История исполнительного производства на примере материалов берестяных грамот Новгорода XI—XVI веков

Н.Б. БЕЗУС,
кандидат исторических наук, доцент кафедры гражданского  права и процесса Новгородского государственного университета
 
Берестяные грамоты — важнейший письменный источник для изучения истории средневекового Новгорода, его  социально-экономической, политической и культурной жизни. Этот уникальный вид исторического источника позволяет судить о повседневной жизни Новгорода XI—XVI вв. 
Анализу и изучению берестяных грамот посвящено немало трудов как отечественных, так и зарубежных исследователей, прежде всего А.В. Арциховского[1], В.Л. Янина[2], А.А. Зализняка[3], Л.В. Черепнина[4], А.А. Гиппиус[5].
 
Особый интерес вызывают судоустройство и судопроизводство Новгородской феодальной республики. Для Новгорода характерно было деление суда между республиканскими органами и княжеским аппаратом. Кроме монастырского, здесь существовали еще три формы суда: посадничий, тысяцкий и владычий. Суд посадника представлял собой организацию, в которой осуществлялся раздел юрисдикции посадника и князя; он рассматривал дела новгородцев[6].
Ю.Г. Алексеев отмечал тесную связь княжеского (наместничьего) суда с посадничьим, что отражено в новгородско-княжеских докончаниях и в Новгородской судной грамоте (ст. 2). Однако по Новгородской судной грамоте заседание высшей судебной коллегии — по боярину и житьему (житьи люди — землевладельцы с небольшим капиталом, не занимавшие высших должностей. — Примеч. ред.) с каждого конца — проходило «во владычне комнате» без участия как наместника, так и посадника, что указывает на большую роль боярства в управлении республикой[7].
Суд тысяцкого ведал вопросами торговыми, гостиными, а также связанными с взиманием торговых пошлин.
До 1385 года между владычьим и митрополичьим судами также осуществлялся раздел юрисдикции, но отказ митрополиту в суде привел к уничтожению раздела, и вся юрисдикция сосредоточилась в руках владыки[8].
В.Л. Янин, анализируя две свинцовые буллы (свинцовые вислые печати. — Примеч. ред.) XIII—XIV вв., пришел к выводу о принадлежности их княжеским тиунам и выдвинул предположение о существовании в Новгороде еще одного суда — тиунского, который должен был противостоять суду тысяцкого и защищать интересы князя в очень важной для него области. После реформы 1385 года тиунский суд был преобразован: если ранее здесь утверждался приоритет республиканского тиуна, то теперь, с появлением великокняжеского тиуна, на что указывает его печать, судебная пошлина шла княжеской администрации[9]. Таким образом, на протяжении всего существования Новгородской республики действовала сложная система судов, которая постоянно изменялась.
Исключительное значение имели исследования в 1997—2000 гг. усадьбы «Е» Троицкого раскопа. В слоях второй и третей четвертей XII века там было обнаружено свыше сотни берестяных документов, большинство которых имело отношение к разного рода судебным конфликтам. Характер застройки этой усадьбы и особенности ее инвентаря сделали возможным ее общественное  назначение. В указанное время она служила местопребыванием смесного суда князя и посадника. Найденные здесь грамоты   содержат имена главных функционеров этого суда — посадника Якуна Мирославича (Якши) и представителя князя —бирича[10] Петра Михалковича (Петрока). Начиная с 1126 года эта усадьба была оборудована специальным  крытым помостом, на котором в любое время года и в любую погоду могли собираться тяжущиеся стороны и судьи.
Сопоставление обнаруженных здесь материалов с показаниями сфрагистических памятников позволило  датировать важнейшую судебную реформу Новгорода именно 1126 годом, когда в смесном суде при номинальном приоритете князя окончательное решение дела могло приниматься лишь с санкции посадника[11].
Ряд грамот повествуют о частных судебных конфликтах, которые свидетельствуют о высоком уровне развития правовой традиции. Институт поручительства и заклада известен только по Псковской судной грамоте (вторая половина XV века).
Так, согласно ст. 30 Псковской судной грамоты разрешалось давать в долг деньги (серебро) без заклада и без специально оформленной кабалы на сумму не более рубля. В случае предъявления иска в денежной ссуде свыше рубля на основании простой доски (расписки о долговых обязательствах), не обеспеченной закладом, суд отказывал истцу в удовлетворении его претензии, а ответчик (не признавший долга) выигрывал дело [12]. Упоминание о таких случаях находим в ряде берестяных грамот. Прежде всего это берестяная грамота № 531 (усадьба «Б» Троицкого раскопа). Текст грамоты показывает, что в разрешении бытовых споров могли применяться как нормы общерусского характера, например, норма Русской Правды о взимании штрафа при неуплате долга, так и нормы, сформировавшиеся в недрах самого республиканского строя, например, институт поручительства и залога.
Со временем в Новгороде судебная система расширялась. В XV веке действовали уже суд князя, посадника, тысяцкого, владычий суд. Некоторыми судебными правами обладали корпорации уличан. Население боярских и монастырских владений подлежало вотчинному суду, регулируемому иммунитетными грамотами. Сложная судебная система возникла в результате напряженных политических отношений между княжеской властью и боярскими группировками, Новгородским государством и церковью, боярами и городским ремесленным населением. Политическая борьба находила отражение в деятельности различных судов, в разбираемых ими конфликтах, в выносимых приговорах.
От Новгородской судной грамоты, составленной в 1440 году и дополненной в 1471 году, сохранился фрагмент из 42 статей. На основании этого источника мы имеем представление об определениях и постановлениях суда, об истце, ответчике и их представителях, о свидетелях, о порядке ведения суда, судебных сроках и судебных пошлинах. В Новгороде каждый судья имел своего тиуна (слугу), который занимался предварительным рассмотрением дела: собирал и сличал показания свидетелей, рассматривал грамоты и разные доказательства по делу и заносил дело в особую грамоту — «судный список».  Затем тиун вызывал ответчиков в суд. В назначенный срок истец и ответчик являлись к тиуну в сопровождении своих приставов, или так называемых судных мужей, которые должны были заседать на суде по их делу. При этом как ответчик, так и истец или их поверенные должны были целовать крест: истец — на том, что он ищет правого дела, а ответчик — на том, что будет судиться и показывать правильно; пристав и тиун должны были также целовать крест на том, что они будут судить вправду. Если ответчик или истец и их поверенные отказывались целовать крест, они признавались виновными и проигрывали дело.
После рассмотрения дела тиун приносил его к своему судье (посаднику, тысяцкому, владычному наместнику или докладчикам).
По новгородскому закону суд оканчивал тот же судья, которому дело было представлено на доклад; каждый судья по окончании дела должен был приказать своему дьяку записать решение, а рассказчики или судьи от стороны должны были к этому списку дела приложить свои печати. Другой судья мог рассматривать то же самое дело в случае, если предшествующий судья «выдал» тяжущимся сторонам срок, т. е. перенес рассмотрение дела, подтвердив это срочной записью, скрепленной его печатью. Если кто из тяжущихся был недоволен медлительностью суда и если виной этой медлительности был сам судья, тяжущиеся имели полное право просить у Новгорода приставов и судья должен был решать дело уже при этих приставах.
Интересно проследить механизм осуществления правосудия в Новгороде, непосредственными участниками которого являлись судебные исполнители. Наиболее полную картину судопроизводства можно воспроизвести благодаря тщательному анализу и сопоставлению текстов берестяных грамот и других письменных источников, прежде всего Русской Правды, Новгородской и Псковской судных грамот, а также уставных грамот новгородских князей. Упоминаемые в документах на бересте, датируемых XII — XV вв., названия должностных лиц — «ябедник», «детский», «бирич», «дворяно», «приставе», «праведыцик», «сотский» — свидетельствуют о различных их функциях в области судопроизводства.
За последнее время благодаря новым археологическим находкам объем информации о судоустройстве и судопроизводстве Новгорода увеличился. Деревянные цилиндры, датируемые концом Х—началом ХI века (использовались как бирки, служившие одновременно замками к мешкам с собранными ценностями) принадлежали мечникам и емцам — административным лицам князя, причастным к княжескому суду[13].
Эти названия (мечники и емцы) встречаются только в Русской Правде (Краткая редакция, статьи 33, 41; Пространная редакция, статьи 1, 86)[14]; в берестяных грамотах они не упоминаются, в связи с чем можно сделать вывод, что эти должностные лица в Новгороде существовали только в период датировки деревянных цилиндров.
Следующими (в хронологическом порядке) упоминаются детские. О них говорится в грамотах № 222, 295, 615, 718; № 8 (Старая Русса). Самая ранняя из них,  № 222, датируется концом XII — первой четвертью XIII века (Неревский раскоп). Это — письмо к посаднику Гюргию Иванковичу. «От Матея ко Гюргию. Теперь я пришел. Вот из-за чего я не шел: встречу тебя... Если же в самом деле они запираются (не признаются. — Н.Б.), то я даю княжескому детскому гривну серебра и еду с ним, потому они поставили меня [своим запирательством] в положение вора. Если колбяги не бежали, в твоих руках распределение долей, деньги по людям (деньги, которые различные люди должны. —Н.Б.) — нет тут тебе убытка не единой векши»[15].
В данной грамоте упоминается княжеский детский, которому некий Матей платит гривну серебром для того, чтобы тот поехал с ним в качестве защитника и оправдал Матея, так как его обвинили в каком-то хищении, связанном, по-видимому, со взиманием податей с колбягов. (Колбяги — этническая группа скандинавского происхождения, известная по Русской Правде, где колбяги упоминаются всегда одновременно с варягами.)
Берестяная грамота № 718 (XIII век, Михаилоархангельский раскоп) содержит подробную запись погородья, взи-маемого с Городца Бежецкого[16].
В грамоте № 615 (40—80-е годы XIII ве-ка, Троицкий раскоп) содержится следующий текст: «Поклон от Ляха Фларю. Если ты получил с Русилы десять гривен, с Микулой пошли [их] сюда. Если же не получил, то получи, прошу тебя, причем взявши детского»[17]. Из текста ясно, что функции детского определяются его обязательным присутствием при взыскании долга. За это ему необходимо было дополнительно заплатить.
В грамоте № 295 (20—30-е годы XIII века, Неревский раскоп) описывается как раз такой случай, когда человек, у которого был давний долг, заключает новый договор займа, скрепляя его при помощи долгового документа. Ему при этом выставляется условие: рассчитаться со старым долгом; в противном случае будет прислан детский, которому нужно будет дополнительно заплатить. «Поставив знак свой и расщипивши с вами жребей (деревянная палочка с зарубками. — Н.Б.)... вам придется с тем мужем расчитаться заново также и по поводу пятидесяти гривен старыми кунами. В противном случаи я посылаю детского и такая-то сумма будет погона»[18].
Таким образом, берестяные грамоты свидетельствуют, что в XII—XIII вв. детские в Новгороде выполняли функции сборщиков долгов; именно с их помощью заимодавец мог востребовать обратно свои деньги либо товар, даваемый в долг. Можно также говорить, что княжеские детские уполномочены были участвовать в делах, связанных с ложным обвинением высокопоставленных лиц, вероятно, в качестве защитников.
Нормами Русской Правды (ст. 108 Пространной редакции) оговаривается участие детских в разборе спорных дел, касающихся раздела наследства между княжими мужами, за конкретную плату — гривну кун. (Гривна кун соответствовала определенному количеству платежных единиц (монет). — Примеч. ред.) Статья 86 Пространной редакции устанавливает размеры судебных пошлин при применении испытания железом в судебном процессе, и детский, вероятно, проводил это испытание[19].
Наряду с детскими в XII веке в Новгороде были распространены ябедники.
О них мы узнаем из грамот № 235, 421; № 12 (Старая Русса).
В грамоте № 421 «От Братяты к Нежилу» (20—30-е годы XII века, Ильинский раскоп) отец (Братята) сообщает сыну (Нежилу), что заплатил за него штраф 20 гривен, поэтому Нежил теперь свободен и должен быстрее возвращаться домой, чтобы вернуть деньги отцу, иначе тот взыщет свои деньги с помощью судебного исполнителя — ябедника[20].
В грамоте № 235 (60—70-е годы XII века, Неревский раскоп) сообщается, что Жадко послал двух ябедников и они ограбили автора письма за «братний долг», т. е. конфисковали часть его имущества в счет долга брата[21].
Грамота № 12 (Старая Русса) посвящена сбору прошлогодних и нынешних податей, контролю над разверсткой податей. Автор послания требует извещения об отказах об уплате податей, с тем чтобы он мог принять действенные меры с помощью судебных властей в лице ябедников[22].
Анализируя тексты берестяных грамот, можно предположить, что судебным исполнителям — ябедникам люди, обвиняемые в каком-либо преступлении, ничего не платили. Возможно, что все расходы брали на себя те, кто нанимал ябедников прежде всего для взыскания долгов.
В грамотах XII—XIII вв. судебный исполнитель назван также «дворяно».  Так, грамота № 531 «От Анны поклон к Климяте» (XII—XIII вв., Троицкий раскоп) — это письмо Анны к своему брату, в котором говорится об обвинении и оскорблении Анны и ее семьи в незаконном использовании денег Коснятина. Оказывается, что дочь Анны давала деньги в рост, соблюдая все тогда существующие правила, но она распоряжалась  деньгами не своими, а Коснятина, причем делала это в отсутствие мужа, которому деньги для отдачи в рост были поручены Коснятином. Коснятин заподозрил, что доход с его денег получается бесконтрольно зятем и всей семьей Анны. Сама Анна поручителем за зятя не была и нанесенное ей оскорбление считает без-
основательным. Коснятин же позвал Анну в суд в погост, где  сообщил, что намерен прислать к ней «четырех дворян по гривне кун». Количество судебных исполнителей соответствует числу обвиняемых  (Анна, ее дочь, муж и зять Анны)[23]. Само понятие «дворить», видимо, означает исполнять обязанности дворян — судебно-полицейских агентов (в таком смысле этот термин употребляется в новгородско-княжеских докончаниях в Двинской уставной грамоте)[24]. Из текста грамоты ясно, что в обязанности дворян входило взимание штрафа за совершенное преступление. Однако надо думать, что размер штрафа был не четыре гривны кун; названная цифра — только плата, которая шла в суд.
Так, ст. 33 Новгородской судной грамоты говорит: «А кто утяжет в татьбе с поличным, или в разбое, или в грабеже, или в поголовщине, или в холопстве, или от полевой грамоте, ино взять судьям от судной грамоты четыре гривны, а безсудной две гривны»[25].
Статья 66 Псковской судной грамоты устанавливает порядок изъятия дворянином имущества во время исполнения своих служебных обязанностей, а также оговаривает, что он должен «взять езды на том, кто его не утяжет», т. е. «езд» оплачивает тот, кто проиграл процесс[26].
В грамоте № 385 (XIV век), адресованной посаднику Онцифору Лукиничу, содержится просьба о посылке особой повестки (позовницы) его противнику с предписанием явиться в суд[27]. Из Новгородской судной грамоты известно, что у посадника был свой суд, куда тяжущийся мог обратиться, позвав через специальных приставов противную сторону. По-видимому, автор письма также ходатайствует о выдаче приставу позовницы для того, с кем у истца возникла тяжба.
О вызове в суд повествует и грамота № 289 (10—30-е годы XIV века). В ней говорится о судебном приставе — дворянине, который обязан был доставлять для судебного разбирательства тех, к кому предъявлялись иски, и назначать ответчикам определенные законом сроки явки.
В грамоте № 19 один адресат напоминает другому, что наступает срок разбора дела по обвинению его отца. Он также сообщает, что за делом и за соблюдением судебных сроков наблюдает пристав Филист. По Новгородской судной грамоте срок явки в суд назначался с учетом времени, необходимого для сбора соответствующих доказательств.
Грамоты XIV века называют уже других лиц судебной администрации. Грамота № 578 (60—70-е годы XIV века, Нутный раскоп) представляет собой письмо Онцифора к своей бабушке Маремьяне, в котором он распоряжается дать полтину биричу за какую-то грамоту, которую необходимо отдать некому Онтану. Определить, какого рода грамота, сложно, но очевидно одно: Онцифор платит биричу — судебному исполнителю — за то, что тот составил официальный юридический документ, адресованный Онтану от Онцифора[28].
Берестяная грамота № 471 (конец 1400-х—1410-е годы, Михайловский раскоп) говорит, что еще одной из функций бирича была рассылка повесток в суд —бириц: «У Онкифа 6 коробей ржи и коробья пшеницы 6 лет. А в повестке, [посланной] от бирича, [значатся] белы. Бил мне [челом об этом] Труфан»[29]. Первоначально грамота была понята как памятная записка по делу об обращении свободного человека за долги в обельные холопы[30]. Однако дальнейшее прочтение грамоты выявило иной ее смысл.
В.Ф. Андреев полагает, что слово «бъль» означает не полное закабаление, а мелкую денежную единицу — белу. Такую сумму заплатил истец биричу за вручение повестки в суд ответчику, которая вошла потом в общую сумму иска[31].
Итак, круг выполняемых биричем судебных функций  весьма широк, определяется постановлениями суда и связан с неуплатой долгов и делами по наследству. Но теперь всякое решение суда оформляется письменно, рукой бирича пишутся грамоты и бирицы. В ст. 23 Новгородской судной грамоты определяется порядок вызова свидетеля в суд и оплаты действий различных судебных должностных лиц, в том числе и бирича. Так, за привод в суд, вызов свидетелей и сторон, объявление решений суда платили на сто верст четыре гривны.
Известно также, что биричу поручалось объявлять народу распоряжение властей, он совершал наказания железом, взимал денежные штрафы. Сопоставляя судебные функции детских, ябедников, дворян и биричей, а также особенности дел, в которых они принимали участие, можно заключить, что эти должностные лица принадлежали одному суду, в частности княжескому. Сами же судебные исполнители были представителями княжеской администрации, совмещая административные и судебные функции, но к началу XV века эти функции все больше разграничивались.
Берестяные грамоты по долговым обязательствам раскрывают целостную картину системы займов, а также механизм санкций за невыплату долгов.
Грамота № 725 (конец XII—10-е годы XIII века) повествует о человеке, заключенном в кандалы и просящем некого Климяту (по мнению А.А. Зализняка,  домовладельца, человека со значительным общественным весом, способного оказать помощь в юридических конфликтах и имеющего доступ к архиепископу) помочь в освобождении.
Особый интерес представляет просьба передать архиепископу информацию об обиде и о том, что этот человек незаконно лишен свободы, поскольку долг у него отсутствует[32].
Таким образом, можно предположить, что заключение в кандалы произошло по решению суда, который обвинил этого человека в неуплате долга. Фраза, повествующая о телесном повреждении, нанесенном арестанту, вызывает вопрос: кто его нанес? Был ли это кредитор, давший в долг деньги, либо это было телесное наказание по решению суда. По нормам Русской Правды не предусматривалось телесных наказаний, нет упоминания и о заковывании в железо.
Кроме тюремного заключения действовали и другие меры принуждения к выплате долга. Прежде всего это экономические механизмы, определяющие повышенные проценты за просроченные выплаты по займам. В грамоте № 915 (вероятно, третья четверть XI века, Троицкий раскоп) речь идет о том, что Коснятин взял в Киеве в долг гривну серебром
и должен ее отдать; в противном случае ему нужно будет отдать в полтора раза больше[33].
Таким образом, берестяные грамоты и археологический материал представляются перспективными источниками в разработке проблем, связанных с изучением участия чиновников княжеской администрации в исполнении решений княжеского суда, а также судебных исполнителей других судов в Новгороде периода его независимости.
 
Библиография
1 Арциховский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1962—1976 гг. — М., 1978.
2 Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода // Языки славянских культур. — М., 2008.
3 Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. 2-е изд., перераб. с учетом материала находок 1995—2003 гг. — М., 2004.
4  Черепнин Л.В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. — М., 1963.
5 Гиппиус А.А. К прагматике и коммуникативной организации берестяных грамот // Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1997—2000 гг. — М., 2004. С. 228—229.
6  См.: Янин В.Л. К вопросу о роли княжеского аппарата в Новгороде на рубеже XIII—XIV вв. // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. V. — Л., 1972. С. 118.
7  Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота. Текст. Комментарий. Исследование. — Псков, 1997. С. 59.
8  См.: Янин В.Л. К вопросу о роли княжеского аппарата в Новгороде на рубеже XIII—XIV вв.  С. 118.
9 Янин В.Л. К вопросу о роли княжеского аппарата в Новгороде на рубеже XIII—XIV вв.  С. 119.
10 Бирич — глашатай, объявлявший на площадях волю князя, помощник князя по судебным и дипломатическим делам. См.: Большой академический словарь. URL: http://dic.academic.ru/contents.nsf/enc3p/
11 Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. С. 48—50.
12 См.: Памятники русского права. Вып. II / Отв. ред. В.Ю. Софронов. — М., 1953. С. 290.
13 См.: Янин В.Л. Археологический комментарий к Русской Правде // Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. — М., 1982. С. 144.
14 Российское законодательство Х—ХХ вв. (далее — РЗ). Т. I. С. 47, 49, 64, 70.
15 Зализняк А.А. Указ. соч. С. 442.
16 См.: Зализняк А.А. Указ. соч. С. 468—469.
17 Там же. С. 498—499.
18 Там же. С. 473—474.
19 РЗ. Т. I. С. 70.
20 Зализняк А.А. Указ. соч. С. 293.
21 Там же. С. 374—375.
22 Там же. С. 334.
23 См.: Зализняк А.А. Указ. соч. С. 416—420.
24 РЗ. Т. II. С. 182; Алексеев Ю.Г. Указ. раб. С. 69.
25 РЗ. Т. I. С. 307.
26 Там же. С. 338.
27 Зализняк А.А. Указ. соч.  С. 554.
28 Там же. С. 570—571.
29 Зализняк А.А. Указ. соч. С. 663—664.
30 Арциховский А.В., Янин В.Л. Указ. раб. С. 66—68.
31  Андреев В.Ф. Новое прочтение новгородской берестяной грамоты № 471 (начало XV в.) / / История и археология новгородской земли: тезисы научно-практической конференции. — Н., 1987. С. 48.
32  Зализняк А.А. Указ. соч.  С. 415.
33  Там же. С. 243.