Использование заимствованной терминологии в текстах современных российских законов: возможности и пределы

УДК 340.113
 
В.Ю. ТУРАНИН,
кандидат юридических наук, доцент кафедры трудового и предпринимательского права ГОУ ВПО «Белгородский государственный университет», депутат Земского собрания Белгородского района Белгородской области

В статье исследуются вопросы, связанные с использованием иноязычной юридической терминологии в российском законодательстве, акцентируется внимание на существующих проблемах в этой области и предлагаются возможные пути их устранения.
Ключевые слова: право, закон, качество закона, юридическая терминология, юридический язык, заимствования, иноязычные термины. 
In clause the questions connected with use of a speaking another language legal language in the Russian legislation are investigated, the to a focus is brought to existing problems in this area, and possible ways of their elimination are offered.
Keywords: the right, the law, quality of the law, a legal language, legal language, loans, speaking another language terms.
 
За последнюю четверть века в России появилось множество новых для нас, но уже давно известных в зарубежных странах правовых институтов и норм, а также понятий и терминов, с помощью которых индивидуализируются правовые нормы. Одной из отличительных особенностей современного российского права является активное использование иноязычной терминологии в юридическом языке (прежде всего, в языке законов). Отметим, что сейчас в различных российских законах используются такие заимствованные термины, как «аваль» (фр. aval), «аккредитив» (от лат. accreditivus — доверительный), «акцепт» (от лат. acceptus — принятый), «бенефициар» (от лат. beneficium — благодеяние), «брокер» (англ. broker), «дилер» (от англ. dealer), «ипотека» (от греч. hypotheke — залог, заклад), «кондоминиум» (лат. condominium), «контракт» (лат. contractus), «лицензия» (от лат. Licentia — свобода, право), «оферта» (от лат. offertus — предложенный), «патент» (от лат. patens — открытый, ясный), «приватизация» (от лат. privatus — частный), «сервитут» (от лат. servitus — обязанность, обязательство, повинность)[1] и целый ряд других.
Основной предпосылкой внедрения иноязычных терминов в российский юридический язык служит интернационализация юридической терминологии. Данная тенденция объясняется все большей интеграцией мирового сообщества, процессом ассимиляции языков, активным развитием научной мысли. А.С. Пиголкин отмечал, что «обновление правового языка (да и литературного языка в целом) — процесс естественный, постоянный, требующий зачастую активного применения иноязычных семиотических средств, что обусловлено информационными потребностями, международными деловыми связями»[2]. Поэтому в современном юридическом тезаурусе появились такие термины, как «демпинг», «инновация», «клиринг», и целый ряд других, обладающих международным характером и не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке.
Очевидно, что их полное освоение и привыкание к ним всех пользователей нормативных актов — достаточно длительный процесс, который может охватить не одно десятилетие. Это доказывается судьбой иноязычных наименований других понятий, введенных в юридический язык ранее. При этом отметим, что в случае удачной адаптации большинство внедренных терминологических новаций становится незаменимым языковым инструментом. Так, например, в настоящее время ни у кого уже не вызывает сомнения актуальность употребления в законодательном тексте таких юридических терминов, как «вексель», «концессия», «контрагент», «сервитут», которые также были заимствованы из других языков в различное время.
При этом нельзя не заметить, что столь активное проникновение заимствованных слов в современный русский язык российского законодательства предопределило наличие и некоторых немаловажных проблем. Выделим две из них, которые, с нашей точки зрения, являются доминирующими.
1. Использование иноязычного юридического термина там, где есть реальная, а зачастую
и очевидная возможность задействовать более понятный термин с русскими корнями или обрусевший, эквивалентный по своему содержанию заимствованному.
2. Употребление иноязычного юридического термина в неправильной трактовке.
Наличие первой проблемы во многом обусловлено чрезмерным использованием заимствованной лексики в тексте того или иного закона, что вызвано неоправданным желанием его разработчиков подчеркнуть наукообразность, придать закону дополнительную «солидность». Считаем, что данная тенденция опасна как для законодателя, так и для всех заинтересованных в правильном применении закона лиц. Практически все иноязычные термины изначально непонятны для адресатов законов, и поэтому любая неточность в их использовании оказывает прямое негативное влияние на качество законодательного акта.
Отметим, что до последнего времени не было никаких нормативных правил использования заимствованных слов в официальном тексте, и лишь с принятием Федерального закона от 01.06.2005 № 53-ФЗ «О государственном языке Российской Федерации» косвенно, но все-таки получила закрепление позиция государства по поводу возможности употребления иноязычных терминов в официальных источниках, в том числе в законодательных актах. Так, в ч. 6 ст. 1 данного закона установлено положение, в соответствии с которым «при использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использование слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка, за исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке». Исходя из смысла цитируемого установления, можно сделать вывод о том, что употребление заимствованных слов в официальных источниках допустимо, но только при условии недостаточности собственных языковых средств.
Проанализируем, как соблюдается эта законодательная установка, на конкретных примерах.
Так, вызывает определенные сомнения необходимость употребления в текстах гражданско-правовых законодательных актов такого термина, как «лизинг», у которого есть официальный, «обрусевший» синоним — «финансовая аренда». Данные термины обычно используются вместе (например, в Федеральном законе от 29.10.1998 № 164-ФЗ «О финансовой аренде (лизинге)»). При этом, как отмечает Ю.С. Харитонова, «в отдельных национальных законодательных актах были сделаны попытки присвоить отношениям лизинга оригинальное название, отличное от заимствованного английского или уже имеющегося определения аренды. Так, в Королевском постановлении Бельгии вводится понятие “договор имущественного найма-финансирования”, или “найма-финансирования” (location-financement)… в немецком языке для обозначения договора лизинга иногда используется термин “Mietvertrag kredit”, в литературе континентальной Европы часто применяется термин “финансовая аренда”»[3]. Поэтому, с нашей точки зрения, есть очевидные возможности для русификации данного термина и в рамках российского права. То же самое относится и к термину «коммандитное товарищество», обладающему официальным, обрусевшим синонимом «товарищество на вере».
Неоднозначным представляется использование в современном законодательстве и такого термина, как «пролонгация» (например, в тексте статей 98 и 99 Бюджетного кодекса Российской Федерации, ст. 49 Федерального закона от 10.07.2002 № 86-ФЗ «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)»). Русскоязычным аналогом данного термина служит слово «продление», которое полностью отражает суть соответствующего понятия и готово к более активному функционированию на официальном уровне.
При этом отметим, что движение в направлении устранения излишней заимствованной терминологии в российском законодательстве есть. Так, в Трудовом кодексе РФ уже не задействован иноязычный термин «контракт», который был введен в постсоветский период в текст ранее действовавшего Кодекса законов о труде Российской Федерации в сочетании с термином «трудовой договор». Считаем, что будет логичным и правильным решением исключить термин «контракт» и из других законодательных актов, например, из текста статей 14.23 и 32.11 Кодекса РФ об административных правонарушениях, из Федерального закона от 12.01.1996 № 10-ФЗ «О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности», из Федерального закона от 02.03.2007 № 25-ФЗ «О муниципальной службе в Российской Федерации», где он также употребляется в качестве синонима термина «договор», а следовательно, является информационно избыточным.
Корни второй выделенной нами проблемы находятся несколько глубже. В отдельных случаях иноязычный термин в российском законодательстве может использоваться в значении, отличном от общепринятого, что создает серьезные проблемы при его восприятии рядовыми пользователями. К примеру, словарная интерпретация термина «пари» (фр. pari) позволяет нам убедиться во мнении о том, что пари — это «условие, которое обязан исполнить проигравший в споре»[4]; при этом его законодательное разъяснение выглядит следующим образом: «пари — это азартная игра, при которой исход основанного на риске соглашения о выигрыше, заключаемого двумя или несколькими участниками пари между собой либо с организатором данного вида азартной игры, зависит от события, относительно которого неизвестно, наступит оно или нет»[5]. Как мы видим, в тексте закона трактовка термина «пари» идет вразрез с его общепринятым пониманием. Пари в законе — это не условие, подлежащее исполнению проигравшим в споре, а азартная игра, т. е. сам спор и все его последствия. Поэтому законодательное определение в исследуемой ситуации значительно шире, чем словарная трактовка.
Более того, в российском законодательстве есть случаи, когда иноязычный термин, задействованный в текстах нескольких законов, используется в них в различном смысле. Например, при использовании в современном российском законодательстве заимствованного термина «листинг» возникла проблема его неоднозначной трактовки в двух концептуально схожих законах — Федеральном законе от 22.04.1996 № 39-ФЗ «О рынке ценных бумаг» (далее — Закон о рынке ценных бумаг) и Федеральном законе от 05.03.1999 № 46-ФЗ «О защите прав и законных интересов инвесторов на рынке ценных бумаг» (далее — Закон о защите прав на рынке ценных бумаг). Данная проблема напрямую связана с несовпадением изначального смысла этого термина с его значением, в котором он в определенных случаях используется в тексте закона.
Термин «листинг» образован от английского list — список, а окончание ing придает ему характер действия. Поэтому при использовании его в ст. 2 Закона о рынке ценных бумаг совершенно точно отражается содержание данного термина: листинг ценных бумаг — это «включение фондовой биржей ценных бумаг в котировальный список». Листинг в данном случае понимается как процесс, связанный с включением ценных бумаг в котировальный список. Однако, например, в п. 4 ст. 6 Закона о защите прав на рынке ценных бумаг термин «листинг» воспринимается по-другому. В ней, в частности, устанавливается, что «профессиональный участник при отчуждении ценных бумаг инвестором обязан по требованию инвестора помимо информации, состав которой определен федеральными законами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации, предоставить информацию о: ценах и котировках этих ценных бумаг на организованных рынках ценных бумаг в течение шести недель, предшествовавших дате предъявления инвестором требования о предоставлении информации, если эти ценные бумаги включены в листинг организаторов торговли, либо сведения об отсутствии этих ценных бумаг в листинге организаторов торговли…». В данном случае листинг уже понимается как статичное явление, как сам котировальный список ценных бумаг, а не процесс его формирования. Это ошибочное понимание смысла данного термина. Поэтому в приведенном контексте п. 4 ст. 6 необходимо использовать термин «котировальный список», а не термин «листинг».
Концептуально оценивая вопросы использования иноязычной юридической терминологии в текстах российских законов, отметим, что здесь, как, впрочем, и во всем остальном, нужна мера и ответственность за результат. Поэтому, с нашей точки зрения, основой при употреблении заимствованных слов в законодательном тексте должна являться терминологическая преемственность. Ю.А. Тихомиров, рассуждая о правопреемственности, замечает, что «каждому периоду человеческой истории свойственно сохранение правового наследия и его приумножение. Правопреемственность —внутри и вовне государства — обеспечивает непрерывность действия права и ту связь явлений и процессов, которая необходима для устойчивости общества, государства и нормальной жизнедеятельности граждан»[6].
Говоря о терминологической преемственности, отметим, что она обеспечивает последовательность и устойчивость процесса формирования юридической терминологической системы. Процесс преемственности по отношению ко всему юридическому языку является основой и для поступательного развития юридической терминологии. Поэтому следует заострить внимание на практической значимости каждого вводимого иноязычного термина, на его соответствии обозначаемому понятию, семантике. Но это не значит, что всякое употребление новых заимствованных терминов в отечественном законодательстве порочно или нецелесообразно. Наоборот, необходимо избегать и другой крайности — использования только устоявшихся слов и игнорирования иноязычных терминов, действительно требующихся для объяснения каких-либо новых для российского права понятий, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке.
В каждом законодательном акте необходим терминологический баланс, основанный на принципе разумного сочетания актуальных юридических терминов, существовавших ранее, и терминологических новаций, выражающих новые понятия, характерные для конкретного исторического этапа развития государства и права.
Подводя итоги, сформулируем ключевые выводы.
1. Употребление многих иноязычных терминов в текстах современных законов избыточно, их необоснованное использование ведет к загромождению законодательного текста, за-
трудняет его надлежащее восприятие пользователями. Поэтому процесс заимствования юридической терминологии, используемой в нормативных правовых актах других стран, не должен сводиться к простому калькированию. Нужен отсев терминов, не вписывающихся в существующий российский юридический язык и нарушающих сложившуюся на данный момент юридическую терминологическую систему. В необходимых случаях вместо заимствованного термина следует использовать более понятный термин с русскими корнями или обрусевший, эквивалентный по своему содержанию заимствованному.
2. Употребление заимствованных юридических терминов не должно входить в противоречие с общей концепцией терминологического единства российского законодательства. Поэтому каждый иноязычный термин необходимо использовать в одинаковом значении во всех российских законах, в соответствии с его изначальной трактовкой в родном языке.
 
Библиография
1 См.: Большой юридический словарь (БЮС) / Под ред. А.Я. Сухарева, В.Д. Зорькина. — М., 1998.
2 Язык закона / Под ред. А.С. Пиголкина. — М., 1990. С. 100.
3 Харитонова Ю.С. Понятие финансовой аренды (лизинга) // Законодательство. 1998. № 1. С. 23.
4 Новейший словарь иностранных слов и выражений. — М.; Мн., 2002. С. 607.
5 Федеральный закон от 29.12.2006 № 244-ФЗ «О государственном регулировании деятельности по организации и проведению азартных игр и о внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации» // СЗ РФ. 2007. № 1 (ч. 1). Ст. 7.
6 Тихомиров Ю. А. Курс сравнительного правоведения. — М., 1996. С. 247.