Европейский взгляд на проблему защиты этнонациональных интересов и национальной идентичности: к вопросу о продвижении коллективных прав этнических общностей

УДК 342 (075.8)
 
М.Б. НАПСО,
кандидат юридических наук,  доцент кафедры гражданского права и процесса Карачаево-Черкесской технологической академии
 
Признание коллективных прав этнических общностей — одна из сложнейших проблем современного права. Традиционно индивидуальные права предпочитаются коллективным. Международное право наделяет правом на самобытность лишь коренные народы и меньшинства, при этом право на национальную идентичность не предусмотрено вовсе. Основная причина стойкого непризнания коллективных прав кроется в уверенности: это приведет к расширению националистических установок. Однако в наши дни именно коллективные права позволяют этническим общностям сохраняться в качестве особых этнокультурных единиц, а индивидам — быть частью этой культуры. Эти права следует признать наиболее эффективным способом достижения стабильности и демократии. Многие европейские декларации основаны на убежденности в том, что расширение индивидуальных прав за счет включения коллективных прав — верный путь к созданию единой Европы.
 
Establishing of collective  rights of ethnic communities is one of the most difficult modern law problems. Traditionally it prefers individual rights to collective rights. International law gives the right to originality to aboriginal nations and minorities, besides it has no right to national identity at all. The reason of collective rights steady non-recognition is in the fact that there still exists belief that collective rights may give rise to nationalism. But nowadays this rights make it possible to ethnic communities to remain as specific ethnocultural societies and to individual to be the part of its culture. Besides they are the most effective mean to reach stability and democracy. Many of new European declarations are based on the conviction that individual rights broadening by including collective rights is the true way to United Europe.
 
Рост интереса к локальным идентичностям, расширение процессов этнического самопознания и самоутверждения — одна из характерных особенностей глобализации. Усиленное воспроизводство локальных идентичностей вовсе не случайно, оно вызвано потребностью обретения этническими общностями более высокого этнополитического статуса. Это потребность столь же естественная, как и потребность выживания, воспроизводства, безопасности, потребность «позитивной идентичности, уважения, самоактуализации»[1]. Как и прежде, главную роль в самоактуализации и самоутверждении продолжает играть право народов на самоопределение: в первую очередь в силу того, что это право институализирует связь между народом и территорией, особо значимую для утверждения в качестве политического актора, для осуществления всей совокупности прав этнических общностей, для сохранения образа жизни, культуры. 
В последнее время важная роль в рассматриваемых процессах отводится так называемым культурным правам: праву индивида на самоидентификацию и праву этнических общностей на самобытность, национальную идентичность. Международное право отдает предпочтение культурным правам индивида, признавая коллективные права коренных народов и тех этнических общностей, которые находятся в недоминирующем положении за пределами государства происхождения (в худших условиях с точки зрения реализации прав, и прежде всего права на самобытность),  т. е. за меньшинствами. Причина  безусловного признания коллективных прав данных этнических общностей кроется в особости положения коренных народов и меньшинств, в высокой вероятности рисков дискриминации в отношении них и реальной опасности ассимиляции в доминирующем окружении.
Вопрос об иных этнических общностях остается открытым, споры вокруг коллективных прав, прав народов становятся все жарче, об этой проблеме говорится во всеуслышание.
Основные возражения против прав народов  сводятся к главному: введение групповых прав этнических общностей чревато непризнанием или ущемлением прав индивидов под предлогом защиты групповых прав, установлением зависимости статуса индивида от происхождения, что ведет к этнизации общественного сознания, использованию конструкции групповых прав для получения еще больших прав и их применению в качестве механизма изменения существующего положения[2]. Таким образом, основная причина непризнания коллективных прав, прав народов, кроется в убежденности: эти права способствуют усилению национализма, расширению процессов этнизации, этнократизации и т. п.
Однако хотя коллективные права так и не утвердились в международном праве, процессы этнизации, этнической мобилизации все больше и больше распространяются и усиливаются. Следовательно, причины кроются в другом:
во-первых, в традиционно сильной политизированности вопросов, связанных с этнонациональным развитием, в их прямой зависимости от совокупности геополитических, экономических интересов различных заинтересованных акторов (равно как и в политизированности проблемы прав человека и прав народов). И.М. Валлерстайн, говоря о проблеме прав народов, подчеркивает, что до сих пор это был лишь вопрос предоставления прав тем или иным народам, новым народам (бывшим колониям, странам третьего мира и т. д.). Периодически, в зависимости от развития глобального либерализма, два движения — поиск новых народов, права которых должны быть утверждены, и требования, касающиеся прав человека, — то сходились, то расходились. После 1980-х годов они пошли разными, противоположными путями и к концу 1990-х годов права человека стали противопоставляться правам новых народов[3];
во-вторых, в социальном, экономическом и политическом неравенстве и бесправии большинства этнических общностей. Именно поэтому нельзя, на наш взгляд, не согласиться с С.В. Соколовским, который, рассуждая на тему парадоксальности современной либеральной критики концепции коллективных прав, подчеркивает, что не сам институт коллективных прав народов чреват этнократическими издержками, а их отсутствие[4].
Стремление Европы преодолеть извечную привязанность к привычной национальной идентичности и обрести иную идентичность очевидно. Эта тенденция нашла отражение в рассуждениях А. Мартинелли. Говоря о необходимости нового определения идентичности и наличия у граждан ЕС выбора между разными идентичностями (город, регион, народ, наднациональная единица), А. Мартинелли замечает, что «признание множества культурных идентичностей в рамках единого государства может дестабилизировать национальное единство… Поэтому, хотя политическое объединение Европы нужно строить вокруг понятия единства, проистекающего из разнообразия и множественного гражданства (здесь и далее выделено нами. — М.Н.), в ходе строительства следует развивать и элементы традиционных национальностей, совместимые с мультикультурной наднациональной моделью»[5]. Итак, речь идет лишь о допустимости элементов национальной идентичности.
Именно такой подход и нашел отражение в Конституции ЕС (Договоре о введении Конституции для Европы), направленной на построение совместного будущего и достижение общих для народов Европы целей. Обратимся к  положениям части I раздела I «Определение Союза и его цели». Здесь указано, что «Союз открыт для всех европейских государств, которые привержены одинаковым ценностям и обязуются проводить их в жизнь сообща», «ставит целью содействовать миру, своим ценностям и благосостоянию своих народов», «в своих отношениях с остальным миром Союз утверждает и продвигает свои ценности и интересы». И этими ценностями, как указано в статье I-2, являются уважение человеческого достоинства, свобода, демократия, равенство, правовое государство и соблюдение прав человека, включая права лиц, принадлежащих к меньшинствам: «эти ценности являются общими для государств-членов в рамках общества, характеризующегося плюрализмом, недискриминацией, терпимостью, справедливостью, солидарностью и равенством женщин и мужчин». Как видим, упрочение и умножение этнонационального богатства и разнообразия не названо ценностью ЕС. Если с социальной изоляцией, дискриминацией ЕС намерен бороться; социальной справедливости, социальной защите, равенству женщин и мужчин, солидарности поколений и охране прав ребенка, экономическому, социальному и территориальному сплочению — содействовать; миру, безопасности, устойчивому развитию планеты, солидарности и взаимному уважению народов, свободной и справедливой торговле, искоренению бедности и защите прав человека, соблюдению и развитию международного права — способствовать, то «богатство своего культурного и языкового разнообразия» ЕС уважает и заботится «о сохранении и развитии европейского культурного наследия» (последнее, на наш взгляд, не очень сообразуется с заявленным девизом Евросоюза «Объединенный в разнообразии» (статья I-3 «Цели Союза» и статья I-8 «Гражданство Союза»)).
К основным свободам причислены «свободное передвижение лиц, услуг, товаров и капиталов, а также свобода учреждений» — о свободе быть национально выраженным речь не идет (статья I-4 «Основные свободы и недискриминация»). Запрещается «любая дискриминация по признаку национального гражданства», при этом в западной правовой терминологии понятие «национальность» давно имеет не социально-этническое, а политико-юридическое содержание — как обладание гражданством определенного государства, что подчеркивает государственную, а не этническую или культурную принадлежность лица (статья I-4 «Основные свободы и недискриминация»). И наконец, отношения между Союзом и государствами-членами строятся на принципах равенства перед Конституцией ЕС и уважения национальной индивидуальности, которая присуща «их основополагающим политическим и конституционным структурам, в том числе в области местного и регионального самоуправления» (статья I-5 «Отношения между Союзом и государствами-членами»), и только. Как видим, главное — сохранить, развить и продвинуть  ценности Евросоюза, в числе которых нет и намека на национальную идентичность.
Обратимся к содержанию Хартии основных прав Европейского союза от 07.12.2000, которая разрабатывалась еще с 1989 года и была затем включена в проект Конституции ЕС. Раздел I «Достоинство» содержит право на уважение и защиту человеческого достоинства, право на жизнь, на физическую и психическую целостность личности. Раздел II «Свободы» устанавливает право на свободу и личную неприкосновенность, право на уважение частной и семейной жизни, жилища, сообщений, право на защиту данных личного характера, право на вступление в брак и на создание семьи, право на свободу мысли, совести и религии, право на свободу выражения мнений и информации, право на свободу мирных собраний и ассоциаций всех уровней, право на образование, свободу искусства и научного познания, право на труд и свободу профессиональной деятельности, свободу предпринимательства, право на собственность, право на убежище, защиту в случае выдворения, высылки и выдачи. Среди перечисленных свобод и в их формулировках нет ничего, что хотя бы отдаленно говорило о свободе быть национально выраженным, т. е.
о праве на этнонациональную идентификацию. Единственное, что регламентируется достаточно подробно, — это право на свободу мысли, совести и религии (последняя есть несомненная часть национальной идентификации, но отождествление этнического с религиозным, свойственное современным воззрениям, страдает изрядной долей упрощения, что, по нашему мнению, весьма опасно). И наконец, Евросоюз приветствует создание ассоциаций, «особенно в политической, профессиональной и граждан-
ской сферах, включая право создавать совместно с другими лицами профессиональные союзы и вступать в них для защиты своих интересов».
Итак, ни слова об этническом факторе, о
возможности жить в соответствии со своей этнической принадлежностью и отстаивать это право. Упоминание о нем мы найдем лишь в разделе III «Равенство», в статьях II-81 «Недискриминация» и II-82 «Культурное, религиозное и языковое разнообразие», все в тех же традиционных формулировках: «запрещается любая дискриминация, в частности по признакам пола, расы, цвета кожи, этнического или социального происхождения, генетических черт, языка, религии или убеждений… принадлежности к национальному меньшинству…»; «Союз уважает культурное, религиозное и языковое разнообразие»[6].
Обращает на себя внимание и тот факт, что и проблема регионализма в Европе, при всех несомненных достижениях ЕС в этой области, традиционно практически не рассматривается в связи с этнонациональными проблемами, отсутствует даже сама этническая терминология, столь популярная, например, в России. Яркие тому примеры — Европейская хартия обустройства территории (1985), Резолюция Европейского парламента по согласованной политике обустройства территории (1999) и пр. Так, в Европейской хартии обустройства территории территория никоим образом не ассоциируется с этносом и с проблемами этнонационального развития; под обустройством территории понимаются «географическое отражение экономической, социальной, культурной и экологической политики общества», система управления и политика по «сбалансированному региональному развитию и физической организации пространства», учитывающая «социальный, культурный, природоохранный аспекты». В различных разделах данной хартии можно найти формулировки, лишь отдаленно связанные с этнонациональным развитием. И только среди характеристик процесса обустройства территории, наряду с демократичностью, всеобъемлемостью и долгосрочностью, говорится о необходимости «принимать во внимание региональное сознание, основанное на общих ценностях, культуре и интересах, которые иногда пересекают административные и территориальные границы». Однако эта характеристика почему-то именуется функциональностью. А в Резолюции Европейского парламента по согласованной политике обустройства территории  вообще предпочли назвать права просто комплексом услуг: «… каждый житель Сообщества имеет право на комплекс услуг — среднее образование, культуру, социальное обеспечение, спорт, отдых, работу, коммуникации, потребление и питание»[7].
Для сравнения посмотрим, как к проблеме регионализации подошли в Японии. Идеи децентрализации, получившие распространение в 1990-х годах, также поставили во главу угла понятие территории, но несколько в ином ракурсе. Речь шла не о простом расширении прав и пределов полномочий органов местного самоуправления, о передаче им части государственных полномочий, тесно связанных с местной жизнью (о повышении самостоятельности и независимости), а о сохранении индивидуальности каждого региона: «если раньше территория как природно-географическая и социально-культурная общность была фоном (фактором, условием) реализации целей экономической политики, то… она стала непосредственным ее объектом… и активным субъектом...», и «региональное развитие… должно происходить на базе реально сложившихся местных сообществ, с учетом местных особенностей и в гармонии с окружающей средой»[8]. Налицо иное идейное наполнение: в центре находится человеческое сообщество, что создает предпосылки для учета местной специфики (в том числе и этнической), сохранения своеобразия каждого региона. Введенное понятие «высококачественная жизненная среда» означает территорию, обустроенную по-европейски, и не просто с  учетом природных, культурно-исторических и социально-экономических аспектов, а с учетом развития территорий «как целостных живых организмов», во взаимодействии друг с другом и с окружающим миром (преодоление замкнутости), посредством обогащения новыми красками (инновации), но при сохранении и восстановлении специфики регионов, возрождении культуры и традиций (употребление слова «традиция» практически не свойственно языку европейской региональной политики) — создание «провинциального общества, открытого для остального мира» (в этом контексте провинциальность очень близка к этничности). Как видим, японским ответом на стандартизацию уровня и образа жизни и на «наводящую уныние унификацию всей жизни в Японии, игнорирующую местную культуру и колорит»[9], стала качественно иная региональная политика, основанная главным образом на гуманизации, а не только на децентрализации.
Однако многое в Европе свидетельствует и об обратном — о повышенном политико-правовом интересе к коллективным правам этнических общностей. И вызван этот интерес многочисленностью меж- и внутригосударственных конфликтов, порожденных нарушением прав этнических общностей, объективно существующими угрозами ассимиляции и потери национальной идентичности. Именно поэтому, руководствуясь пониманием того, что необходимость обеспечения коллективных прав этнических общностей хотя бы в пределах минимума вытекает из принципа равноправия индивидов  (равные права индивидов, относящих себя к той или иной этнической общности, становятся чисто формальными без обеспечения прав тех этнических общностей, с которыми они себя отождествляют), инициаторы Парижской хартии для новой Европы (1990) обратились к правительствам и парламентам европейских государств с призывом содействовать расширению рамок прав человека как индивидуума за счет включения в них прав этнических групп и меньшинств. На этом же основывается и Декларация «О хартии народов и регионов» (1996): для реализации подлинного равноправия индивидуумов необходима защита национальной идентичности целой группы.
Признание и закрепление за этническими группами (этническими большинствами и меньшинствами) минимума прав и свобод, защищающих их равенство и национальное своеобразие, явится прочным фундаментом для объединения Европы, обеспечения стабильного мира и демократии. Идея защиты национальной идентичности группы получила дальнейшее развитие в так называемой Брновской программе — Декларации «О хартии народов и регионов» (2003). Программа основана на том, что «человечество не состоит только из государств и их основных наций. Оно представляет собой исторически сложившееся тесное переплетение народов и народностей, этнических и прочих групп, находящихся в численном большинстве или меньшинстве, а также наций, которые не имеют своей государственности, но имеют равное с основными нациями право на защиту своей национальной идентичности и развитие своей национальной общности». Актуальность в современных условиях наиболее полного обеспечения самобытности и самостоятельности народов и регионов Брновская программа объясняет тем, что формирование в сфере международных отношений коллективной воли и коллективных действий все больше происходит в условиях централизации процессов принятия политических решений и удаления их от граждан, что требует «создания широкой, насколько это возможно, автономии малых национально-культурных сообществ». Именно последнее обеспечит сохранение национального многообразия малых национально-культурных сообществ и привлечет их к участию в процессах принятия политических решений. В сочетании с последовательным соблюдением принципа субсидиарности, когда политические решения формируются на местах, в непосредственной близости к гражданам, это позволит преодолеть национальные конфликты, внутриевропейское размежевание и продвинуться по пути установления нового европейского миропорядка, который есть «Европейский Союз, с одной стороны, и максимально возможная автономия для малых национально-культурных сообществ, с другой стороны». Следовательно, «Европа может стать примером для всего мира, если она отойдет от модели более или менее централистского национального государства и обратится к модели многообразия и единства путем гарантии группам прав и свобод, автономии и права на самоопределение».
Главный инструмент достижения этой цели — «расширение рамок прав человека как индивидуума за счет включения в них дополнительного права этнических групп». Первым шагом на пути к стабильности и демократии (предупреждению конфликтов и очагов напряженности) в Европе является «гарантия группам минимума прав и свобод». Следующий этап — «когда этнические и национальные сообщества, нации, находящиеся в численном большинстве, и национальные меньшинства получат максимально полную автономию, и более того, федеративные структуры и структуры самоопределения». Таким образом, «прежде за этническими группами должны быть признаны права, защищающие их равенство и национальное своеобразие, а вопросы автономии, федерализма и самоопределения должны быть поставлены в повестку дня Европы». Это значит, что Брновская программа признает особую важность для бесконфликтной реализации права на самоопределение именно права на национальное своеобразие, на защиту национальной идентичности, а также права на автономию, что опять-таки основывается на предоставлении всем этническим группам (меньшинствам и находящимся в большинстве) на «территории их поселения» минимума прав. Каких же? Примечательно, что наравне с правами, традиционно объемлемыми правом на самобытность (осуществление национально-культурной автономии и автономии в области образования; дву- и многоязычность в официальной сфере и общественных учреждениях; создание собственных учебных и воспитательных заведений, обучение в школах на родном языке; создание собственных учреждений культуры и их финансирование; доступ к средствам коммуникации и информации; гарантия экономических и экологических условий жизни; использование хозяйственных и природных ресурсов своих территорий; возможность возвращения для изгнанных народов и народностей; беспрепятственное установление и поддержание контактов с носителями своей исконной культуры за рубежом и другими национально-этническими группами), изложены и права политические: активное участие всех этнических групп в общественно-политической жизни через гарантированное представительство в политических институтах, обеспечиваемое соответствующим устройством (гарантирующим подлинное равноправие различных этнических групп), доступ к службе в государственных учреждениях и участие в процессах принятия политических решений[10].
Все изложенное выше позволяет думать, что Европа приходит к осознанию важности, с одной стороны, сохранения этнической идентичности, с другой — становления этнических групп как реальных акторов политической жизни. Именно это значительно снизит риски процессов этнического самоутверждения и реализации этнонациональных интересов, основу которых составляет осознание, утверждение и сохранение собственного индивидуального существования (и не только этнокультурного), признаваемого окружающими.
 
Библиография
1 См.: Дробижева Л.М. Этничность в современном обществе. Этнополитика и социальные практики в Российской Федерации //
2 См.: Осипов А.Г. Являются ли групповые права необходимым условием недискриминации и защиты меньшинств? // Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. — М., 2002. С. 80—100
3 См.: Валлерстайн И.М. Непреодолимые противоречия либерализма: права человека и права народов в геокультуре современной миросистемы // В сб.: Валлерстайн И.М. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. — СПб., 2001
4 См.: Соколовский С.В. Правосубъектность в международном праве // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции: Сб. ст. Вып. 4. — М., 1997. С. 69—70.
5 Мартинелли А. Рынки, правительства, сообщества и глобальное управление (доклад XV конгрессу. Часть II) // Социологические исследования. 2003. № 1. С. 21, 26.
6 Конституция Европейского союза: договор, устанавливающий Конституцию для Европы (с комментариями). — М., 2005. С. 99—101, 137—144.
7 Региональное развитие: опыт России и Европейского союза. — М., 2000. С. 347—353.
8 Тимонина И.Л. Государство и регионы в Японии: эволюция экономических отношений // Общественные науки и современность. 2000. № 3. С. 42.
9 Там же. С. 43, 44.
10 Декларация «О хартии народов и регионов» (Брновская программа) (Нюрнберг, 2003)