Источники и содержание принципа языка уголовного судопроизводства

О.Ю. КУЗНЕЦОВ,

кандидат исторических наук, доцент Международного юридического института при Министерстве юстиции Российской Федерации

Принцип языка уголовного судопроизводства, представляя собой совокупность наиболее общих, основополагающих норм Уголовно-процессуального кодекса РФ, одновременно является самостоятельным институтом соответствующей отрасли процессуального права. Регламентируя группу однотипных по своему содержанию правоотношений, он имеет в своей основе некие общеправовые нормы, действие которых интерполируется на сферу соответствующего регулирования. Следовательно, акты, содержащие данные нормы, будут являться для рассматриваемого принципа источниками, а их суммарное отображение в юридических конструкциях — содержанием. Можно говорить о том, что нормативное содержание источников и содержание принципа языка уголовного судопроизводства представляют неразрывное единство, которое влияет на правила применения норм данного принципа в практике правоохранительной деятельности. Поэтому представляется важным изучить влияние норм источников на содержание данного принципа как юридической основы составной части следственной и судебной деятельности.

По сравнению с советским периодом в настоящее время круг источников принципа языка судопроизводства существенно расширился, на что, к сожалению, не обратили внимания правоведы последнего десятилетия[1]. Установление верховенства и прямого действия норм Конституции РФ, включение в правовую систему России норм международного права, появление новых источников права в виде федеральных конституционных законов — все это существенно изменило организационно-нормативные начала рассматриваемого принципа, не только в несколько раз увеличив их число, но и в значительной степени откорректировав соотношение и юридическую силу содержащихся в них норм права.

Важнейшим источником принципа языка уголовного судопроизводства является непосредственно сам УПК РФ. Он представляет собой законодательный акт, специально предназначенный для урегулирования порядка уголовного судопроизводства, поэтому в данной сфере обладает приоритетом по отношению к другим федеральным законам и тем более иным нормативным правовым актам (см. Постановление Конституционного суда РФ от 27.03.1996 № 8-П). Такое понимание юридической природы УПК РФ объясняется, на наш взгляд, тем, что правовая система России разделена на сферы материального и процессуального права, каждая из которых имеет особенности в вопросах применения своих законоположений, восходящих по происхождению и содержанию к Конституции РФ.

Содержание принципа языка уголовного судопроизводства определено в ст. 18 УПК РФ. Данный принцип представляет собой триединую систему юридических императивов, определяющих порядок организации и обеспечения процессуальных действий с точки зрения их лингвистического сопровождения и документационного закрепления, а также предписывающих действия, реализующие права и полномочия участников процесса. Основные компоненты этой системы следующие:

· законодательная фиксация языка судопроизводства, в качестве которого может использоваться только русский язык — государственный язык Российской Федерации или государственный язык республики в составе России (с соответствующими ограничениями: только в пределах этой республики и только в федеральных судах общей юрисдикции или у мировых судей); при этом использование каких-либо иных региональных языков или диалектов не допускается;

· право участника уголовного процесса, не владеющего языком судопроизводства, использовать во всех процессуальных действиях свой родной язык или иной язык, которым он свободно владеет, а также пользоваться услугами переводчика без каких-либо ограничений или противодействия со стороны должностных лиц, осуществляющих дознание, следствие и правосудие;

· обязанность должностных лиц, осуществляющих следственное и судебное производство по делу, разъяснять участнику процесса, не владеющему языком судопроизводства, весь объем его процессуальных прав и гарантий, проистекающих из его особого статуса, обеспечивать их реализацию при проведении процессуальных действий, а также обязанность вручать такому участнику процесса все подлежащие этому действию следственные и судебные документы в переводе на его родной язык или язык, которым он свободно владеет.

Приоритет законоположений УПК РФ над нормами федеральных законов, регламентирующих уголовно-процессуальные правоотношения, не исключает верховенства положений Конституции РФ в данной сфере правового регулирования. Обладая высшей юридической силой и прямым действием на всей территории России, конституционные нормы непосредственно воздействуют на всю совокупность указанных отношений, определяя их характер и содержание. Это означает обязанность всех должностных лиц правоохранительных органов применять их непосредственно во всех случаях, и даже тогда, когда соответствующие этим нормам правила прописаны в УПК РФ. Такая обязанность подтверждена в постановлениях Пленума Верховного суда РФ от 24.12.1993 № 13 «О некоторых вопросах, связанных с применением статей 23 и 25 Конституции Российской Федерации» и от 31.10.1995 № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия». Конституция РФ создает юридическую базу соблюдения и обеспечения одного из общепризнанных естественных прав человека — права на национально-языковую самобытность и этнолингвистическую самоидентификацию, реализовывать и защищать которое в уголовном процессе призван принцип языка судопроизводства (так, в п. 9 Постановления Пленума ВС РФ от 31.10.1995 № 8 указано, что в силу ч. 2 ст. 26 Конституции РФ суд по ходатайству участвующих в деле лиц обязан обеспечить им право делать заявления, давать объяснения и показания, заявлять ходатайства и выступать в суде на родном языке). Таким образом, именно конституционная природа существования принципа языка уголовного судопроизводства позволяет ему определять и формировать императивное содержание правоотношений в сфере уголовного процесса.

Важная отличительная черта принципа языка уголовного судопроизводства заключается в том, что этот принцип, имея конституционную природу происхождения и содержания и представляя собой, по сути, результат переноса норм конституционного (государственного) права России в процессуальную сферу, сам выступает в качестве источника целого ряда норм УПК РФ. Например, обязанность должностных лиц правоохранительных органов разъяснять и обеспечивать возможность участникам процесса, не владеющим языком, на котором осуществляется производство по делу, пользоваться своим родным языком вызывает необходимость при проведении допроса выяснить, на каком языке субъект процессуальных правоотношений желает давать показания. Вместе с тем право участника процесса, не владеющего в полной мере языком судопроизводства, бесплатно пользоваться помощью переводчика, предопределяет назначение последнего к участию в разбирательстве по делу, обеспечение возможности его отвода, а при отсутствии оснований для такового — его участия в следственных и судебных действиях. Участие переводчика в следственных и судебных действиях предусматривает разъяснение ему прав и обязанностей в соответствии с частями 3—5 ст. 59 и ст. 161 УПК РФ, а также ответственности, предусмотренной статьями 307 и 310 УК РФ. Кроме того, для использования услуг переводчика необходимо документально закрепить результаты его деятельности. Результатом действия нормы ч. 3 ст. 18 УПК РФ об обязательности вручения процессуальных документов в переводе на родной язык субъекта процесса, если тот изъявил желание общаться на нем в рамках производства по делу с его участием, является, на наш взгляд, требование ч. 6 ст. 220 УПК РФ о переводе текста обвинительного заключения, а также текста приговора в соответствии с ч. 2 ст. 310 УПК РФ. Таким образом, базисный характер норм принципа языка уголовного судопроизводства позволяет говорить о том, что именно эти нормы в своей совокупности в структуре уголовно-процессуального закона наделены императивным содержанием, тогда как все проистекающие из их содержания прочие нормы обладают лишь диспозитивностью, т. е. применяются исключительно вследствие действия принципа языка уголовного судопроизводства и только если это требуется по обстоятельствам конкретного уголовного дела.

Еще одна существенная особенность принципа языка уголовного судопроизводства (в сравнении с аналогичными принципами иных российских отраслевых процессуальных законов) состоит в том, что его действие направлено исключительно на индивидуальных (персонифицированных) участников разбирательства по делу, а не на стороны процесса, как, например, в гражданском судопроизводстве. На наш взгляд, это объясняется тем, что незнание языка, на котором осуществляется производство по делу, может быть присуще исключительно субъектам правоотношений, т. е. лицам, для которых оно является имманентной чертой личности, а не процессуального статуса, и поэтому подлежит преодолению в объеме задач, стоящих перед уголовным судопроизводством, с использованием практических механизмов, определенных непосредственно законом. Следовательно, появление у участника уголовного процесса дополнительных процессуальных гарантий, обеспечивающих его право пользоваться своим родным языком во всех процедурах правосудия, является следствием воздействия на сферу применения уголовно-процессуального закона отдельных норм гуманитарного права, имеющих конституционную природу. Вместе с тем право пользоваться своим родным языком предоставляется не всем без исключения участникам уголовного судопроизводства: существуют изъятия для целого ряда субъектов, которые обязаны в силу своего процессуального или профессионального статуса владеть официальным языком разбирательства по делу (следователи, прокурорские и судебные работники и иные должностные лица органов дознания и предварительного следствия). Таким образом, действие принципа языка уголовного судопроизводства распространяется на тех участников процесса, независимо от их статуса в рамках разбирательства по конкретному делу, которые профессионально не вовлечены в его процедуры как должностные лица органов охраны правопорядка.

Указанные выше нормы российского уголовно-процессуального законодательства, определяющие содержание принципа языка уголовного судопроизводства, полностью соответствуют нормам международного права, которые в силу ч. 4 ст. 15 Конституции РФ в случае ратификации Россией в форме международного договора становятся составной частью правовой системы России и обладают прямым действием на ее территории и приоритетом по отношению к национальным юридическим нормам. Международные правовые нормы оформляются в виде международного договора, под которым согласно Венской конвенции о праве международных договоров (1969) и Венской конвенции о праве договоров между государствами и международными организациями или между международными организациями (1986) подразумевается регулируемое международным правом соглашение, заключенное государствами или иными субъектами международного права в письменной форме, независимо от того, где содержится такое соглашение (в одном, двух или нескольких связанных между собой документах), а также независимо от его (их) конкретного наименования[2]. В соответствии с п. «а» ст. 2 Федерального закона от 15.07.1995

№ 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» под международным договором Российской Федерации понимается международное соглашение, заключенное Россией с иностранным государством (или государствами) либо с международной организацией в письменной форме и регулируемое международным правом, независимо от того, содержится такое соглашение в одном документе или в нескольких связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования (конвенция, соглашение и т. п.). Этот закон предусматривает три вида международно-правовых актов:

1) международные договоры, заключаемые от имени Российской Федерации; 2) межправительственные соглашения, заключаемые от имени Правительства РФ; 3) межведомственные договоры, заключаемые от имени федеральных органов исполнительной власти. Международные договоры становятся частью правовой системы России с момента их ратификации в форме федерального закона или с даты официального присоединения, межправительственные соглашения и межведомственные договоры — с момента подписания или даты вступления в силу, определенной в тексте соглашения. Международные договоры России, принятые в форме федерального закона, имеют большую юридическую силу, чем национальные законодательные акты, а межправительственные соглашения и межведомственные договоры, принятые в иной форме, обладают правовым приоритетом по отношению к нормативно-распорядительным актам Российской Федерации (п. 8 Постановления Пленума ВС РФ от 10.10.2003 № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепринятых норм международного права и международных договоров Российской Федерации»).

В международном гуманитарном праве отдельные аспекты принципа языка судопроизводства применительно к уголовному процессу получили свое закрепление в Международном пакте о гражданских и политических правах (International Covenant on Civil and Political Rights), принятом резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН от 16 декабря 1966 г., в Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Совета Европы  (Framework Convention for the Protection of National Minorities) от 1 февраля 1995 г., а также в Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms), принятой Советом Европы на Римском конгрессе 4 ноября 1950 г. (с посл. изменениями и дополнениями на 1 января 1990 г., внесенными на основании факультативных протоколов № 2, 3, 5, 8, 11). Кроме того, они нашли свое отображение в Своде принципов защиты всех лиц, подвергшихся задержанию или заключению в какой бы то ни было форме (Body of Principles for the Protection of All Persons under Any Form of Detention or Imprisonment), утвержденном резолюцией 43/173 (XLIV) Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1988 г., в Европейской хартии о региональных языках и языках меньшинств (European Charter for Regional or Minority Languages), принятой Советом Европы 5 марта 1992 г., и Программе действий Всемирной конференции против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости (Program of Actions of World Conference Against Racism, Racial Discrimination, Xenophobia and Related Intolerance), прошедшей под эгидой ООН в августе—сентябре 2001 года в г. Дурбан (Южная Африка). Среди источников права в этом вопросе следует назвать также Конвенцию СНГ о правах и основных свободах человека, принятую Советом глав государств СНГ 26 мая 1995 г., Конвенцию СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 19 мая 1994 г. и Рекомендацию Комитета министров Совета Европы от 14 мая 1981 г. № R (81) 7 относительно путей облегчения доступа к правосудию[3]. Однако все указанные акты международного права являются источниками отечественного уголовно-процессуального закона (и его принципа языка судопроизводства) лишь постольку, поскольку они в совокупности устанавливают и закрепляют минимальные стандарты прав человека в сфере уголовного правосудия и общеобязательные действия государства в лице уполномоченных органов по обеспечению этих стандартов, а поэтому национальное законодательство страны не требует корреляции своего содержания, если по объему закрепленных в нем гарантий оно превосходит содержание международных договоров[4].

Так, ч. 3 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах закрепляет право каждого обвиняемого быть в срочном порядке и подробно уведомленным на языке, который он понимает, о характере и основании предъявленного ему обвинения, а также пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке.

Эти нормы повторяются в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, которая также содержит положение о том, что каждому арестованному сообщаются незамедлительно на понятном ему языке причины его ареста и любое предъявленное ему обвинение.

В Своде принципов защиты всех лиц, подвергшихся задержанию или заключению в какой бы то ни было форме, определяется, что лицо, которое недостаточно хорошо понимает язык, используемый властями, ответственными за его арест, задержание или заключение, или не говорит на этом языке, имеет право на получение как можно скорее на языке, который он понимает, всеобъемлющей и подробной информации о причинах ареста или задержания, постановлении о применении к нему меры пресечения, предъявляемых обвинениях, а также о процессуальных правах и способах их реализации.

Аналогичные механизмы закреплены в Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств, которая гарантирует право любого лица, относящегося к национальному меньшинству, получать в кратчайший срок на языке, который оно понимает, информацию о причинах его ареста, характере и причинах любого выдвинутого против него обвинения, а также вести защиту на этом языке, получая для этого при необходимости бесплатную помощь переводчика.

На то же указывает Программа действий Всемирной конференции ООН против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости, которая обязывает государства обеспечить гуманное и справедливое обращение с мигрантами, независимо от их иммиграционного статуса, задерживаемыми государственными органами, и получение ими эффективной правовой защиты и в случае необходимости помощи компетентного устного переводчика, согласно соответствующим нормам международного права и стандартам в области прав человека, особенно во время допросов.

О безвозмездности для любого участника уголовного процесса услуг переводчика гласит Рекомендация № R (81) 7 Комитета министров Совета Европы: когда одна из сторон процесса не обладает достаточным знанием языка, на котором ведется судопроизводство, государство должно обратить особое внимание на проблему устного и письменного перевода и обеспечить, чтобы неимущие и малоимущие лица не находились в неблагоприятном положении с точки зрения доступа к суду или участия в судебном процессе в силу их неспособности понимать используемый в суде язык или говорить на нем.

Наиболее полно стандарты обеспечения прав представителей национальных и языковых меньшинств в случае возбуждения против них судебного разбирательства нашли свое воплощение в Европейской хартии о региональных языках и языках меньшинств Совета Европы, согласно которой государства, присоединившиеся к ней, обязуются «обеспечивать, чтобы суды по просьбе одной из сторон осуществляли судопроизводство на региональном языке и языке меньшинства; и/или гарантировать обвиняемому право пользоваться своим региональным языком или языком меньшинства; и/или обеспечивать, чтобы запросы и свидетельские показания, письменные или устные, не рассматривались как неприемлемые только потому, что они изложены на региональном языке или языке меньшинства; и/или составлять по просьбе документы, связанные с судопроизводством, на соответствующем региональном языке или языке меньшинства, если необходимо, с использованием переводчиков и переводов, не влекущих дополнительных расходов для соответствующих лиц».

Отдельные положения международного права нашли свое закрепление в нормах законодательства СНГ. В частности, Конвенция СНГ о правах и основных свободах человека указывает, что общепризнанным минимальным стандартом в области гуманитарного права является возможность обвиняемого в совершении преступления пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке. Однако при возникновении отношений между судами стран СНГ в силу ст. 17 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам процессуальные документы и дела, рассматриваемые совместно, подлежат переводу на русский язык. Но несмотря на то, что в рамках СНГ русский язык является языком межгосударственных отношений, вопросы языка уголовного судопроизводства в национальном законодательстве стран СНГ регламентируются в соответствии с нормами международного права.

Указанные выше нормы УПК РФ, международных договоров Российской Федерации и иных нормативных актов, входящих в правовую систему страны, позволяют говорить о параллельном возникновении и существовании совокупности факультативных гуманитарных прав субъектов процессуальных отношений, не владеющих языком судопроизводства, в сфере применения УПК РФ, и обязанностей должностных лиц правоохранительных органов, осуществляющих досудебное и судебное производство по уголовному делу, направленных на обеспечение этих прав. Следует акцентировать внимание на том, что эти субъективные права обладают корреспондирующим характером по отношению к взаимосвязанным с ними обязанностям, являясь, по сути, источником их возникновения или, как вариант, их реализации в практике применения отечественного уголовно-процессуального закона.

(Продолжение следует)

Библиография

1 См., например: Щерба С.П., Марков А.Я., Стеснова Т.И. Участие переводчика на предварительном следствии и дознании. — М., 1993; Кузьмина С.С. Национальный язык судопроизводства. Правовое положение переводчика в уголовном процессе: Конспект лекции. — СПб.: ИПК прокурорско-следственных работников Генеральной прокуратуры РФ, 1996. Следует отметить, что данные работы написаны до ратификации Российской Федерацией многих актов международного гуманитарного права.

2 См.: Талалаев А.Н. Право международных договоров: общие вопросы. — М., 1980. С. 66—68; Он же. Право международных договоров: действие и применение договоров. — М., 1985. С. 38—39.

3 Среди перечисленных международных правовых актов Российская Федерация не ратифицировала только Европейскую хартию о региональных языках и языках меньшинств, мотивировав отказ тем, что сможет контролировать ее исполнение со стороны иными странами, так как в Комитет экспертов — высший орган по контролю — могут входить только представители стран — участниц Европейского союза (см.: Азаров А.Я., Ройтер В., Хюфнер К. Защита прав человека: Международные и российские механизмы. — М., 2000. С. 165, 381—382).

4 См.: Волженкина В.М. Нормы международного права в российском уголовном процессе. — СПб., 2001. С. 76—77.