К вопросу о статусе международно-правового компонента в правовой системе России

УДК 340.11 

Страницы в журнале: 10-21

Л.В. Бутько,

доктор юридических наук, профессор кафедры государственного и международного права Кубанского государственного аграрного университета Россия, Краснодар lvbutko@mail.ru

Г.Д. Улетова,

доктор юридических наук, профессор кафедры правового обеспечения рыночной экономики Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации Россия, Москва uletova@mail.ru

Рассматривается вопрос о статусе международно-правового компонента в правовой системе России. Анализируются различные форматы признания национальными правовыми системами нормативов, выработанных в рамках международного сотрудничества, и предлагается авторская конструкция (теоретическая модель). Делается вывод о том, что доктринирование конструкции международно-правового компонента в правовой системе РФ должно осуществляться на основе вариативности, которая предопределена сложностью как самой этой системы, так и системы международного права, его предмета и источников.

Ключевые слова: международно-правовой компонент, правовая система, общепризнанные принципы и нормы международного права, правовая глобализация.

Введение. В современном стремительно меняющемся мире столь же стремительно происходит актуализация той или иной научной проблемы. Казалось бы, уже предложено немало заслуживающих внимания решений в оценках как современной правовой системы в целом, так и составляющих ее элементов, но ученые вновь и вновь возвращаются то к одному, то к другому ее аспекту, и тому имеются весомые причины. Определение международно-правового компонента в правовой системе России стимулирует развернувшаяся на страницах юридической печати дискуссия «о признании международного права в качестве глобализирующего фактора, то есть этапа правовой глобализации» [35, c. 236; 36], которая в границах общей концепции глобализации занимает самостоятельное место. Это тем более ощутимо, что тема глобализации как одного из вызовов современности сегодня «вышла на первый план общественного сознания, стала центральной» [44, c. 8] на фоне двух практически взаимоисключающих течений глобалистов и антиглобалистов.

Форматы проникновения и признания в национальных правовых системах нормативов, выработанных в рамках международного сотрудничества, самые разнообразные. Это и общепризнанные принципы, и нормы международного права, и нормы международных договоров, и объединенный международно-правовой компонент в правовой системе, и применение формулы «мягкого права», и др. Статус выбранного формата по-разному определяется в разных странах при активизировавшихся попытках ученых выработать какие-то общие на этот счет стандарты или формулы. Так, В.В. Ершов предлагает выделять следующие «формы собственно международного и внутригосударственного права: основополагающие принципы международного права, международные договоры, обычаи международного права; основополагающие принципы национального права, национальные нормативные акты, нормативные правовые договоры и обычаи права»1  [7, с. 5—22; 8, c. 87].

Оставим открытым  вопрос о завершенности предложенной модели, лишь подчеркнем, что в современной российской правовой традиции обсуждение качества и состояния всех правовых явлений сориентировано на оценочные критерии, связанные с международным правом, тенденциями его развития и опытом использования другими странами, рекомендациями и требованиями мирового сообщества по применению международных правил, разработкой механизмов международно-правовой ответственности, необходимостью или целесообразностью ее применения [3; 14; 29; 32, c. 5—14; 33, c. 6—31; 40]. Таким образом, потребность доктринирования модели международно-правового компонента в правовой системе России совершенно очевидна.

Постановка проблемы. Положения ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации 1993 года (далее — Конституция РФ), в соответствии с которыми общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры РФ объявляются составной частью ее правовой системы, вызвали неоднозначные реакции и оценки представителей различных отраслей российской правовой науки. Главной причиной разночтений послужила предопределенная неизбежность смены парадигмы в понимании российского права и порождаемых на его основе всех правовых явлений [28, с. 14—31].

Введением указанной конституционной нормы инициированы процессы трансформации многих (если не всех) направлений юридической науки и практики. С одной стороны, весьма заметны авторитет и значимость нормы, содержащейся в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, которые подтверждались ее воспроизводством в других конституционных нормах или ссылками на нее, а также положительным реагированием на ее применение другими отраслями российского права. Наиболее ощутимым оказалось влияние этой нормы на правовое регулирование прав и свобод человека и гражданина1, понимание проблем государственного суверенитета, оценку механизма государственной власти, всех ее ветвей, эффективность и качество ее осуществления.

Но с другой стороны, наблюдается нарастание проблематичности как в научном обосновании достоинств и недостатков указанной нормы, так и в практической ее реализации. Доказательством тому может служить нерешенность и нерешаемость ряда судьбоносных вопросов правового регулирования современной российской действительности. Наглядным примером является ситуация с Федеральным законом «О нормативных правовых актах Российской Федерации», проект которого был принят Государственной Думой в первом чтении еще 11 ноября 1996 года, но до сих пор страна такого закона не имеет. Одна из причин задержки заключается в отсутствии единства мнений относительно системы нормативных правовых актов, в том числе и по вопросу о статусе международно-правового компонента в системе российского права.

Назовем наиболее масштабные и актуальные проблемы, порожденные содержанием ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Появилась необходимость пересмотра научных подходов к определению принципов российского права в контексте межгосударственной интеграции2 и включения в их иерархию тех, которые по меркам международно-правового сотрудничества считаются общепризнанными, но при этом критерии общепризнанности не установлены.

Подвергнута полной трансформации система российского права на фоне отсутствия до настоящего времени в российской доктрине единообразного понимания правовой системы Российского государства [6, c. 8—9; 26; 41, c. 7—17], одной из причин которого явилось, на наш взгляд, не совсем четкое (если не сказать некорректное) использование этого термина в ст. 15 Конституции РФ.

Предметом острых дискуссий в течение последних десятилетий по-прежнему остаются проблемы соотношения международного и национального права. Они столь многогранны (и потому понятно внимание к ним широкого круга ученых, в числе которых В.В. Ершов, Е.А. Ершова [10], Э.Л. Кузьмин [21], И.И. Лукашук [23], С.Ю. Марочкин, О.Н. Малиновский, Т.Н. Нешатаева, О.И. Тиунов, В.Л. Толстых [39], С.В. Черниченко, Е.Т. Усенко [43] и др.), что не представляется возможным считать «не столь актуальным вопрос об определении проблем соотношения международного и национального права», как это предлагает Е.С. Смирнова [35, с. 237].

Потребовала внимания научная трактовка положений ч. 4 ст. 15 Конституции РФ с позиций их места в структуре института основ конституционного строя, в статусе одной из основ или в качестве элемента данного института. Известно, что теоретическая конструкция института основ конституционного строя, оценки его сущности и значения вызывает множество разночтений в конституционно-правовой науке. С учетом этого решение задачи установления институционального положения ч. 4 ст. 15 Конституции РФ еще более усложняется в связи с необходимостью рассматривать данный вопрос в контексте международно-правового значения.

Перечень проблем, которые предстояло и еще предстоит решать в связи с появлением ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, включает также определение понятия общепризнанных принципов и норм международного права, установление их качественных признаков в соотношении с нормами различных отраслей внутригосударственного права России, обоснование возможности придания им статуса источников российского права. Оставляя этот перечень открытым, обратимся к более подробному объяснению некоторых из проблем.

Некоторые ключевые позиции в понимании правовой системы. Векторное положение, на наш взгляд, сохраняется за определением категории «правовая система» по причине неточного ее использования в тексте ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Напомним, что статус правовой категории этот термин получил именно с принятием Конституции РФ, что справедливо подчеркнул Ю.А. Тихомиров еще в конце XX столетия [41, с. 7—17]. С этого момента начинается концептуальное обновление, трансформация ее научного обоснования, имевшего к тому времени достаточно глубокие исторические корни.

Самый общий перечень мнений, сложившихся к текущему моменту, может быть представлен следующим обзором. Одни ученые отождествляют правовую систему с понятием права, другие — с системой правовых норм; третьи включают в ее содержание право как нормативное образование, правотворчество и правоприменение; четвертые считают, что этим понятием охватываются внутренние связи правовых явлений, их организация и структура; пятые рассматривают правовую систему как совокупность юридических норм, принципов и институтов, совокупность правовых учреждений, совокупность правовых идей и взглядов.

Ю.А. Тихомиров пишет, что понятие правовой системы впервые введено в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ применительно к соотношению норм внутреннего и международного права, поэтому «правовая система связана, прежде всего, со всеми правовыми нормами, а доктринальная трактовка позволяет охарактеризовать ее как взаимодействие правовых идей и принципов, правового массива и правоприменения» [41, с. 8]. Здесь, как видим, точно подмечены два направления исследования правовой системы: нормативно-правовое и доктринальное. В свою очередь эти направления могут быть аккумулированы в структуре элементов правовой системы, обеспечивая тем самым реализацию принципа системности при ее построении. Подтверждение указанным направлениям находим в высказываниях других ученых.

Помимо точек зрения ученых (М.И. Байтина, А.М. Васильева, В.П. Казимирчука, В.Н. Кудрявцева, В.Н. Синюкова), представленных в работах Ю.А. Тихомирова, В.В. Ершова, Е.А. Ершовой и др., заслуживает внимания взгляд на проблему и других авторов. Так, по мнению Г.Н. Манова, правовая система — весьма сложное собирательное, многоплановое явление, не совпадающее ни с системой права, ни с системой законодательства, а объединяющее эти и другие понятия и включающее в себя следующие взаимосвязанные элементы: правовые нормы, институты и принципы, юридические учреждения, правовое сознание, правовую культуру [27, с. 180].

Как собирательное понятие рассматривает правовую систему С.С. Алексеев. В правовую систему он включает взаимодействующие основные элементы, имеющие конститутивное значение: собственно право, правовую идеологию и юридическую практику, состоящую из правоприменительной и правотворческой деятельности, а в качестве результатов последней — и систему нормативных актов  [1, с. 86—91].

Наконец, В.В. Ершов и Е.А. Ершова, исследуя проблемы применения международного права российскими судами, основываясь на двух концепциях соотношения международного и внутригосударственного права — монизме и дуализме, сложившихся в доктрине международного права, сформулировали свое мнение об исследуемой проблеме. Им представляется спорным само понятие «правовая система Российской Федерации», содержащееся в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, включающее в себя в качестве составной части кроме национального права общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры Российской Федерации [10, с. 8]). С таким выводом, безусловно, можно согласиться, особенно в части «спорности» оцениваемой формулировки. И тем не менее полагаем уместным высказаться по поводу того, следует ли признавать понятием формулировку ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Мы в большей степени склонны расценивать ее в качестве принципа, введенного данной нормой в российскую правовую среду.

СТАТЬЯ БОЛЬШАЯ, ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ