Квалификация деяний при нарушении норм Уголовного кодекса Российской Федерации, Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях и должностных инструкций

УДК 343.214 

Страницы в журнале: 142-146

В.Н. ВИНОКУРОВ,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и криминологии Сибирского юридического института ФСКН России vinokursiblaw@mail.ru

На примере конкретных примеров из судебной практики рассматривается содержание уголовно-правовых запретов, а также вопросы квалификации деяний при их нарушении. Приводятся критерии отграничения преступлений от административных правонарушений и дисциплинарных проступков.

Ключевые слова: противоправность, вред, объект преступления, малозначительность, нарушение правил.

Qualification of Acts at Violation of Norms of Criminal Code of Russian Federation, Code of Russian Federation about the Administrative Offenses and Post Instructions

Vinokourov V.

The article discusses to specific examples of jurisprudence considered maintenance criminal prohibitions as well as the qualifications of conduct when they are violated. Criteria distinguishing crimes from petty offenses and of administrative offenses are offered.

Keywords: wrongfulness, harm, object of crime, minor, violation of rules.

Наличие запретов, нарушение которых может рассматриваться как преступление, административное правонарушение либо дисциплинарный проступок, порождает определенные сложности разграничения деяний, нарушающих нормативно закрепленные правила, не причиняющие материального вреда, когда правоприменитель стоит перед выбором — квалифицировать деяние как преступление, административное правонарушение или дисциплинарный проступок. В теории по этому поводу существуют различные предложения, заключающиеся в том, что приоритет должен отдаваться нормам уголовного либо административного права, которые предусматривают менее суровые меры[1].

В пользу последней позиции свидетельствует и решение Верховного Суда РФ, который в п. 8 Постановления Пленума от 12 марта 2002 года № 5 «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств» указал, что если допущенное лицом административное правонарушение (нарушение правил хранения или ношения оружия и боеприпасов, их продажа, несвоевременная регистрация и перерегистрация оружия и т. п.) содержит также признаки уголовно наказуемого деяния, то указанное лицо может быть привлечено лишь к административной ответственности. Тем самым, по мнению некоторых авторов, Верховный Суд РФ четко сформулировал правило о приоритете норм административного права перед нормами уголовного[2].

Постараемся определить критерии отграничения преступлений от административных правонарушений и дисциплинарных проступков. Это отграничение следует проводить по объекту преступления, который выражается в последствиях деяния.

В теории уголовного права традиционно выделяют основной, непосредственный и дополнительный объекты. Например, при анализе преступлений против безопасности движения выделяют основной объект — отношения по поводу безопасности движения и дополнительный — здоровье человека. По мнению В.К. Глистина, это искусственное деление объектов основывается на том, что объект преступления не рассматривается как определенная целостность. Объектом преступлений в сфере безопасности дорожного движения следует признавать не порядок движения и жизнь человека, а безопасность человека в сфере дорожного движения[3]. В то же время при квалификации деяний, нарушающих определенные правила, необходимо выделять формальную сторону запрета — нарушение правил и его материальную сторону, выражающуюся в создании угрозы причинения вреда как признака общественной опасности.

В связи с изложенным рассмотрим вопрос разграничения деяний, которые следует квалифицировать по ст. 222 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ), и деяний, которые следует рассматривать как административное правонарушение, предусмотренное ч. 2 ст. 20.8 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (далее — КоАП РФ), устанавливающей ответственность за нарушение правил хранения оружия и патронов. Для этого обратимся к практике применения ст. 222 УК РФ. Так, мастер-взрывник угольного разреза Попов в нарушение инструкции о порядке сдачи неизрасходованных взрывчатых веществ после работы принес домой 1980 г взрывчатого вещества аммонита и был обоснованно осужден по ст. 222 УК РФ[4]. Следовательно, лицо имело право хранить взрывчатые вещества только по месту своей работы, где созданы условия, исключающие возможность использования взрывчатых веществ другими людьми. Хранение взрывчатого вещества лицом по месту проживания создает опасность для общества.

В другом случае Е. первоначально был признан виновным в незаконном приобретении и хранении оружия (ст. 222 УК РФ). Однако впоследствии было установлено, что Е. взял на хранении ружье и патроны В., который, получив тяжелую травму позвоночника, высказывал мысль о самоубийстве, в связи с чем жена В. попросила Е. временно хранить ружье и патроны у себя. Поскольку действия Е. не представляли угрозу для общества и не создавали угрозу причинения вреда личности, обществу и государству, Верховный Суд прекратил дело в связи с отсутствием состава преступления на основании п. 2 ч. 1 ст. 5 УПК РСФСР (ст. 24 УПК РФ)[5]. Верховный Суд РФ посчитал, что в приведенном примере последствия, вытекающие из содержания ст. 222 УК РФ, — выход оружия из-под контроля владельца и создание угрозы для общества — не наступили. К сожалению, из имеющейся информации неясно, имел ли Е. право хранить оружие: у него была лицензия, им были созданы условия, препятствующие свободному доступу к оружию со стороны других лиц, либо таких условий он обеспечить не мог. В последнем случае его действия следует признать преступными, но суд, назначая наказание за совершение преступления, предусмотренного ст. 222 УК РФ, должен учитывать мотивы его поступка.

Формальную и материальную сторону нарушения уголовно-правового запрета следует выделять и при квалификации деяния, предусмотренного ч. 2 ст. 303 УК РФ. Результаты изучения судебной практики, полученные Н. Мирошниченко и Ю. Пудовочкиным, показывают, что суды неоднозначно оценивают последствия фальсификации доказательств. В одних случаях действия, предусмотренные ч. 2 ст. 303 УК РФ, признаются преступлением вне зависимости от цели фальсификации доказательств — привлечь к уголовной ответственности заведомо невиновное лицо или обвинить его в совершении более тяжкого преступления либо незаконно освободить от уголовной ответственности, в других случаях такие действия не признаются преступлением[6]. Так, С., допросив в рамках уголовного дела свидетелей, разлил на протоколы допроса кофе, испортив их, вследствие чего вынужден был перепечатывать их содержание на чистых бланках, а подписать их попросил участкового инспектора. Первоначально действия С. были квалифицированы по ч. 3 ст. 303 УК РФ, однако Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ в своем определении от 28 декабря 2010 года № 52-010-16 признала отсутствие в действиях С. состава преступления[7]. В данном случае формально в действиях С. имелись все признаки состава преступления, предусмотренного ст. 303 УК РФ, но преступлением такие действия не являются вследствие малозначительности деяния (ч. 2 ст. 14 УК РФ).

В другом случае М. была осуждена по ч. 2 ст. 303 УК РФ. В целях уклонения от дисциплинарной ответственности за нарушение процессуальных сроков предварительного следствия и уменьшения объема работы, связанной с вызовом потерпевшего и проведением с его участием следственных действий, М., не допрашивая потерпевшую К., сфальсифицировала протокол ее допроса, переписав в бланк сведения, указанные К. в объяснении, и расписалась за нее. Однако Судебная коллегия Верховного Cуда РФ указала, что в приговоре не были указаны мотивы и цели действий М., вследствие чего в ее действиях отсутствует состав преступления, предусмотренного ст. 303 УК РФ[8]. Следовательно, неустановление цели по использованию сфальсифицированного протокола послужило основанием для отмены приговора. Как указано в определении Верховного Суда РФ 2006 года № 66-005-133, общественная опасность фальсификации доказательств заключается в том, что невиновное лицо может быть привлечено к уголовной ответственности или человек, совершивший преступление, может быть незаконно освобожден от уголовной ответственности[9]. Представляется, что следует отличать доказательства, в качестве которых выступают показания свидетелей и потерпевших, и форму их фиксации — протоколы допроса. Составление протокола допроса за свидетеля, где зафиксированы события, которые реально происходили, не позволяет относить этот протокол к допустимым доказательствам, но в то же время такие действия следователя и дознавателя следует рассматривать только лишь как дисциплинарный проступок.

Для установления четкой границы между преступной и непреступной фальсификацией доказательств в теории обоснованно предложено дополнить диспозицию ч. 2 ст. 303 УК РФ указанием на цель преступного деяния по фальсификации доказательств по уголовному делу с целью их последующего использования, поскольку только так возможно посягнуть на интересы правосудия, подобно тому как не может быть посягательства на финансовую систему государства, состоящего лишь в подделке денег без цели их сбыта (ст. 186 УК РФ)[10].

Преступление может выражаться в нарушении должностных инструкций, приказов, повлекших нарушение прав и законных интересов граждан (статьи 201, 285 УК РФ). Если действия лица совершены в рамках закона (например, коммерческая организация путем снижения цен для выхода на новые рынки причинила вред конкурирующей организации вплоть до ее разорения) и при этом не были нарушены предусмотренные законом правила конкуренции, то действия руководителя нельзя признавать преступлением[11]. В теории предложено исключить из диспозиции ст. 285 УК РФ формулировку «вопреки интересам службы», поскольку заведомо незаконное управленческое решение, причиняющее вред интересам личности, общества и государства, уже противоречит задачам публичной власти и причиняет вред личности. Так, в случае если в результате приватизации часть акций оказывается у членов трудового коллектива и директор предприятия скупает акции у работников по установленной им цене, то в его действиях нет состава преступления, предусмотренного ст. 201 УК РФ, поскольку они не противоречат интересам организации[12].

Однако исключение из закона указания на совершение действий вопреки интересам службы приведет к тому, что, к примеру,  судебные приставы при сносе незаконно построенного дома, в случае если  собственники не знали, что застройщик не имел разрешения на строительство, должны быть признаны виновными в совершении преступлений, предусмотренных статьями 167 и 285 УК РФ, так как они причинили вред правам и законным интересам граждан, которые добросовестно приобрели жилье. Но учитывая, что приставы действуют не вопреки интересам службы, их действия нельзя признать преступлением. Таким образом, указание в законе на то, что виновный действует вопреки интересам службы, обоснованно ограничивает сферу действия уголовного закона.

Сложность представляет квалификация ситуаций выхода субъектов отношений за пределы своих полномочий, когда необходимо установить причинение организационного вреда. Так, дежурный по изолятору временного содержания Костоев в нарушение Правил внутреннего распорядка изоляторов временного содержания подозреваемых и обвиняемых органов внутренних дел, утвержденных приказом МВД России от 26 января 1996 года № 41 (в настоящее время отменен), незаконно вывел из камеры изолятора временного содержания (далее — ИВС) Саутиева, задержанного по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 330 и ч. 4 ст. 166 УК РФ, и отпустил его на ночь домой. Этим, по мнению суда, он существенно нарушил интересы государства, выразившиеся в подрыве авторитета и нормальной деятельности прокуратуры Республики Ингушетия по быстрому и полному раскрытию преступлений. Поэтому первоначально его действия были квалифицированы по ст. 286 УК РФ. Как указала Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, в приговоре не отмечено, какие существенные нарушения охраняемых законом интересов государства повлекли действия Костоева, по-

скольку уголовное дело в отношении Саутиева, обвиненного в совершении преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 330, ч. 4 ст. 166 УК РФ, было прекращено в связи с отсутствием состава преступления. Таким образом, по мнению Верховного суда РФ, действия Костоева не могли повлечь существенного нарушения охраняемых уголовным законом интересов государства, в его действиях отсутствует состав преступления, и он должен нести ответственность в порядке служебной подчиненности[13].

Представляется, что действия Костоева все же следует признавать преступными, поскольку в соответствии с п. 8.3 названных Правил внутреннего распорядка основаниями освобождения подозреваемых и обвиняемых из ИВС являются: судебное решение, постановление следователя, органа дознания, прокурора, постановление начальника ИВС или прокурора, осуществляющего надзор за исполнением законов в местах содержания под стражей, об освобождении подозреваемого или обвиняемого в связи с истечением установленного законом срока содержания под стражей. Соответственно, Костоев совершил действия, относящиеся к полномочиям другого лица.

Далее следует определиться с вопросом о последствиях действия Костоева, для чего необходимо ответить на вопрос о том, существенно ли он нарушил законные интересы государства. Согласно п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 30 марта 1990 года № 4 «О судебной практике по делам о злоупотреблении властью или служебным положением, превышении власти или служебных полномочий, халатности и должностном подлоге» (в настоящее время отменено) последствия превышения должностных полномочий характеризовались подрывом авторитета органов власти. Согласно п. 18 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 года № 19 «По делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» при оценке существенности вреда необходимо учитывать степень отрицательного влияния противоправного деяния на нормальную работу организаций. Поскольку осуществление уголовного преследования и правосудия — исключительно прерогатива государства, вред от действий Костоева выражается в отрицательном влиянии на работу организации. Так, по делу К., обвиненной в фальсификации доказательств, Верховный Суд РФ в своем определении от 17 августа 2005 года № 58-О05-30 указал, что поскольку деяния, связанные с обманом покупателей, декриминализированы, а действия, составляющие фальсификацию доказательств, являются преступными, то возможность наступления уголовной ответственности за фальсификацию доказательств К. не исключена.

Содержание запрета может характеризоваться нарушением порядка реализации субъектом своих прав, то есть у человека есть право совершить определенные действия, но он нарушает процедуру реализации этого права. Наказание за подобные действия предусмотрено в ст. 330 УК РФ, где указано, что самоуправство   это самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку совершение каких-либо действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином, если такими действиями причинен существенный вред. Несмотря на то, что в ст. 330 УК РФ сформулирован запрет нарушать процедуру реализации прав, на практике встречаются случаи освобождения от уголовной ответственности лиц, совершивших действия, на которые они не были уполномочены.

Так, генеральный директор филиала «Липецкие семена» ЗАО НПФ «Российские семена» Н., действуя без согласия собрания акционеров, издал приказ о выделении себе ссуды в размере 15000 руб. 26 февраля 1996 года он получил ссуду, а 27 января 1997 года без разрешения собрания акционеров издал приказ о ее погашении, списав ее как убытки прошлых лет. Аналогичным способом 2 октября 1997 года Н. вопреки установленному порядку оплатил своей жене — главному эксперту филиала стоимость путевки в санаторий в сумме 6000 руб., которые затем списал как убытки. Помимо этого Н., не имея никаких полномочий, выдал ссуды сотрудникам филиала Ф. (6000 руб.) и Х. (7000 руб.). За совершение вышеуказанных действий Н. был осужден по ч. 1 ст. 330 УК РФ. Президиум Липецкого областного суда отменил это решение, прекратив уголовное дело за отсутствием состава преступления, поскольку, как показал свидетель В. (первый вице-президент ЗАО НПФ «Российские семена»), сумма в 34000 руб. для их компании небольшая[14]. Представляется, что действия Н. следует квалифицировать как хищение, так как даже в случае наличия у него права принимать решение о выдаче ссуд он не имел полномочий списывать их как убытки.

В другом случае Ш. заключил с закрытым акционерным обществом договор купли-продажи, согласно которому при полной предварительной оплате товара на расчетный счет акционерного общества он приобретает право собственности на два тепловых котла по цене 100000 руб. за каждый, общим весом 58 т, всего на сумму 200000 руб. Не оплатив стоимость приобретаемых котлов и не получив согласия руководства общества, Ш. самовольно вывез один котел, причинив тем самым организации значительный ущерб в сумме 100000 рублей, за что и был осужден мировым судьей по ч. 1 ст. 330 УК РФ. Однако Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ своим определением от 26 января 2012 года № 41-Д11-36 прекратила уголовное дело за отсутствием состава преступления, указав следующее.

Судом первой инстанции не было учтено, что бывший в употреблении котел продавался Ш. как металлолом и был впоследствии возвращен владельцу, поэтому эти действия существенный вред акционерному обществу не причинили. При этом вопрос о применении ст. 19.1 КоАП РФ, предусматривающей ответственность за самоуправство, не рассматривался. Представляется, что действия Ш. следует квалифицировать как хищение. Во-первых, Ш. нарушил не порядок реализации своего права, которого у него не было, а право собственности. При решении вопроса о том, является ли завладение имуществом хищением, возврат имущества не учитывается. Во-вторых, стоимость 29 т металла, из которого был сделан котел, существенна: даже если брать из расчета стоимости одного килограмма металлолома в 1 руб., ущерб составляет 29 000 руб.

Помимо того, что формулировка диспозиции ст. 330 УК РФ позволяет необоснованное освобождение от уголовной ответственности, ее изложение допускает также привлечение к уголовной ответственности за любое нарушение прав. Так, Тверской межрайонной прокуратурой г. Москвы по факту размещения антипрезидентского транспаранта на стене гостиницы «Россия» было возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 330 УК РФ[15].

Представляется, что приведенные выше решения стали возможны вследствие неудачной формулировки объективной стороны преступления, предусмотренного ст. 330 УК РФ, поскольку в ней нет указания на нарушение действительного или предполагаемого права, что является сущностным признаком самоуправства, а содержится указание на какие-либо действия, что позволяет любое деяние, осуществляемое вопреки законной процедуре, рассматривать как самоуправство[16]. В то же время в ст. 19.1 КоАП РФ указание на самоуправство как на реализацию действительного или предполагаемого права сохранено. Из разъяснения, изложенного в п. 28 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабя 2007 года № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», следует, что хищения нет, если лицо завладело имуществом, реализуя свое действительное или предполагаемое право. Поэтому, несмотря на отсутствие в законе указания на действительное или предполагаемое право, при квалификации следует учитывать, что при самоуправстве виновный совершает действия, на которые он, по его мнению, имеет право.

Таким образом, при квалификации нарушений запретов, выражающихся в несоблюдении нормативно закрепленных правил, следует выделять формальную и материальную стороны запретов. Нарушение запрета следует признавать преступлением, если действия лица могли повлечь причинение вреда гражданам, обществу и государству либо существенно нарушили права и законные интересы граждан и общества и государства. Вопрос о существенности нарушения прав и законных интересов граждан, общества и государства следует решать в каждом конкретном случае. Кроме этого, следует выявлять материальное содержание запрета и устанавливать, нарушил ли субъект материальное право или процедуру реализации права.

Библиография

1 См.: Яницкий Ю.А. Проблемы конкуренции уголовно-правовых и административно-правовых норм // Российская юстиция. 2008. № 7. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Питецкий В.В. О соотношении норм уголовного и административного законодательства // Российская юстиция. 2012. № 12. С. 54—56.

2 См.: Незнамова З.А. Судебное толкование как способ преодоления коллизий уголовно-правовых норм // Российский юридический журнал. 2012. № 5. С. 89.

3 См.: Глистин В.К. Проблема уголовно-правовой охраны общественных отношений (объект и квалификация). — Л., 1979. С. 113—114.

4 См.: Мальков С.М. Уголовная ответственность за хищение оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств. — Красноярск, 2002. С. 85—86.

5 См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 2001. № 9. С. 15.

6 См.: Мирошниченко Н., Пудовочкин Ю. Некоторые проблемы квалификации последствий служебных преступлений // Уголовное право. 2012. № 2. С. 60—61.

7 См.: Курочкина Л. Доказательства: недопустимые или сфальсифицированные // Уголовное право. 2012. № 1. С. 119—120.

8 См.: Определение Верховного Суда РФ от 19 июля 2006 года № 87-О06-18 // Бюллетень Верховного суда РФ. 2007. № 9. С. 18—19.

9 См.: Макаров С.Д. Малозначительность в квалификации служебных преступлений // Уголовный процесс. 2007. № 12. С. 21.

10 См.: Борков В. Сложность квалификации фальсификации доказательств (ст. 303 УК РФ) // Уголовное право. 2009. № 2. С. 22.

11 См.: Полный курс уголовного права: в 5 т. / под ред. А.И. Коробеева. — СПб., 2008. Т. 3. С. 757.

12 См.: Борков В.Н. Должностные преступления: квалификация, система и содержание уголовно-правовых запретов. —Омск, 2010. С. 95—100; Гордейчик С.А. Преступления управленческого персонала коммерческих и иных организаций. — Волгоград, 2000. С. 41—42.

13 См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 9. С. 17.

14См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 6. С. 16—17.

15 См.: Феофилактов А.С. Самоуправное взыскание долгов // Уголовный процесс. 2006. № 3. С. 11.

16 См.: Малинин В., Капканов В. Уголовная ответственность за самоуправство // Уголовное право. 2006. № 4. С. 37; Орешкина Т. Самоуправство: понятие, признаки, соотношение с самозащитой гражданских прав и злоупотреблением правом // Уголовное право. 2008. № 2. С. 65; Феофилактов А.С. Указ. соч. С. 11.