Жизнь человека как объект преступления: система Особенной части Уголовного кодекса РФ и квалификация деяний

УДК 343.2/7

Страницы в журнале: 114-121 

В.Н. Винокуров,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и криминологии Сибирского юридического института МВД России Россия, Красноярск VinokurSiblaw@mail.ru

Рассматривается вопрос о том, что квалифицировать как объект преступления. Общим объектом преступления следует признавать человека в системе общественных отношений. Непосредственным объектом преступления следует считать обезличенную социальную связь между субъектами как первичный элемент общественных отношений определенного типа. Основным элементом и условием существования социальной связи является субъект — человек. Такое понимание непосредственного объекта убийства позволит не признавать покушением на убийство воздействие на мертвого человека с целью его убийства, а также влияет на квалификацию при отклонении действия и ошибке в личности потерпевшего.

Ключевые слова: потерпевший, субъект отношений, социальная связь, общественные отношения, объект преступления.

Общепризнанным в теории уголовного права является положение о признании объектом преступления общественных отношений, основным структурным элементом которых выступает субъект — человек. При этом возникает вопрос о том, что следует признавать непосредственным объектом при посягательстве на жизнь. В теории советского уголовного права отмечалось, что субъекты являются обязательной частью отношений и их субстратом, и поэтому противопоставлять общественные отношения и их субъектов нельзя [15, с. 76; 22, с. 50]. В постсоветский период объектом преступления было предложено считать человека [21, с. 147; 23, с. 45—63]. Обе позиции логически обоснованны, однако теория объекта преступления должна быть универсальной и иметь практическое значение. Отнесение к объекту преступления человека не позволяет объяснить, почему причинение ему смерти по неосторожности в одних случаях квалифицируется по ст. 109 Уголовного кодекса РФ, а в других — по статьям 143 или 264 УК РФ. Объяснить это можно, если объектом преступления признать отношения, складывающиеся по поводу безопасных условий труда (ст. 143 УК РФ), в сфере безопасности дорожного движения (ст. 264 УК РФ), неприкосновенность которых в конечном счете обеспечивает неприкосновенность человека.

Учитывая, что жизнь человека охраняется до его рождения и без человека нет общественных отношений, объектом уголовно-правовой охраны следует признавать не личность и общественные отношения, а человека в системе общественных отношений, так как уголовный закон охраняет не только личность, но и жизнь, здоровье новорожденных, еще не являющихся личностью, а также лиц, страдающих слабоумием, которые никогда ею не станут. Поэтому раздел VII «Преступления против личности» УК РФ следует переименовать в «Преступления против человека». Это позволит обосновать правомерность причинения смерти в состоянии необходимой обороны, поскольку посягающий выходит за пределы охраняемых общественных отношений, а также преступность причинения смерти и вреда здоровью по просьбе самого потерпевшего и умышленного причинения смерти осужденному к смертной казни родственниками потерпевшего от преступления, поскольку осужденный находится в системе отношений, охраняемых государством [38, с. 164—165].

Таким образом, жизнь человека выступает необходимым условием существования общественных отношений и должна охраняться уголовным правом в первую очередь. В то же время в Особенной части УК РФ есть группа норм, предусматривающих наказание за непосредственное воздействие на жизнь, здоровье, честь и достоинство человека, которые расположены в других главах (статьи 277, 295, 296, 317—319, 321 УК РФ), где указанные ценности выступают дополнительным объектом преступления, а основным — конституционный строй, интересы правосудия, порядок управления. Другую группу составляют преступления, посягающие на комплексные отношения (в сфере общественной безопасности, здоровья населения), причиняющие вред человеку опосредованно, когда жизнь и здоровье выступают дополнительным объектом.

Признавая несовпадение таких ценностей, охраняемых уголовным законом, как жизнь человека и порядок управления, сторонники наличия ст. 317 УК РФ как специальной нормы по отношению к норме, закрепленной п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ, где основным непосредственным объектом признается не жизнь сотрудника правоохранительного органа, а порядок управления, обосновывают его наличие переносом момента окончания на стадию покушения на убийство и ужесточением санкции, предусмотренной ст. 317 УК РФ (от 12 до 20 лет лишения свободы), против санкции, установленной ч. 2 ст. 105 УК РФ (от 8 до 20 лет лишения свободы), усилением охраны жизни человека.

В литературе предложено считать, что виновный в этом случае посягает не на два объекта, а на два структурных элемента одного и того же отношения — управленческую деятельность и субъекта этой деятельности [34, с. 13]. Некоторые авторы полагают, что если преступление посягает на разнородные интересы, лежащие в различных сферах родовых объектов, например по ч. 2 ст. 188 УК РСФСР (ч. 2 ст. 313 УК РФ), необходимо говорить не об основном и дополнительном объектах, а о суммарном непосредственном объекте, состоящем из разнопорядковых общественных отношений [12, с. 4]; либо вообще неправомерно выделять основной и дополнительный объекты преступления, например при разбое (ст. 162 УК РФ), где единый объект включает в себя два равнозначных и взаимообусловленных понятия [13, с. 11].

С этой позицией сложно согласиться, поскольку составы, приведенные в качестве примеров, условно можно разложить на два. Так, состав, предусмотренный ч. 2 ст. 313 УК РФ, состоит из ч. 1 ст. 313 УК РФ (основное преступление) и статей 111, 112, 115 УК РФ (способ совершения преступления). Но учитывая, что побег с применением насилия является распространенным способом его совершения, законодатель объединил два состава в один (ч. 3 ст. 313 УК РФ). Разбой (ч. 1 ст. 162 УК РФ) также можно условно разложить на составы, предусмотренные ч. 1 ст. 161 УК РФ и статьями 112, 115 УК РФ. В то время как составы преступлений, предусмотренные статьями 295, 296, 317—319, 321 УК РФ, аналогичным образом разделить нельзя.

Соответственно, возникает разногласие между положениями ст. 2 Конституции РФ о том, что человек — это высшая ценность, и УК РФ, поскольку, как считает ряд ученых, никакие интересы органов власти и управления не могут быть более ценны, чем жизнь лица, осуществляющего государственное управление или правосудие, в связи с чем предлагается исключить из УК РФ статьи 277, 295, 317 [24, с. 24; 28, с. 8]. Представляется, что для охраны лиц, осуществляющих правосудие и государственное управление, достаточно запретов, сформулированных в п. «б» ч. 2 ст. 105, п. «а» ч. 2 ст. 111, п. «б» ч. 2 ст. 112 УК РФ, так как санкция, предусмотренная ч. 2 ст. 105 УК РФ, отличается от санкций статей 295, 317 УК РФ только нижним пределом — 8 лет, а не 12 лет лишения свободы, что вряд ли удержит человека, задумавшего убить лицо, осуществляющее правосудие или предварительное расследование, сотрудника правоохранительного органа. Аналогичные доводы можно привести относительно статей 296, 318, 319, 321 УК РФ. При этом статьи 115, 116, 119, 128.1 УК РФ следует дополнить квалифицирующим признаком  «в отношении лица или его близких в связи с осуществлением им служебной деятельности или выполнением общественного долга» и увеличить размер наказания, что, во-первых, упростит установление интеллектуального критерия умысла. Так, вменяя состав преступления, предусмотренный ст. 317 УК РФ, необходимо установить, сознавал ли виновный, что посягает на общественные отношения в сфере порядка управления, что вряд ли возможно. Проще определить осознание причинения смерти человеку в связи с осуществлением им служебного долга, так как сознанием всегда наиболее полно охватывается ближайшее последствие, в данном случае смерть человека, а уже затем — причинение вреда абстрактным отношениям в сфере правосудия или порядка управления. Во-вторых, исключит конкуренцию норм при квалификации посягательств на лиц в связи с осуществлением ими своей служебной деятельности или выполнением общественного долга.

Кроме того, составы преступлений, предусмотренные ст. 298.1, ч. 1 ст. 318, ст. 319 УК РФ, создают проблемы применения ст. 76 УК РФ. Если основным непосредственным объектом признавать интересы государства в сфере управления, то освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим быть не может [2, с. 43—46; 7, с. 35—36]. Хотя, как справедливо полагает А.А. Куприянов, основным непосредственным объектом является здоровье представителя власти, так как суды применяют положения ст. 76 УК РФ [18, с. 56—58].

В 2009 году на основании ст. 76 УК РФ было прекращено 826 уголовных дел, возбужденных по ст. 318 УК РФ, и 908 дел — по ст. 319 УК РФ [29, с. 51]. При установлении в разделе VII «Преступления против личности» наказания за посягательство на представителя власти или лиц, осуществляющих правосудие, в ст. 76 УК РФ следует запретить освобождать виновного от уголовной ответственности в связи с его примирением с потерпевшим, осуществлявшим служебную деятельность, поскольку виновный посягает не только на человека, но и на интересы государства. Неприкосновенность отдельной личности наиболее эффективно должна обеспечиваться не на законодательном, а на правоприменительном уровне. Выделение в УК РФ специальных норм, предусматривающих наказание за посягательство на человека в связи с его служебной деятельностью, загромождает закон [17, с. 19]. Так, А.В. Шнитенков приводит пример, когда сотруднику ГИБДД, исполняющему свои обязанности, по неосторожности был причинен тяжкий вред здоровью. После передачи ему виновным 30 млн рублей на лечение и компенсацию морального вреда сотрудник в суде заявил, что не имеет претензий к виновному. Это вызвало негодование граждан, поскольку сотрудник в своем лице представляет государство [39, с. 55].

В то же время допустимо примирение с потерпевшими от преступлений, посягающих на общественную безопасность, когда вследствие нарушения определенных правил потерпевшим будет причинен вред здоровью (например, статьи 216, 264 УК РФ) [20, с. 240—241].

При этом норму, предусмотренную ст. 277 УК РФ, следует сохранить. Вопрос о систематизации двухобъектных преступлений решается сопоставлением социальной значимости тех общественных отношений и личных интересов, на которые непосредственно воздействует преступление. Если личное благо более ценно, чем общественное, то нет оснований для исключения нормы, предусматривающей наказание за соответствующее посягательство, из системы преступлений против личности, и наоборот [14, с. 139]. Так, убийство государственного или общественного деятеля дестабилизирует политическую ситуацию в отдельных регионах и создает угрозу причинения вреда значительному количеству граждан, посягая тем самым на условия существования общества.

В то же время при нарушении правил безопасности жизнь человека не стоит рассматривать как абсолютную ценность. В связи с чем трудно согласиться с тем, что она должна охраняться в первоочередном порядке, а не попутно, как дополнительный объект, и причинение смерти по неосторожности вследствие нарушения специальных правил следует квалифицировать по совокупности преступлений, предусматривающих наказание за нарушение определенных правил, и ч. 2 ст. 109 УК РФ, которую необходимо дополнить таким признаком: «…либо вследствие нарушения специальных правил» [17, с. 14—19]. Вряд ли с таким предложением можно согласиться, поскольку само по себе нарушение правил безопасности без причинения вреда здоровью или смерти человеку преступлением не является. Нормы, устанавливающие наказание за нарушение определенных правил, повлекшее по неосторожности смерть человека, должны располагаться в различных главах Особенной части УК РФ в зависимости от сферы деятельности человека. Также обоснованным представляется наличие в УК РФ положений, предусмотренных, например, ст. 302, когда воздействие на человека не конкретизировано, и ч. 3 ст. 313, когда применение насилия выступает способом совершения преступления.

Таким образом, признание человека в системе общественных отношений позволит привести положения УК РФ в соответствие Конституции РФ и упростить для правоприменителя применение норм Особенной части УК РФ.

Кроме этого, признание человека основным структурным элементом общественных отношений и условием их существования влияет на квалификацию при совершении преступлений против жизни. Общественные отношения складываются из конкретных единичных социальных связей, образующих в совокупности общественные отношения определенного типа, которые при воздействии на них виновным проявляются в фактических последствиях преступления — изменениях в субъекте отношений (потерпевшем), явлениях материального и нематериального мира. Учитывая, что бессубъектных социальных связей не существует, убийство человека разрушает социальную связь в ее конкретном проявлении.

В связи с изложенным рассмотрим квалификацию воздействия на «отсутствующего» потерпевшего. В отечественном уголовном праве досоветского периода этот вопрос решался следующим образом: «Если объект посягательства не существует физически, то очевидно, что всякая попытка посягнуть на него будет мнимой: она заключает в себе голую злую волю, но не имеет свойств преступного деяния, тем более что в большинстве случаев и самое покушение при подобных условиях бывает невозможно, по крайней мере в тех деяниях, которые предполагают непосредственное воздействие субъекта на объект» [32, с. 321].

Такой подход был обусловлен тем, что под отношениями как непосредственным объектом преступления в уголовном праве досоветского периода понимались не абстрактные, типизированные устойчивые, а конкретные связи между определенными субъектами. Так, В.Д. Спасович утверждал: право и обязанность предполагают всегда отношения между двумя лицами, значит, и преступление должно содержать в себе посягательство на известные общественные отношения [30, с. 84]. По мнению В.С. Прохорова, в данном случае речь идет об отношениях между купцом и покупателем, содержание которых «…далеко от марксистско-ленинского понимания природы общественных отношений, главное в котором заключается в том, что в мнимом хаосе бесчисленных действий людей, в бесконечно возникающих и распадающихся связях и отношениях была выявлена система, объективная форма, в которой отливаются человеческие действия и интегрируют общество в целостную систему» [27, с. 35].

Понимание в теории отечественного уголовного права досоветского периода общественных отношений как отношений между конкретными субъектами влияло на квалификацию при посягательстве на отсутствующего потерпевшего. Так, нанесение удара ножом трупу квалифицировалось не как покушение на убийство, а как обнаружение умысла, поскольку нельзя наказывать человека за оскорбление несуществующего лица. В противном случае речь идет о привлечении к ответственности за обнаружение умысла [31, с. 240—243]. В комментарии к ст. 9 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 года (далее — Уложение 1885 года) указывалось, что посягательство, направленное на мнимый объект или такой, который не мог быть предметом преступления, не подлежит уголовному преследованию. Отсутствие предмета преступления только тогда освобождало лицо от уголовного преследования, когда он не существовал в действительности или был безусловно негодный, т. е. не имел тех свойств и качеств, лишение которых было целью действий. Однако случайное отсутствие той вещи, на которую было направлено действие, не лишает его преступного характера. Поэтому взлом замка в риге с целью кражи находящегося там хлеба, которого на момент проникновения не было, квалифицировалось как покушение на кражу со взломом [36, с. 20—21]. В статье 47 Уголовного уложения 1903 года отмечалось: «Не почитается преступным деяние, направленное на предмет, не существующий или очевидно негодный для учинения того рода преступного деяния, которое замышлено». Несуществующими признавались предметы, отсутствующие не только физически, но и юридически, т. е. не имевшие тех свойств или качеств, против юридической охраны которых было направлено действие. Соответственно, не признавалось преступлением покушение на убийство лица, находящегося в это время в другом городе. Но выстрел в комнату, не приведший к смерти человека только потому, что жертва стояла в стороне, являлся наказуемым покушением [35, с. 90—92].

В советский период и в настоящее время посягательство на отсутствующего потерпевшего, например выстрел в труп, считалось и считается преступным покушением на негодный объект, так как хотя убить труп невозможно, такие действия признаются общественно опасными, поскольку последствия не наступили по не зависящим от лица причинам, и будь на месте трупа живой человек, он мог быть убит [5, с. 49; 16, с. 46]. На основе этих положений и применяется уголовный закон. Так, Г. в процессе ссоры убил П. ударом молотка. Вскоре в вагончик, где лежал труп П., зашел С. и, увидев лежащего на кровати П., испытывая к нему неприязненные чувства, ударил его топором по голове. С. был осужден по ст. 15 и ч. 1 ст. 103 УК РСФСР (ч. 3 ст. 30 и ч. 1 ст. 105 УК РФ) [19, с. 134]. Хотя в теории отмечают, что уголовный закон, охраняя общественные отношения, тем самым охраняет «реальные» личности, из действий которых и складываются общественные отношения, и деяния, не затрагивающие интересы людей, не являются преступлениями [11, с. 29; 25, с. 10]. Следовательно, если основным элементом социальной связи выступает субъект отношений, то при его отсутствии социальной связи в реальности нет, соответственно, нет и непосредственного объекта преступления.

Опрос следователей Следственного комитета при прокуратуре РФ и Министерства внутренних дел РФ показал, что на вопрос, является ли общественно опасным выстрел в труп, если субъект полагал, что стреляет в живого человека с целью его убийства, положительно ответили 88% опрошенных. На вопрос, кому в этом случае причинен вред и в чем выражается общественная опасность выстрела в труп, две трети опрошенных затруднились ответить. Остальные указали, что вред причиняется общественным отношениям и опасность таких действий выражается в том, что субъект в последующем может совершить убийство. Представляется, что квалификация выстрела в труп как покушения на убийство основывается на понимании непосредственного объекта как типизированных устойчивых связей, что приводит к необоснованному применению норм уголовного права, что недопустимо.

Лицо, посягающее на мертвого человека, можно привлечь к уголовной ответственности за приготовление к убийству (ч. 1 ст. 30 и ст. 105 УК РФ), только если будет доказано, что оно приискивало, изготовляло или приспосабливало для совершения убийства средства или орудия преступления (например, оружие), приискивало соучастников либо умышленно создавало иные условия для совершения убийства до наступления смерти потерпевшего. Также его можно привлечь к ответственности за фактически совершенное деяние, например за незаконное приобретение огнестрельного оружия (ст. 222 УК РФ) [1, с. 104]. Представляется, что в ст. 30 УК РФ следует указать, что не является преступлением посягательство на отсутствующего потерпевшего. Понимание непосредственного объекта преступления как социальной связи между участниками общественных отношений обеспечит неприкосновенность личности от необоснованного привлечения к уголовной ответственности.

Вместе с тем уголовный закон охраняет жизнь не конкретного человека, а всех граждан, т. е. социальная связь как непосредственный объект носит обобщенный характер, абстрагируясь от свойств конкретной личности как ее основного элемента, что не всегда учитывается при квалификации отклонения действия. Так К-ов и О. из хулиганских побуждений избивали К., который вырвавшись от них, прибежал домой, зарядил ружье, выбежал на улицу и произвел выстрел в убегавших в сторону оврага К-ова и О. Выстрел причинил смерть Ш., которая поднималась это время по склону оврага навстречу убегавшим. Действия К. были квалифицированы по статьям 15, 104 и 106 УК РСФСР (ч. 3 ст. 30 и статьи 107, 109 УК РФ). В другом случае П., поссорившись с С. на кухне коммунальной квартиры, кинула в С. чайник. С. увернулась, и чайник попал в голову ее дочери. Поскольку П. действовала с неопределенным умыслом, то в соответствии с правилом квалификации при отклонении действия, ее деяние было квалифицированно по ч. 1 ст. 118 УК РФ [8, с. 17—20]. Представляется, что такое решение основано на правилах квалификации при отклонении действия, выработанных еще в теории дореволюционного права, когда непосредственным объектом на уровне правоприменителя признавались не общественные отношения, а конкретный человек [4, с. 435; 37, с. 16].

В середине ХХ века в теории рассматривали следующий пример. Т. и Л. решили умертвить К. и пригласили его в пивную, где подсыпали ему в кружку с пивом яд, и ушли, сославшись на дела. К., заподозрив неладное, также ушел, не став пить пиво, оставив его на столе, и его выпил посетитель пивной Д. По мнению Н.Д. Дурманова, действия Т. и Л. следует квалифицировать как покушение на умышленное убийство и убийство по неосторожности [10, с. 164]. Более обоснованной представляется квалификация таких действий как убийства, поскольку уголовное право охраняет жизнь всех граждан [33, с. 120]. Следовательно, если под объектом преступления понимать обезличенные социальные связи как первичную ячейку общественных отношений определенного типа, то в приведенных примерах действия виновных следует квалифицировать как убийство и умышленное причинение вреда здоровью, а если как конкретизированные социальные связи, по совокупности — покушение на умышленное преступление и совершение преступления по неосторожности.

В зависимости от того, что следует понимать под непосредственным объектом преступления — типизированные устойчивые связи или обезличенную социальную связь между конкретными субъектами как первичный элемент общественных отношений, — находится и квалификация причинения вреда при ошибке в развитии причинной связи, когда виновный совершает действия, которые, по его мнению, привели к смерти потерпевшего, и с целью скрыть убийство сбрасывает его тело в воду, но смерть потерпевшего наступает от попадания воды в легкие, поскольку при сбрасывании его в воду он был жив. А.В. Наумов такие действия предлагает квалифицировать как покушение на убийство и причинение смерти по неосторожности [21, с. 240—241]. Судебная практика по этому вопросу неоднозначна, действия виновного в одних случаях квалифицируют по совокупности преступлений как покушение на умышленное преступление и причинение смерти по неосторожности, а в других — как убийство [3, с. 149]. Представляется, что в данном случае следует исходить из того, что социальные связи между субъектами как непосредственный объект преступления обезличены, не персонифицированы, и поэтому действия виновного следует квалифицировать как оконченное преступление, руководствуясь направленностью умысла виновного [3, с. 152—153]. Объект преступления целесообразно рассматривать абстрактно, в целом, а не через принадлежность кому-либо конкретно, и при ошибке в личности потерпевшего учитывать направленность умысла и факт его реализации. Ошибку в личности потерпевшего при таком понимании объекта следует квалифицировать как оконченное преступление [9, с. 33].

Однако если социальные свойства потерпевшего указывают на дополнительный объект убийства, которому при совершении преступления вред причинен не был, действия виновного целесообразно квалифицировать как покушение на убийство при отягчающих обстоятельствах. Так, Т. был осужден по ст. 106 УК РСФСР (ст. 109 УК РФ), ст. 15 и п. «в» ст. 102 УК РСФСР (ч. 3 ст. 30 и п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ) за то, что с целью мести за выполнение Саковской общественного долга подошел к ее дому и, заметив в окне очертания человека, полагая, что это Саковская, произвел прицельный выстрел, которым был убит Саковский. Однако вышестоящий суд отменил приговор, указав, что жизнь Саковского, как и Саковской являются юридически равноценным объектом преступления [6, с. 11—12]. По мнению А.Н. Попова, указанные действия следует квалифицировать по п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ [26, с. 165]. Думается, что действия виновного правомерно квалифицировать по ч. 3 ст. 30 и п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ, поскольку виновный стремился причинить вред не только человеку, а и отношениям в сфере управления, которые не подверглись воздействию по независящим от виновного обстоятельствам. При этом в соответствии с положениями ст. 66 УК РФ верхний предел наказания будет составлять 15 лет, как и при оконченном «простом» убийстве. Представляется, что для решения обозначенной проблемы следует использовать опыт Уложения 1885 года, где согласно ст. 1456 «кто, имея намерение нанести кому-либо смерть, вместо того лица по ошибке или иному случаю лишит жизни другого, тот подвергается тому же самому наказанию, которому он должен подвергнуться, если бы умертвил того, на жизнь кого имел умысел». Например, лицо, задумавшее убить отца, но убившее по ошибке другого человека, наказывалось как отцеубийца. Но это положение не распространялось на другие преступления при ошибке в объекте [36, с. 21, 289], когда действия виновного следовало квалифицировать не по наступившим последствиям, а по направленности умысла. Учитывая, что человек — это основной элемент социальной связи, данное положение, возможно, следует закрепить в УК РФ.

Таким образом, вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы. Признание объектом преступления человека в системе общественных отношений позволит привести положения УК РФ в соответствие Конституции РФ, обосновать применение уголовного закона при причинении вреда в состоянии необходимой обороны, причинении вреда по просьбе потерпевшего и упростить для правоприменителя применение положений Особенной части УК РФ. Признание непосредственным объектом преступления обезличенной социальной связи между субъектами отношений как их первичного элемента позволит обосновать непреступность воздействия на труп человека, квалифицировать как оконченное преступление воздействие на человека при отклонении действия и ошибке в развитии причинной связи.

Список литературы

1. Андреева Л.А., Константинов П.Ю. Влияние жестокости преступного поведения на уголовную ответственность. СПб., 2002. С. 104.

2. Анисимов А.П. Прекращение уголовных дел в связи с примирением сторон // Законность. 2009. № 10. С. 43—46.

3. Безрукова Т.И. Проблема квалификации деяния, совершенного в условиях фактической ошибки // Российский юридический журнал. 2007. № 3. С. 149—153.

4. Белогриц-Котляревский Л.С. Учебник русского уголовного права. Общая и Особенная части. К. —Пб. —Харьков, 1903. С. 435.

5. Бородин С.В. Преступления против жизни. М., 2000. С. 49.

6. Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1973. № 11. С. 11—12.

7. Гарбатович Д. Освобождение лица от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим // Уголовное право. 2014. № 2. С. 35—36.

8. Гонтарь И. Отклонение действия и ошибка в причинной связи в уголовном праве // Уголовное право. 2009. № 4. С. 17—20.

9. Дрожжина Е. Объект преступления и его влияние на квалификацию преступления // Уголовное право. 2015. № 3. С. 33.

10. Дурманов Н.Д. Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву. М., 1955. С. 164.

11. Загородников Н.И. Преступления против жизни по советскому уголовному праву. М., 1963.С. 29.

12. Замосковцев П.В. О многообъектности преступных посягательств // Проблемы борьбы с преступностью: сб. науч. трудов. Омск, 1978. С. 4.

13. Землюков С.В. Классификация объектов и последствий преступлений // Актуальные проблемы теории борьбы с преступностью и правоприменительной практики: межвуз. сб. науч. трудов. Вып. 3. Красноярск, 2000. С. 11.

14. Исмагилов И.А., Осипов П.П. О системе уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность за посягательства на личные интересы граждан // Вестник ЛГУ. 1971. № 23. С. 139.

15. Карпушин В.П., Курляндский В.И. Уголовная ответственность и состав преступления. М., 1974. С. 76.

16. Кириченко В.Ф. Значение ошибки по советскому уголовному праву. М., 1952. С. 46.

17. Корякина Е.А. Жизнь человека как объект уголовно-правовой охраны: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2011. С. 14—19.

18. Куприянов А.А. Освобождение от ответственности за примирением с потерпевшим по ч. 1 ст. 318 УК РФ // Уголовный процесс. 2008. № 4. С. 56—58.

19. Малинин В.Б., Парфенов А.Ф. Объективная сторона преступления. СПб., 2004. С. 134.

20. Мирошниченко Н.В. Теоретические основы уголовной ответственности за преступления, связанные с нарушением профессиональных функций. М., 2014. С. 240—241.

21. Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая часть. М., 1996. С. 147, 240—241.

22. Никифоров Б.С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960. С. 50.

23. Новосёлов Г.П. Учение об объекте преступления. Методологические аспекты. М., 2001. С. 45—63.

24. Нуркаева Т.Н. Личные (гражданские) права и свободы человека и их охрана уголовно-правовыми средствами (Вопросы теории и практики): автореф. дис. … д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2002. С. 24.

25. Побегайло Э.Ф. Умышленные убийства и борьба с ними. Воронеж, 1965. С. 10.

26. Попов А.Н. Убийства при отягчающих обстоятельствах. СПб., 2003. С. 165.

27. Прохоров В.С. Преступление и ответственность. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. С. 35.

28. Разгильдиев Б.Т. Уголовно-правовая охрана жизни и здоровья человека и ее оптимизация / Уголовно-правовая охрана личности и ее оптимизация: Научно-практическая конференция, посвященная памяти А.Н. Красикова (20—21 марта 2003 г.) / под ред. Б.Т. Разгильдиева. Саратов, 2003. С. 8.

29. Сидоренко Э. Условия освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим // Уголовное право. 2011. № 3. С. 51.

30. Спасович В. Учебник уголовного права. Т. I. Спб., 1863. С. 84.

31. Таганцев Н.С. О преступлениях против жизни по русскому уголовному праву. Спб., 1873. С. 240—243.

32. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая. В 2 т. Т. 1. М., 1994.

33. Тишкевич И.С. Приготовление и покушение по советскому уголовному праву (понятие и наказуемость). М., 1958. С. 120, 321.

34. Ткаченко В.С. Уголовно-правовая охрана личности сотрудников правоохранительных органов, обеспечивающих общественный порядок и общественную безопасность: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1998. С. 13.

35. Уголовное Уложение 1903 года. Спб., 1904. С. 90—91.

36. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. Издано Н.С. Таганцевым. Спб., 1912. С. 20—21, 289.

37. Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Посягательства личные и имущественные / под ред. и с предисл. А.А. Жижиленко. Пг., 1916. С. 16.

38. Шарапов Р.Д. Физическое насилие в уголовном праве. СПб., 2001. С. 164—165.

39. Шнитенков А.В. Примирение с потерпевшим как основание освобождения от уголовной ответственности: проблемы законодательства и судебной практики // Российская юстиция. 2014. № 11. С. 55.