Еще раз о конструкции составов преступлений, предусмотренных статьями 277, 295, 317 УК РФ

М.П. РЕДИН,

кандидат юридических наук, член адвокатской палаты Тамбовской области, почетный адвокат России

На протяжении двух десятилетий я исследовал проблему повышения эффективности уголовного законодательства об ответственности за преступления, совершаемые с прямым умыслом. В начале этого пути я находился в плену частных вопросов — рассматривал лишь конкретные составы преступлений, совершаемых с прямым умыслом (кражу, грабеж, разбой), понятие нападения в его составе и др. Затем я пришел к выводу о необходимости исследования неоконченных преступлений, и, скрупулезно исследуя их, понял, что нужно изучать не неоконченные преступления как таковые, а комплексно, системно и в совокупности все преступления (оконченные и неоконченные) по степени их завершенности.

Одновременное исследование конкретных составов преступлений (особенно так называемых усеченных), совершаемых с прямым умыслом, и преступлений по степени их завершенности привело меня к неизбежному выводу о наличности чего-то общего, на чем основывается и что объединяет все уголовное законодательство об ответственности за преступления, совершаемые с прямым умыслом. Причем не только на законотворческом, но и на правоприменительном уровне. Фундаментом послужило учение о стадиях осуществления преступного намерения[1].

Проведенные исследования дали возможность обосновать основные научные положения учения о стадиях осуществления преступного намерения, соответствующие действительности. Так, было установлено, что посягательство лица на объект преступления с целью причинения ему общественно опасного вреда — это такая деятельность лица по реализации преступного намерения, при помощи которой преднамеренный замысел должен быть непосредственно приведен в исполнение.

Стадии осуществления преступного намерения возможны лишь при реализации преступлений, совершаемых с прямым умыслом. Это обусловлено тем, что стадии представляют собой определенные этапы реализации преступного умысла, направленного на осуществление конкретного преступления, а потому являются целенаправленной преступной деятельностью. Разъяснение Пленума Верховного суда РСФСР, приведенное в постановлении от 24.09.1991 № 3 «О судебной практике по делам о посягательстве на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка» о том, что «убийство (применительно к посягательству на жизнь, предусмотренному ст. 191.2 УК РСФСР. — М.Р.) указанных лиц совершается как с прямым, так и с косвенным умыслом, а покушение на их убийство — лишь с прямым умыслом» (п. 10), в части убийства их с косвенным умыслом нельзя признать основательным.

Уголовным кодексом РФ предусмотрена ответственность за посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277), посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295), посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317). Динамика роста преступности по ст. 317, составленная по данным В.В. Лунеева[2], представлена в таблице).

Количество зарегистрированных посягательств на жизнь сотрудниковправоохранительных органов

Преступления, предусмотренные статьями 277, 295, 317 УК РФ, являются особо тяжкими, и за совершение любого из них возможно наказание в виде лишения свободы на срок от 12 до 20 лет либо смертной казни или пожизненного лишения свободы. Вопрос о понятии посягательства на жизнь, а следовательно, о конструкции этих составов преступлений имеет не только теоретическое, но и практическое значение. Все эти составы преступлений одночастные.

Что представляет собой понятие «посягательство на жизнь», и какова конструкция этих составов преступлений по объективной стороне, правильна ли она? Пленум Верховного суда СССР в постановлении от 22.09.1989 № 9 «О применении судами законодательства об ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников, а также военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка» (подп. «г» п. 5) и Пленум Верховного суда РСФСР в постановлении «О судебной практике по делам о посягательстве на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка» (п. 10) разъяснили, что под посягательством на жизнь надлежит рассматривать убийство или покушение на убийство работника милиции или народного дружинника в связи с их деятельностью по охране общественного порядка. Единственное, с чем следует согласиться, — с правильным пониманием посягательства на жизнь как деятельности лица по реализации преступного намерения, при помощи которой преднамеренное убийство потерпевшего должно быть непосредственно приведено в исполнение.

А.И. Бобраков делает неосновательный вывод о том, что посягательство на жизнь фактически отождествляется с приготовлением к убийству[3], ссылаясь на одну из моих публикаций[4]. А.И. Бобраков сам воспроизводит мой вывод о том, что посягательство на жизнь потерпевшего следует связывать с моментом наступления непосредственной опасности жизни потерпевшего в результате действия виновного (наведение оружия для производства выстрела, замах ножом для нанесения удара, включение пульта дистанционного управления, подкладывание к кабинету потерпевшего взрывного устройства и т. п.)[5]. Непосредственное приведение преднамеренного убийства в исполнение (производство выстрела и т. п.) действительно находится за пределами посягательства на жизнь, поскольку с посягательством на жизнь сопрягается непосредственное приведение преднамеренного убийства в исполнение (производство выстрела и т. п.). Так, обоснованно осужден О. за оконченное посягательство на жизнь работника милиции С., выразившееся в наставлении на него обреза с целью убийства[6].

Итак, ответ на первый вопрос дан. Попытаемся ответить на второй вопрос. Правильность конструкции составов посягательств на жизнь (в том числе посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника — ст. 191.2 УК РСФСР 1960 года) почти никто из исследователей (за редким исключением) сомнению не подвергает.

Я уже предлагал сконструировать рассматриваемые составы преступлений «таким образом, чтобы они состояли из основных (посягательство на жизнь) и квалифицированных составов»[7]. В квалифицированные и особо квалифицированные составы необходимо включить, в частности, посягательство на жизнь, сопряженное с причинением тяжких телесных повреждений, посягательство на жизнь, сопряженное с причинением смерти соответствующим лицам. Однако А.И. Бобраков считает, что «это привело бы к необоснованному усложнению конструкции состава. Санкция статьи такова, что суд вполне способен индивидуализировать наказание при любых из указанных последствий (имеется в виду убийство наряду с покушением на убийство. — М.Р.)»[8].

В результате исследования А.И. Бобраков предложил ст. 295 УК РФ изложить в следующей редакции: «Посягательство на жизнь лица с целью воспрепятствования надлежащему осуществлению предварительного расследования, правосудия, исполнения приговора, решения суда или иного судебного акта либо из мести за надлежащее участие в такой деятельности, — наказывается лишением свободы на срок от 12 до 20 лет или пожизненным лишением свободы. Примечание: 1. При совершении деяния, предусмотренного в настоящей статье (а также ст. 296, 298 УК РФ), лицом с использованием своего служебного положения, участником организованной группы, а равно в интересах участника организованной группы, банды, преступного сообщества, наказание не может быть ниже 2/3 максимального срока лишения свободы. 2. Лицо, принимавшее участие в подготовке преступления, предусмотренного настоящей статьей, а также преступления, предусмотренного ст. 296, 298 УК РФ, освобождается от уголовной ответственности, если оно своевременным предупреждением органов власти или иным способом способствовало предотвращению посягательства и если в его действиях не содержится иного состава преступления»[9].

Критикуемый мною ученый предлагает, вопреки канонам законодательной техники, элементы диспозиции и санкции включить в примечание статьи (п. 1 примечания). Весьма сомнительна также реализация его предложения, содержащегося в п. 2 примечания. Исходя из момента окончания состава посягательства на жизнь, наличие предлагаемой им поощрительной нормы не является существенной гарантией жизни лиц, охраняемой ст. 295 УК РФ, поскольку непосредственное приведение преднамеренного убийства в исполнение (производство выстрела и т. п.) находится за пределами посягательства на жизнь. Основной недостаток законодательного предложения, выдвигаемого А.И. Бобраковым, — это подразумеваемый охват диспозицией статьи покушения на убийство наряду с убийством.

Немного об истории возникновения в советском уголовном законодательстве уголовной ответственности за посягательство на жизнь. Статьей 191.2 УК РСФСР, введенной Законом РСФСР от 25.07.1962, было установлено следующее: «Посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника в связи с их служебной или общественной деятельностью по охране общественного порядка — наказывается лишением свободы на срок от пяти до пятнадцати лет со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки, а при отягчающих обстоятельствах — смертной казнью».

Для дачи правильного ответа на второй вопрос необходимо установить, соблюдены ли законодателем при конструировании составов преступлений (включая ст. 191.2 УК РСФСР) уголовно-правовые системные принципы криминализации? К таковым Г.А. Злобин относит следующие принципы: беспробельность закона и неизбыточность запрета; определенность и единство терминологии; полнота состава; соразмерность санкции и экономия репресси. В качестве примера нарушения принципа беспробельности закона и неизбыточности запрета ученый приводит ст. 191.2 УК РСФСР[10].

Г.А. Злобин отмечает, что «диспозиция ст. 191.2 неудачна и еще в одном отношении: в ней применено понятие “посягательство”, не употребляемое в Общей части уголовного законодательства (имеется в виду УК РСФСР. — М.Р.) (есть только причастие “посягающее”, употребленное в ст. 7 УК РСФСР для обозначения направленности преступного деяния на определенный объект и не получившее определения). Такое употребление в статье Особенной части случайного понятия, не использованного в Основах уголовного законодательства и в Общей части УК, представляет собой нарушение другого системного принципа криминализации — принципа определенности и единства терминологии»[11].

Вместе с тем Г.А. Злобин считает, что «с другой стороны, действующий закон знает и определенные отступления от этого принципа, порождающего затруднения в судебной практике. Так, в связи с применением названного указа “Об усилении ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции и народных дружинников” в судебной практике возникли определенные трудности, отмеченные в постановлении Пленума Верховного суда СССР от 3 июля 1963 г. Трудности, в частности, возникли в связи с употреблением в диспозиции ст. 191.2 УК РСФСР термина “посягательство”. Пленуму пришлось разъяснить судам, что “под посягательством на жизнь надлежит рассматривать убийство или покушение на убийство работника милиции или народного дружинника в связи с их деятельностью по охране общественного порядка”»[12].

Согласиться с этими доводами ученого нельзя по следующим основаниям. Во-первых, ст. 191.2 УК РСФСР является специальной по отношению к п. «в» ст. 102. Во-вторых, сетования ученого относительно нарушения принципа определенности и единства терминологии неосновательны, поскольку понятие «посягательство» является принадлежностью учения о стадиях осуществления преступного намерения и его смысл выявлен.

Законодатель при конструировании ст. 191.2 УК РСФСР, впрочем как и статей 277, 295, 317 УК РФ, нарушил два других уголовно-правовых системных принципа криминализации, а именно полноты состава, а также соразмерности санкции и экономии репрессии.

Рассматриваемые составы преступлений являются оконченными с момента посягательства на жизнь потерпевшего, т. е. с момента осуществления лицом такой деятельности по реализации убийства, при помощи которой должны быть осуществлены действия (бездействие), непосредственно направленные на убийство. Ведь, как верно утверждает Г.А. Злобин, «криминализация деяния предполагает конкретность и определенность уголовно-правовой нормы, устанавливающей наказуемость именно этого деяния, т. е. указание в законе всех признаков данного действия или бездействия, необходимых для признания лица виновным в совершении определенного преступления, т. е. для конструирования конкретного состава преступления»[13].

Непосредственное приведение преднамеренного убийства в исполнение (производство выстрела и т. п.) находится за пределами посягательства на жизнь, и, естественно, общественная опасность такого деяния (а тем более закончившегося смертью потерпевшего) существенно выше, нежели посягательство на жизнь как таковое. Объем такой преступной деятельности лица значительно больше.

Представляется необоснованным определение Конституционного суда РФ от 19.02.2003 № 72-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Тимирбулатова Салаудина Хасмагомадовича на нарушение его конституционных прав частью первой статьи 57 и статьей 317 Уголовного кодекса Российской Федерации» в части отказа в принятии к рассмотрению жалобы на нарушение конституционных прав заявителя ст. 317 УК РФ.

С.Х. Тимирбулатов в феврале 2001 года был осужден Верховным судом Кабардино-Балкарской Республики за организацию посягательства на жизнь военнослужащих в целях воспрепятствования их законной деятельности по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности (ч. 3 ст. 33 и ст. 317 УК РФ) и ряд других тяжких и особо тяжких преступлений. По совокупности совершенных преступлений ему назначено наказание в виде пожизненного лишения свободы с конфискацией имущества (ч. 3 ст. 69).

Считая вынесенный в отношении него приговор незаконным, С.Х. Тимирбулатов обратился в Конституционный суд РФ с просьбой признать ст. 317 УК РФ не соответствующей ч. 1 ст. 19, ч. 1 ст. 45 и ч. 1 ст. 46 Конституции РФ. По мнению заявителя, то обстоятельство, что ст. 317 УК РФ предусматривает в качестве наказания за посягательство на жизнь военнослужащего пожизненное лишение свободы независимо от того, наступила смерть потерпевшего или нет, в то время как ч. 4 ст. 66 исключает возможность назначения пожизненного лишения свободы за приготовление к преступлению и покушение на него, создает неопределенность в правовом регулировании, позволяя судам по-разному решать вопрос о наказании за покушение на убийство.

Конституционный суд РФ в обоснование своей позиции привел следующие мотивы. Статья 317 УК РФ устанавливает ответственность за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа, военнослужащего, а равно их близких в целях воспрепятствования законной деятельности этих лиц по охране общественного порядка и общественной безопасности либо из мести за такую деятельность. С учетом особой опасности действий, направленных на лишение жизни сотрудников правоохранительных органов, военнослужащих и их близких, состав предусмотренного ст. 317 преступления сформулирован законодателем таким образом, что для признания его оконченным достаточно совершения виновным лицом соответствующих действий, и не требуется обязательного наступления такого общественно-опасного последствия, как смерть указанных в ней лиц.

Установление в санкции ст. 317 УК РФ наказания в виде смертной казни или пожизненного лишения свободы за саму попытку лишения жизни сотрудника правоохранительного органа, военнослужащего или их близких не порождает неопределенности с точки зрения согласованности этой санкции с положением ч. 4 ст. 66, поскольку установленный ею запрет назначения в качестве наказания пожизненного лишения свободы относится лишь к приготовлению и покушению на особо тяжкие преступления против жизни и не касается оконченных преступлений. Следовательно, исключается возможность не только произвольной квалификации посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа, военнослужащего или членов их семей по различным статьям Уголовного кодекса РФ, но и разного подхода к решению вопроса о применении к этим действиям положений ч. 4 ст. 66 УК РФ.

Таким образом, самой по себе ст. 317 УК РФ конституционные права С.Х. Тимирбулатова не нарушаются. Кроме того, уголовный закон, предусматривая в санкции ст. 317 УК РФ наказание в виде лишения свободы на срок от 12 до 20 лет, смертной казни или пожизненного лишения свободы, а также допуская возможность назначения в порядке ст. 64 более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление, позволяет суду дифференцированно решать вопрос о наказании лица, совершившего посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа, военнослужащего или их близких, в том числе в зависимости от того, наступила или нет в результате этих действий смерть потерпевшего.

Нет оснований согласиться с приведенными мотивами как заявителя С.Х. Тимирбулатова, так и Конституционного суда РФ. Во-первых, ч. 4 ст. 66 УК РФ, исключающая возможность назначения смертной казни и пожизненного лишения свободы за приготовление к преступлению и покушение на него, вопреки утверждению заявителя С.Х. Тимирбулатова, действительно не имеет прямого отношения к ст. 317; она регламентирует назначение наказания за неоконченное преступление. Посягательство же на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317) является самостоятельным оконченным составом преступления, предусмотренным Особенной частью.

Во-вторых, посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК РФ) — преступление с усеченным составом, считается оконченным с момента осуществления лицом такой деятельности по реализации преступного намерения, при помощи которой преднамеренное убийство потерпевшего должно быть непосредственно приведено в исполнение, а не с весьма неопределенного момента «совершения действий, направленных на лишение жизни сотрудников правоохранительных органов, военнослужащих и их близких», как полагает Конституционный суд РФ.

В-третьих, нельзя понимать под посягательством на жизнь попытку лишения жизни сотрудника правоохранительного органа, военнослужащего или их близких. Попытка убийства представляет собой посягательство на жизнь потерпевшего, сопряженное с непосредственным приведением преднамеренного убийства в исполнение безотносительно к его результату.

В-четвертых, сконструировав составы преступлений (в частности, ст. 317 УК РФ) в виде одночастных, законодатель установил одинаковую санкцию за совершение деяний, имеющих различную общественную опасность (собственно посягательство на жизнь, полное покушение на убийство, убийство потерпевшего). Кроме того, конструкция этих составов нарушает принципы равенства граждан перед законом и справедливости в уголовном законодательстве (статьи 4, 6 УК РФ) и не отвечает требованиям должной дифференциации уголовной ответственности.

В-пятых, само по себе «наступление или нет в результате этих действий смерти потерпевшего» никакого отношения к применению ст. 64 «Назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление» УК РФ не имеет. Более того, «этот закон является важным средством максимальной индивидуализации наказания»[14], но не его дифференциации.

Приведу мнения некоторых теоретиков уголовного права и позицию судов первой инстанции относительно анализируемых составов преступлений (раскрытие понятия «посягательство на жизнь», их квалификация, применение наказания за их совершение). Так, И.Л. Петрухин задал следующий вопрос: «В статье 59 нового Уголовного кодекса говорится о том, что смертная казнь применяется за посягательство на жизнь, а в ст. 277 — за посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля. Что такое посягательство? Как нужно толковать это понятие? Обычно говорят: он на что-то посягал, но ничего не добился. Можно ли понимать под словом “посягательство” покушение? Или посягательство — это уже завершенный состав преступления?» А.Н. Игнатов ответил так: «В нашей уголовно-правовой доктрине термин “посягательство” трактуется и как покушение, и как оконченное преступление, т. е. определенное действие, посягающее на определенный объект, в том числе не доведенное до конца. Но за покушение смертная казнь не может применяться. Смертная казнь будет применяться, только когда посягательство доведено до конца, т. е. осуществлено в полной мере, в полном объеме. Во всяком случае, я понимаю это так. (Реплики: покушение и посягательство — явная несостыковка)»[15].

По приговору Верховного суда Чеченской Республики Угурчиев признан виновным в покушении на жизнь сотрудника правоохранительного органа. Органами предварительного расследования ему было предъявлено обвинение по ст. 317 УК РФ, т. е. в посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительного органа в целях воспрепятствования его законной деятельности по охране общественного порядка и обеспечению безопасности либо из мести за такую деятельность.

Суд, признав совершение осужденным преступления при обстоятельствах, установленных предварительным следствием, квалифицировал действия Угурчиева по ч. 3 ст. 30 и ст. 317 УК РФ как покушение на жизнь работника правоохранительного органа. При этом суд сослался на то, что умысел осужденного, установившего две боевые гранаты в салоне автомашины сотрудника ОМОНа, был направлен на убийство последнего, но преступление не было доведено до конца по не зависящим от воли осужденного обстоятельствам.

Принимая такое решение, суд не учел, что в соответствии с законодательством под посягательством на жизнь сотрудников правоохранительных органов понимается как убийство этих лиц, так и покушение на их убийство[16].

Законодательную конструкцию составов преступлений, предусмотренных статьями 277, 295, 317 УК РФ, по объективной стороне нельзя признать должной. Законодателю следует сконструировать эти деяния аналогично составу разбоя[17], что обеспечит должную дифференциацию уголовной ответственности и позволит более точно квалифицировать фактически содеянное, а также приведет к назначению справедливого наказания за совершение этих преступлений.

Бибилиография

1 См.: Редин М.П. Понятия оконченного и неоконченного преступлений в уголовном законодательстве Российской Федерации // Правоведение. 1997. № 1. С. 111—121; Он же. Осуществление преступного намерения и неоконченное преступление // Правоведение. 1999. № 1. С. 159—168; Он же. Преступления по степени их завершенности в российском праве (понятие, система преступлений, ответственность, концепция совершенствования законодательства: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2005; Он же. Преступления по степени их завершенности: Моногр. — М., 2006.

2 См.: Лунеев В.В. Преступность XX века: мировые, региональные и российские тенденции. 2-е изд., перераб. и доп.— М., 2005. С. 413—414.

3 См.: Бобраков А.И. Уголовная ответственность за посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование // Рос. следователь. 2006. № 5. С. 17.

4 См.: Редин М.П. О конструкции составов преступлений, предусмотренных статьями 277, 295, 317 УК РФ // Следователь. 1999. № 2. С. 31.

5 См.: Бобраков А.И. Указ. ст. С. 17.

6 См.: БВС РСФСР. 1981. № 3. С. 7—8.

7 Редин М.П. О конструкции составов преступлений, предусмотренных статьями 277, 295, 317 УК РФ. С. 32.

8 Бобраков А.И. Указ. ст. С. 17.

9 Там же. С. 19.

10 См.: Основания уголовно-правового запрета (Криминализация)

11 Основания уголовно-правового запрета (Криминализация и декриминализация). С. 237—238.

12 Там же. С. 238.

13 Там же. С. 239.10] и неизбыточность запрета; определенность и единство терминологии; полнота состава; соразмерность санкции и экономия репресс

14 Уголовное право России. Общая часть: Учеб. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой и И.М. Тяжковой. — М., 2005. С. 559.

15 Проблемы российской адвокатуры: Сб. ст. — М., 1997. С. 88.

16 См.: Обзор судебной практики Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда Российской Федерации за 2004 год // БВС РФ. 2005. № 8. С. 26.

17 Подробнее об этом см.: Редин М.П. О конструкции составов преступлений, предусмотренных статьями 277, 295, 317 УК РФ. С. 32.