Искажения в праве как препятствие эффективному осуществлению правоприменительной деятельности

УДК 340.132

Страницы в журнале: 42-45 

В.Л. Кулапов,

кандидат юридических наук, профессор, зав. кафедрой теории государства и права Саратовской государственной юридической академии Россия, Саратов taner4@mail.ru

О.Г. Сардаева,

 аспирант кафедры теории государства и права Саратовской государственной юридической академии Россия, Саратов o.sardaeva88@mail.ru

Рассматривается рассогласование в области правотворчества и правоприменения, которое влечет возникновение и применение искаженных правовых норм. Предложено определение понятия  «искажение в праве».

Ключевые слова: искажения в праве, норма права, правотворчество, правоприменение, умысел, добросовестное заблуждение.

The Distortions in Law As a Barrier of Effective Exercise  of Law-Enforcement Activity

Victor L. Kulapov,

Cand. in Law, prof., head of Dept. of Theory of State and Law in Saratov State Academy of Law Russia, Saratov taner4@mail.ru

Oksana G. Sardaeva,

PhD student of Dept. of Theory of State and Law in Saratov State Academy of Law Russia, Saratov o.sardaeva88@mail.ru

A miscoordination in law-making and law enforcement is considered which entails origin and application of the distorted rules of law. An author’s definition of the distortions in law is suggested.

Keywords: distortions, truth, rule of law, law-making, law-enforcement, forethought, honest mistake.

В  процессе квалификации деяния установлению подлежат три информационных потока: 1) поток фактической информации; 2) поток правовой информации; 3) поток иной социальной информации. Каждый из вышеперечисленных потоков может подвергаться искажениям. Внимание исследователей сосредоточено на искажении информации, относящейся к фактической основе дела. При этом не рассматриваются и не анализируются искажения правовых предписаний, принимаемых как истина. С учетом того, что законодатель посредством своей воли закладывает смысл в текст нормы, субъективный фактор в искаженной форме может возобладать над объективным. В связи с отсутствием определения и анализа сложившегося явления дадим свою оценку существующей проблемы.

И фактическая, и юридическая информация должна стремиться к истине. Истина обособлена, абстрагирована от сферы влияния на нее любого фактора, всегда конкретна, олицетворяет единственно верный алгоритм происходящего, неподвластный субъективным вмешательствам. То, что произошло по факту, в существующих реалиях, в объективно экзистенциальной среде подразумевается как истина, главной трудностью обращения с которой является процесс ее нахождения и юридического закрепления. Но данные положения должны относиться и к правовому предписанию. От того, как точно, ясно, доступно законодатель облечет в текстовую форму те или иные общественные отношения, будет зависеть и степень урегулированности в жизни этих спорных ситуаций. Рихард Ленинг в 1907 году в своей речи «Об основах и природе права» постулировал: «То, что является правом, должно согласовываться с существующим положением вещей, с теми фактами, которые предполагают это право» [5, с. 20].

Справедливы умозаключения С.С. Алексеева, в ходе которых он задается вопросом о том, что для человека важнее: гарантированные реальные блага или инструмент их гарантирования (юридические нормы)? Автор приходит к выводу, что для человека ценны все-таки блага, а не нормы, по которым они отмерены и которыми защищены [1].

Обратим внимание, что законодатель, обоснованно закрепляя в норме права необходимые для субъектов блага, преследует при этом некоторые корпоративные интересы, тем самым может технически построить нормативное предписание так, что его невозможно будет использовать. Например, жилищное законодательство предусматривает, что «если наниматель и проживающие совместно с ним члены его семьи в течение более шести месяцев без уважительных причин не вносят плату за жилое помещение и коммунальные услуги, они могут быть выселены в судебном порядке с предоставлением другого жилого помещения по договору социального найма, размер которого соответствует размеру жилого помещения, установленному для вселения граждан в общежитие» (ст. 90 Жилищного кодекса Российской Федерации). Проанализировав данную норму закона, во-первых, сталкиваемся с установлением своеобразной санкции за неправомерное поведение нанимателя; во-вторых, применяется оценочная категория «уважительные причины»; в-третьих, выселение будет производиться только на основании судебного решения, принимаемого по усмотрению правоприменителя. Причем само судейское усмотрение может быть вполне обоснованным, но также способно трансформироваться в произвол, позволяющий по своей воле и желанию применять такую норму в каждом случае, не дифференцируя жизненные обстоятельства, что является неверным.

Нельзя абстрагироваться от положения о том, что судить о неполноте, неточности, искаженности нормы права следует лишь по истечении некоего временного промежутка. Недопустимо отрицать, что фактор времени напрямую влияет на восприятие любой информации, в том числе и правовой. Если явления, события природы, происходящие независимо, объективно, наблюдаются непосредственно, то тот же текст нормативно-правового акта будет осознан и воспринят лишь с учетом временного критерия. Должна пройти апробация письменно оформленного предписания, только тогда появится возможность для правильной, обоснованной и соразмерной оценки не только истинности нормы, но и ее эффективности. Именно в этом случае, как отмечает В.М. Баранов, будет вполне очевидно, не слишком ли поздно достигло государство запланированного результата по существу или, наоборот, слишком рано появились положительные результаты, которые были нужны государству лишь как предпосылка для будущих действий [2, с. 285].

Несмотря на целую панораму трактовок, дискуссионным остается вопрос об искажениях в праве. Что может быть содержанием данного понятия? Представление права в ложном, неправильном свете? Ложь в праве? Расхождение права с существующей объективной действительностью? Или это формальное несоответствие вышестоящим по юридической силе нормам в результате правотворческой ошибки? Если рассмотреть норму права с  момента ее образования до ее непосредственного применения, то искажения в ее правовой смысл могут быть заложены с момента формирования воли законодателя, в последующем эта воля воплощается в процессе правотворчества и получает документальное оформление в формах права. До того, как норма вовлекается в правореализацию, она неизбежно толкуется правоприменяющим субъектом, и здесь необходимо предусмотреть два варианта.

Во-первых, если норма изначально носит искаженный смысл, то толкование только лишь пролонгирует это искажение в жизнь; во-вторых, если норма соответствует условиям реальности, то сам субъект толкования способен исказить (сузить, расширить и т.д.) ее содержательное наполнение, тем самым воплотив свой умысел на совершение подобного незаконного действия. И, наконец, искаженная правовая норма приводит к такому завершению правоприменительного процесса, когда последний не соответствует требованиям, с помощью которых возможно справедливо вынести итоговое решение.

Классифицировать искажения, существующие в праве, возможно по различным критериям. В данном случае особый интерес и принадлежность к проблемной тематике составляют искажения по форме, которые могут быть как умышленными, так и неумышленными. Так, например, когда мы имеем дело с «правотворческой ошибкой», то происхождение ее исходит из добросовестного заблуждения правотворческого органа в результате осуществления неправильного, негативно отклоняющегося нормотворческого деяния. Но не будем умалять и возможный умысел законодателя, приводящий к правотворческому правонарушению. В процессе  правоприменения  должна  быть осуществлена оценка качества любой нормы права по критерию эффективности. Эффективность нормы права находится в непосредственной зависимости от правотворческого и правоприменительного органа. Если даже правоприменитель законно и обоснованно будет осуществлять вверенную ему деятельность, не всегда «основа» (правовая норма) его деятельности окажется истинной. Поэтому, например, В.Л. Кулапов предлагает в ходе стадий применения права осуществлять «критику нормы» (как это ярко проявилось на примере Федерального закона № 3-ФЗ от 07.02.2011 «О полиции» и Федерального закона № 273-ФЗ от 29.12.2012 «Об образовании в Российской Федерации»), которая предполагает проверку подлинности текста и достоверности юридической силы нормы. В ходе «критики нормы» устанавливается, действует ли она в настоящее время, распространяется ли на данную территорию и данных субъектов, а также устраняются возможные коллизии и определяется точный смысл предписания, толкуется его содержание и сопоставляется с другими функционально связанными нормами [4, с. 307]. Далее неизбежно следует толкование выбранного нормативного предписания и в конечном счете формирование окончательного вывода о соответствии нормы права отраженным фактическим обстоятельствам дела. В процессе толкования все недостатки и несовершенства правовой нормы позволят правоприменяющему субъекту определиться, каким образом применить эту несовершенную с точки зрения законодательной техники норму, подогнав под нее жизненные обстоятельства, или же вовсе «переключиться» на поиск иной правовой нормы, более подходящей для сложившейся ситуации.

Спорным до сих пор остается рассмотрение в качестве потенциальной формы российского права постановлений Пленума Верховного Суда РФ, Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ, определений Конституционного Суда РФ. Безусловно, данные акты значительно «облегчают» правоприменение, разрешая конфликтные ситуации, конкретизируя, разъясняя, толкуя ту или иную норму, отражая наиболее эффективный вариант ее применения на практике. Несмотря на то что в России отрицается прецедентный характер данных постановлений (определений), они выполняют свою функцию по разъяснению и формулированию конкретных правил: «Эти конкретные правила (правоположения) — не только необходимые посредствующие звенья, обеспечивающие надлежащее правоприменение, но и образ будущей, более совершенной юридической нормы» [2, с. 372]. В Российской Федерации такое «детище» англо-саксонской правовой системы, как прецедент, безусловно, рассматривается не в его истинном значении — он модифицируется относительно нашей правовой и процессуальной действительности, поскольку, в отличие от английского права, наше правовое пространство формировалось в иных исторических условиях. Мы не отождествляем правовой прецедент с судебной практикой, а лишь постулируем: 1) акты высших судебных инстанций обязательны для их исполнения всеми нижестоящими судами; 2) судьи в рамках своих полномочий способны создать правовое предписание, поскольку наличие бесчисленного количества лакун в законодательстве и коллизионных нормативных столкновений не в состоянии полноценно разрешить спорную ситуацию. А для суда, сторон в процессе судебного разбирательства наиболее важным должно быть то, чтобы результат, исход всего производства был ожидаемым с учетом всего исследованного доказательственного массива, при условии что не выявится существенных противоречий и нарушений законодательства.

Рассогласование в области правотворчества и правоприменения может целиком являться и виной правоприменительного органа. Лица, уполномоченные на осуществление правоприменительной деятельности, имеют непосредственную возможность анализировать фактические обстоятельства, причем даже те, которые в норме права отражения не нашли, но, бесспорно, для рассмотрения и разрешения дела по существу они могли бы иметь определяющее значение. В.М. Баранов обоснованно отмечает, что «правотворческому органу часто иначе как от правоприменителя такие данные получить негде. Однако при отсутствии личной заинтересованности, профессиональной нуждаемости правоприменительные органы зачастую эти данные не готовят и не сообщают в компетентные правотворческие органы. «Разрыв» этой цепи механизма правового регулирования представляется нам весьма опасным» [Там же, с. 366].

Нельзя не акцентировать внимание на роли науки в процессе совершенствования законодательства. Ученые проводят многочисленные научно-практические исследования с апробированными результатами, выводами и предложениями по устранению выявленных ими недостатков, которые в качестве законодательных предложений по изменению и дополнению правового регулирования общественных отношений в изобилии поступают в Государственную Думу Федерального Собрания РФ. Взаимное сотрудничество и сплоченность процессов – правотворческого, правоприменительного и научного — могут минимизировать и искоренить жизненный вектор, например, «мертвых норм». Бездействие и недолжная степень реализации таких норм вкупе с фактами частого их неприменения (обхода) свидетельствуют об искажениях, о недоработках законодателя, о неспособности правоприменителя сослаться на данное предписание до тех пор, пока содержание его будет находиться в противоречии со сложившимися объективными обстоятельствами. Вспомним в этой связи высказывания

В.Д. Зорькина о тесной взаимосвязи нормотворчества и правоприменения, который отмечал, что нельзя рассматривать применение права только как юридическое прилагательное к нормативному существительному. Без правоприменительной деятельности правотворческие органы порождают «мертвое» право, являющееся дефектным, некачественным нормотворчеством, ибо право, которое не действует и не претворяет модели, зафиксированные в правовом предписании, в жизнь, — это, строго говоря, не право. Именно эффективность правоприменения в большей степени определяется качеством нормотворческого процесса. Бесспорно, следует согласиться, что мониторинг применения права необходимо осуществлять в системном единстве с мониторингом правотворчества, исследованием научных предложений, анализом процесса создания и уточнения новых правовых норм, поскольку только такой симбиозно-системный анализ опыта правотворческо-правоприменительных процессов позволит выявить наиболее острые точки конфликтов между создаваемыми нормами сознательного, рационального порядка и укорененными в обществе нормами спонтанных порядков [3, с. 20—22].

На основании вышеизложенного определим искажение в праве как представление норм права в нелогичном, необоснованном, немотивированном виде, обеспечивающее их расхождение с объективно существующей действительностью, посредством издания и последующего применения искаженных нормативных предписаний.

Список литературы

1. Алексеев С.С. Общая теория права: в 2 т. — М.: Юридическая литература, 1981. Т. 1.

2. Баранов В.М. Истинность норм советского права. Проблемы теории и практики. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1989.

3. Зорькин В.Д. Правоприменение как стратегическая проблема // Право и правоприменение в России: междисциплинарные исследования / под ред. В.В. Волкова. — М.: Статут, 2011.

4. Кулапов В.Л. Проблемы теории государства и права: учеб. пособие. — Саратов: Саратов. гос. академия права, 2009.

5. Ленинг Р. Об основе и природе права: речь, произнесенная 15 июля 1907 года в торжественном собрании Енского Университета: пер. с нем. — М.:  Т-во Тип. А.И. Мамонтова, 1909.