: 15-21 

С.А. БОЧКАРЕВ,

кандидат юридических наук, прокурор отдела управления Генеральной прокуратуры РФ

Рассмотрены и проанализированы некоторые положения о собственности Концепции развития гражданского законодательства и Концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере. Отмечено, что концепции не исключают, но и не дополняют друг друга. Они не решают общих задач в правовой защите собственности, каждая из концепций сосредоточена на сугубо своих отраслевых проблемах. Предложения Концепции модернизации уголовного законодательства не обеспечены инициативами Концепции развития гражданского законодательства. Их притязательность друг к другу не носит обоюдного и двустороннего характера.

Ключевые слова: концепция, уголовное право, гражданское право, собственность, владение, законодательство, модернизация, развитие, сравнительный анализ.

Future of property in the concept of civil and criminal law

Bochkarev S.

The paper reviewed and analyzed in comparison to some of our own concept of civil law and the concept of modernization of the criminal law in economic area. The study noted that the concept does not exclude, but do not complement each other. They are not allowed to work together common challenges in the legal protection of property. Each of the concepts are purely focused on their industry issues. Proposals Concept of Modernization of criminal law are not provided with the initiatives of the Concept of development of civil law. Their pretentious to each other is not mutual and bilateral issues.

Keywords: conception, criminal law, civil law, property, ownership, legislation, modernization, development, comparative analysis.

Актуальность темы обусловлена первостепенным значением собственности как в жизни одного человека, так и любого общества и государства. Не меньшую значимость заявленной проблеме придает потенциал исследования Концепции развития гражданского законодательства и Концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере: и та и другая стремится усилить степень защиты права собственности, повысить эффективность механизма реализации прав собственника. Сравнительный анализ позволяет критически осмыслить каждую из них, оценить степень их близости и способность к взаимному обогащению[1], а самое главное — увидеть проект будущего права собственности.

Несмотря на правовую основу — Конституцию РФ и общепризнанные принципы и нормы международного права — без определений и положений о правовом статусе гражданина, о пределах его частной жизни и собственности, зафиксированных в ГК РФ, закон о полицейской деятельности практически нереализуем. Впрочем, в зависимом положении от названного закона находится подавляющее большинство отраслей российского законодательства. За счет их включенности в единую правовую систему неудовлетворительное состояние одной отрасли напрямую сказывается на «самочувствии» остальных. И уголовный закон не исключение.

Так, из-за отсутствия в ГК РФ законодательного определения права собственности разработчики УК РФ в свое время были вынуждены изобрести суррогат этого права. Речь идет о примечании к ст. 158 УК РФ, охраняющем вразрез с конституционным и гражданским правом не всякую, а исключительно товарно-стоимостную собственность. Уголовно-правовой охраной обеспечивается только та собственность, которая является объектом вещных, а не обязательственных прав, несмотря на то что последние тесно связаны с собственностью, неотделимы от нее[2]. Собственность защищается лишь от безвозмездных, корыстных и ущербных действий, а не от всех вредных деяний, как того требует Основной закон.

В отличие от уголовного закона, ГК РФ не связывает возможность защиты прав собственника со стоимостью принадлежащего ему имущества, с его участием (или неучастием) в товарообороте, с размером причиненного ущерба, с целью и мотивацией ответчика, ограничившего право собственности. ГК РФ, не раскрывая, но интуитивно следуя природе собственности, определяет основания, виды и способы ее защиты в зависимости от воли собственника, а не от стоимости имущества, его вещных и обязательственных свойств, движимых и недвижимых качеств.

В итоге за счет того, что гражданский закон «умолчал», а уголовный закон не мог «не сказать», возникли несогласованность во взглядах на собственность и противоречивость в установленных правовых порядках. Сложилось рассинхронизированное правовое поле. Вопреки конституционным положениям, требующим проявления уважения к воле личности, ее пространству и времени как системообразующим элементам права собственности, уголовный закон требует уважения к стоимости имеющегося у лица имущества.

Вместе с тем многоуровневая детерминированность российского частного права ставит в не менее зависимое и ущербное положение и само гражданское право, когда регламентированные им свободы противоестественно ограничиваются несовершенными средствами уголовно-правового порядка, когда сфера уголовного правоприменения искусственно расширяется по причинам, не связанным с увеличением круга охраняемых им благ, с обнаружением новых объектов собственности и необходимостью противодействия модифицированным способам посягательств на них.

Все это обосновывает то, что применительно к концепциям речь должна идти о поиске и сопоставлении ответов на вопросы, свойственные исключительно их уровню и формату[3], иными словами, о соизмерении взглядов на происхождение собственности, ее основные признаки и качества, составные и структурные элементы, положение в системе права.

Ответы на указанные вопросы напрямую не следуют из анализируемых концепций. В Концепции развития гражданского законодательства упоминается лишь об идее создания полноценной системы ограниченных вещных прав, которая могла бы удовлетворить потребности участников гражданского оборота в создании максимально стабильного и защищенного режима пользования чужим имуществом. С названной идеей коррелирует цель концепции, а она, как отмечает В.Ф. Яковлев, заключена в стабилизации гражданско-правового регулирования и экономических отношений[4].

Разработчики Концепции развития гражданского законодательства не прояснили в ее положениях те ценности, на реализацию которых она направлена. Несмотря на то что именно ценностные ориентации направляют человека в море правовых актов, инициируют его познавательную деятельность, проникают в разум и душу личности, объединяют человеческое сообщество, дают людям возможность сосуществовать[5], вместо ценностей разработчики обосновали цели. Судя по ним, гражданскому законодательству надлежит развиваться не по пути институционального преобразования регулируемых прав, а по направлению оптимизации процесса их реализации.

Приближению к заявленной цели, в частности, должно способствовать переименование раздела ГК РФ, регулирующего вещные права. В названиях, как правило, скрывается основной тезис, идее которого подчинены нормы, раскрывающие и реализующие ее содержание. По ним можно судить об исходных и финальных позициях их автора, о положении или статусе явления в системе окружающих его координат.

В Концепции развития гражданского законодательства предложено старое название раздела II ГК РФ — «Право собственности и другие вещные права» заменить на новое — «Вещное право», а в самой концепции вести речь об идее развития законодательства о вещном праве. Отчасти реализуя это предложение, ее составители в оглавлении и содержании концепции первоначальное и основное внимание концентрируют на владельческой защите и общих положениях о вещных правах. В самом же гражданском законе предлагается нормы о праве собственности сосредоточить в самостоятельном подразделе 3 раздела II «Вещное право» ГК РФ, следующего после подраздела 1 «Владение» и подраздела 2 «Общие положения о вещных правах».

Приведенная инициатива слабо согласуется с задачей концепции показать, как утверждает К.И. Скловский, «место права собственности как высшего вещного права»[6]. Не корреспондирует отмеченное предложение и со взглядами Р. Иеринга и И.А. Покровского, которые не умаляли положения собственности, не включали собственность в какие-либо ценностные ряды и не исключали ее из них. Цивилисты рассматривали прежде всего само право собственности, а затем иные вещные права и способы их защиты, производный статус которых они подчеркивали не только текстуально, но и фигурально. Юристы понимали, что сила права не в реализме, а в его символизме.

Опыт уголовного права, в истории которого собственность то считали объектом преступлений, то исключали ее из числа таковых, также свидетельствует, что для подобного рода переименований недостаточно одного лишь целесообразного объяснения, предложенного составителями концепции. Требуется ценностно-мотивационное и целостное завершенное решение, предназначенное для правосознания, а не для «бакалейного» отображения всей линейки вещных прав.

Аналогичное сокрытие доминирующего положения собственности среди иных социальных благ, охраняемых уголовным правом, привело к ее включению в состав экономики, к восприятию, выражаясь словами экономиста Ф. Бастиа, в «обиходном языке» и рассмотрению «в материальном и довольно грубом смысле»[7].

Недооценка собственности привела к усугублению ее положения и понижению социально-правового статуса: размещению собственности в ряду не родовых, а видовых институтов уголовного права, отождествлению собственности с имуществом, собственника — с владельцем, к охране не правообладателя, а фактического держателя вещи[8].

В Концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере речи о переименованиях соответствующих глав и разделов УК РФ не идет. Основополагающей целью данной концепции является избавление от советских пережитков и не оправдавших себя взглядов на собственность, сформировавшихся в социалистический период становления общественного устройства. Достижению этой цели Концепция развития гражданского законодательства не способствует: она не проясняет статус собственности в социуме, ее содержание и требования, положение в системе отношений между личностью, обществом и государством.

Напротив, юридико-техническое преобразование ГК РФ способно негативно повлиять на дальнейшее развитие уголовного законодательства, которое неуклонно следует легальным определениям гражданского законодательства. Неопосредованное заимствование и буквальное понимание вышеприведенных изменений, необходимых в большей мере для систематизации гражданского оборота, а не для модификации самого права собственности, приведет к абсолютизации в уголовном праве «вещественной концепции собственности» и повлечет оправдание утверждений о том, что вещь образует право собственности, а имущество — имущественные отношения, т. е. к очередным заблуждениям.

О собственности как таковой в концепциях сказано немного. В каждой из них дана критическая оценка состояния действующего законодательства и практики его применения, сформулированы предложения по модификации института права собственности.

В Концепции модернизации уголовного законодательства отмечается, что необходимость в его обновлении обусловлена потребностями нынешнего социально-экономического состояния страны, для которого характерны недопустимо низкий уровень защиты права собственности, дискриминация субъектов предпринимательской деятельности, отсутствие эффективной модели взаимодействия государства и предпринимателей. Как и в советский период, государство продолжает использовать право (в том числе собственности) в качестве инструмента, не имеющего самоценности, внешних и внутренних ограничителей, для обслуживания различных (в том числе неправовых) интересов власти или лиц, имеющих доступ к ней. Уголовно-правовая охрана собственности заменяется задачей осуществления репрессий в отношении предпринимателей, а уголовная юстиция используется как инструмент уголовно-правового управления экономикой и передела собственности.

В Концепции развития гражданского законодательства вопросы, поднятые криминалистами, не рассматриваются, отсутствуют и столь низкие оценки сложившейся практики правоприменения. В концепции лишь отмечается, что в действующем ГК РФ положения о праве собственности не обособлены от положений, регулирующих иные вещные права. Нормы о приобретении, реализации и прекращении права собственности не структурированы и не отделены от правил, регламентирующих другие права. По поводу уголовно-правовых оценок лишь В.Ф. Яковлев отметил, что «многочисленные, в том числе серьезные, экономические правонарушения на стадии развития рыночной экономики, часто совершающиеся под прикрытием норм гражданского права, выявили недостаточную для новых условий завершенность в законе ряда классических гражданско-правовых институтов»[9].

В ответ на заявленные проблемы практики в Концепции развития гражданского законодательства предлагается совершенствовать ряд содержащихся в главе 13 ГК РФ норм об общих положениях права собственности. В связи с введением в ГК РФ новых институтов о владении и отдельных вещных правах разработчики концепции обосновывают необходимость изменить структуру гражданского закона, упоминая о владении иного лица, которое само по себе не влечет утраты или ограничения права собственности.

К этому сводятся и этим исчерпываются концептуальные преобразования, непосредственно касающиеся права собственности. Идеи криминалистов не добавляют к инициативам цивилистов каких-либо принципиальных новшеств. Криминалисты считают ключевым тезис о том, чтобы институты, понятия и термины гражданского и других отраслей законодательства Российской Федерации, используемые в УК РФ, употреблялись в том значении, в каком они применяются в соответствующих отраслях законодательства[10].

Однако из сравнения приведенных выше оценок состояния действующего законодательства и практики его применения, когда каждая концепция ведет речь о своих сугубо отраслевых проблемах, следует, что ожиданиям уголовного права по заимствованию институтов, понятий и терминов из смежных отраслей законодательства сбыться не суждено. По инициативам, выдвинутым в целях развития ГК РФ, можно судить, что появление в нем законодательного определения права собственности не предвидится. Действующий ГК РФ продолжит указывать на содержание лишь субъективного права собственности в виде триады правомочий (владение, пользование, распоряжение), не имеющей отношения к природе собственности и существенного правоприменительного значения[11].

В этом смысле не может служить средством разрешения уголовно-правовых оценок и предложение о преобразовании понятия права собственности. Как и прежде, предлагается дать абсолютному праву относимое по своему содержанию понятие. Речь идет об указании в определении права собственности, помимо триады правомочий, такого его основного признака, как наиболее полное господство лица над вещью, включающее возможность совершения в отношении вещи любых действий, не запрещенных законом и не нарушающих прав и законных интересов других лиц.

В дореволюционный период, к законодательству и доктрине которого авторы концепции чаще всего апеллируют, аналогичное мнение об основном признаке права собственности высказывали Е.В. Васьковский[12], В.И. Синайский[13] и Д.И. Мейер[14]. Не соглашаясь с умозаключениями К.П. Победоносцева о бессрочности, неразрывности и безусловности права собственности[15], они отмечали, что это право не может явствовать исключительно и независимо от посторонних лиц. По мнению указанных правоведов, собственность существует постольку, поскольку собственность одного лица ограничивается в пользу другого лица, а в целом обусловлена началами гражданского оборота, субъекты которого противостоят друг другу.

Не заметив, что одни юристы ведут речь о праве как таковом, а вторые о самом существе собственности, разработчики концепции не обратили внимания и на правоприменительный опыт. Высшие судебные инстанции не оперируют в своей практике правами триады как средством разрешения конфликтов, возникающих в отношениях собственности. Несмотря на это, в обновленном понятии права собственности разработчики концепции вновь отдают приоритет не ограниченному численно выражению прав собственника. Руководствуясь предложенным определением, правоприменителю надлежит охранять способность лица на неопределенный круг действий, символизирующий, по мнению цивилистов, наиболее полное — собственническое — господство лица над вещью.

Однако такое понимание основного признака исследуемого права, как уже отмечалось, не востребовано судебной практикой. Качественное исследование воли лица, а не количественный подсчет имеющихся у него полномочий служит критерием для Верховного суда РФ в оценке причин и обстоятельств появления имущества у виновного. Этот же инструмент, а не легальная триада прав используется Конституционным судом РФ для отличия необходимого ограничения от неправомерного лишения лица его права собственности.

Не может быть одобрено заявленное понимание основного признака собственности и уголовным правом. Защищая собственника от тайного, открытого и неосознанного изъятия у него имущества, уголовное право охраняет не суммарное выражение прав лица, а только его правомочность находиться в отношении с вещью на всем протяжении своего бытия и ее жизненного цикла. Уголовный закон обеспечивает достаточную и необходимую власть для спокойного отношения к вещи, сущность которой отрицается в Концепции развития гражданского законодательства в качестве правового результата.

Из всего этого следует, что полнота и исключительность, как качества основного признака права собственности, содержатся не во внешних, бесчисленных действиях лица, а во внутренних свойствах собственника, в его субъективной связи с вещью, отличающейся от реальной связи своей безусловностью и неоспоримостью. Законодательно не признавая эту связь и не обнаруживая ее в понятии права собственности, ГК РФ оставляет без защиты имманентно связанные с собственником и образующие его право пространство, время и волю, по нарушению которых только и можно судить о противоправном лишении лица его собственности.

Институт владельческой защиты не решает заявленных проблем. Несмотря на пожелания разработчиков концепции, он не способен дисциплинировать ни собственника, ни несобственника. Не являясь частью понятия или института права собственности, правило о недопустимости самоуправного вмешательства в дела владельца напрямую не способно влиять на процесс становления и формирования собственника. Еще не желая нарушить чье-либо фактическое положение, но уже стремясь стать собственником и становясь таковым, лицо не обременено в этом процессе воспитывающей обязанностью не нарушать местоположение окружающих его вещей.

Иными словами, владение не укрепляет институт права собственности и не обезоруживает его нарушителей. Об этом говорится в концепции и не отрицается ее составителями. Ими констатируется, что владение защищается независимо от права. Потерпевший не обязан, а нарушитель, самовольно отобравший вещь, не должен ссылаться на свое право либо оспаривать право другого в целях защиты своих интересов.

Во взглядах на владение составители концепции не одиноки. Аналогичное мнение высказывал А. Райнах, понимавший под владением не власть как правомочность, а властвование как физическую возможность, которую нельзя превратить из факта в право и из которой абсолютно невозможно каким бы то ни было образом вывести отличное от него отношение принадлежности[16]. Сравнив владение с собственностью, Ф.Г. Юнгер отмечал, что «владение есть лишь факт, нечто, что имеет место»[17]. Схожее мнение высказывали и другие немецкие классики. Рассматривая вопросы права и собственности с позиции практического разума, И. Кант также выделял эмпирические характеристики владения[18].

Однако с точки зрения уголовного права введение института владения в представленном в Концепции развития гражданского законодательства виде неактуально, возможно даже вредно. Принятие норм о владении в сфере уголовного правоприменения приведет к его смешению не с иными правами, в том числе с правом владения, а с правом собственности. Последнее с позиции естественных основ уголовного права возникает не в силу и не с момента его государственной регистрации, а ввиду фактического отношения к лицу, которое, к примеру, купило, изобрело либо нашло ту или иную вещь, т. е. проявило к ней свое волевое отношение. В этом смысле как в уголовном законе, так и в его доктрине между собственником и законным владельцем принципиальных различий не проводится. Поэтому считается, что виновное повреждение строящегося объекта, позитивное право собственности на которое еще не появилось, будет влечь уголовную ответственность за причинение ущерба его собственнику, так как для этого есть естественно-правовые основания — воля и труд, место и время, — имеющие фактическое притяжение к определенному лицу.

Уверенность в высказанных сомнениях подкрепляет и сама концепция. Из сравнения приведенных в ней определений владения и вещного права следует, что как одному, так и другому институту свойственны признаки, схожие по своему смысловому и содержательному наполнению. Речь идет о «владении как фактическом господстве над вещью», т. е. о «непосредственной власти над вещью» и «вещных правах... дающих лицу непосредственное господство над вещью»[19], восприятие которых на практике неизбежно приведет к их отождествлению.

Все это свидетельствует о том, что приведенные выше аргументы о несвязанности владения с вещным правом искусственны и неприемлемы в случае с правом собственности. Последнее, как утверждал А. Райнах, является не вещным правом, а отношением к вещи, где коренятся все вещные права, которыми право собственности не исчерпывается[20]. Непосредственно не образуя право, владение тем не менее связано с ним так же, как практическое с теоретическим, объективное с субъективным, внешнее с внутренним. Владение, будучи фактической позицией, является составной частью права собственности, его практическим продолжением.

Здесь, однако, следует отметить, что речь идет не о том праве собственности, которое устанавливает и защищает связь лица с вещью, ее принадлежность правообладателю. Имеется в виду право собственности иного лица, владение для которого является средством реализации не индивидуально-определенных вещей, а своих качеств и достоинств, приобретаемых человеком в собственность прежде объектов внешнего мира.

При защите такого владения в действительности нет необходимости исследовать право собственности, устанавливающее принадлежность определенной вещи конкретному лицу. Потребность в этом отсутствует, поскольку владение в смысле фактической позиции предназначено для реализации иного — внутреннего, — как его называл Г. Гегель, права собственности[21]. Оно сосуществует наряду с вещным, или, следуя терминологии философа, внешним, правом собственности. Речь идет о праве лица, держащего вещь, на реализацию через нее как через средство, а не объект только ему принадлежащих свободы, воли и способностей.

По Гегелю, разница в названных правах в том, что через внешнее реализуется «право каждого делать свою волю вещью», а через внутреннее — «право каждого делать вещь своей волей». Последним способом право собственности реализуется не общепризнанным путем вложения своей воли в вещь, а менее известным, но оттого не менее справедливым и реальным путем превращения вещи в свою волю. В данном случае воля лица реализуется путем ее заключения не в вещь, а, к примеру, в процесс  с вещью, который Гегель называл владением, т. е. «процессом обладания мною»[22].

В отличие от А. Райнаха, не только Г. Гегель, но и И. Кант не отделяли владение от права собственности. Исходя из иных методологических предпосылок, Кант считал эмпирическое владение ключевым и отправным в поиске его правового значения. Он полагал, что возможность нефизического владения ни в коем случае не может быть сама по себе доказана или усмотрена. Как и Гегель, Кант отмечал, что предмет, которым владеет лицо, рассматривается уже не как явление, а как вещь сама по себе, поскольку воля лица в нее не вкладывается, а транслируется через нее. Исходя из этого, мыслитель утверждал, что «если я держатель какой-то вещи и связан с ней физически, то тот, кто воздействует на нее вопреки моему согласию (например, вырывает у меня из рук яблоко), затрагивает и умаляет внутреннее мое (мою свободу)»[23].

Предельно предметно о владении высказался и Ф.Г. Юнгер. Он критически относился к апологетам антисобственнических теорий, желающих заменить правовой порядок фактическими отношениями, сделать фактическое отношение владельца вещи к предмету обладания определяющим моментом в отношениях между человеком и миром вещей. Считая, что порядок владения сложился на основе собственности и выводится из ее теории, Юнгер утверждал, что владение является следствием собственности и возвращается в рамки собственности. Право собственности остается уздой, которая управляет владением, поскольку неизвестно, на что бы владение могло опираться без него[24].

Несмотря на то что вся дискуссия о владении по своей сути сводится к праву собственности, которое может реализовываться либо через вещь как результат, либо через свободное и волевое действие как процесс, предложенное обоснование связи владения с правом собственности, как представляется, может быть воспринято в гражданском праве с затруднением. Базовым признается тезис о праве собственности, существующем только на вещь[25]. В этом смысле уголовное право ближе к истине, чем гражданское право. Эволюция уголовного закона привела к тому, что свобода, воля и физические способности человека стали рассматриваться еще не объектами права собственности, но уже принадлежностями лица, по отношению к которым могут осуществляться полномочия собственника (статьи 127.1 и 127.2 УК РФ).

Вместе с тем только такое понимание владения способно отвечать требованиям криминалистов, поскольку позволяет защищать не только юридические, но и фактические позиции собственника, укреплять положение иных обладателей вещных прав и простых держателей предметов без обязательного доказывания их правомочности. Не препятствует рассматриваемая позиция о владении и его защите от собственника: последний, как и иные субъекты права, не вправе нарушать фактическое положение другого, ограничивать меру его свободы, для понимания чего необходимо не изобретение нового института, а модернизация существующих стереотипов  собственности.

Иное понимание владения — как явления, не относящегося к праву, — чревато невозможностью применения его в целях установления юридических средств, разработанных теорией права. Речь идет о критериях и способах оценки фактов, также исследуемых при защите собственности, о том, что истец владел той вещью, которая находится у ответчика, т. е. имел к ней отношение, и что владения он был лишен против воли, являющейся образующим основанием всякого института права.

Кроме того, неправовое происхождение владения имеет высокую вероятность адаптации в целях рейдерства. Успешный исход последнего во многих случаях зависит от благополучности самоуправного захвата имущества, неоднократная передача которого (как один из ключевых признаков рейдерства) на практике приведет к возможности использования института владения против владельца. В таком случае владельческая защита будет служить не законным интересам и правам владельца, а фактам, безотносительная природа которых даст возможность подвергать их бесконечной интерпретации.

В итоге не право образует собственность, а собственность дает предпосылочные основания для права, поэтому не должно смущать предложение в понимании владения исходить из собственности, на что в свое время сетовал Р. Иеринг.

Таким образом, не умаляя значения иных предложений составителей концепций, сравнительное исследование их положений о собственности позволяет прийти к следующим выводам.

1. Концепции не исключают друг друга, не находятся во взаимном и нескрытом противоречии. Но они, представляя отрасли одной системы права, не дополняют друг друга, не решают общих для них задач в правовой защите собственности. Каждая из концепций сосредоточена на своих сугубо отраслевых проблемах, связанных с необходимостью в первом случае ускорения оборота (увеличения оборотоспособности объектов вещных прав), а во втором — сохранения самого оборота.

2. Концепции сохраняют неопределенность в своем отношении к собственности, неразрешенность исторически сложившихся споров о ее основных признаках и качествах. Не будучи устремленными к взаимному обогащению и устройству межотраслевых связей, концепции не имеют под собой транспарентной мировоззренческой основы, общих целей и ценностей. Предложения Концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере не обеспечены инициативами Концепции развития гражданского законодательства. Их взаимная притязательность не носит обоюдного и двустороннего характера.

3. Апелляция Концепции модернизации уголовного законодательства в экономической сфере к положениям гражданского права, концентрируемого Концепцией развития гражданского законодательства на защите не ценностно-содержательной, а формально-фактической стороны пользования лицом чужим имуществом, не укрепляет положения собственности и не защищает ее правообладателя.

Библиография

1 См.: Керимов Д.А. Методология права: Предмет, функции, проблемы философии права. 5-е изд. — М., 2009. С. 296.

2 См.: Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. 2-е изд., перераб. и доп. — М., 2007. С. 41.

3 См.: Понятовская Т.Г. Концептуальные основы системы понятий и институтов уголовного и уголовно-процессуального права. — Ижевск, 1996. С. 17.

4 См.: Яковлев В.Ф. Концепция развития гражданского законодательства // www.garant.ru/action/conference/236915

5 См.: Бабенко А.Н. Правовые ценности и освоение их личностью: Дис. … д-ра юрид. наук. — М., 2002.

6 См.: Скловский К.И. Необходимые вещи // ЭЖ-Юрист. 2009. 6 мая.

7 Бастиа Ф. Экономические гармонии. Избранное / Предисл. Гр. Г. Сапова; пер. с фр. Ю.А. Школенко. — М., 2007. С. 98.

8 См.: Бочкарев С.А. Собственность как охраняемое благо уголовного права // Право и политика. 2009. № 5. С. 952—957.

9  Яковлев В.Ф. Указ. раб.

10 Концепция модернизации уголовного законодательства в экономической сфере. — М., 2010. С. 49.

11 См.: Бочкарев С.А. О достижениях и возможностях уголовного права в познании прав собственника // Право и политика. 2009. № 11. С. 2181—2189.

12 См.: Васьковский Е.В. Учебник гражданского права. — М., 2003.

13 См.: Синайский В.И. Русское гражданское право. — М., 2002.

14 См.: Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2 ч.). По испр. и доп. 8-му изд., 1902. 3-е изд., испр. — М., 2003.

15 См.: Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Первая часть: Вотчинные права. — М., 2002.

16 См.: Райнах А. Собр. соч. / Пер. с нем., составление, послесловие и комментарий В.А. Куренного. — М., 2001. С. 216—218.

17 Юнгер Ф.Г. Совершенство техники. Машина и собственность. — СПб., 2002. С. 387.

18 См.: Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4. Ч. 2. — М., 1965. С. 158.

19 Концепция развития законодательства о вещном праве. — М., 2009. С. 7, 9, 16.

20 См.: Райнах А. Указ. раб.

21 См.: Гегель Г.В.Ф. Философия права. — М., 2007. С. 101.

22 Там же. С. 102—124.

23 Кант И. Указ. раб. С. 159—160.

24 См.: Юнгер Ф.Г. Указ. раб. С. 387—389.

25 См.: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве: Учеб.-практ. пособие. 3-е изд. — М., 2002. С. 428.