Генезис и взаимосвязь клановой и этнической преступности

УДК 343.975.5 

Страницы в журнале: 110-112

Л.С. АРУТЮНОВ,

кандидат юридических наук, доцент,  зав. кафедрой государственно-правовых дисциплин Кисловодского гуманитарно-технического института

Культура, традиции и обычаи, а также родственные связи, не являясь по своей природе преступными, могут стать объединяющим фактором для лиц, преследующих цели создания организованных преступных формирований для постоянного незаконного обогащения. Такие формирования называются клановыми и этническими, отличаясь большей степенью устойчивости и сплоченности, общественной опасности.

Ключевые слова: клан, клановая преступность, этническая преступность, криминальная бюрократия, этническое представительство, клановая экономика.

Culture, traditions and consuetudes, being not on the nature criminal, and also family connections can come forward an uniting factor for persons, pursuings the aims of creation of the organized criminal formings for the permanent illegal enriching. Such formings are named clans and ethnic, differing by a greater degree to stability and solidarity, and also by the degree of public danger.

Keywords: clan, clan criminality, ethnic criminality, criminal bureaucracy, ethnic representative office, clan economy.

Клановость, как и клановая преступность, представляет собой некий социальный феномен, возникший и развивавшийся одновременно с зарождением общества и становлением государственности. Клановость отличают прежде всего родственные признаки и определенные экономические цели.

С уверенностью можно говорить о клановой экономике или клановом капитализме на примере экономической системы Сицилии и прочих областей южной Италии в конце XIX — начале XX века, а также (хотя и в меньшей степени) Португалии и южной Франции в начале и середине XX века, некоторых стран Латинской Америки в этот же период и позднее[1].

В качестве примера можно назвать использование на современном этапе для координации хозяйственной деятельности форвардных контрактов при содействии преступных кланов как органов, обеспечивающих принуждение и соблюдение этих контрактов в случаях неспособности либо нежелания государства выполнять свою основную институциональную функцию[2].

Влиятельные кланы, в том числе криминальные, пользуясь несовершенством государственного управления, в той или иной степени воздействуют на экономику, политику, а в некоторых случаях принимают непосредственное участие во власти, используя при этом как вполне законные механизмы (например, лоббирование своих интересов через представительство во властных структурах), так и откровенно преступные (устранение неугодных лиц, в том числе физическое).

Рыночные факторы развития организованной преступности наиболее четко прослеживаются на примере преступного мира США, который, сформировавшись позже, чем в других странах, был обременен патриархально-клановыми традициями в гораздо меньшей степени, чем прочие «национальные» преступные организации и поэтому быстрее достиг организационной зрелости — перехода от традиционного типа организованной преступности к современному типу[3].

Пример США как мигрантского государства с весьма непродолжительной историей и в то же время быстроразвивающимися экономикой и гражданским обществом ярко демонстрирует взаимосвязь клановой и этнической преступности, сформировавшейся с учетом обычаев и традиций исторической родины каждой из диаспор. Этнокультурные и кланово-семейные особенности, межличностные отношения в данном случае отражаются на поведении людей, в том числе девиантном и преступном.

Организованные преступные группировки (далее — ОПГ), построенные по клановому и (или) этническому признаку, отличаются определенным «преступным почерком», криминальной специализацией, уникальной внутренней структурой и т. п., а значит, более предсказуемы в своих действиях по сравнению с прочими. Учет этноклановых особенностей ОПГ имеет, несомненно, важное криминологическое значение с точки зрения предупреждения, профилактики и борьбы с преступностью.

Российское общество и государство исторически и геополитически раздробленно, особенно по этническому признаку, что объясняется ущербным административным делением страны, со второй четверти ХХ века все еще формирующимся, а также практически неконтролируемыми миграционными процессами последних 20 лет.

Отмечается, например, что в период постсоветских реформ в России 55% капитала в экономике и 80% голосующих акций перешли в руки преступных кланов. По сведениям самих бизнесменов, от 30 до 50% предпринимателей непосредственно работают на преступные формирования[4]. Такая ситуация на фоне слабой экономики, высокой латентной безработицы, коррумпированности органов власти и их сращивании с криминалитетом становится благодатной средой для генерирования различного рода преступности: клановой, этнической, территориальной.

Этнические преступные группы, в отличие от территориальных, формируются на основе национального и кланового родства, определенных традиций и обычаев. Не случайно их часто называют общинами. В своей преступной деятельности они опираются на диаспору, проживающую в данной местности[5].

По мнению А.И. Тарасенко, противодействие этническим ОПГ «осложняется тем, что там все построено на родово-клановом признаке и знании языков»[6].

Современное российское общество представляется маргинализированным в силу отсутствия единой четкой национальной идеи и последовательной государственной политики; крайне поляризованными остаются разрозненные части общества, нередко противопоставленные друг другу по различным признакам, в том числе по религиозному, национальному, культурному, — т. е. в целом (комплексно) по этническому.

Если культурно-маргинальные общины выполняют созидательные функции, то социально-маргинальные кланы организованной преступности, общины беспочвенников (неукорененных), люмпен-пролетариата и др. — разрушительные. В Западной Европе и США на основе маргинальных кланов возникло этническое предпринимательство, которое прошло криминально-клановую стадию, пока не трансформировалось в цивилизованные рыночные отношения[7].

Ныне в России, на Украине и других постсоветских странах вместо создания условий для здоровой дифференциации и структуризации общества снизу вновь предпринимаются попытки организовать этот процесс сверху. Складываются социально-экономические предпосылки того, что реальным механизмом социальной трансформации становится клановая организованная преступность. В России этому в немалой степени способствует сформировавшаяся в последние годы конфликтная структура экономического пространства, где доминирует этническое предпринимательство, опирающееся на земляческие связи и этногрупповую (клановую) солидарность национальных меньшинств[8].

Можно с уверенностью констатировать, что в Российской Федерации, особенно в национальных регионах окраин и в крупных городах, отличающихся значительным влиянием диаспор, в последние годы наблюдается ситуация, крайне благоприятная для генерации и эволюционирования клановой и этнической преступности.

Обязательное условие существования и развития клановых ОПГ — это их проникновение в органы государственной (местной) власти, а также устойчивые и продолжительные преступные взаимовыгодные связи. Основа таких отношений — высокая коррумпированность властных структур, вырождающихся со временем в криминальную бюрократию, т. е. формируемую организованной преступностью в форме легализации ОПГ.

С.М. Бевза выделяет обязательные характеристики, свойственные всем или практически всем организованным преступным формированиям, а также факультативные характеристики, свойственные многим организованным формам преступной деятельности. Среди факультативных признаков автор называет лежащие в основе подбора кадров в различные организации национальные или клановые признаки[9].

Так, например, в республиках Северного Кавказа отмечается жестко клановый подход при формировании государственного и муниципального аппарата, причем как в представительных органах, так и в исполнительной власти. Родственно-доверительные отношения имеют здесь многовековые традиции, прекрасно сохранившиеся до наших дней. Смена элит и должностей, как правило, происходит сверху  вниз, в том числе и в правоохранительных органах. Одновременно происходит передел собственности, изменяются финансовые потоки и схемы хозяйственной деятельности. Одну и ту же фамилию могут носить множество должностных лиц одного ведомства или органа, с легкостью преодолевая правовые ограничения на государственную и муниципальную службу.

Эволюционное перерождение клановой преступности в этническую четко прослеживается в небольших национальных республиках, где все представители этноса, насчитывающего от нескольких десятков тысяч до нескольких сотен тысяч человек, компактно проживающих на ограниченной территории, так или иначе являются родственниками.

С момента национально-территориального возрождения в республиках (по сути, многонациональных) отмечается негласное образование «титульных этносов» (вопреки положениям Конституции РФ и конституциям республик), опирающихся на этническую элиту, представленную как во властных структурах всех уровней (что обеспечивает политическую и правовую базу), так и в качестве крупнейших предпринимателей региона (экономическая база), а это приводит к серьезным нарушениям этнического представительства[10].

Следовательно, прочие этнические группы ограничиваются в доступе к региональным ресурсам, к участию в органах власти и т. д., а это подтверждает возникновение клановости во власти, рост числа этнических группировок, а также значительный отток «нетитульного» населения в другие регионы.

Несомненно, клановая преступность и этническая преступность взаимосвязаны и имеют схожую, а в отдельных случаях взаимоопределяющую картину генезиса; при этом клановая преступность — отдельный, самостоятельный вид ОПГ, отличный в том числе от этнической преступности, хотя все же имеющий этнические признаки и корни, так как основан на кровном и некровном родстве и культурной идентичности.

Всех членов преступного клана объединяет помимо родства основной общий источник и способ незаконного обогащения (либо несколько взаимосвязанных источников), поэтому важным признаком клановой преступности является экономический фундамент отношений участников.

Подводя итоги, можно сделать вывод о том, что клановая преступность — это один из наиболее устойчивых и сплоченных видов организованной преступности, формируемый по признаку родства, этнической идентичности и общих экономических интересов участников, имеющий постоянные связи с органами власти, отличающийся собственными обычаями, традициями, жесткой иерархией и внутренней структурой.

Библиография

1 См.: Косалс Л.Я. Центр реформы — микроуровень // НГ-Политэкономия. 2000. № 1(42). 18 янв.

2 См.: Малкина М. Ю., Розмаинский И.В. Основы институционального подхода к анализу роли государства //  Экономические субъекты постсоветской России (институциональный анализ). — М., 2001. С. 554—577.

3 См.: Латов Ю. Мафия, организованная преступность // http://www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/sociologiya/ mafiya_organizovannaya_prestupnost.html

4 См.: Разинкин В.С. Организованная преступность в период реформ в России // Организованная преступность—3. — М., 1996. С. 84.

5 См.: Прикладная юридическая психология: Учеб. пособие / Под ред. А.М. Столяренко. — М., 2001.

6 Этническая преступность как возможный источник финансирования экстремистской и террористической деятельности // Выступление А.И. Тарасенко, заместителя начальника отдела Управления по противодействию незаконному обороту наркотиков ГУВД г. Москвы, на конференции «Терроризм и наркомания: комплексная проблема исполнительной власти, органов местного самоуправления и общественных организаций» (Москва. 22 апреля 2003 г.).

7 См.: Дергачев В. Цивилизационная геополитика (Геофилософия): Учеб. для вузов. — К., 2004. С. 179.

8 Там же. С. 212.

9 См.: Бевза С.М. Организованная преступность. — М., 1993. С. 148.

10 См.: Федерализм и державность: российский вариант. 2-е изд., перераб. и доп. — М., 2001.