Историческая школа права: теория и политическая практика в Германии в 1815—1848 годах

В.Г. БАЕВ,

кандидат юридических наук, профессор, завкафедрой конституционного права Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина

История, несомненно, учит консерватизму, но истинный консерватизм — тот, который сохраняет старое не ради его самого, а лишь постольку, поскольку оно является условием будущего.

Р. Иеринг

К  исторической школе права сейчас обращаются разве что в высшей школе в рамках учебного курса «История политико-правовых учений». Между тем ее изучение представляет интерес только в контексте эпохи, как того и требует принцип историзма. В настоящее время историческая школа права воспринимается как реликт. В советское время она характеризовалась как крайне реакционная, потому что, во-первых, школа не оказала сколько-нибудь значительного влияния на развитие политико-правовой теории Германии первой трети XIX века, а, во-вторых, идеи ее представителей никак не способствовали ускоренному назреванию революционной ситуации в преддверии бурного 1848 года, когда на первый план вышли вопросы радикального переустройства государства и общества.

Победа над Бонапартом выдвинула на передний план идею объединения германских государств. Пути и содержание объединительного процесса стали предметом острых политических дискуссий. На этом фоне и заявила о себе в Германии историческая школа права. Ее основатели Фридрих Карл фон Савиньи (1779—1861) и Георг Фридрих Пухта (1798—1846) стояли в одном ряду с такими выдающимися деятелями немецкого Просвещения, как Гегель, Шлейермахер, братья Гумбольдт, Нибур, — сотрудниками Берлинского университета, работавшими на разных кафедрах. Эти блестящие представители науки заслужили в высших кругах общества авторитет, который помогал им оказывать некоторое влияние и на политику. Спорные моменты научных дискуссий получали общественное значение, вынуждали правительство признать науку и ее носителей фактором общественной жизни, которым нельзя пренебрегать ни при издании законов, ни при их проведении.

Философия Канта, например, привела к тому, что в прусском правительстве появились сторонники экономического либерализма. Гегель освещал своей теорией «разумность» прусской конституционной монархии, а Савиньи, приглашенный на кафедру римского права и сразу назначенный ректором Берлинского университета (а чуть позже — министром юстиции Пруссии), фактически формировал политико-правовые взгляды своего ученика, будущего короля Фридриха Вильгельма IV.

Несмотря на всю значимость роли и места исторической школы права в процессе национально-государственного строительства Германии, российской правовой наукой оно исследовано явно недостаточно. В конце XIX века исторической школой занимался П.И. Новгородцев, в 1960-х годах взаимоотношения Гегеля и исторической школы права анализировал С.Ф. Кечекьян[1], деятельность исторической школой права косвенным образом была затронута А.Б. Зеленцовым.

Между тем проблемы, поставленные исторической школой права, заслуживают гораздо большего внимания. Представляя собой явление не только права, но и политики, историческая школа, несомненно, оказала воздействие на формирование представлений об образе, содержании и особенностях будущего германского государства. Вопреки господствовавшему революционному нетерпению историческая школа права фактически придерживалась постепенного, федеративного варианта объединения. Как говорил Савиньи, политическое и правовое единообразие возможно только тогда, когда этого потребует само общество («национальный дух»). Заметим, что процесс создания единого Гражданского кодекса Германии затянулся чуть ли не на сто лет. Да и деятельность Бисмарка по созданию конституционного базиса единого государства была отмечена влиянием правовой школы Савиньи.

С. Франк справедливо полагал, что философские идеи вообще могут быть разрушены философским же оружием, они не уничтожаются никакими политическими победами и успехами[2]. Неудача революции 1848 года, ставившей задачу создания единой немецкой республики, еще более подтвердила жизненность установок исторической школы.

Историческая школа права стала порождением романтизма, который возник в качестве реакции на чрезмерный рационализм эпохи Просвещения XVIII века. Романтизм придавал особое значение чувственному восприятию мира и образному мышлению. Довольно быстро это направление приобрело обобщающий характер, в социальном плане трансформировалось в мистическую веру в самопроизвольный и естественный рост человеческих институтов и в таинственные невидимые силы, движущие обществом. Национальное государство стало восприниматься не просто как некая рациональная структура, созданная свободно выраженным согласием граждан, но как историческое образование, уходящее корнями в глубь традиций.

Эта органическая идея права и государства прижилась в Германии. Гегель изложил не очень ясным, но интеллектуальным и от того еще более эффективным языком свою доктрину государства как живого организма, как «самоцель»  и высочайшее воплощение человеческого разума. Государство у него — результат действия неумолимого хода истории, направляемого Мировым Духом. По Гегелю, высшим идеалом государственности было Прусское королевство, в котором философ создал и проповедовал свое новое учение. Споры о влиянии этого аспекта гегелевской философии на возникновение современного тоталитаризма националистического толка хорошо известны. Тем не менее нельзя игнорировать того важного факта, что историческая школа права в значительной степени находилась под влиянием теории Гегеля.

Фридрих Карл фон Савиньи, знаменитый юрист, происходил из старинного лотарингского дворянского рода. Он посещал университетские лекции в Марбурге, затем слушал лекции в университете Геттингена. В 21 год Савиньи уже сам читал в университете Марбурга курс лекций по уголовному и римскому праву. В 1803 году он выпустил в свет книгу «О праве владения», сразу принесшую ему известность. В 1810 году он занял кафедру в только что основанном Берлинском университете, а в 1812 году стал ректором университета. В 1814 году появился его знаменитый памфлет «О призвании нашего времени к законодательству и правоведению», еще более поднявший его научный авторитет. Савиньи издавал «Журнал исторического правоведения», предназначенный проводить в жизнь идеи новой школы. В 1815 году появился первый том его «Истории римского права», а в 1840—1841 гг. были изданы первые пять томов «Системы современного римского права».

Дальнейшему росту научного потенциала Савиньи препятствовала поглощенность политической деятельностью. В 1842 году ученый стал во главе выделенного из министерства юстиции особого министерства законодательства, программа деятельности которого, составленная им самим, была одобрена Фридрихом Вильгельмом IV. В 1856 году Савиньи назначен членом палаты господ и королевским синдиком, но не принимал участия ни в какой общественной деятельности.

Всесторонней оценки деятельности Савиньи как философа, политика и ученого мы до сих пор не имеем, хотя о нем написано много трактатов.

Успешность его воззрений на процесс правообразования, положенных в основание учений исторической школы, объясняется не столько способом формулировки этих воззрений, сколько общественным настроением, подготовленным предшественниками Савиньи (особенно Ш. Монтескье и Г. Гуго), временем, когда они были высказаны, и обстановкой, в которой появились.

В ранней своей работе «О праве владения»   Савиньи выдвинул важнейшие положения учения исторической школы. Право создают не произвол, не рефлексия, не законодательство (как не могут создать они религию или язык) — право с внутренней необходимостью вытекает из «природного»  развития народа, из потребностей присущего каждому народу национального знания. Источник его юридической силы коренится в традициях, этических нормах, глубинах народного сознания, что и делает его подлинно национальным правом, отвечающим духу народа. Поэтому законодательство представители исторической школы рассматривали критически, как некое произвольное вмешательство в процесс постепенного развития исторически сложившихся обычных норм. Кодификация же, особенно популярная после принятия в 1804 году Кодекса Наполеона, презиралась вдвойне.

Образование права — длительный исторический процесс, в котором развивается народное сознание; одну из необходимых ступеней этого процесса составляет изучение права в его истории, в частности римского права. Эти воззрения Савиньи получили дальнейшее оформление и наиболее отчетливое выражение в его сочинении «О призвании нашего времени к законодательству и правоведению»  (1814). Этот труд стал ответом на брошюру немецкого юриста, известного гейдельбергского правоведа Антона Фридриха Юстуса Тибо «О необходимости единого гражданского права для Германии». Савиньи примерно указал основные принципы исторической науки в праве; он считал невозможным внедрение в современное правовое состояние вновь созданных правовых норм, критиковал не только устремления реципировать нормы французского права, но и попытки создать единое гражданское право, поскольку они противоречат правовым традициям народа в различных немецких государствах. По утверждению Савиньи, правовая наука может заниматься только историей права.

Савиньи выразил сомнения в том, что общий гражданский кодекс может быть создан совместными усилиями юристов в течение ближайших лет. Изучение развития права свидетельствует об обратном. Язык, нравы, государственное устройство — все это отдельные формы деятельности народа, только связанные с народным духом. Право, как и язык, живет в народном сознании; оно существует не в виде отвлеченных правил, а в виде живого представления правовых институтов в их органической связи, из которой лишь искусственно абстрагируются отвлеченные правила. Право вырастает вместе с народом, формируется в его развитии и отмирает, когда народ теряет свои характерные особенности. Лишь с ростом культуры формы деятельности народа все более отделяются одна от другой, и то, что было предметом общего сознания, становится предметом деятельности особого сословия юристов. С этого времени начинается двойная жизнь права: в нравах и в законодательстве. Таким образом, всякое право создается внутренними силами, а не произволом законодателя, и оно лишь выявляется и изучается впоследствии юриспруденцией[3].

В качестве примера такого органического развития Савиньи приводит римское право, в котором все новое имеет корни в старом, сохраняя общий с ним дух. Иная ситуация сложилась с развитием германских народов, где в силу исторических условий развились местные особенности в правовых воззрениях, которые нельзя теперь искусственно подавить во имя общего германского права: для него  Германия и германская юриспруденция еще не созрели. Прежде чем приступать к изданию Уложения, Германии необходимо было создать науку, которая разработала бы право согласно с его существом и национальным характером. В противном случае законодательство будет представлять собой лишь ряд произвольных положений и несовершенных юридических норм. Особенность германской истории в том, что у нее не было той преемственности, которая в Англии отчасти связывала старое с новым.

Перенеся центр тяжести политического вопроса на отвлеченную философскую почву и не затронув формулировками пылающих в Германии страстей, Савиньи помог многим немецким ученым, не склонным к политической борьбе и охотно перешедшим к частным историческим исследованиям. Здесь же кроется причина повсеместного покровительства учению Савиньи со стороны правительства. Савиньи не развивал подробно своих воззрений, наполняя издаваемый им журнал специальными статьями и работами. Видимо, поэтому учение Савиньи до сих пор излагается кратко, стереотипными фразами, взятыми из его же памфлета и передовой статьи в журнале. До сих пор нерешенными остаются вопросы о связи личного и коллективного творчества в правообразовании, о роли законодательства, не раскрытые в трудах ученого.

Сам Савиньи придавал своему творчеству как политическое, так и научное значение. Противоречия в его воззрениях (особенно на роль законодательства в жизни) и отсутствие их детальной разработанности дают основание думать, что многие стороны учения не были ясны и ему самому. Политические убеждения Савиньи еще более неопределенны, чем его философское учение, хотя и нельзя согласиться с представлением, что Савиньи не принадлежал ни к какой партии. Консервативно-монархическое настроение делало его врагом многих идей, все сильнее и сильнее проникавших в жизнь и восторжествовавших в 1848 году.

Анализ состояния германского права и германской юридической науки убедил Савиньи в том, что его современники не имеют призвания к тому, чтобы предпринять издание свода законов. И он призвал немцев не уподобляться еврейскому народу на горе Синай, который не мог дождаться божеских законов и создал себе золотого тельца, из-за чего были разбиты скрижали истинного закона. Задачу нации Савиньи усматривал лишь в научном изучении права до его исторических источников, в органически прогрессирующей науке о праве, изучающей историческое происхождение и развитие существующих учреждений. Всякое правительственное вмешательство в развитие права Савиньи считал вредным и отводил законодателю роль пассивного свидетеля, лишь содействующего оформлению права. Нужно отметить, что в позднейших работах (в частности, в «Системе современного римского права») Савиньи уже допускает в необходимых случаях вмешательство законодателя в ход развития права.

Крайнее недовольство деятельностью Савиньи большинством прусского общества и даже судебного сословия было вызвано боевым, иногда даже реакционным характером его законопроектов. Он не признавал ни равноправия национальностей, ни гражданского брака, сводил к минимуму число поводов к разводу, отвергал институт присяжных, защищал смертную казнь и телесные наказания, ратовал за введение кондуитных списков чиновников.

Вряд ли можно считать Савиньи врагом прогресса, но постепенность последнего делала все мероприятия совершенно безжизненными, вопреки задаче, поставленной им своему министерству: вместо проведения «мертвой»  кодификации содействовать развитию права обращением к живому законодательству. Основывая свой устав гражданского судопроизводства на началах устности, он не допускал гласность процесса. Как противник конституции, он впоследствии согласился на проект короля о созыве соединенного ландтага. В самой подготовке проектов и при их обсуждении Савиньи являлся более кабинетным ученым, чем умелым администратором. Он предпочитал коллегиальную выработку и обсуждение проектов, веря в возможность согласования партийных мнений через взаимные уступки и не сознавая, что искалеченные в силу этих уступок законодательные идеалы столь же пагубны в жизни, как и радикальные мероприятия. Постоянно встречая возражения на свои проекты, Савиньи то и дело их перерабатывал. Апологеты министерской деятельности удивлялись тому, что он позволял нескольким практикам перечеркивать свои проекты, как будто он был их ученик, а не учитель.

Причина этого лежала в особенности философско-политических воззрений Савиньи. Несмотря на решительное несогласие с коллегами, на недовольство короля замедленным темпом мероприятий и прямой обход министерства законодательства при обсуждении новых законов, несмотря на новые течения, с которыми неизбежно приходилось считаться, Савиньи остался министром и после революции 1848 года и освободил должность лишь после решения короля подчиниться народному требованию удалить министров, сеющих недоверие между королем и народом.

Значимость Савиньи — в его чисто научных работах, отличающихся необыкновенной ясностью изложения, богатством материалов и знаний, законченностью и полнотой частных выводов. Он искусно разбирался в противоречиях римских источников и мелочных фактах, создавая объединяющую их схему догматических воззрений, годных и для современной жизни. При этом он не опирался ни на какую определенную методологию, был чужд крайностей априорной конструкции и простой интерпретации источников.

Перспективы изучать римское право, решать текущие юридические вопросы, не затрагивая связанных с ними вопросов политических, четкий круг источников, ясность и простота обобщений и систематики увлекли за Савиньи многих юристов. Работы «О праве владения»  и «Система современного римского права»  считались библией среди ученых, изучающих гражданское право, хотя множество его частных выводов и толкований римских источников не выдержали позднейшей критики. Поэтому попытки исследователей извлечь из трудов Савиньи и определенную философию, и определенную методологию привели только к противоречиям, а затем и к падению исторической школы права в ее «чистом»  виде, не умалив, однако, заслуг и славы ее основателя.

Савиньи, несомненно, был прав, выступая против абстрактного рационализма естественного права и видя в праве продукт общественного развития. Но само это развитие он понимал в духе Шеллинга — как развитие органическое, вытекающее из общенародного сознания, а не как борьбу противоположных классов. Поэтому он не замечал, что и революционные моменты в развитии права вовсе не вносятся произволом, а подготавливаются тем же историческим развитием, что таким же необходимым моментом этого развития был и рационализм борющейся за власть буржуазии.

Было бы не совсем корректным сказать, что Савиньи, совершенно независимо от достоинств и недостатков своей доктрины, выражал вполне определенные настроения реакционного феодального класса. В противоположность идее революционного законодательного произвола, историческая школа права выстраивала идею о закономерности, непрерывности и постепенности юридического развития. Хотя идея о закономерности общественного развития отнюдь не исключает сознательного творчества в области права.

Георг Фридрих Пухта, младший современник и последователь Савиньи, завершает оформление воззрений исторической школы права в своем «Курсе институций» (1841). Основным правовым понятием он считал не разум, а свободу. Разум для него — лишь вспомогательная способность, указывающая пределы свободной, волевой деятельности. Только при наличии свободы у человека он становится субъектом права. Из свободы вытекают все юридические отношения. Пухта считал, что ученые, выводящие право из разума, находятся вне своего предмета. Философия Гегеля, по его мнению, признавая все действительное разумным (т. е. необходимым), лишает индивида ощущения свободы. С точки зрения морали человек получает свободу, чтобы своим свободным решением осуществлять волю Бога, чтобы останавливать свой выбор на нравственном[4]. Иное дело — правовая свобода человека, где его выбор безразличен, но важно осуществление его воли, поскольку и правомерное действие может быть безнравственным.

Такое различение сфер морали и права представляется Пухте важным, чтобы показать: философский рационализм допустим лишь в области морали, право же есть факт, предшествующий моральному выбору, он (факт) определяется взаимоотношением воли человека с другими людьми и с природой. То есть право — это форма личной свободы, признание свободы, пропорционально данной человеку как волевому субъекту, как определенной индивидуальности. Эта форма равенства не противоречит формуле «право — равенство, сопряженное с неравенством». При помощи права неравенство, не отрицаясь, подчиняется принципу равенства. Поддерживать указанные принципы и призваны все правовые институты. Источником права является прежде всего народное развитие. Пухта вслед за Савиньи утверждает, что право возникает невидимым путем, однако не развивается из житейской практики, а предшествует ей в виде общенародного убеждения.

Житейская практика есть лишь последний момент; в ней выражается и воплощается возникшее право, живущее в убеждении сынов данного народа. В этой мысли Пухты отчетливо выразилась идеалистическая база исторической школы права, столь противоречащая ее внешнему историзму. Народный дух играет для нее (школы) роль своего рода «естественного права»[5]. Этот дух выражается в свободной воле народа, которая является источником политических учреждений. Таким образом, «право создается впервые не государством, напротив, последнее уже предполагает правовое сознание, право, в охранении которого состоит главная задача государства»[6]. Первоначальная форма права — обычай, который закрепляется государством в форме закона, а потом уже изучается и истолковывается юристами. Таким путем право получает все более полное развитие: не создание нового права, а изучение органического развития права юристами — необходимая ступень самого этого развития, т. е. правосознания. Цель политической организации, государства — охранять продукты этого органического развития.

Отстаивая центральную идею исторической школы о национальном развитии права, Пухта утверждал, что только с возникновением народов начинается собственная история права. А источником человеческого (естественного) права является народный дух, который понимается им как сознание, проникающее в члены народа, как нечто общее, прирожденное им, и делающее их членами этого народа. Однако право одних народов по необходимости отличается от права других народов. Особенность юридических воззрений, так же как и язык, принадлежит к характерным признакам различной национальности. Как общность права есть одна из духовных связей, поддерживающих народ, так и своеобразное развитие юридического сознания образует один из признаков, отличающих один народ от другого. Начало права лежит вне государства, причем имеется в виду не только божественное его происхождение, но и естественное (национальная воля). Государство предполагает право, но, в свою очередь, служит необходимым восполнением последнего. Следует полагать, что обычное право есть самостоятельная форма права, олицетворяющая в себе, подобно закону, юридическую свободу народа и долженствующая существовать на высших ступенях государственного развития, и что действие обычного права может обнаруживаться в дополнении, толковании и даже отмене законов.

Право, по мысли Пухты, не сводится только к законам, а выражается в разных формах: во-первых, как обычное право, т. е. как непосредственное убеждение членов народа, проявляющееся в их действиях; во-вторых, как законное, или промульгированное, право, т. е. осуществляемое верховной властью воплощение общей воли посредством законов; в-третьих, как право науки, или право юристов. Если обычное право считается наиболее тесно связанным с народным духом, то в промульгированном праве согласование содержания закона с народным духом осуществляется таким образом, что закон, изданный конституционным порядком, по форме выражения уже имеет силу права, общей воли[7].

Для понимания теоретических особенностей исторической школы необходимо проанализировать взгляды Пухты на отношение философии права к юриспруденции (правоведению). Он утверждал, что философия права и юриспруденция как самостоятельные виды юридического познания предполагают наличие друг друга. Философия права должна изучать не то идеальное право, которое может сложиться с точки зрения постулатов всеобщего разума, и не то действительное право, которое составляет лишь его разумный элемент. Хотя обе науки изучают положительное право без каких-либо изъятий, у философии права, в отличие от правоведения, иной аспект — исследование права как элемента высшего организма. Философии необходимо доказать, как этот элемент произошел из целого, как возникло право вообще, иными словами, каким образом человечество дошло до права. Эта история права в одном целом человеческого духа составляет для философии часть ее задачи.

Что касается юриспруденции, то предметом ее изучения является положительное право как «особый организм», независимо от его качеств. Понятие права юриспруденция может получить только от философии, которая изучает его в отношении к остальным членам общего организма и выводит его понятие из такой предшествующей истории, которая не лежит уже в области отдельной науки предмета.

Леворадикальные противники исторической школы права Маркс и Энгельс убеждают в том, что верные положения в теории Савиньи и Пухты (в частности, введенный ими в юридическую науку методологический принцип историзма) в конечном счете превращаются в самую реакционную защиту существующих правовых учреждений, в проповедь пассивности и отрицают всякий революционный протест. Есть и весомые аргументы: историческая школа встретила восторженный прием справа (назначение Савиньи министром юстиции). Деятельность школы вызвала резкую критику со стороны буржуазного либерализма и гегельянства. Сам Гегель считал оскорблением для немецкого народа непризнание способности правотворчества.

Поскольку историческая школа была ориентирована на источник права и оставляла за рамками своих исследований идею должного в праве, то и в последующее время она подвергалась критике, например в трудах Рудольфа Иеринга (1818—1892), который отрекается от идеи непроизвольного происхождения права из народного духа. Но, по мнению П.И. Новгородцева, взгляды Иеринга вполне согласуются с основными положениями естественного права. Историзм у него является опорой для прогрессивных устремлений, вместо того чтобы быть знаменем охранительных начал, как у Савиньи. Таким образом, в недрах самой исторической школы возникло учение, возродившее основные элементы того направления, на критике которого она формировалась и развивалась.

Историческая школа права в Германии отразила определенный этап в развитии юридической мысли — становление генетического и конкретно-исторического методов как элементов историзма, получивших здесь весьма специфическую концептуальную и мировоззренческую форму. В условиях разлада рационалистической теории и конкретной действительности, когда буржуазные порядки оказались злой карикатурой на обещания просветителей, историческая школа выступила с иррационалистическим призывом отбросить всякую абстрактную теорию и сделать изображение правовой материи единственным предметом юридической науки. Эта школа способствовала широкому внедрению в буржуазное сознание идеи развития права. Однако само развитие трактовалось иррационально, как стихийный, спонтанный процесс, не допускающий какого-либо сознательного вмешательства. Причем речь шла не столько о развитии как смене форм, сколько о подчеркнуто «умеренной постепенности» (в интересах реакционной политической программы эволюции права)[8].

У Пухты, как и у Савиньи, учение о национальном развитии права не было теоретически узким. Не игнорируя реальных фактов рецепции права, которые были связаны в истории человечества с взаимодействием различных народов и не укладывались в рамки исключительно национального правообразования, Пухта хотя и объясняет их через признание существования общечеловеческих связей, но делает это таким образом, чтобы не разрушить основополагающую идею исторической школы о национальном развитии права. «Сами народы представляют собою различные индивидуальности различного рода и направления. Эта индивидуальность составляет то, что мы называем характером народа, поэтому права народов различны; особенность народа проявляется в его праве точно так же, как в его языке и нравах. Различие прав может быть отчасти одновременное (между правами существующих народов), отчасти последовательное во времени»[9]. У отдельного народа уже замечается это различие, право переживает периоды развития. Такой процесс развития характерен и для человечества в целом, когда каждый народ имеет свое особенное участие. Право какого-либо отдельного народа не есть право, исключительно принадлежащее этой народной индивидуальности; оно таковым кажется, когда мы ограничиваемся современностью народов, в преемстве же народов оно одинаково принадлежит всему человечеству. Этот процесс развития права передается от одного члена общества к другому, от одного народа к другому, следующему за ним, отчасти инстинктивно, отчасти сознательно.

Несомненно, историческая школа права внесла ценный вклад в развитие современной юридической мысли. Она позволила осознать важную истину, что право — не просто абстрактный комплекс норм, а составная часть общества, точнее, его социального и экономического порядка, в рамках которого оно функционирует и воплощает традиционную систему ценностей, придающую значение и смысл данному обществу.

Таким образом, существует тесная связь между исторической школой, более поздней марксистской теорией права (которая сама отпочковалась от гегельянства) и современной социологической юриспруденцией. В то же время между ними есть и значительная разница. Историческая школа в основном ориентируется на прошлый опыт, отыскивая в истории прецеденты и объяснения современному состоянию права, а две последние устремлены в будущее, и их цель заключается скорее в адаптации права к новым социальным проблемам, возникающим в обществе[10].

Слабая сторона немецкой исторической школы заключалась в том, что она опиралась на весьма сомнительное понятие народа как идентифицируемой общности, коллективного образования (подобного «общей воле»  великого романтика Руссо), обладающего таинственным коллективным сознанием, плодом которого являются не только язык, искусство и литература, но и национальные институты, включая право. Содержание немецкого слова Volk (народ) довольно расплывчато: оно может означать не только народ, но и нацию, расу, народность. Хотя разные культуры или культурные памятники, безусловно, создавались или ассоциировались с различными земными цивилизациями, в области права, как и в любой другой сфере человеческой культуры, ныне не представляется возможным определить принадлежность правовой системы к какой-то конкретной нации или расе. Пожалуй, наиболее показательным примером этого в западном мире является развитие «местного» обычного права Англии, когда невозможно точно определить природу и состав «народа», создавшего это право.

В то же время совершенно очевидно, что право не стало продуктом коллективного сознания всего народа в целом, а в основном представляет собой результат усилий небольшой группы юристов-профессионалов. Трудности такого рода предвидел Савиньи, который утверждал, что эффективное развитие обычного права на профессиональном уровне достигается благодаря тому, что судьи и юристы действуют в качестве органов коллективного народного сознания. Но содержательная и техническая сложность современного права означает, что суды и судьи должны взять на себя творческую роль в процессе правообразования.

Эта роль отнюдь не является пассивным инструментом народного правосознания. Именно благодаря ей возможно указать на сам факт существования такого коллективного образа мышления. Об этом свидетельствует и то, что общее право принято теперь в большинстве стран СНГ, где после многих адаптивных изменений оно применяется к регулированию отношений большого числа различных национальных и расовых групп. Современное гражданское право, развившись на основе позднего римского права, также получило широкое распространение по всей Европе и в других регионах мира и было успешно реципировано многими странами.

Библиография

1 См.: Новгородцев П.И. Историческая школа юристов. — СПб., 1998; Кечекьян С.Ф. Гегель и историческая школа права // Известия вузов. Правоведение. 1967. № 1. С. 104—109; Зеленцов А.Б. Эволюция исторического направления в буржуазной философии права // Известия вузов. Правоведение. 1982. № 2. С. 68—76.

2 См.: Франк С.Л. О деспотизме // Россия и современный мир. 2005. № 2. С. 175.

3 См.: Пухта Г.Ф. Энциклопедия права // История философии права: Учеб. пособие. — СПб., 1998. С. 322.

4 См.: Пухта Г.Ф. Указ. соч. С. 328.

5 Там же. С. 339.

6 Там же.

7 См.: Пухта Г.Ф. Указ. соч. С. 323.

8 См.: Зеленцов А.Б. Указ. раб. С. 71.

9 Пухта Г.Ф. Указ. соч. С. 322.

10 См.: Ллойд Д. Идея права: Пер. с англ. — М., 2002. С. 34.