Диалектическая взаимосвязь государственного строя и политического режима: теоретико-правовой аспект

УДК 340.12

Страницы в журнале:  4-11

А.Н. Марченко,

аспирант Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина Россия, Тамбов alexey_ctk@mail.ru

Исследуется диалектическое единство государственного строя и политического режима. При этом государственный строй соотносится с категорией должного, а политический режим — с категорией сущего. Анализируются точки зрения исследователей на вопросы осмысления политических режимов, терминов «власть», «политический режим».

Ключевые слова: государственный строй, политический режим, диалектическое противоречие, диалектическая противоположность, сущее, должное.

Существует множество точек зрения относительно политического режима, его разновидностей и соотношения данного термина с другими научными понятиями. Мы не ставим перед собой задачу всестороннего анализа всех определений и типологии политического (государственного) режима, ибо их рассмотрение заслуживает отдельного исследования [11, с. 195—205; 7, с. 88—97]. В этой связи Ю.А. Кудрявцев отмечает: «Излишняя дробность классификаций в ряде случаев вуалирует наиболее существенные признаки и различия политических режимов. К тому же некоторые классификации не оправдали себя на практике. Все многообразие политических режимов в настоящее время сводится к трем большим разновидностям — тоталитарному, авторитарному и демократическому» [11, с. 200]. Это так называемая «трехсоставная» типология политических режимов, на которую мы в дальнейшем намерены опираться.

Между тем в науке сложились, по меньшей мере, две традиции в осмыслении политических режимов. Одна из них связана с политико-правовым или институциональным подходом, другая — с социологическим. В первом случае преимущественное внимание уделяется формально-юридическим, процедурным характеристикам осуществления власти, во втором — ее социальным основаниям и происхождению. Исследователи, придерживающиеся институционального подхода, зачастую отождествляют политический режим с формой правления, и, как следствие, с государственным строем. По мнению А.П. Цыганкова, подобный подход является традиционным для французских правоведов, которые различают «монархию и республику как формы правления, а сам термин “политический режим” считается у них частью категориального аппарата конституционного права и связывается с особенностями разделения государственной власти и их соотношением» [24, с. 12—13].

Однако в отечественной научной литературе наиболее распространен социологический подход, определяющий политический режим как совокупность приемов и способов осуществления государственной власти [19, с. 301], демонстрирующих степень участия населения в управлении государством, реальное состояние политических отношений и конституционного строя в целом [1, с. 329]. Это говорит о том, что в понятии политического режима находят отражение реальная роль тех или иных институтов государственной власти, действительное состояние демократии, способы властвования в той или иной стране.

Из приведенного выше определения политического режима следуют несколько выводов. Во-первых, термин «политический режим» в первую очередь соотносится с понятием «власть», ибо режим показывает, каким образом, с помощью каких средств и в чьих интересах осуществляется политическая власть [21, с. 9—10; 21], какие методы осуществления государственной власти являются ведущими и составляют доминанту данного режима. Соответственно, французский политолог Ж.-Л. Кермон формулирует определение политического режима: «Под политическим режимом понимается совокупность элементов идеологического, институционального и социологического порядка, способствующих формированию политической власти данной страны на определенный период» [17, с. 184]. В качестве элементов он выделил принцип легитимности, структуру институтов, систему партий, форму и роль государства [17, с. 184].

Во-вторых, политический режим отражает степень участия населения в управлении государством и показывает, какие социальные силы получили доступ к рычагам государственной власти. Указанный момент весьма важен, так как согласно общеизвестному определению Ф. Лассаля, «реальная конституция» государства есть стабильное соотношение противоборствующих общественных сил в данном государстве [12, с. 31; 14, с. 12—18].

В-третьих, политический режим отражает характер взаимоотношений «правящей элиты» и населения (отношения «элита — масса»). Ф.М. Бурлацкий и А.А. Галкин утверждают, что для определения политического режима конкретной страны необходимо знать, «какие группировки господствующего класса находятся у руководства государством; какие партии и партийные коалиции выступают в качестве руководящей силы, допускается ли и в каких пределах деятельность институтов социальной борьбы и давления, в частности, оппозиционных партий, профсоюзов и других форм объединений граждан; каково положение личности в государстве» [3, с. 35—39]. Таким образом, режим отражает характер «обратной связи» между «подвластными» и «властвующими», формы и методы воздействия государства на общество и общества на государство, правовой статус человека и гражданина.

В-четвертых, режим характеризует социальное расслоение общества, в частности, закрытость либо открытость элит с точки зрения социальной мобильности, механизм «рекрутирования» элит. По словам Г. О’Доннела и Ф. Шмиттера, режим есть «совокупность структур, явных или скрытых, которые определяют формы и каналы доступа к ведущим правительственным постам…» [24, с. 14—15]. Указанный аспект тесно связан с проблемой воздействия населения на органы государственной власти: для полноценного народовластия гражданам необходимо обрести не только активное, но и пассивное избирательное право.

В-пятых, политический режим отражает реальные, а не декларируемые общественные отношения: известно, что демократический режим предусматривает не столько конституционно-правовую декларацию, сколько действительное разделение властей и демократический политический процесс.

Таким образом, политический режим, являясь как политологической, так и теоретико-правовой категорией, характеризует функциональную, динамическую сторону политической власти. То есть режим выражает, каким образом власть функционирует, описывая сферу «сущего», а не «должного». Ф.М. Бурлацкий и А.А. Галкин подчеркивают: «для определения политического режима конкретного государства необходимо сопоставление официальных, в том числе конституционных и правовых норм с реальной политической жизнью, а провозглашенных целей — с действительной политикой» [3, с. 35—39]. Исследователи «связывают анализ режимов с выявлением не только моделей поведения, но и социальной природы политической власти» [24, с. 14—15].

В свою очередь, научный анализ проблематики понятия, сущности и юридических свойств государственного строя сопряжен с рядом важных обстоятельств. Во-первых, в данном вопросе имеется много общего с основами теории конституции и конституционного строя. Во-вторых, типы социальных, экономических и политико-правовых отношений, составляющих государственный строй, весьма разнообразны. В-третьих, необходимо помнить о том, что политические элиты — субъекты властвования — могут наполнять тот или иной закрепленный законом государственный строй различным политическим содержанием по своему усмотрению, т. е. при одинаковом строе устанавливать различный режим, а при одинаковом режиме — различный строй.

Понятие «государственный строй» является одним из главных терминов в науке конституционного права. Существуют два наиболее известных определения государственного строя:

1) система социальных, экономических и политико-правовых отношений, устанавливаемых и закрепляемых нормами конституционного права;

2) способ функционирования государственной власти и соответствующая ему система социальных, экономических и политико-правовых отношений, устанавливаемых и закрепляемых конституционным законом [25, с. 128].

Эти дефиниции отражают сущность понятия «государственный строй». Согласно первому определению государственный строй представляется в виде упорядоченной совокупности общественных отношений, которые урегулированы нормами конституционного права. Данная дефиниция позволяет заключить, что государственный строй присутствует лишь в том социуме, где сформировались нормы права и состоялся переход от первобытного общества, основанного на потестарной власти, к устойчивому государству и государственной власти. Общественные отношения закрепляются нормами конституционного права, определяющими организацию государственной власти, базовые формы ее осуществления, отношения государства и гражданина, права и свободы личности [1, с. 198—199].

Второе определение представляет государственный строй как способ функционирования государственной власти, указывает на тесную связь понятия государственного строя с формами правления, территориального устройства; здесь государственный строй также связывается с основополагающими общественными отношениями, а также с фактом их законодательного закрепления в нормах конституционного права.

По нашему мнению, вышеуказанные дефиниции государственного строя могут считаться идентичными, если под способом функционирования государственной власти понимать законодательно закрепленные принципы и порядок организации и деятельности органов государственной власти как часть политико-правовых отношений. В любом случае понятием «государственный строй» охватываются закрепленные законом принципы устройства общества и государства, организации власти, главные черты социальных и экономических отношений (в особенности формы собственности и организация хозяйствования), статус личности, внутренняя структура государства, система органов государственной власти, основы местного самоуправления.

Государственный строй — строго юридическая категория, ибо отражает нормативно-правовую сторону социально-политической жизни общества, законодательно закрепляя базовые социальные, экономические и политико-правовые отношения. Следовательно, для познания государственного строя следует обращаться к нормам государственного (конституционного) права.

Определяя соотношение понятий строя и режима, нельзя не обратить внимания на то, что они пересекаются друг с другом, отражая базовые общественные отношения с разных сторон. Как государственный строй, так и политический режим характеризуют форму правления, территориальное устройство, статус личности, внутреннюю структуру государства, систему органов государственной власти, основы социальных, экономических, политико-правовых отношений.

Возможно именно поэтому известный сторонник институционального подхода М. Ориу отождествлял политический (государственный) режим с государственным строем, выделяя государственный режим, административный режим и конституционный режим [21, с. 297, 567]. При этом институциональный подход несомненно являлся актуальным для своего времени (XIX — начало XX века), ибо связывал режим с юридически оформленным разделением властей. Как известно, Декларация прав человека и гражданина 1789 года провозглашала: «Общество, где... нет разделения властей, не имеет конституции» (статья 16). Действительно, борьба со «старым» порядком и утверждение буржуазно-демократических ценностей происходили под знаменами конституционализма и парламентаризма. Принятие либеральной конституции и провозглашение республики в то время знаменовали крах абсолютных монархий («старого» порядка) и утверждение либерализма («нового» порядка). Следовательно, в рассматриваемую эпоху наличие конституции как юридического документа однозначно характеризовало государство как буржуазно-демократическое.

Однако уже в середине XIX века Ф. Лассаль, подвергая критике конституционно-правовой идеализм своих современников, говорил о «фактическом соотношении общественных сил, существующих в стране» и представляющих ее «действительную Конституцию» [12]. Подобный подход характерен и для марксистского обществознания. Например, В.И. Ленин считал: «сущность Конституции в том, что основные законы государства… выражают действительное соотношение сил в классовой борьбе» [13, с. 344].

В настоящее время большинство российских исследователей отождествляют «действительную конституцию» («конституционный строй в действии») с политическим режимом государства [8, с. 43—46]. Политическая история XX века убедительно доказала, что наличие конституции как правового документа еще не означает действительного утверждения прав и свобод на практике. Например, Конституция СССР 1936 года юридически закрепляла широкий спектр прав и свобод, однако фактически значительная часть населения оказалась лишена всех прав. Похожая ситуация сложилась в другом тоталитарном государстве — нацистской Германии. Известно, что демократическая Веймарская конституция 1919 года формально сохраняла свою силу в течение всего времени существования фашистского государства. Однако после назначения

30 января 1933 г. А. Гитлера канцлером национал-социалистское правительство приняло ряд нормативных актов, фактически уничтоживших веймарский конституционализм. Следовательно, в отличие от СССР, провозглашающего социалистический демократизм, нацистское государство создало более серьезную нормативную базу для установления тоталитарного правления [2, с. 71—74].

В наше время представляются актуальными исследования, посвященные феномену имитационной демократии (англ. «guided democracy») и мнимого конституционализма. «Имитационная демократия» именуется также «управляемой демократией», «манипулируемой демократией», «декоративной демократией», «псевдодемократией», «квазидемократией». М. Фриман рассматривает «управляемую демократию» как систему давления власти на избирателя и навязывания ему определенного выбора при внешнем соблюдении демократических процедур [9, с. 9]. При декоративной демократии, несмотря на демократическое законодательство и наличие института выборов, обратная связь общества и государства фактически отсутствует или столь мала, что ее существованием можно пренебречь. Для такого общества характерно прежде всего единство власти в противовес принципу разделения властей («мнимый конституционализм»): во главе исполнительной власти стоит лидер властной элиты, для парламентской системы характерно наличие доминирующей партии, которая обладает реальной политической властью, имея квалифицированное большинство в парламенте при отсутствии деятельной оппозиции. Лидер, правительство, доминирующая фракция являются представителями единой политической группировки [23, с. 7—10], все ключевые вопросы решают сообща, причем исполнительная власть опирается на парламент, а парламент поддерживает исполнительную власть [22, с. 22—25]. В такой ситуации в стране могут быть созданы все формальные институты демократической государственности, но все эти демократические институты носят характер фикции.

Итак, в случае квазидемократии при де-юре демократических основах государственного строя фактически утверждается авторитарный режим, где группа лиц принимает политические решения по своему усмотрению, отсутствуют разделение властей, политическая конкуренция, влияние общества на государство.

Сопоставляя юридически закрепленный строй псевдодемократических государств с их политическими режимами, олицетворяющими реальное состояние общественных отношений, мы ясно видим различие в содержании рассматриваемых терминов. Политический режим выражает, во-первых, реальное состояние и значение политических институтов, и, во-вторых, цели и средства, которыми руководствуется элита в процессе властно-политического регулирования. Государственный строй, провозглашенный и закрепленный законом, не выражает ни методов, ни целей, ни средств, ни реального состояния институтов государства. Вообще политический режим является функциональной характеристикой власти, «государственным строем в действии», показывает, какие силы получили доступ к рычагам государственной власти, какие цели они преследуют. Напротив, государственный строй как юридическая категория представляет собой внешнее выражение — правовую форму, в которую облечен политический режим.

В случае, когда нет необходимости скрывать реальное состояние политических отношений и государственного строя, политический режим всегда адекватен государственному строю. Когда же нужно скрыть авторитарные основы государства, политический режим не соответствует закрепленному в нормах права государственному строю: тогда строй, отраженный в законе, является лишь декларацией, провозглашающей принципы конституционализма. Политический режим, напротив, выражает всегда только реальную роль институтов государственной власти, действительное состояние демократии, способы управления и властвования.

Опираясь на вышеизложенную концепцию, можно увидеть, что режим и строй характеризуют различные стороны политической власти: режим отражает ее динамическую сущность, тогда как государственный строй — статическую и притом зафиксированную в нормах конституционного права. Режим выражает то, каким образом власть функционирует, более тяготея к сфере «сущего», чем «должного»; строй, напротив, есть система общественных отношений, зафиксированная и надолго закрепленная конституционным законом, относясь более к сфере «должного», чем «сущего». В ходе аналитического исследования понятий государственного строя и политического режима становится очевидна их диалектическая взаимосвязь как элементов «должного» и «сущего».

«Сущее» и «должное» — категории, в которых отражается важнейшее диалектическое противоречие между фактическим положением дел и надлежащим, положительным положением дел, нравственным либо правовым идеалом; они одновременно являются моментами конкретного диалектического единства (реальности) и сторонами соответствующего диалектического противоречия. Человечество неустанно стремится восстановить единство, предпринимая попытки придать должному реальное бытие. Но поскольку поведение человека зависит не только от его субъективных желаний, но и от объективных факторов, восстановить диалектическое единство «должного» и «сущего», достигнув тем самым идеала, оказывается невозможно [18].

Согласно Т.Х. Гафарову «проявлением онтологических оснований правовой реальности являются сущее и должное, два взаимосвязанных и не существующих друг без друга компонента, характер взаимодействия которых детерминирует уровень качественного состояния правовой реальности. При этом сущее соотносится с бытийными основаниями правовой реальности, а должное — с идеальными, а, значит, правовая реальность представляет собой диалектическое единство этих двух оснований» [4, с. 5—15]. Правовая реальность, или правовая действительность, здесь понимается как относительно автономный срез социальной реальности, объединяющий ее правомерные и неправомерные стороны [10, с. 5—10].

Как сказано выше, политический режим отражает «сущее» — реальное состояние политико-правовой действительности. Государственный строй, напротив, является системой наиглавнейших общественных отношений в их конституционно-правовом закреплении, зачастую представляя собой некий либерально-демократический идеал, «должное». В связи с этим Ю.И. Скуратов утверждает, что существует «важнейшее для конституционной теории и практики деление конституции на фактическую и юридическую. Фактическая, или действительная, конституция — это реально существующий конституционный строй, реальная организация, устройство государственной власти, реальные механизмы ее осуществления. Конституция же юридическая, или “писаная”, — это принятый в установленном порядке документ, юридический акт» [30].

Исходя из общих закономерностей диалектики, государственный строй, относясь к юридической конституции («должное»), является противоположностью политического режима, «реальной конституции», «сущего». Данное диалектическое противоречие — существенный момент для понимания пути общества к реализации своих правовых идеалов, когда прогрессивные, демократические общественные силы стремятся придать «должному» (конституционному строю) реальное бытие.

Так, политический режим никогда прямо не указывается в конституциях государств (не считая распространенных указаний на демократический характер государства), однако зачастую непосредственным образом отражается на их содержании [6, с. 191]. Напротив, правовое закрепление гражданских прав, разделения властей, выборности органов власти является непременным (но не единственным) условием становления демократического политического режима.

Очевидно, что каждый режим формирует соответствующий, адекватный себе государственный строй. «Властвующая элита» стремится законодательно, нормативно закрепить сложившийся порядок. Например, строй таких государств, как Саудовская Аравия, Китай, Куба соответствует авторитарным режимам указанных стран. Тоталитарная сущность нацистского режима проявилась в государственном строе Третьего рейха, закрепленном нормативными актами гитлеровского правительства на основе Закона о чрезвычайных полномочиях от 24 марта 1933 г.

Государственный строй, сущностью которого является юридически оформленное стабильное соотношение социальных сил, также оказывает значительное воздействие на политическую действительность. Закрепление общественных отношений в форме государственного строя означает открытое провозглашение и признание определенного соотношения общественных сил в конкретном государстве, охрану баланса этих сил от резких изменений. Однако зачастую строй является лишь «фиговым листком», прикрывающим «медленную смерть» демократии и утверждение авторитаризма [29, с. 23—28; 28; 27, с. 8]. Но даже в этом случае авторитарное государство, декларируя конституционно-демократические ценности, прибегает к самоограничению, дабы сохранить хотя бы видимость законности. Так, при «псевдодемократии» преследования и притеснения инакомыслящих носят не масштабный, а единичный характер: им могут подвергаться несколько человек и организаций в масштабе всей страны.

Познание диалектики государственного строя и политического режима необходимо для преодоления как «правового нигилизма», так и «правового идеализма», столь распространенных в постсоветских государствах. По словам британского историка и аналитика международных отношений Эдуарда Х. Карра, «все здоровые человеческие действия и, следовательно, все здравые мысли, должны устанавливать равновесие между утопией и действительностью (иными словами, между “должным” и “сущим”). Абсолютный реалист, безоговорочно принимая причинную последовательность событий, лишает себя возможности изменить действительность. Абсолютный утопист, отрицая причинную последовательность, лишает себя возможности понимания или действительности, которую он стремится изменить, или процессов, с помощью которых она может быть изменена. Основной недостаток утопистов — наивность; основной недостаток реалистов — бесплодие» [30].

То есть «фаталист» принимает сложившееся положение в конституционно-правовой сфере, не питая никаких надежд на его изменение к лучшему. В этом случае ученый ограничивается исследованием юридической материи, оторванной от действительных общественных отношений, что, по нашему мнению, в определенной ситуации может выступать как форма правового нигилизма. Такой «нигилист», отказываясь от возможности изменить реальность, фактически отрицает социальную ценность права.

Другая опасная крайность — конституционно-правовой идеализм. Очевидно, что провозглашение конституционных идеалов еще не означает их осуществления. Ни «вертикаль власти», ни «народное вече», ни «импорт демократии» — ничто из названного не гарантирует установление действительного конституционализма, ибо слишком велики силы, противодействующие демократизации.

Список литературы

1. Баглай М.В., Туманов В.А. Малая энциклопедия конституционного права. — М., 1998.

2. Баев В.Г., Марченко А.Н. «Параллельное (конституции) законодательство» как метод трансформации демократического режима в недемократический: на примере Веймарской республики в Германии // Конституционное и муниципальное право. 2013. № 5. С. 71—74.

3. Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный Левиафан. Очерки политической социологии капитализма. — М., 1985.

4. Гафаров Т.Х. Диалектика сущего и должного в правовой реальности: дис. ... канд. фил. наук. — Магнитогорск, 2008.

5. Денисов И.А. Сущность и формы государства. — М., 1960.

6. Додонов В.Н. Конституционное (государственное) право: справ. — М., 1995.

7. Исаев Б.А. Понятие и типология политических режимов // Социально-гуманитарные знания. 2009. № 3. С. 88—97.

8. Кабышев В.Т. К вопросу о конституционном режиме в современной России // Конституционное развитие России: сб. науч. ст. Вып. 4. — Саратов, 2003.

9. Козлов Н.Д. Политические культуры регионов России: уравнение со многими неизвестными // Политические исследования. 2008. № 4.

10. Крет О.В. Правовая реальность: онтолого-гносеологический анализ: дис. ... канд. фил. наук. — Тамбов, 2007.

11. Кудрявцев Ю.А. Политические режимы: критерии классификации и основные виды // Правоведение. 2002. № 1. С. 195—205.

12. Лассаль Ф. О сущности Конституции. — Ростов н/Д., 1905.

13. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. — М., 1967. Т. 29.

14. Марченко А.Н. Государственный строй: политико-правовой аспект // Конституционное и муниципальное право. 2011. № 4. С. 13—18.

15. Медушевский А.Н. Мнимый конституционализм как явление мировой политической культуры // Социологические исследования. 1994. № 5.

16. Медушевский А.Н. Что такое мнимый конституционализм? // Социологические исследования. 1994. № 2.

17. Мухаев Р.Т. Политология: учеб. для студентов вузов. — М., 2008.

18. Новая философская энциклопедия: в 4 т. / под ред. В.С. Степина. ―— М., 2001.

19. Общая теория государства и права: академический курс: в 2 т. / под ред. М.Н. Марченко. — М., 2001. Т. 1.

20. Онан Э.С. Понятие и классификация политического режима в развивающихся странах // Право и политика в развивающихся странах: сб. обзоров. — М., 1991.

21. Ориу М. Основы публичного права. — М., 1929.

22. Рогожина К. Роль патрон-клиентских отношений в формировании политических элит государств Центральной Азии // Власть. 2009. № 11. С. 22—25.

23. Холодковский К.Г. К вопросу о политической системе современной России // Политические исследования. 2009. № 2. С. 7—10.

24. Цыганков А.П. Современные политические режимы: структура, типология, динамика. — М., 1995.

25. Шевцова Л.Ф. Смена режима или системы? // Полис. 2004. № 1.

26. Юридический энциклопедический словарь / под ред. А.Я. Сухарева, В.Е. Крутских. — М., 2004.

27. Яковлев А.Н. Реформация в России // Общественные науки и современность. 2005. № 2.