Изучение причин территориальных различий преступности в эпоху становления отечественной криминологической мысли (историко-библиографический очерк)

УДК 343.973(091) 

Страницы в журнале: 160-164

Д.В. БАХАРЕВ,

кандидат юридических наук, зав. кафедрой экономики и права Сургутского государственного педагогического университета demetr79@mail.ru

В статье представлена краткая характеристика основных этапов изучения проблемы причин территориальных различий преступности в дореволюционный период становления и развития российской криминологии (1801—1917 гг.).

Ключевые слова: криминология, Россия, причины территориальных различий преступности.

Study of the causes of crime territorial differences in the formation of domestic criminological thought (history and bibliographic essay)

Bacharev D.

The article presents a brief description of the main stages of studying the causes of the problem of regional differences in crime in the pre-revolutionary period of the formation and development of the Russian Criminology (1801—1917).

Keywords: criminology, Russia, the causes of regional differences in crime.

Проблема причин территориальных различий преступности без преувеличения принадлежит к числу наиболее исследованных в российской криминологии. С полным основанием вклад отечественных ученых (преимущественно советского периода развития этой науки) в разработку данного направления можно считать большой заслугой в контексте эволюции криминологической мысли. Подобное положение вещей вполне закономерно, поскольку рассмотрение причин преступности в территориальном аспекте началось в нашей стране фактически одновременно с зарождением криминологической науки в целом и продолжалось на всем этапе ее становления в качестве самостоятельной отрасли знаний.

Датой рождения российской криминологии, по нашему мнению, следует считать 1801 год. Именно тогда появилась первая в отечественном и одна из наиболее ранних во всем зарубежном цикле работа А.Н. Радищева «О законоположении», затрагивающая среди прочего и вопросы изучения и предупреждения преступности как явления социальной действительности, т. е. имеющего глубокие и разветвленные корни во многих сферах общественной жизни. С полным основанием можно считать ее автора первым отечественным ученым, который сформулировал задачу воистину государственного значения, а именно централизованный сбор сведений о совершенном преступном деянии с обязательной фиксацией данных о том, «какое было побуждение или какая причина к совершению деяния»[1]. Однако Радищев был весьма далек от упрощенного, механистического понимания причин преступности и отождествления их с условиями отдельного преступления. Только собранные и обработанные данные обо всем массиве совершенных преступлений и причинах каждого из них могут представить более или менее цельную картину протекания данного общественного явления в масштабах всего государства. В своей работе автор заострил внимание на том факте, что различия условий человеческой жизнедеятельности (которые с учетом громадных размеров Российского государства вряд ли достигали тогда и достигают сейчас большей степени дифференциации, чем в любой другой стране) далеко не в одинаковой степени формируют и побуждения к преступлениям, отсюда и «действительное оных произведение будет различно»[2]. Поэтому  наибольшими возможностями для выяснения закономерностей формирования механизма преступной активности людей, исходя из различий в степени их социально-экономической обустроенности, обладает именно территориальный подход к изучению указанных закономерностей. Его сущность, по мысли ученого, предполагает на первом этапе сбор необходимой статистической информации, наиболее полно и всесторонне характеризующей социально-экономическое состояние отдельных административно-территориальных единиц (губерний и округов), и в первую очередь имущественное положение населяющих их людских массивов. Второй этап при реализации территориального подхода предполагает применение метода сравнения (сопоставления) сведений о положении дел, как в сфере преступности, так и в области, касающейся условий жизни людей в рамках тех территориальных единиц, на уровне которых осуществляется мониторинг данной информации. Хотя здесь необходимо сразу оговориться, что в работе Радищева упоминается о возможностях и перспективах проведения территориальных сопоставлений статистической информации лишь в межстрановом, а не во внутригосударственном (региональном) масштабе[3]. Но, следуя мысли автора, на наш взгляд, это абсолютно логично вытекающий вывод из всего сказанного им ранее.

На период с 1823 года и вплоть до начала 1860-х годов приходится этап зарождения и становления отечественной моральной статистики. Первая в указанном временном ряду дата ознаменована появлением доклада К.Ф. Германа «Изыскание о числе смертоубийств и самоубийств в России в течение 1819 и 1820 гг.»[4], в котором впервые в отечественной истории была подвергнута анализу статистическая информация о состоянии правопорядка в Российской империи. Данный доклад следует считать первым полноценным криминологическим исследованием, проведенным в России на отечественном научном материале. Примечательно, что уже в данной работе реализован предложенный ранее предшественником Германа Радищевым территориальный подход к изучению поставленной проблемы. Автор разделил территорию России на несколько естественных районов (Центральный, Приволжский, Северный и др.) и по отдельным губерниям данных районов сравнил количество самоубийств с числом убийств, попытавшись проследить их взаимосвязь как с факторами алкоголизации населения, так и его экономического положения и другими местными особенностями[5]. Можно констатировать, что в указанной работе К.Ф. Германом изначально была поставлена достаточно высокая планка качества и результативности исследований в данной сфере общественной жизни, для преодоления которой у его последователей в области статистики — Д.П. Журавского, К.С. Веселовского и других ученых конца 1840-х — начала 1860-х годов[6] — объективно не было возможности ввиду скудности и ограниченности информации в области преступности населения. При этом даже в условиях наличия удовлетворительного массива статистических данных «в государстве столь обширном, как Россия, недовольно знать при статистических разысканиях общие итоги для целого государства»[7]. Изучение территориальных различий преступности и их причин, т. е. «рассмотрение одного и того же явления в разных губерниях и областях под влиянием различных условий местности и быта гражданского должно составлять для нас главную задачу»[8]. К схожему выводу пришли также А. Хвостов и И. Орлов, которые даже предприняли попытку проанализировать показатели преступности по отдельным губерниям, однако каких-либо вразумительных выводов о причинах территориальных различий данного негативного явления сделать не смогли[9].

Однако в 1863 году это удалось сделать П.Н. Ткачеву в работе «Статистические этюды (опыт разработки русской уголовной статистики)». Подвергнув анализу статистические данные о количестве совершенных преступлений по отдельным губерниям, автор с уверенностью заключил: «Мы видели, что число и свойство преступлений зависят не столько от географических и климатических условий, сколько от непорядка и неустройства в экономической и социальной жизни народа… все многообразные общественные влияния, способствующие развитию в человеке наклонности к преступлению, сводятся главным образом к влиянию одной причины: отсутствию прочного материального обеспечения, нищете и бедности…»[10]

С момента появления этого уже сделанного на подлинно научной фактологической основе заключения следует отсчитывать и следующий этап развития, как отечественной криминологической мысли, так и идущего фактически с ним нога в ногу изучения причин территориальных различий преступности. Именно этот временной промежуток (1863 — середина 1880-х годов) следует считать периодом, в течение которого зарождающаяся отечественная наука о преступности как общественном явлении, его причинах и закономерностях заявила свои притязания на закрепление формального статуса в качестве самостоятельной отрасли знаний. Впервые это произошло в магистерской диссертации Н.А. Неклюдова, в которой автор поставил вопрос о выделении отдельной науки — «философии преступления», призванной заниматься «исследованием преступления на основании данных уголовной статистики», имея при этом целью «исследование причин возникновения преступлений, условий их существования и видоизменений, как количественных, так и качественных»[11]. Кроме того, данный период был ознаменован появлением таких знаковых не только для дореволюционного периода, но и для всей отечественной криминологической мысли работ М.В. Духовского, И.Я. Фойницкого, в которых проблема причин преступности так или иначе также рассматривалась в территориальном ракурсе.

Необходимо отметить, что далеко не все исследователи положительно восприняли предложения Н.А. Неклюдова о выделении отдельной науки в целях изучения преступности. Например, М.В. Духовской считал, что такие основные задачи, как изучение «преступления как общественного явления, выявление причин его появления и указание средств для его искоренения»[12], должны решаться в рамках уголовно-правовой отрасли знания, хотя и путем привлечения в этих целях самого широкого массива статистического материала, в том числе характеризующего и социально-экономическую сторону человеческой жизнедеятельности. Сам автор попытался продемонстрировать преимущества подобного подхода, взяв за основу социально-экономическую статистику и данные о количестве совершенных преступлений по отдельным территориям России и Германской империи. В итоге им был сделан вывод о «зависимости числа преступлений от материального состояния разных местностей»[13].

Ввиду несомненной важности применения числовых данных и методов статистической науки в изучении причин преступности некоторыми учеными того периода была высказана мысль о том, что эту задачу должна взять на себя уголовная статистика, перейдя от описательного по преимуществу характера к объясняющему. Так, И.Я. Фойницкий в 1873 году прямо указывал, что «изучение причин преступления берет на себя… уголовная статистика. В указании их она видит свою главную задачу и заслугу»[14]. Данная точка зрения довольно продолжительный период не встречала возражений на страницах современной отечественной печати. И лишь через 15 лет по этому поводу высказался Г. Слиозберг, написав, что для «лучшей организации борьбы с преступлением, для изыскания лучших способов реакции против этого… антисоциального явления» необходимо сформировать отдельный раздел (наряду с криминальной антропологией), но не уголовного права, а самостоятельной науки криминологии — раздел под названием «криминальная социология» или «криминал-социология»[15]. Необходимо отметить, что имя этого человека, фактически первым в российской научной общественности употребившего на страницах печати термин «криминология», современному исследователю проблем преступности практически не известно.

Этот автор также пытался проследить взаимосвязь социальных условий с преступностью путем применения статистических методов: он действовал в целом традиционным для своего времени путем, подвергнув анализу числовые показатели о состоянии преступности в Германии в 1885 году и территориальное распределение преступности по отдельным областям данного государства[16].

Пожалуй, наиболее заметных результатов в области применения статистических данных в целях выяснения причин преступности добился в своих работах ученый, который заслуженно считался еще при жизни выдающимся отечественным специалистом в области моральной статистики. Речь идет о Е.Н. Тарновском. Спектр его научных интересов (даже исходя из тематики наиболее известных и доступных современному читателю работ[17]) без преувеличения впечатляет: начиная от рассмотрения вполне традиционного для того времени вопроса о влиянии хлебных цен на динамику преступности в отдельных губерниях Российской империи и заканчивая детальным изучением социально-экономических условий жизни населения отдельных регионов промышленно развитых стран мира в контексте изучения взаимосвязи этих условий с уровнем преступности на данных территориях.

Среди других работ 1885—1917 гг., затрагивавших проблему изучения причин преступности в рамках территориальных сопоставлений ее показателей, можно отметить статьи В. Щепкина[18], А. Тимофеева[19], В. Срезневского[20], Ф. Малинина[21]. В целом все они характеризуются весьма неглубоким проникновением в сущность изучаемой проблемы, ограниченностью примененных методов исследования и, соответственно, относительной поверхностью сделанных выводов. Исключением, на наш взгляд, является статья В. Щепкина, в которой автор предпринял достаточно оригинальную попытку сконструировать своего рода интегральный показатель, наиболее обобщенно характеризующий уровень экономического населения Италии, Англии и США, выбрав в качестве такового среднее соотношение между прибылью владельцев предприятий, заработной платой рабочих и доходами, получаемыми государством в виде налогов. Наименее благоприятное соотношение данных показателей (применительно к рабочему классу) и наблюдаемого наибольшего уровня преступности — в Италии, что, по мнению автора, красноречиво свидетельствует о взаимосвязи данных явлений[22].

Кроме того, в течение этого же периода появляется ряд исследований, в центре которых оказываются уже не межрегиональные сопоставления показателей преступности и отдельных индикаторов социального и экономического развития территорий этого уровня, но различия показателей криминогенности на поселенческом уровне — между городами и населенными пунктами, относящимися к сельской местности. В контексте рассмотрения данной проблемы нельзя не упомянуть и о статье А.А. Исаева, посвященной анализу роли урбанизационных процессов и их влияния на уровень общественной нравственности в целом и преступности в частности[23]. Несмотря на преобладание в данной работе авторских рассуждений над иллюстрирующим их статистическим материалом, с полным основанием можно отнести указанную статью к числу «застрельных», т. е. актуализировавших этот вопрос, поставив его на повестку обсуждения научной общественности.

Далее в ряду наиболее значимых работ, посвященных рассмотрению уже другой проблемы — различия преступности города и деревни, — следует в первую очередь упомянуть статью М.Ф. Заменгофа. В ней автор предпринял попытку исследовать «соотношения между городом и деревней в преступности, изменяющиеся под влиянием некоторых условий и особенностей, присущих той или другой борющейся стороне»[24]. В итоге он сформулировал ряд выводов, подтвержденных впоследствии некоторыми исследованиями ученых уже советского периода. Среди них тезис о преобладании в городах преступлений против собственности, а на селе — преступлений преимущественно личной направленности; заключение о том, что с увеличением доли городского населения в той или иной губернии (местности) увеличивается и уровень преступности; вывод о том, что с уменьшением числа городских жителей увеличение преступной активности на остальной (сельской) территории происходит с еще гораздо более высокими темпами, и ряд других положений[25].

И наконец, данный исторический этап исследования интересующей нас проблемы отмечен еще одним немаловажным событием: в работе Х.М. Чарыхова[26] в оборот отечественной криминологической науки вводится понятие «география преступности», под которым автор подразумевает, скорее, не статичную картину распределения уровня преступности населения отдельных территорий, а именно результат наличия неких негативных процессов, причин, действие которых и приводит к формированию территориальных различий в показателях преступности. В ходе работы автор делает примечательное заключение о том, что «география преступности находит свое причинное объяснение не в условиях физической среды, а в условиях общественно-экономической среды…»[27].

Ограниченные рамки настоящей статьи, к сожалению, не дают возможности более подробно показать процесс эволюции территориального подхода к изучению причин преступности, но и сказанного вполне достаточно, на наш взгляд, для констатации наличия серьезной теоретической и эмпирической базы, накопленной нашими предшественниками в области разработки данной проблемы. Поэтому  совсем неудивителен как достигнутый высокий уровень, так и широчайший диапазон исследований причин территориальных различий преступности в годы рассвета советской криминологической науки. Обширный и крепкий фундамент научных знаний, созданный в дореволюционный период, дал возможность сформироваться целому ряду направлений в исследовании данного вопроса в советской криминографии  (например, литовская, грузинская, Северо-Западная (эстонские и ленинградские ученые) школы). С уверенностью можно сказать, что он окажет должную помощь в изучении указанной проблемы и в будущем.

Библиография

1 Радищев А.Н. Полное собрание сочинений. Т. 1. — М., 1938. С. 149.

2 Там же.

3 См.: Радищев А.Н. Указ. соч. С. 164—165.

4 См.: Гернет М.Н. Моральная статистика. — М., 1922.

5 Там же. С. 13—14.

6 См., например: Журавский Д.П. Об источниках и употреблении статистических сведений. — К., 1846; Веселовский К.С. Опыты нравственной статистики России. — Спб., 1847; Козлов Х. Числовые данные для нравственной статистики народа. Записки Императорского Казанского экономического общества. 1859. № 2; Барановский С. Криминальная статистика Финляндии // Экономист. 1862. Кн. 5 и 6.

7 Веселовский К.С. Указ. соч. С. 19.

8 Там же.

9 Так, в частности, исходя из анализа показателей преступности по отдельным губерниям, авторы сделали заключение о том, что «большее или меньшее совершение преступлений в тех или других губерниях происходит от разных причин, и ни одна не может служить единственным объяснением». См.: Орлов И., Хвостов А. Материалы для уголовной статистики России // Журнал Министерства юстиции. 1860. Т. 10. С. 58.

10 Цит. по: Остроумов С.С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. — М., 1960. С. 21.

11 Неклюдов Н.А. Уголовно-статистические этюды: Статистический опыт исследования физиологического значения различных возрастов человеческого организма по отношению к преступлению. Рассуждение, написанное для получения степени магистра уголовного права. Этюд 1. — Спб., 1865. С. 1.

12 См.: Духовской М.В. Задача науки уголовного права. Вступительная лекция. — Пг., 1917. С. 6.

13 Там же. С. 14—23.

14 Фойницкий И.Я. На досуге: сборник юридических статей и исследований. Т. 1. — СПб., 1900. С. 263.

15 Слиозберг Г. Новое социологическое направление в уголовном праве // Журнал гражданского и уголовного права. 1888. Кн. 4. С. 91.

16 Там же. 1890. Кн. 1. С. 31—39.

17 См.: Тарновский Е.Н. Данные русской уголовной статистики // Юридический вестник. 1885. Т. 1. С. 84—93; Его же. Преступность в Англии и Бельгии // Журнал Министерства юстиции. 1900. Т. 10. С. 114—123; Его же. Движение главнейших видов преступности в двенадцати естественных районах европейской России // Там же. 1902. Т. 4. С. 43—81; Его же. Движение преступности по окружным судам европейской России // Там же. 1905. Т. 10. С. 1—27.

18 См.: Щепкин В. Данные по нравственной и экономической статистике и их взаимная связь // Юридический вестник. 1886. Т. 6—7. С. 409—434.

19 См.: Тимофеев А. Преступность в Италии в 1879—1888 годах // Там же. 1892. Т. 10. С. 323.

20 См.: Срезневский В.И. О преступности населения Германии // Журнал Министерства юстиции. 1897. Т. 3. С. 34—35.

21 См.: Малинин Ф. Преступность во Франции за последние двадцать лет // Там же. 1903. Т. 2. С. 226—233.

22 См.: Щепкин В. Указ. соч. С. 426—429.

23 См.: Исаев А.А. Большие города и их влияние на общественную жизнь // Временник Демидовского юридического лицея. 1888. Кн. 42. С. 1—45.

24 См.: Заменгоф М.Ф. Город и деревня в преступности // Труды слушателей. Юридический семинарий. — М., 1913. С. 269—277.

25 Там же.

26 Чарыхов Х.М. Учение о факторах преступности. Социологическая школа в науке уголовного права. — М., 1910.

27 Чарыхов Х.М. Указ. соч.  С. 110—115.