Закон как правовой способ существования социальной ответственности

УДК 34.03:347

Страницы в журнале: 3-5 

Г.А. ПРОКОПОВИЧ,

кандидат юридических наук, доцент, зав. кафедрой государственно-правовых дисциплин юридического факультета Московской гуманитарно-технической академии

научный консультант:

С.А. КОМАРОВ,

доктор юридических наук, профессор, зав. кафедрой теории и истории права Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова

Исследуется уровень массового правосознания, являющегося важным показателем правовой культуры.

Ключевые слова: правосознание, справедливость, социальная ответственность, правовой закон.

The law as a legal way of existence of social responsibility

Prokopovich G.

Level of the mass sense of justice which is an important indicator of legal culture is investigated.

Keywords: sense of justice, justice, social responsibility, the legal law.

Чаще всего право понимается как система законов государства, т. е. как система норм, регулирующих общественные отношения. При таком подходе «размываются собственно правовые границы. Тогда легко смешать право с другими нормативными системами, упорядочивающими общественные отношения. Сведение права к нормам законодательства, т. е. отождествление права и закона, обедняет содержание права, не вскрывает его глубинной социальной природы и приводит к его искаженному восприятию»[1].

Большинство граждан нашего общества считают, что право в целом непригодно для урегулирования общественных отношений и разрешения возникающих конфликтов: оно действует лишь в интересах отдельных лиц. И такая мысль отнюдь не связана с несовершенством законодательства.

При осмыслении феномена права первостепенным моментом, на наш взгляд, следует считать сакрально-священное содержание дефиниции «закон». Но если понятие закона отражает лишь определенный момент права, то право в целом характеризует сущность религиозного сознания (религиозности). Именно поэтому закон следует считать категорией религиозного сознания.

Во-первых, религиозное восприятие и освоение мира является самой древней, изначальной формой организации жизни людей, воплощением синкретизма всех последующих исторически конкретных форм социально-духовного обеспечения человеческого бытия, в том числе права. Думается, во всех первоначальных культурах мысль о законе связывалась исключительно с религиозным состоянием общественного сознания. В этом вопросе мы согласны с позицией Ю.В. Тихонравова, который полагает, что «связь возникновения права с силовым воздействием религии носит непосредственно причинный характер. Причем фактом религиозной силы определяется право именно в его позитивной (юридической) форме, т. е. в форме установленных властью законов»[2].

Во-вторых, право и правосознание не просто выросли из религиозной жизни и религиозного сознания, а до настоящего времени сохраняют в себе на всех этапах своего развития этот мощнейший смысловой пласт. И если он оказывается для многих наших современников невидимым, невостребованным социальным регулятором, то это вовсе не означает, что современное право действительно лишено религиозного смысла и теперь оно способно эффективно функционировать вне этих универсальных ориентиров и ценностей. Процессы секуляризации связаны скорее с формой, с механизмами права и его практическими возможностями, чем с подлинным содержанием права.

Религиозность (по крайней мере, на христианском Западе и в России) неразрывно связана с проблемой борьбы с человеческими слабостями и пороками. Эта борьба обретает формы нравственного и правового закона, насыщенного предельно возвышенным духовным смыслом. Низведение закона до уровня руководства практически целесообразной деятельностью всегда вызывало в людях протест. Принципиальное противопоставление Закона и Благодати как формы и смысла жизни, неприятие их смешения особенно характерно для религиозно акцентированной философско-правовой мысли. С этой проблемы, по сути, начинается письменная традиция осмысления политико-правовых проблем русского общества[3].

Относиться к религиозному моменту в праве как к атавизму нельзя, хотя содержание религиозности от эпохи к эпохе эволюционирует. Меняются и формы религиозности, но вовсе не природа религиозного бытия человека.

Таким образом, отнесение закона к собственно правовым категориям вряд ли оправданно; оно затеняет суть проблемы и искажает восприятие природы правосознания, хотя очевидно, что законы и механизмы их действия — неотъемлемый момент права, его атрибут. Попытаемся найти понятие, более адекватное природе правосознания и лучше всего отражающее феномен закона. При этом не следует забывать, с какими интеллектуально-духовными установками мы в первую очередь связываем мысль о природе правосознания.

По нашему мнению, адекватным природе правосознания является понятие правового закона. Во-первых, с мыслью о природе и сущности права ассоциируется вовсе не узко юридическое толкование закона как документа, писаного фрагмента осязаемой действительности, содержащего словесную, знаковую информацию[4]. В таком значении понятие правового закона (а точнее — термин «закон») указывает только на форму социального отношения, причем на форму внешнюю. Но закон (и это главное) во всем многообразии выявленных контекстов составляет основу правоотношений, способ их организации с точки зрения заложенной в них существенности. Это существенное представляет собой источник правового закона.

Помимо реализуемой конкретной предметной цели, наличных условий и обстоятельств, в правоотношении существенно взаимное уважение, признание, безопасность, страх, иерархия зависимостей, самостоятельность субъекта и т. д.

Во-вторых, правовой закон немыслим вне свободы.

Но свобода здесь наличествует весьма своеобразно: она является тем, что требует ограничения, умаления и что можно ограничить или умалить. Иными словами, правовой закон выступает в качестве меры несвободы и ее свидетельства. Как известно, формами несвободы могут быть и рабство, и лакейство, и невежество, и практичность, и патриотизм. Но все эти и иные формы несвободы лишены правовой меры, а потому мы их не исследуем. Форма несвободы, которая существенна в правовом смысле, диалектически тождественна свободе как способности субъекта к самоограничению, сообразованному с общественными ценностями. Закон является формой и условием правовой несвободы.

Правовой закон связан со свободой и в другом смысле, а именно: он построен по принципу причинного отношения между явлениями (событиями), т. е. всегда приводит к определенным и известным следствиям, но не идентичен причинной связи, а существует как условно заданное правило. Он не только не лишает человека выбора, но и предполагает его. Однако свобода выбора в применении к правовому закону носит, как мы уже отмечали, пограничный, предельный, а не вариативный, не целесообразный характер.

В-третьих, правовой закон в своей видимости предстает как воплощение и условие справедливости, как средство обретения или восстановления равенства. Здесь мы согласимся с Г.В. Мальцевым, который отмечает, что нет и не может быть никакой отдельной юридической справедливости, политической или какой-либо иной справедливости, есть только нравственная ценность справедливости, воздействующая через нравственное сознание на различные сферы социальной регуляции, привносящая в них определенную тональность и элементы гармонии. Справедливость присуща многим сферам жизни. Воплощаясь в праве и правосудии, она становится жизненной правдой, без которой человек не может обрести почву для уверенного существования и социального творчества. Ученые давно сошлись во мнении, что справедливость — категория общая как для морали, так и для права[5]. Но это ценностный заряд правового закона, а не его смысловая полнота: ведь правовой закон одновременно выступает целью деятельности и общественных связей, и, значит, следование ему как требованию само по себе уже предполагает реализованность правовых ценностей. Стало быть, правовой закон по своей сути двойствен: в нем соединены моменты справедливости и несправедливости, равенства и неравенства, свободы и несвободы. Это свойство закона определяет динамику правовой жизни, социальных изменений.

В-четвертых, как мы выяснили, закон в своем регулятивном выражении имеет силовую природу. Но наличность и фиксированность силы в социальном императиве еще не делает закон правовым. Правовым он может считаться только в том случае, если выступает как «конструкция» силы, т. е. как осмысленный механизм действий и отношений. Здесь хотелось бы обратить внимание на то, что многочисленные рассуждения о необходимости изыскивать новые механизмы приведения в действие принимаемых юридических актов свидетельствует о непонимании сути правового закона. Действительный правовой закон не нуждается в создании механизмов своей реализации, а обладает ими, так как эти механизмы и являются содержанием правового закона. Однако содержание юридического закона не исчерпывается этим моментом.

В-пятых, правовой закон носит волевой характер, он суть организованная и приведенная в действие воля. Следование правовому закону невозможно вне волевого импульса, так как он отнюдь не есть закон природы и необоримость его скрыта не в причинных связях. Правовой закон является и формой осознания обществом социальной необходимости, и творческим, субъективным актом, в котором воля оказывается самодостаточной[6]. Практические следствия этого факта очевидны.

В-шестых, правовой закон императивен. Конечно, как и всякий императив, он обязателен, непреклонен, нейтрален и всеохватывающ. Но не в этом скрыта особенность правовой императивности, а в том, что она является обеспеченной: в социальной жизни в целом или в отдельной ситуации всегда может быть обнаружен внешний конкретный носитель импульса, стимулирующего следовать закону или сламывающего сопротивление ему. Кроме того, у общества всегда имеются средства и процедуры, обеспечивающие полноту выполнения императивного требования (полноту с точки зрения самого правосознания)[7].

В-седьмых, правовой закон слитно выражает императив и то, что служит императиву опорой. Закон — это и характеристика правовой реальности, и то, что может быть названо привнесенным в реальность смыслом. Поэтому он может быть осуществлен и «на основе простого насилия»[8]. Но правовым закон остается и тогда, когда связывается с глубоким переживанием его как стройного и прочного фундамента нашей повседневной жизни. Выражение «всевидящее око закона» указывает вовсе не на господство организованной и всемогущей силы, а на всесилие закона как ставшей зримою священности организующих начал общественной жизни.

В-восьмых, закон представляет собой специфически правовую форму общественной оценки тех или иных социальных отношений, действий, событий. В этой оценке имеет принципиальное значение отстраненность от всяких субъективных вкраплений в правильное (т. е. соответствующее праву) понимание социальной сути конкретной ситуации, отдельного факта. И в то же время «невозмутимость» и «прозрачность» закона пребывают в органическом единстве, с одной стороны, со вниманием и участием к человеку, а с другой — с благородным негодованием, возмущением и презрением по поводу неподобающего, предосудительного или преступного деяния. Впрочем, презрение есть та крайность общественной оценки, которая ставит под вопрос сам ее смысл и возможность.

В-девятых, как следствие, закон является правовым способом существования социальной ответственности. Эта ответственность аккумулируется в законе в силу того, что субъект располагает реальной возможностью выбора в случае предъявленной ему и осознанной им социальной необходимости. В правовом законе заключена социальная мера ответственности как мера социальной вменяемости субъекта.

В качестве вывода хотелось бы отметить следующее. Понятие правового закона представляет собой сложное сочетание множества атрибутов и контекстов, которые на практике редко подвергаются такому подробному анализу. Поэтому, на наш взгляд, достаточно часто все надежды на закон оказываются неудовлетворенными, а потенциал самого закона далеко не всегда используется в полной мере.

Библиография

1 Правоведение: Учеб. для вузов / Под ред. М.И. Абдулаева. — М., 2004. С. 174.

2 Тихонравов Ю.В. Основы философии права. — М., 1997. С. 270.

3 См., в частности: Цыпин В.А. Церковное право: Учеб. пособие. — М., 1996; Варьяс М.Ю. Церковное право в романо-германской правовой системе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — М., 1997; Гаранова Е.П. Церковное право в правовой системе российского общества (общетеоретический и исторический аспекты): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — Н. Новгород, 2004; Боровой Д.Д. Каноническое (церковное) право как нормативная система социально-правового регулирования: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — Ставрополь, 2004.

4 См.: Алексеев С.С. Философия права. — М., 1999; Губаева Т.В. Язык и право. Искусство владения словом в профессиональной юридической деятельности. — М., 2007; Наумов В.И. Толкование норм права: Учеб. пособие. — М., 1998; Толстик В.А., Дворников Н.Л., Каргин К.В. Системное толкование норм права. — М., 2010.

5 См.: Мальцев Г.В. Нравственные основания права. — М., 2008. С. 107—108.

6 См. по данному вопросу: Алексеев С.С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Иммануил Кант и проблемы права в современную эпоху. — М., 1998; Арендт X. Vita аctiva, или О деятельной жизни. — СПб., 2000; Железняк В.Н. Метафизика воли в прямой и обратной перспективе. — Пермь, 1997; Исаев И.А. Метафизика власти и закона. — М., 1998; Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. — М., 1999; Тард Г. Социальная логика. — М., 1996 и др.

7 См., например: Дробницкий О.Г. Понятие морали. — М., 1974; Невважай И.Д. Типы правовой культуры и формы правосознания // Правоведение. 2000. № 2; Нерсесянц B.C. Философия права. — М., 1997; Скрипник А.П. Категорический императив Иммануила Канта. — М., 1978; Тихонравов Ю.В. Основы философии права. — М., 1997.

8 По этому вопросу см.: Антология ненасилия. — М., 1992; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. — М., 1994; Исаев И.А. Революционная психология и революционная законность (российский опыт 1917 г.) // Государство и право. 1995. № 11; Кантор В.К. Насилие как провокация цивилизационных срывов в России // Вопросы философии. 1995. № 5; Орлов Ю.М. Психология принуждения. — М., 1997; Поздняков Э.А. Философия преступления. — М., 2001.