Взгляды Н.Н. Алексеева на монархизм и разработка основ государственно-правовой доктрины евразийства

УДК 340.12

/Страницы в журнале: 6-15

В.Б. Романовская,

доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского Россия, Нижний Новгород

А.В. Крымов,

кандидат юридических наук, доцент кафедры экономики и права Борского филиала Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского Россия, Нижний Новгород jetromartina@mail.ru

Рассматривается одно из наиболее самобытных направлений эмигрантской политико-правовой мысли — евразийство, и в частности идеи Н.Н. Алексеева (1879—1964) — одного из самых авторитетных правоведов, присоединившихся к евразийцам. Особое внимание уделяется анализу его исследований, с развития которых он начал разработку государственно-правовой доктрины евразийства.

Ключевые слова: евразийство, самодержавие, христианство, православная правовая монархия, абсолютизм, теория государственной власти, русская самобытность.

Евразийство — одно из наиболее интересных и своеобразных направлений мысли, появившееся в среде русской эмиграции первой волны в самом начале двадцатых годов прошлого века: «Работу Н.С. Трубецкого «Европа и человечество», увидевшую свет в 1920 году в Софии, традиционно считают исходным пунктом всего евразийства» [6, с. 10]. Интерес к этому движению возрождается всякий раз, когда обостряются отношения между Россией и Европой [7, с. 141].

Как же возникло это направление? Отечественные ученые, специалисты в совершенно разных областях знания (евразийство объединяло лингвиста и культуролога Н.С. Трубецкого, географа и экономиста П.Н. Савицкого, правоведа Н.Н. Алексеева, историка-медиевиста и философа Л.П. Карсавина, историка Г.В. Вернадского, религиозного мыслителя Г.В. Флоровского, искусствоведа П.П. Сувчинского и многих других), были вынуждены покинуть родину после октябрьского переворота и оказались в Европе. С их точки зрения, занимая срединное положение между Востоком и Западом, Россия в послепетровский период истории начала в ущерб себе развиваться исключительно в европейском ключе, нарушив тем самым равновесие, на котором основывались ее цивилизация и культура. Европа же, по оценкам евразийцев, всегда была и внутренне (духовно), и внешне враждебна России. Крах отечественной государственности в начале XX века не в последнюю очередь объяснялся такой враждебностью. Основными задачами России в наступившем столетии евразийцы считали восстановление нарушенного геополитического и культурного равновесия посредством сближения с Азией, а также преодоление последствий большевистского переворота и изживание причин, его вызвавших.

Резкое обострение отношений между Россией и европейскими государствами, США, Канадой, Австралией и Японией, поразительное единодушие Европы по вопросу о применении санкций для ликвидации «русской угрозы», активизация блока НАТО у самых границ нашей страны — все это происходит в настоящее время и снова делает актуальным интеллектуальное наследие евразийцев. В полном соответствии с идеями этого объединения мыслителей Россия начала спешно менять вектор своей внешней политики и искать себе новых экономических партнеров в азиатском регионе.

Цель данной статьи состоит в изучении тех идей, с формулирования которых Николай Николаевич Алексеев (1879—1964), один из наиболее знаменитых правоведов, примкнувших к евразийцам, начал свою работу над государственно-правовым проектом, получившим впоследствии названия «гарантийное государство» и «евразийская идеократия».

Русские мыслители, оказавшиеся в вынужденной эмиграции, сохранили свои прежние политические разногласия, и накал борьбы от изменения условий не ослабел, поэтому перед евразийцами со временем остро встал вопрос об их отношении к самодержавию, от решения которого зависело, удастся ли им приобрести сторонников среди монархистов. В то же время, высказавшись слишком определенно за возрождение дореволюционных порядков в постбольшевистской России, евразийцы рисковали утратить поддержку эмигрантов, имевших иные взгляды на политическое будущее родной страны. Н.Н. Алексееву как раз и предстояло разрешить эту непростую в теоретическом плане и по своим практическим последствиям проблему.

Статьи «Идея «Земного града» в христианском вероучении», «Христианство и идея монархии», «Русский народ и государство», напечатанные в журнале «Путь», образуют своеобразный цикл, в котором Н.Н. Алексеев, внимательно изучая книги Ветхого Завета, стремился показать настоящее отношение представителей библейской традиции к государству, а также ответить на вопрос о том, существует ли связь между монархией и христианством, из несомненного наличия которой исходили сторонники восстановления самодержавия в России. Кроме того, раскрывая взгляды русских раскольников, сектантов и казаков на форму правления — имевшуюся в Российской империи или только желаемую, автор хотел установить степень истинности утверждений о полном народном доверии к принципу единовластия на родине.

Приступая к анализу ветхозаветных книг, Н.Н. Алексеев тотчас устанавливает наличие множества противоречивых политико-правовых теорий, в этих книгах содержавшихся. Признавая это затруднение и объясняя его тем, что книги, составляющие Ветхий Завет, создавались в разные исторические периоды, Н.Н. Алексеев сосредоточил свое внимание на преобладающем в этих источниках настроении. Результаты такого анализа выявили большое количество примечательных фактов.

Монархия не была формой правления, исконно присущей еврейскому народу, — это первое, что отмечал Н.Н. Алексеев. Пересказывая истории о царствовании Авимелеха, убившего для своего восшествия на престол семьдесят братьев (Книга Судей израилевых, 9), и Саула, отечественный ученый подчеркивал, что учреждение монархии рассматривалось Богом как еще одно отступление от его воли: «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними; как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего дня, оставляли Меня и служили иным богам, так поступают они с тобою; итак послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними» (1 Царств, 8: 7—9).

Прослеживая историю еврейского монархического государства по Ветхому Завету и отмечая, что народ «уклонился от путей праведных», поставив над собой царя, Н.Н. Алексеев рассматривал в качестве формы правления, искони присущей Израилю и соответствующей воле Бога, «теократическую демократию»: «В ветхозаветной теократии общественная власть устанавливалась, в сущности говоря, в результате «общественного договора», сторонами которого являлись Иегова, его пророки и народ» [1, с. 25]. В подтверждение своих слов отечественный специалист обращался к авторитету А.П. Лопухина, который в своей книге «Законодательство Моисея» (1882) высказывал похожее мнение, отмечая также сходство между государственным строем США (созданного протестантами под прямым влиянием Библии) и древнееврейской системой управления. Наличие этого сходства признавал и сам Н.Н. Алексеев.

Продолжая свой анализ, российский ученый обратился и к книгам пророков — Иезекииля, Исаии, Иеремии. Видя, как легко предаются греху правитель и его подданные, как быстро забывают они о заповедях Бога, рассматривая крушение государственности и унижение евреев как справедливое воздаяние за отступление от служения Иегове, подчеркивая тот факт, что большая часть ответственности за эти несчастья ложится на плечи царя, пророки едины в признании самой идеи государства в качестве еще одного соблазна врага человеческого. Н.Н. Алексеев подкреплял этот вывод следующим наблюдением: «По воззрениям пророков, божественная воля не только разрушает троны тех, которые вообразили себя богами, но как бы существует некоторый общий закон, по которому всякая земная слава и всякое земное величие предназначены особым, мистическим путем к развенчанию и разрушению» [1, с. 27].

Пророческие книги Ветхого Завета послужили основой для развития политических взглядов Блаженного Августина (во многих местах своего известного сочинения De Civitate Dei — «О Граде Божием» — открыто высказывавшего осуждение государственному строю) и просто не могли не оказать соответствующего влияния на христианскую государственную доктрину. Н.Н. Алексеев подчеркивал, что принцип разделения светской и церковной сфер, выраженный в словах: «Итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие — Богу» (Мф., 22: 15—22), и положение о необходимости подчинения светским властям в том, что касается их компетенции, отчетливо прозвучавшее в словах Апостола Павла («Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» — Послание к Римлянам, 13: 1—7), находятся в очевидном противоречии с большим количеством других книг, также входящих в состав Священного Писания.

По мнению Н.Н. Алексеева, Августин Аврелий оказался первым христианским политическим мыслителем, с предельной остротой выразившим проблему отношения христианской веры и государственной власти. В главе XXI книги XIX «О Граде Божием» Аврелий Августин, по своим воспитанию и интеллектуальным пристрастиям человек римской (латинской) культуры, разбирает знаменитое определение государства, данное Марком Туллием Цицероном в своем диалоге «О государстве»: «Итак, государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов» [8, с. 20]. Согласие в праве возможно только в том случае, если люди обладают представлением о подлинной справедливости, а последнее возможно лишь при условии исповедания истинной веры, то есть христианства, — такова была мысль Августина. Далее он естественным образом заключал: пока какое-либо общество, обладающее властной организацией, не исповедует религию Христа, оно представляет собой только «шайку разбойников». Н.Н. Алексеев обратил внимание на то, что авторитет епископа Гиппона, признанного впоследствии на Западе и на Востоке Отцом Церкви, если бы он ограничился только таким толкованием сочинения Цицерона, вполне мог способствовать тому, что христиане так и не смогли бы встроиться в политическую реальность своего времени, оставшись объединением верующих антигосударственной направленности.

Однако Блаженный Августин сохранил возможность рассуждения о нехристианских государствах в истории, предложив иную дефиницию: «Если же народу дать не это, а другое определение, если сказать, например: народ есть собрание разумной толпы, объединенной некоторой общностью вещей, которые она любит; — в таком случае, чтобы видеть, каков тот или иной народ, нужно обратить внимание на то, что он любит» [5, с. 365]. С такой поправкой государство и общество, его образующее, будут тем достойнее, чем выше признаваемые ими идеалы, ценности и вера. Тем не менее церковный автор все же остался убежденным в том, что подлинная справедливость вне христианской религии невозможна.

Однако и для Блаженного Августина, и для некоторых других христианских мыслителей основой негативных оценок государства послужили книги Ветхого Завета и Апокалипсис Иоанна Богослова. В связи с этим Н.Н. Алексеев, подводя итог собственным библейским и раннехристианским изысканиям, высказал очень интересную мысль: «Продолжая дело Августина, западное христианство пошло еще дальше — оно не только восприняло от Библии идею борьбы с неправедной властью, оно, кроме того, попыталось обосновать теорию праведного земного государства по тем образцам, которые были нарисованы в Ветхом Завете» [1, с. 34]. В решении этой задачи особенно преуспели, по мнению отечественного ученого, протестанты, опиравшиеся в своих теоретических построениях исключительно на текст Священного Писания. Именно благодаря церковным реформаторам, как предполагал Н.Н. Алексеев, удалось связать воедино стремление к установлению демократического правления и христианство, тем самым санкционировав борьбу с феодальным строем и социальной несправедливостью, разрушив религиозное обоснование правомерности абсолютной монархии, покоившееся на уже приведенных цитатах из Послания к Римлянам святого апостола Павла.

Для того чтобы ответить на вопрос о том, почему монархия так прочно связывалась в умах его соотечественников (и не только) с христианством, Н.Н. Алексеев в статье, специально посвященной разрешению этой проблемы, обратился к истории названной формы правления, проследив ее с древнейших времен. Ученый полагал, что власть царя развивалась из того мистического ореола, которым было окутано господство шаманов, жрецов и магов. В признании подобной версии зарождения монархии заметно влияние, которое оказали на Н.Н. Алексеева работы Дж. Дж. Фрэзера и Л.И. Петражицкого.

Считая единовластие изначально тесно связанным с религией, отечественный исследователь подчеркивал тот факт, что на практике нередко имело место прямое обожествление единоличного правителя. Последнее особенно ярко проявилось на Востоке: в Китае, Египте, Ассирии, Вавилоне и т. д. В Древнюю Грецию и Рим такой обычай проник после создания Александром Великим своей огромной империи. Под влиянием традиций, чтимых населением восточных регионов этого обширного государства, Александр и принял божественные атрибуты. Затем его примеру стали следовать и венценосные владыки Древнего Рима. Указывая на то, что под воздействием такого господствующего мировоззрения даже евреи ждали именно земного царя, который освободит их от подчинения другим народам и возродит государственность, Н.Н. Алексеев придавал особое значение совершенно иной по своему содержанию проповеди Христа. Он пришел в мир возвестить о Царствии Небесном: «Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда» (от Иоанна, 18, 36). Такое же понимание служения Христа демонстрировали и все его последователи, поэтому прерогативы и привилегии царя мирского резко сужаются и включают в себя только заботу о благе подданных. Правитель не может требовать от них исполнять обязанности и воздавать себе почести, положенные исключительно Богу, поэтому Н.Н. Алексеев делал вывод: «Как ни далека от отцов церкви юридическая терминология, но совершенно неоспоримо, что они считали правовое истолкование монархии — именно взгляд на царя как на связанную правом высшую должность — единственно подобающей христианству теорией царской власти. Или в современных терминах, они считали совместимым с Христовым учением взгляд на царство как на государство правовое» [2, с. 24].

Из христианского признания царя пусть высшим, но всего лишь должностным лицом следовало, по мнению отечественного специалиста, в полной мере развившееся в Западной Европе представление о том, что властные полномочия глава государства реализует на основе специального договора со своими подданными. Придание же этим отношениям не только правового, а еще и нравственного характера представляет собой отступление от религиозных канонов, измену истине, возвещенной Христом, и возвращение к культу обожествленного царя.

Однако, помимо общих размышлений о связи монархии и христианства, Н.Н. Алексееву принадлежит чрезвычайно интересная и объемная работа «Русский народ и государство», в которой ученый рассмотрел вопрос об отечественных политических идеалах.

«Западничество» высшего сословия Российской империи, по мнению ученого, навсегда откололо его от остального народа и обрекло на повторение европейских идей без какого-либо оригинального их развития. Московская интеллигенция допетровского периода оказалась более самобытной, оставив после себя оригинальные доктрины. Воздействие первой из них — иосифлянской — испытал на себе царь Иван Грозный. Согласно этой доктрине церковь должна быть богатой, владеть огромными по площади земельными угодьями с работающими на них крепостными и яростно бороться с любыми проявлениями инакомыслия в вопросах веры. Для достижения такого положения церкви из общины верующих следовало превратиться в одно из подразделений государственного аппарата. Этот комплекс идей Н.Н. Алексеев обозначил термином «полуязыческий абсолютизм», отмечая следы его влияния и в имперский период истории России.

Вторая доктрина сформировалась благодаря заволжским старцам и освящалась авторитетом, в первую очередь, Нила Сорского. Здесь наиболее важным признавалось «умное делание», духовная практика, цель которой заключается в личном спасении. Церковь, в представлении старцев, не должна иметь дело с богатством, светскую и духовную сферы следует четко и последовательно разделить. Центральной человеческой ценностью является свобода духовного самосовершенствования, поэтому отношения с еретиками необходимо строить на основе уважения свободы веры и духовного поиска без применения насилия, тем более реализуемого с помощью государственного аппарата принуждения. Как отмечал Н.Н. Алексеев, впоследствии Вассиан Патрикеев, князь Андрей Курбский связали эти идеи с моделью ограниченной монархии, в которой власть царя будет подчинена закону, в том числе благодаря контролирующему воздействию органа аристократического представительства. Важнейшей оговоркой российского ученого по поводу этой концепции, названной им доктриной «православной правовой монархии», следует считать указание на непопулярность подобных политических взглядов в народной среде по причине воспоминаний о Семибоярщине и ее последствиях для русского государства и общества.

Еще в одну концепцию российского государства сложились представления Ивана Пересветова. Н.Н. Алексеев полагал, что во взглядах этого мыслителя воплотился своеобразный русский фашизм XVI века. Опричнина Ивана Грозного виделась ученому-евразийцу результатом восприятия взглядов именно И. Пересветова, а сам писатель представлялся русским Никколо Макиавелли.

Весьма интересными оказались рассуждения Н.Н. Алексеева о политических программах казаков и сектантов. В самом казачестве — явлении, неизвестном Западной Европе, — отразилось, по мнению ученого, стремление русского народа освободиться из-под гнета тяглового государства и устроить собственную жизнь на началах прямой демократии, но неограниченное господство таких политических форм, как рада и гетман, сближали казачьи порядки с началом диктатуры.

Секты Н.Н. Алексеев разделил на две группы, первую назвав «пророчествующими» (хлысты, скопцы), а ко второй отнеся все общины, близкие к молоканству. Ученый полагал, что для первой группы характерны мистические ожидания царя-искупителя — Петра III, нового Христа, связанные с Ветхим Заветом и представлениями о новом Давиде. Второй линии российского сектантства, по мысли Н.Н. Алексеева, свойственно желание утвердиться на началах христианского социализма с убежденностью в том, что для праведных людей государственная власть в любой форме совершенно не требуется.

Из содержания названного цикла статей ученый-эмигрант сделал неожиданный вывод: «… нам остается выбор между иосифлянской монархией и идеалом правового государства в духе Нила Сорского. Установления московской монархии ушли вечность, в целом своем они уже не возвратимы. Будущее принадлежит православному правовому государству, которое сумеет сочетать твердую власть (начало диктатуры) с народоправством (начало вольницы) и со служением социальной правде» [3, с. 57]. Непредвиденность такого заключения связана с тем, что в статьях «Идея «Земного града» в христианском вероучении» и «Христианство и идея монархии» Н.Н. Алексеев, казалось бы, полностью отказался от мысли о христианской монархии, рассматривая единовластие как форму правления, характерную для языческой древности. Оставив недоказанность факта обожествления российского царя на совести правоведа-евразийца, отметим только, что изложению всей теории православной правовой монархии автор посвятил две страницы, указав при этом на непопулярность этих идей у большинства населения Московской Руси. Кроме того, работа «Русский народ и государство» стала последней в том, что касается рассуждений Н.Н. Алексеева о пригодности монархии для России. Модель гарантийного государства, предложенная ученым впоследствии в качестве политической составляющей евразийства, никаких черт самодержавия в себе не содержала. И о правовой государственности (по причине ее прочной связи с культурной традицией Европы и США) Н.Н. Алексеев писать перестал, а его проект представлял собой результат воплощения евразийской идеологии, которая должна была насаждаться в России особой партией, организованной по образцу монашеского ордена [4, с. 165]. Соединение же принципа законности и диктатуры в одном государственном образовании изначально представлялось скорее оксюмороном, чем выполнимым в реальности планом. Евразийцы, вполне ожидаемо, с решением этой задачи не справились.

Таким образом, Н.Н. Алексеев резко изменил свой первоначальный план и развил концепцию, в которой идеологически окрашенная диктатура сочеталась с советской системой народного представительства. Признание же частью евразийцев того факта, что мероприятия большевиков во многом оказались созвучны народным ожиданиям, вызвало в конце двадцатых годов прошлого века раскол в самом объединении и стало главной причиной утраты им своей популярности среди эмигрантов.

Список литературы

1. Алексеев Н.Н. Идея «Земного Града» в христианском вероучении // Путь. Орган русской религиозной мысли. 1926. Октябрь-ноябрь. № 5. С. 20—41.

2. Алексеев Н.Н. Христианство и идея монархии // Путь. Орган русской религиозной мысли. 1927. Январь. № 6. С. 15—31.

3. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство // Путь. Орган русской религиозной мысли. 1927. Август. № 8. С. 21—57.

4. Алексеев Н.Н. Евразийцы и государство // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн / ред.-сост. И.Н. Сиземская, Л.И. Новикова. М.: Наука, 1993.

5. Блаженный Августин. О Граде Божием. Книги XIV—XXII. СПб.: Алетейя; Киев: УЦИММ-Пресс, 1998.

6. Романовская В.Б., Крымов А.В. Евразийская доктрина государства и права. Н. Новгород: Изд-во Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, 2010.

7. Романовская В.Б., Крымов А.В. Идея автаркии в государственно-правовой теории евразийцев 20—30 гг. // Евразийский юридический журнал. 2014. № 8. С. 141—142.

8. Цицерон Марк Туллий. Диалоги. О государстве. О законах / отв. ред. С.Л. Утченко. М.: Наука, 1966.