Институт языка судопроизводствав процессуальном праве России[1]

УДК 347.97
 
О.Ю. КУЗНЕЦОВ,
кандидат исторических наук, Московская коллегия адвокатов «Щит и меч»
 
Статья посвящена теоретическому обоснованию существования в системе российского процессуального права самостоятельного института языка судопроизводства, характеристике его имманентных черт, имеющих конституционную предопределенность, а также формулировке основных юридических понятий, образующих нормативно-логическую структуру этого института.
Ключевые слова: язык судопроизводства, процессуальное право, государственный язык, язык внутрипроцессуальной коммуникации.
 
The article is dedicated to theoretical motivation of existence in system Russian proceeding law of the independent legal institute of the language proceedings, feature its qualify devil, having constitutional nature, as well as wording main legal notions, forming normative-logical structure of this institute.
 
Говоря о возможности применения государственных языков республик в составе России в качестве региональных языков судопроизводства, следует обратить внимание на один существенный аспект, который еще не нашел своего отражения в теории отечественной процессуалистики. Речь идет о возможности использования этих языков в качестве языков делопроизводства в судебных и правоохранительных органах. Так, ч. 2 ст. 3 Федерального закона от 01.06.2005 № 53-ФЗ «О государственном языке Российской Федерации (далее — Закон о государственном языке) устанавливает норму, согласно которой в случае использования в судопроизводстве наряду с русским языком государственного языка республики, находящейся в составе Российской Федерации, других языков народов Российской Федерации или иностранного языка тексты процессуальных документов «на русском языке и на государственном языке республики, находящейся в составе Российской Федерации, других языках народов Российской Федерации или иностранном языке… должны быть идентичными по содержанию и техническому оформлению». Иными словами, судопроизводство на государственном языке республики в составе России представляет собой не что иное, как аутентичный (т. е. дословный, или калькированный) перевод содержания процедуры отправления правосудия на русском языке как государственном языке Российской Федерации. Поэтому говорить о возможности самостоятельного использования государственного языка республики в качестве языка судопроизводства на ее территории объективно не приходится (в первую очередь это касается уголовного судопроизводства, отнесенного к исключительному ведению Российской Федерации). Следовательно, можно сделать вывод о том, что предоставление де-юре некоторым региональным государственным языкам статуса языка судопроизводства де-факто не может быть реализовано в принципе, а поэтому является своеобразной политико-правовой уступкой федерального центра региональному истеблишменту периода формирования и конституционного закрепления российской федеративной государственности.
Такое понимание природы языка судопроизводства нашло свое отражение в ч. 1 ст. 10 Федерального конституционного закона от 31.12.1996 № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской
Федерации» (далее — Закон о судебной системе), устанавливающей, что не только судопроизводство, но и делопроизводство, в том числе процессуальное, может вестись на языке осуществления судебной деятельности. Отечественная судебная практика рассматривает как существенное нарушение, в частности, уголовно-процессуального закона положение дел, при котором какое-либо процессуальное действие совершается на одном языке, а его результаты фиксируются на другом, — об этом свидетельствует определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 20.06.1979, где указано, что допрос свидетелей по делу на предварительном следствии производился на марийском языке, а слушание дела судом — на русском без соответствующего перевода, что само по себе является нарушением закона. Следовательно, судопроизводство на всех стадиях процесса должно осуществляться на одном и том же языке, поэтому параллельное использование сразу двух языков — русского и государственного языка республики в составе Российской Федерации — в качестве языков судопроизводства по конкретному делу не может рассматриваться как правомерное (это требование в полной мере применимо также к производству в различных судебных инстанциях)[2]. Исходя из такого понимания вопроса, представляется важным и существенным вывод о том, что языком делопроизводства во всех федеральных судах и правоохранительных органах федерального подчинения должен быть исключительно государственный язык России — русский язык, тогда как государственные языки республик в ее составе могут использоваться для обеспечения судопроизводства и организации процессуального делопроизводства только в рамках судебной системы непосредственно этих субъектов, институционально обособленной от судебной системы Российской Федерации (например, в виде уставных судов этих субъектов или третейских судов).
По сути, мы можем говорить о наличии коллизии между нормами законодательства о языке судопроизводства и законодательства о государственном языке, последняя из которых существенно сужает область применения первой. Соглашаясь с позицией законодателей в вопросе регулирования порядка использования государственного языка в судопроизводстве, полагаем возможным предложить в целях преодоления указанных выше противоречий внести изменения в ч. 1 ст. 10 Закона о судебной системе, изложив ее в следующей редакции:
«1. Судопроизводство и делопроизводство в Конституционном суде Российской Федерации, Верховном суде Российской Федерации, Высшем арбитражном суде Российской Федерации, других арбитражных судах, военных судах ведутся на русском языке — государственном языке Российской Федерации. Судопроизводство и делопроизводство в других федеральных судах общей юрисдикции могут вестись также в переводе на государственный язык республики, на территории которой находится суд.»
Решение вопроса о том, на каком языке участники и стороны процесса должны предоставлять суду документы, являющиеся доказательствами по делу, не может быть столь однозначным. По общему процессуальному правилу доказательства — это «любые сведения» (п. 1 ст. 74 УПК РФ) или «сведения о фактах» (ч. 1 ст. 55 ГПК РФ), на основании которых суд (в уголовном процессе — еще прокурор, следователь или дознаватель) устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по делу (в уголовном процессе) или обосновывающих требования и возражения сторон (в арбитражном и гражданском процессе). Следовательно, эти сведения должны быть изложены на том языке, который является языком судопроизводства при разбирательстве по делу, и оформлены в виде процессуального документа. Одновременно доказательствами по нему могут быть не только сведения, но и материальные объекты или артефакты — вещи или документы, содержащие в себе информацию, не выраженную с помощью средств языка, но имеющую значение для судопроизводства (принципиально важно учитывать это обстоятельство в случаях, когда вероятна возможность фальсификации документа — материальной, т. е. подделки формы, или интеллектуальной — искажения содержания[3]). Поэтому, если это требуется обстоятельствами дела, при использовании доказательств оценке подлежат не только сведения, но и их носитель — материальный объект, обеспечивающий фиксацию и сохранность информации. Следовательно, в материалах дела должны быть отражены как источник сведений, так и сами сведения или их изложение на языке судопроизводства (т. е. их перевод) в случае, если оригинальный язык доказательств отличается от этого языка. В данном случае сведения и их источник будут оцениваться с точки зрения относимости и допустимости, а их перевод — с позиции достоверности, причем оценка доказательств должностными лицами правоохранительных органов, имеющих на это право, должна производиться не на оригинальном языке самих доказательств, а исключительно на языке судопроизводства, т. е. в переводе на этот язык.
Часть 3 ст. 10 Закона о судебной системе устанавливает правила и порядок участия в судопроизводстве лиц, не владеющих языком, на котором оно осуществляется. Эти лица имеют право выступать и давать объяснения на родном языке либо на любом свободно избранном языке общения, а также пользоваться услугами переводчика, причем это право им должно быть не только разъяснено, но и обеспечено. Аналогичная правовая позиция закреплена и в ч. 2 ст. 5 Закона о государственном языке: «Лицам, не владеющим государственным языком Российской Федерации, при реализации и защите их прав и законных интересов на территории Российской Федерации в случаях, предусмотренных федеральными законами, обеспечивается право на пользование услугами переводчиков». Таким образом, мы можем говорить о том, что обеспечение перевода и свободного пользования услугами переводчиков законодательно рассматривается как базовый и универсальный механизм существования и практического воплощения  института языка судопроизводства, который находит свое отражение в статьях отраслевых процессуальных законов, регламентирующих соответствующий принцип языка судопроизводства (ст. 12 АПК РФ, ст. 9 ГПК РФ, ст. 18 УПК РФ, ст. 24.2 КоАП РФ).
Законодательное закрепление необходимости разъяснения и обеспечения права субъекта процессуальных правоотношений, не владеющего языком судопроизводства, пользоваться своим родным языком, равно как и иным другим свободно избранным языком общения, является, на наш взгляд, существенным шагом вперед в деле соблюдения и защиты прав человека по сравнению с аналогичными нормами права советского периода. В частности, ст. 159 Конституции СССР устанавливала механизм защиты национально-языковой самобытности личности такого участника производства по делу, согласно которому ему должно было обеспечиваться «право полного ознакомления с материалами дела, участие в судебных действиях через переводчика и право выступать в суде на родном языке» (аналогичную по содержанию и текстуальному оформлению норму содержала ст. 171 Конституции РСФСР). То есть с точки зрения советского конституционного законодательства субъект процессуальных правоотношений, не владеющий языком судопроизводства, имел право участвовать в разбирательстве по делу не лично, а исключительно через переводчика и на своем родном языке, но данное право разъяснению в обязательном порядке не подлежало, поэтому обеспечивалось только в той мере, насколько это соответствовало задачам и интересам, в частности, стороны обвинения в уголовном процессе (иначе чем другим объяснить факт, что в советское время каждый нюанс правового статуса участника уголовного процесса, не владеющего языком судопроизводства, регламентировался отдельным определением одной из Судебных коллегий Верховного суда СССР или РСФСР). Сегодня в рамках судебного разбирательства любой его участник, не владеющий языком судопроизводства, может использовать тот язык, на котором он будет способен наиболее полно защитить свои права и законные интересы, не будучи стесненным в понимании содержания процессуальных действий. Таким образом, в результате перехода от законодательства о судоустройстве в СССР к законодательству о судебной системе России изменился статус языка следственного и судебного производства, институт которого раньше обеспечивал потребности государства, а сегодня — конституционные права и свободы личности.
Однако отечественное законодательство не дает однозначного ответа на вопрос о том, какой субъект процессуальных правоотношений может и должен быть признан лицом, не владеющим языком судопроизводства, и какие именно критерии должны лежать в основе такого признания. В настоящее время правоохранительные органы России вынуждены руководствоваться единственной и весьма расплывчатой формулировкой, введенной в практику процессуальной деятельности определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 22.03.1974 по делу Луковцева, согласно которому «по смыслу закона не владеющим языком судопроизводства считается лицо, которое не способно его понимать или бегло объясняться на нем по всем вопросам, составляющим предмет судопроизводства, хотя бы оно в известной степени было знакомо с этим языком». Фактически суд, органы дознания и предварительного следствия, а также административные контрольно-надзорные органы сегодня поставлены в условия, когда им приходится самостоятельно определять лингвистическую компетентность участников процесса в государственном языке России, не имея на то достаточной профессиональной подготовки и методического обеспечения. Оценивая уровень познаний участников разбирательства по делу, государственные органы вынуждены основываться на своем внутреннем убеждении и субъективном понимании, что недопустимо в вопросе, урегулированном конституционно (не следует забывать, что ч. 2 ст. 26 Конституции РФ гарантирует каждому субъекту общественных отношений право общаться на родном языке и свободно выбирать язык общения, а поэтому это право носит императивный — всеобщий и безусловный — характер). В связи с этим представляется своевременным и важным выявить и определить качественные характеристики, позволяющие, не умаляя прав человека и не ограничивая его основных свобод, доказать владение им языком судопроизводства в объеме, достаточном для решения задач, стоящих перед производством по делу, и особенно по уголовному делу. Авторы известных нам исследований ранее никогда не обращали внимания на этот вопрос, несмотря на то что в России имеется достаточное количество нормативных правовых актов и материалов судебной практики, чтобы ответить на него положительно.
Имеющиеся в нашем распоряжении правовые источники позволяют разделить критерии лингвистической компетентности участника процесса в языке судопроизводства на две группы, которые мы условно назовем объективными и субъективными. К объективным критериям мы относим прямые предписания законов и  созданных на их основе нормативно-распорядительных актов, к субъективным — частные случаи, получившие юридическую оценку и закрепленные в материалах судебной практики, на основании которых можно говорить об особенностях или специфике применения объективных критериев в правоохранительной деятельности. В совокупности они, на наш взгляд, с большой степенью вероятности и на основе формальных характеристик личности позволят ответить на вопрос, владеет субъект процессуальных правоотношений языком судопроизводства или нет.
Объективным критерием лингвистической компетентности участника процесса в языке судопроизводства является его гражданство. Граждане России, приобретшие ее гражданство по рождению или в соответствии с Федеральным законом от 31.05.2002 № 62-ФЗ «О гражданстве Российской Федерации», обязаны знать русский язык — государственный язык нашей страны (для лиц, принимаемых в гражданство Российской Федерации в общем порядке, это правило установлено п. «д» ч. 1 ст. 13 названного закона). Документами, подтверждающими владение русским языком на уровне, достаточном для общения в устной и письменной форме в условиях языковой среды, являются:
— документ государственного образца о получении образования (не ниже основного общего образования), выданный образовательным учреждением (организацией) до 1 сентября 1991 г. на территории государства, входившего в состав СССР, после этой даты — на территории России;
— сертификат о прохождении тестирования по русскому языку как иностранному (в объеме не ниже базового уровня общего владения);
— документ об образовании, выданный на территории иностранного государства и имеющий в приложении запись об изучении курса русского языка (в случае установления его эквивалентности)[4].
Вместе с тем нельзя не отметить внутренней коллизии приведенного выше перечня документов: в частности, базовый уровень общего владения русским языком как иностранным, установленный Государственным образовательным стандартом по русскому языку как иностранному (далее — Государственный стандарт), соответствует среднему (полному) общему образованию, т. е. уровню лингвистической подготовки выпускника 11-летней школы[5]. Такое положение дел, на наш взгляд, является логичным следствием нормы ст. 2 Закона РФ от 10.07.1992 № 3266-1 «Об образовании»: получение основного общего  (т. е. 9-летнего) образования возможно не только на русском, но и на родном языке, не являющемся русским, что, естественно, исключает возможность глубоких познаний в государственном языке Российской Федерации из-за отсутствия активной лексической практики. Следовательно, при установлении наличия у участника процесса достаточного уровня владения русским языком как языком судопроизводства следует обращать внимание не только на уровень его общего образования и место получения, но и на язык, на котором он это образование получил[6].
Согласно букве Государственного стандарта, при решении определенных коммуникативных задач иностранец должен уметь вербально реализовывать следующие интенции (т. е. в устной речи в соответствии с местом и ситуацией соблюдать общественно значимые правила общения и демонстрировать умение реально осуществлять указанные ниже действия):
— контактоустанавливающие: вступать в коммуникацию, знакомиться с кем-либо, представляться или представлять другого человека, здороваться, прощаться, обращаться к кому-либо, благодарить, извиняться, отвечать на благодарность и извинения, поздравлять, просить повторить, переспрашивать, выражать пожелания;
— информационные: задавать вопрос и сообщать о факте или событии, лице, предмете, о наличии или отсутствии лица или предмета; о количестве предметов, их качестве и принадлежности; о действии, времени и месте, причине и цели действия или события;
— оценочные: выражать намерение, желание, просьбу, пожелание, совет, предложение, приглашение, согласие или несогласие, отказ, разрешение или запрещение, обещание, неуверенность, а также выражать свое отношение: давать оценку лицу, предмету, факту, событию.
Кроме того, при аудировании (т. е. восприятии на слух) чужой монологической речи общим объемом до 400 слов иностранец и любое другое лицо, чьи познания в русском языке вызывают сомнения, должен понять информацию, содержащуюся в высказывании: тему, главную и дополнительную информацию каждой смысловой части сообщения с достаточной полнотой и точностью[7].
Фактически человек, в отношении которого возбуждено исковое, административное или уголовное производство или вовлеченный в разбирательство по конкретному делу в качестве иного его участника, обязан четко осмысленно сообщить должностному лицу, осуществляющему правосудие, дознание или следствие, производство об административном правонарушении, информацию о себе (биография: происхождение, детство, учеба, работа, интересы),  семейном положении, профессиональной деятельности (сфера, должностной статус, функции), а также мотивированно высказать отношение к событию, послужившему основанием к возбуждению дела, рассказать о месте и роли в этом событии, своем видении его обстоятельств. Также этот человек должен адекватно воспринять смысл и содержание предъявляемых лично ему исковых требований или обвинений (это особенно важно при расследовании соучастия в преступлении или административном правонарушении), признать их полностью или частично или не признать вообще, указав при этом причины своего несогласия. Как представляется, только в этом случае человек, не являющийся этническим носителем русского языка, может быть признан владеющим русским языком как языком судопроизводства в Российской Федерации.
В современных конституционно-правовых условиях национальность или национальная принадлежность участника процесса не могут являться объективным критерием его владения языком судопроизводства, поскольку в силу ч. 1 ст. 26 Конституции РФ в основе отождествления лицом себя с каким-либо народом лежит его субъективный выбор или, как принято сегодня говорить, этническая идентичность (самоидентификация). В этом отношении показательны результаты Всероссийской переписи населения 2002 года по Москве: в частности, 98% евреев, 65% армян и 37% азербайджанцев, постоянно проживающих в столице России, считают родным языком русский, хотя свою этническую идентичность позиционируют с национальной принадлежностью предков[8]. Следовательно, язык общения, избираемый субъектом процессуальных правоотношений, очень часто может не совпадать с его этнической идентичностью, поэтому последняя является субъективным критерием (особенно для этнических русских, постоянно проживающих за пределами Российской Федерации и являющихся гражданами иностранных государств). На наш взгляд, понятие «национальность» должно быть полностью исключено из практики процессуальных правоотношений потому, что оно, во-первых, не отражает объективно социального статуса личности и уровня ее социализации и, во-вторых, не соответствует базовым нормам конституционного законодательства, согласно которым каждый человек вправе сам соотносить себя с тем или иным этносом (народом).
Отечественная судебная практика устанавливает еще несколько субъективных критериев владения русским языком как языком судопроизводства, зависящих от индивидуальных характеристик личности участников процесса:
— длительное — свыше 10 лет — проживание на территории Российской Федерации;
— получение на территории России профессионального образования;
— умение писать и читать по-русски, отраженное в материалах дела в виде собственноручных записей, объяснений или показаний.
Последний критерий, хотя и имеет субъективную природу, обладает объективным характером: в соответствии с Государственным образовательным стандартом знанием языка считается такое владение им, при котором человек способен не только говорить на нем в бытовом общении, но и использовать свои лингвистические познания в профессиональной деятельности, т. е. должен уметь писать и читать[9]. В противном случае его познания в русском языке как языке судопроизводства не могут с формальной точки зрения считаться достаточными, чтобы самостоятельно, без помощи переводчика, человек смог участвовать в процессуальных правоотношениях.
 
Библиография
1 Продолжение. Начало см. в № 11.
2 Первым на желательность унификации языка судопроизводства при осуществлении правосудия по какому-либо конкретному делу обратил внимание Г.П. Саркисянц еще в 1974 году, указывая, что «подобная мера позволит покончить с имеющимися еще на практике отдельными фактами, когда… предварительное следствие и судебное разбирательство ведутся на разных языках» (см.: Саркисянц Г.П. Переводчик в советском уголовном процессе. — Ташкент, 1974. С. 20—21).
3 См. подробнее: Гричанин И., Щиголев Ю. Квалификация подделки и использования подложных документов // Российская юстиция. 1997. № 11. С. 47.
4 См. п. 10 Положения о порядке рассмотрения вопросов гражданства Российской Федерации (утв. Указом Президента РФ от 14.11.2002 № 1325) // СЗ РФ. 2002. № 46. Ст. 4571.
5 См.: Государственный образовательный стандарт по русскому языку как иностранному: Базовый уровень. Общее владение. — М.—СПб., 1999. С. 4.
6 По состоянию на 1 января 2002 г. в 8937 общеобразовательных школах России преподавание осуществлялось на 38 языках народов Российской Федерации, а государственный язык изучался в качестве предмета только в средних и старших (5—11-х) классах. Кроме того, в то время на территории России действовало свыше 300 общеобразовательных школ с полным циклом обучения на языках народов стран ближнего зарубежья, в том числе 85 казахских, 66 азербайджанских, 47 армянских, 19 туркменских школ. По оценкам аппарата Правительства РФ, в 2001/2002 учебном году основное общее образование на родном языке в России  получили свыше 238 тыс. детей (см.: Комментарий Правительства РФ к Мнению о Российской Федерации Консультативного комитета Совета Европы по выполнению Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств. — М.—Страсбург, 2002. С. 32—33).
7 См.: Государственный образовательный стандарт… С. 4, 7.
8 См. подробнее: Деятельность национально-культурных объединений и практика реализации государственной национальной политики в Москве: Материалы науч.-практ. семинара (2—3 июля 2003 г.). — М., 2003. С. 12.
9 См.: Государственный образовательный стандарт… С. 6.