Демократическое правовое государство как объект уголовно-правовой охраны

УДК 343.301 

Страницы в журнале: 126-131

Е.П. СЕРГУН,

кандидат юридических наук, докторант кафедры уголовного права и криминологии Российской правовой академии Министерства юстиции Российской Федерации

Констатируется отсутствие в России эффективного механизма уголовно-правового регулирования в сфере охраны государства в условиях постепенного укрепления демократических институтов. Отмечается необходимость качественного изменения курса уголовно-правовой политики из-за несоответствия текущего уголовного законодательства современным государственно-правовым представлениям.

Ключевые слова: демократия, экстремизм, безопасность государства, проблемы уголовного права, уголовно-правовая политика.

Democratic legal state as an object of criminal law protection

Sergun E.

The author dwells upon the absence of the efficient mechanism of the criminal law regulation in the sphere of the security of the Russian state in the context of the gradual strengthening of democratic institutions. The author points to the necessity of the crucial changes of the criminal law policy because of the divergence between the current criminal law and the current state and legal conceptions.

Keywords: democracy, extremism, security of the state, issues of criminal law, criminal law policy.

Принятие Конституции РФ 1993 года стало для России началом нового исторического периода, характеризующегося отказом от прежних дореволюционных и советских государственно-правовых представлений и становлением на путь строительства демократического правового государства.

Советский Союз, исходя из идеологического подхода к типологии государств, относился к государствам с коммунистической, тоталитарной идеологией[1] (здесь и далее выделено нами. — Е.С.). Только с конца 1980-х годов в СССР М.С. Горбачев начал процесс реформ по демократизации государства, в ходе которых была разрушена монополия Коммунистической партии СССР на руководство обществом и государством — отменена ст. 6 Конституции СССР от 7 октября 1977 г., а затем и соответствующая статья Конституции РСФСР от 12 апреля 1978 г.[2]

В настоящее время ч. 1 ст. 1 Конституции РФ провозглашает: «Российская Федерация — Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления». Многочисленные произведения марксистско-ленинской науки государственного права стали достоянием истории[3]. Марксизм, по мнению М.В. Баглая, как и любое другое учение, не имеет права на монополию, и никогда больше народ не должен допустить создания государственно-правового механизма для навязывания этого учения тем, кто его отвергает[4].

Вместе с тем не будет являться, на наш взгляд, преувеличением утверждение, что в современном мире официально признана только одна господствующая политическая идеология — демократия. Подобно прежнему коммунизму как «светлому будущему человечества», демократия представляется неким идеалом, к которому теперь должны стремиться все страны. Ведь ситуация, при которой весь народ осуществлял бы политическое властвование, пока нигде в мире не была реализована, несмотря на то что ряд высокоразвитых государств (Великобритания, Германия, Франция, Швейцария, Швеция и др.) продвинулись в этом направлении дальше других[5].

Термин «демократия» в буквальном смысле означает «народовластие», «власть народа». В отличие от этимологического толкования, практическое понимание демократии на протяжении всего развития государственно-правовой теории было неоднозначным и противоречивым. Аристотель, Дж. Локк, Ш.-Л. де Монтескье, Д. Юм, Ж.-Ж. Руссо, А. де Токвиль, Дж. С. Милль, Дж. Дьюи, Ю. Хабермас, Дж. Ролз и многие другие выдающиеся личности, внесшие значительный вклад в становление и развитие демократической мысли, имели далеко не тождественные, а нередко прямо противоположные представления о сущности рассматриваемой политической системы. Современные мировые демократии подразделяются на несколько разновидностей, а значительные различия между политическими институтами в демократических странах образуют самостоятельную типологию демократических систем. Разумеется, неоднозначно научное мнение и относительно того, действительно ли демократия является наилучшей политической системой из всех возможных.

В настоящее время в рамках политологии сформировалась самостоятельная наука по исследованию сущности демократии и демократических институтов — теория демократии, которая в ряде зарубежных вузов, например, в Швейцарии, включена в перечень факультативных предметов юридического профиля. Вероятно, это объясняется тем, что, несмотря на известную степень абстрактности, термин «демократия» получил в международном праве не только конституционно-правовое закрепление, но и, что особенно интересно с научных позиций, уголовно-правовое.

В частности, следует отметить название главы 1 Особенной части Уголовного закона Федеративной Республики Германия от 15 мая 1871 г.[6] — «Измена миру, государственная измена, угроза демократическому правовому государству». Преступления, ставящие под угрозу существование демократического правового государства, выделены в самостоятельную группу (§ 84—90 УЗ ФРГ); в их числе, например, «Продолжение деятельности партии, объявленной антиконституционной» (§ 84), «Распространение пропагандистских материалов антиконституционных организаций» (§ 86), «Антиконституционное воздействие на бундесвер и органы общественной безопасности» (§ 89 ). Часть 3 ст. 260 «Финансирование терроризма» Уголовного закона Швейцарской Конфедерации от 21 декабря 1937 г.[7] гласит: «Деяние не рассматривается как финансирование террористического преступления, если оно

было направлено на установление или восстановление демократических и правовых государственных отношений, на реализацию или охрану прав человека». Другой пример — ст. 270 Уголовного кодекса Италии от 19 октября 1930 г.[8], предусматривающая ответственность за создание (организацию) объединения, руководство им, участие в нем, его финансирование в целях терроризма или подрыва демократического строя. Не случайно данная норма подвергается критике со стороны некоторых итальянских юристов, отмечающих отсутствие в ней сформулированных признаков объективной стороны состава преступления[9].

Сами по себе основания, т. е. аргументы в пользу уголовно-правовой охраны демократии как политического режима, порождают в рамках уголовно-правовой философии довольно интересный диспут. Однако, несмотря на признание такой необходимости a priori, механизм защиты существования демократического правового государства можно назвать глобальной проблемой современной уголовно-правовой науки. «Вопрос, в какой форме такая охрана должна была бы осуществляться и уголовно-правовыми ли средствами, подлежит, разумеется, глубоким сомнениям», — отмечают Г. Штратенверт и Ф. Боммер[10]. По мнению О. Кирххаймера, судьба законодательного подавления противников в демократическом обществе доходит до странного парадокса: если разумным образом оно способно вести к цели, то, как правило, является ненужным; но если подавление становится очевидным ввиду какой-либо серьезной угрозы демократическому устройству, тогда ценность подавления чаще всего ограничена, и оно таит в себе зачатки новых, возможно, еще больших опасностей для демократии[11]. Даже если принципиально рассматривать уголовно-правовую защиту государства как полную смысла, всегда есть опасность того, что конкретная форма ее реализации повлечет за собой нарушение прав и свобод граждан, в охране которых, однако, и состоит ее сущность[12]. Наличие данной проблемы во многом является следствием так называемой демократической дилеммы[13].

Исследуя демократическое правовое государство в качестве объекта уголовно-правовой охраны, следует иметь в виду, что принцип демократии находится в естественном конфликте с принципом правового государства[14], несмотря на то что в теории правовое государство всегда является демократическим[15]. Ведь демократия — это не вседозволенность[16]. Государственная власть, выражая интересы большинства граждан, должна быть ограничена правом, вероятно, в том числе и уголовным, для наиболее полного обеспечения прав и свобод каждого человека[17]. Вместе с тем сама власть есть не что иное, как способность ограничивать поведение людей[18]. Что касается роли уголовного права в решении этого вопроса, то она, на наш взгляд, должна быть определяющей: необходимо выдержать между названными принципами максимальный баланс, пока что не имеющий места в российском уголовном законодательстве, но отчасти проявляющийся в уголовном праве некоторых европейских государств.

Представляется, что уголовное право не должно допускать манипуляции демократическими институтами в целях заведомого нарушения или ограничения естественных (неотчуждаемых) прав и свобод не только граждан конкретного государства, но и человечества в целом. В противном случае демократия одного государства может перерасти по отношению к иностранным гражданам в крайний национализм, имеющий размытую грань с экстремизмом. Достаточно вспомнить введение запрета на строительство минаретов на территории Швейцарии в 2009 году, главенствующая роль в агитации за который принадлежала ультраправой националистической Швейцарской народной партии (SVP)[19].

Уголовно-правовая охрана демократического правового государства вряд ли представляется возможной без эффективного механизма противодействия общественно опасным проявлениям экстремизма. Можно долго говорить о якобы недопустимости борьбы с «инакомыслием» в условиях демократического политического режима посредством мер уголовно-правового воздействия, и мы данную позицию отстаивали и отчасти продолжаем отстаивать[20], однако защита демократической идеологии предполагает противодействие антидемократическим воззрениям. И такая мера, на наш взгляд, вполне может быть легитимной, вопрос лишь в том, в каких формах и до каких пределов она должна осуществляться. «Демократии без экстремистских течений точно так же трудновообразимы, как и общество без преступности. Экстремизм является одним из наиболее выраженных патологических компонентов современных демократических обществ. Исследование экстремизма это всегда также прикладное исследование демократии», — отмечает Ханс-Герд Яшке[21]. На это следует обратить внимание тем ученым в области уголовного права, которые не видят политической природы экстремизма, а руководствуются лишь некорректным нормативным определением данного понятия. В результате искажаются научные представления об объекте посягательства экстремистски мотивированных преступлений. В широком смысле это — основополагающие принципы демократии[22] вне зависимости от того, устраивает ли науку уголовного права такое понимание.

Впрочем, с теоретических позиций уголовное право с присущим ему принципом nullum crimen, nulla poena sine lege certa[23] вряд ли может удовлетворить и абстрактность самого понятия «государство», понимание которого в российском уголовном законодательстве усложняется в случаях его употребления в паре с иными терминами, например, в словосочетании «безопасность государства» в названии главы 29 «Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства» УК РФ. Как отмечает М.М. Рассолов, «теоретики государства и права до сего дня дискутируют, что следует понимать под государством»[24].

Вопрос о назначении государства в советской юридической литературе не был предметом глубокого анализа. Большинство исследователей уделяли основное внимание его классовой сущности. Оценка социального назначения государства долгое время была однозначной: государство — это политическая организация господствующего класса, осуществляющего власть в собственных интересах[25]. Полагаем, современное уголовное право не должно отличаться теоретико-бланкетным способом определения объекта уголовно-правовой охраны (в данном случае — государства), выдерживая тривиально «нейтральный» стиль нормативного изложения. Напротив, именно в сущности конкретных составов преступлений против государства, в содержании их законодательных формулировок должна прослеживаться характеристика принципиально нового блага, охраняемого российским уголовным правом.

По мнению А.В. Малько, при рассмотрении сущности государства важно учитывать два аспекта: во-первых, то, что любое государство есть организация политической власти (формальная сторона); во-вторых, то, чьим интересам служит данная организация (содержательная сторона)[26]. Так, если при анализе сущности государства останавливаться только на формальной стороне, получится, что древнее рабовладельческое и современное государство тождественны по своей сущности (на наш взгляд, в этом и состоит опасность «нейтрального» уголовного права). Между тем, как утверждает А.В. Малько, это в корне неверно. Главное в сущности государства — его содержательная сторона, иными словами — то, чьи интересы прежде всего данная организация политической власти осуществляет, какие приоритеты устанавливает в своей политике[27].

Какую параллель с приведенным научным тезисом А.В. Малько можно провести в российском уголовном праве? Полагаем, на самом поверхностном уровне можно выявить, например, отсутствие логики в криминализации посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК РФ) в условиях современного политического режима. Аналогичный состав преступления имелся и в УК РСФСР от 27 октября 1960 г. (ст. 66 «Террористический акт»), однако теоретико-правовые представления о государстве с того времени значительно изменились. В настоящее время более прогрессивным является общечеловеческий (или общесоциальный) подход, в рамках которого государство определяется уже не как средство для обеспечения интересов господствующего класса, а как средство для достижения главным образом интересов общества[28], в котором высшей ценностью являются человек, его права и свободы. Поскольку, согласно ч. 1 ст. 3 Конституции РФ, носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ, действующая ст. 277 УК РФ представляется нам анахронизмом в уголовном праве. Чем, собственно, отличается государственный или общественный деятель от остальных граждан в демократическом государстве? На наш взгляд, сама по себе указанная уголовно-правовая норма вносит классовый раскол в общество, следуя принципам авторитарного уголовного права. А.А. ТерАкопов справедливо отмечал: «Если жизнь и здоровье человека как такового безотносительно к его статусу являются наиболее важными ценностями, то должны быть только общие нормы, охраняющие эти ценности, другие нормы нужно исключить»[29]. Разумеется, такое умозаключение не является единственным выводом из всего вышеизложенного. Это лишь простой пример, демонстрирующий, насколько точное понимание сущности блага (интереса, социальной ценности), подлежащего уголовно-правовой охране, определяет весь механизм уголовно-правового регулирования в исследуемой области, т. е. всю уголовно-правовую политику в сфере обеспечения безопасности государства.

Уголовно-правовая охрана Российской Федерации как демократического правового государства имеет дополнительные сложности. Россия в своем развитии de facto находится пока лишь на пути к стабильному демократическому правовому государству, она является государством переходного типа. «Современная политическая действительность в России», — отмечает А.В. Малько, — «больше ассоциируется с авторитарно-бюрократическим режимом, хотя и характеризующимся определенными внешними, формальными атрибутами демократии»[30].

Российская Федерация как молодое и еще неокрепшее демократическое государство образовалось в результате исторической закономерности, а точнее, из-за неудавшихся экономических, политических, правовых и других реформ советского общества, вследствие социальных потрясений и конфликтов, переросших в некоторых бывших советских республиках в революции[31]. Такому типу государств свойственно заметное ослабление социальных и политико-правовых основ в силу: происходившей в стране массовой переоценки ценностей среди значительной части граждан; неизбежных идеологических колебаний между старой и новой государственной властью и между классами; возникающих при этом напряжений, общественных смятений и даже хаоса[32].

Очевидно, что данный этап развития нашего государства требует почти «ювелирного» уголовного правотворчества, поскольку любое колебание в сторону уголовно-правовой неопределенности способно вызвать самые непредсказуемые общественные и политические реакции вплоть до всплеска революционных настроений. Однако не следует ожидать чуда от законодателя, если на доктринальном уровне разработке адекватной уголовно-правовой политики в сфере охраны демократического правового государства не уделяется почти никакого внимания.

Необходимо отметить и то, что уголовно-правовая защита демократического правового государства в условиях современных реалий имеет мало общего с прежними советскими представлениями о государстве как об объекте уголовно-правовой охраны. К сожалению, в большинстве российских учебников по уголовному праву до сих пор встречаются неуместные, на наш взгляд, сравнения, а именно: «Наиболее опасными из преступлений против государственной власти являются преступления против основ конституционного строя и безопасности государства. Не случайно в Уголовном кодексе РСФСР 1960 года эти преступления законодателем были отнесены к особо опасным государственным преступлениям»[33]. Но в чем же все-таки состоит общественная опасность этих преступлений  в условиях не прежнего тоталитарного, а уже нового демократического режима? Вероятно, в результате исследования этого вопроса станет очевидным, что охрана современного политического режима нуждается в несколько ином, более эффективном уголовно-правовом механизме. Ведь с тех пор не только коренным образом изменились представления о назначении и сущности государства, но и само общество претерпело эволюцию.

Итак, уголовно-правовая охрана демократического правового государства связана с массой сложностей и спорных моментов, некоторые из которых имеют отношение к ключевым философским вопросам, беспокоящим умы ученых на протяжении многих столетий. Вместе с тем отрицать необходимость такой охраны скорее нерационально, нежели рационально, учитывая текущую обстановку в мире, и то, что ряд государств уже предприняли соответствующие меры в данном направлении. Наука российского уголовного права должна быть готова к принятию и оценке самых нестандартных решений в поисках компромиссного, наиболее приемлемого варианта устранений возникающих социально-политических проблем.

Библиография

1 См.: Рассолов М.М. Теория государства и права: Учеб. для вузов. — М., 2010. С. 113.

2 См.: Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации: Учеб. 8-е изд., изм. и доп. — М., 2009. С. 73.

3 Там же. С. 75.

4 Там же.

5 См.: Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: Учеб. — М., 2001. С. 78.

6 Уголовный закон Федеративной Республики Германия от 15 мая 1871 г. // JUSLINE Deutschland: сайт. — Режим доступа: http://www.jusline.de/Strafgesetzbuch_%28StGB%29_Langversion.html — Загл. с экрана (дата обращения: 15.08.2011).

7 Уголовный закон Швейцарской Конфедерации от 21 декабря 1937 г. // Die Bundesbehоrden der Schweizerischen Eidgenossenschaft: сайт. — Режим доступа: http://www.admin.ch/ch/d/sr/311_0/index.html — Загл. с экрана (дата обращения: 15.08.2011).

8 Уголовный кодекс Италии от 19 октября 1930 г. // Studio Cataldi: сайт. — Режим доступа: http://www.studiocataldi.it/ codicepenale — Загл. с экрана (дата обращения: 15.08.2011).

9 См.: Уголовное право зарубежных стран. Общая и Особенная части: Учеб. 3-е изд., перераб. и доп. / Под ред. И.Д. Козочкина. — М., 2010. С. 962.

10 Stratenwerth G., Bommer F. Schweizerisches Strafrecht. Besonderer Teil II: Straftaten gegen Gemeininteressen. 6, uberarb. u. erg. Aufl.: Stаmpfli Verlag AG, Bern, 2008. S. 262.

11 См.: Kirchheimer O. Politische Justiz. Neuwied: Luchterhand, 1965. S. 256. См. также: Stratenwerth G., Bommer F. Op. cit. S. 262.

12 См.: Stratenwerth G., Bommer F. Op. cit. S. 262.

13 См.: Сергун Е.П. Оценочный характер судебных экспертиз по делам о преступлениях экстремистской направленности ввиду неоднозначности практического разграничения экстремизма и радикализма // Вестн. СГАП. 2011. № 1(77). С. 124.

14 См.: Tschannen P. Staatsrecht der Schweizerischen Eidgenossenschaft. 2. Aufl.: Stаmpfli Verlag AG, Bern, 2007. S. 97—98.

15 См.: Черкасов А.Д. Основы теории государства и права: Учеб. пособие. — Саратов, 1997. С. 27.

16 См.: Баглай М.В. Указ. соч. С. 133.

17 Так, по мнению Н.И. Матузова, в идее правового государства можно выделить два главных аспекта: 1) свободу человека, наиболее полное обеспечение его прав; 2) ограничение правом государственной власти. См.: Матузов Н.И., Малько А.В. Указ. соч. С. 130.

18 См.: Уголовное право. Особенная часть: Учеб. / Под ред. И.В. Шишко. — М., 2011. С. 596.

19 См.: В Швейцарии введен запрет на строительство минаретов // РИА «Новости»: сайт. — Режим доступа: http:// ria.ru/world/20091129/196128612.html — Загл. с экрана (дата обращения: 15.08.2011).

20 См.: Сергун Е.П. К вопросу о криминализации экстремизма // Вестн. РПА. 2011. № 2. С. 60.

21 Jaschke Hans-Gerd. Politischer Extremismus. VS Verlag fur Sozialwissenschaften. GWV Fachverlage GmbH, Wiesbaden 2006. S. 12.

22 См.: Сергун Е.П. Экстремизм в российском уголовном праве (теоретико-дедуктивный подход). — М.; Саратов: РПА Минюста России, 2009. С. 202.

23 Под принципом nullum crimen, nulla poena sine lege certa в науке уголовного права понимается запрет неточных и допускающих возможность неоднозначного толкования уголовно-правовых норм. См., например: Roxin C. Strafrecht. Allgemeiner Teil. Band I. Grundlagen. Der Aufbau der Verbrechenslehre. 4. Aufl.: Verlag C.H. Beck, Munchen, 2006. S. 172.

24 См.: Рассолов М.М. Указ. соч. С. 80.

25 Там же. С. 84.

26 См.: Матузов Н.И., Малько А.В. Указ. соч. С. 54.

27 Там же.

28 Там же.

29 Тер-Акопов А.А. Безопасность человека: Социальные и правовые основы. — М., 2005. С. 202.

30 Матузов Н.И., Малько А.В. Указ. соч. С. 84.

31 См.: Рассолов М.М. Указ. соч. С. 115.

32 Там же. С. 117.

33 См.: Уголовное право. Особенная часть: Учеб. / Под ред. И.В. Шишко. Указ. изд. С. 596—597.