Кремлевская элита глазами психиатра

(записки главного психиатра ЦГ МВД СССР) 

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

Динара Исмаиловна Иртуганова, начальник физиотерапевтического отделения ЦГ МВД СССР, полковник внутренней службы (звание присвоено при Федорчуке, а когда я поступил на работу в госпиталь, она была майором), с ее слов, — потомственная и чистокровная казанская татарка. Она была первым сотрудником ЦГ, который активно пошел на дружбу со мной.  Ее отделение резко отличалось от всех других  чистотой, тишиной, обилием редких цветов — отделение просто утопало в цветах,  полученных не только из ботанических садов Москвы, Сочи и Батуми, но и из Афганистана, Алжира. Дополнялось это благоухание аурой тончайших и разнообразных арабских и французских духов штатных красавиц — врачей-физиотерапевтов и медсестер (правда, были в ее штате и две старушки-массажистки — настоящие мастера своего дела). Средний возраст сотрудниц отделения был 22—23 года, и каждая из них могла бы стать достойной претенденткой любого конкурса красоты.

Помнится, случилось это буквально на следующий день после того, как Голубенко представил меня сотрудникам госпиталя во время расширенной пятиминутки, — торжественно, величественно представил, сказав много хороших слов в мой адрес. Дар оратора был ему присущ, и он мог легко овладеть вниманием и одного человека, и группы, и большой аудитории. В дружеской компании, среди своих, его язык органически дополняли и обогащали выразительные народные слова. Несмотря на украинскую фамилию, и по отцу, и по матери он был русским. Родился в Ташкенте, там же закончил мединститут, работал хирургом и с первых шагов практической деятельности — заведующим отделением. В Москву был приглашен сразу в 4-е —главное — управление также заведующим хирургическим отделением. По поводу его переезда в Москву ходило много легенд, основная из которых такова.

Гостила как-то в Ташкенте первая дама МВД СССР, и случился с ней аппендицит. Поступила она в ближайшую больницу, так как потеряла сознание от боли — аппендицит лопнул. Оперировал ее молодой и никому не известный хирург — Анатолий Сергеевич Голубенко. Так они и познакомились.

Голубенко переехал в Москву сначала один, но  в течение полугода перетащил к себе почти всех сотрудников своего отделения, обеспечив их и пропиской, и отдельными квартирами.

Так вот, буквально на другой день ко мне подошла Динара Исмаиловна и сказала: «Физиотерапия — это во многом психотерапия. Ты — психиатр-психотерапевт. Выходит, наши профессии родственны. Сегодня день рождения у Иры. Дни рождения сотрудников мы празднуем всем отделением — жены и мужья не в счет. Мы тебя приглашаем, можешь захватить с собой своих ближайших друзей, надеюсь, они так же сложены, как и ты». При этих словах Динара Исмаиловна окинула меня весьма призывным взглядом стареющей женщины (ее еще долго называли в госпитале «секс-бомбой»).

Тогда я был молод, имел спортивные разряды по плаванию, легкой атлетике, вольной борьбе, штанге и морскому многоборью, был мастером спорта по боксу, выпускником музыкальной школы по классам скрипки и баяна. Одним словом, в себе как в мужчине я был не без оснований уверен. Слегка передернув плечами от этих слов, сказанных женщиной-майором (Динара любила щеголять в военной форме), не успев раскрыть рта, я замер:  к нам тихо подошла Ира — писаная красавица итальянского типа. Сразу же добавлю: если Динара Исмаиловна  одевалась излишне строго — носила или  форму, или глухой белый халат и непременно натянутый почти до самых тонко выщипанных бровей колпак (он придавал строгости и  серьезности ее женственной внешности), то ее девочки носили полупрозрачные белые с розовым или голубым отливом халатики, а колпачки были чуть обозначены и не портили аккуратные эротичные прически. На ноги у них обычно были надеты босоножки, не скрывающие ни одного красивого пальчика. Больше ничего круглый год девочки Иртугановой не носили.

Ирочка посмотрела на меня глазами мадонны и спросила: «Так Вы придете?» И, не дожидаясь  ответа, улыбнулась.  Полные, слегка надутые, как у Бриджит Бардо, губки ее приоткрылись, и она добавила: «Я встречу Вас, чтобы не заблудились, в метро "Полежаевская", в середине зала, в 8 часов вечера. До моего дома идти 10—15 минут дворами». «Мужа с дочкой она уже отправила к его родителям»,— пояснила по существу вопроса Динара Исмаиловна.

Я прислушался к совету начальника физиотерапевтического отделения ЦГ и прихватил с собой друзей — своего ровесника, потомка знаменитых купцов Сережу Елисеева (в 1983 году он погиб при невыясненных обстоятельствах), каскадера-красавца, обладавшего внешностью Алена Делона и характером Василия Шукшина, и Давида Израйлевича Дубровского — известного не только в СССР, но и во многих зарубежных странах философа с внешностью и обаянием шекспировского Генриха IV. Он тогда уже перестал мной «научно руководить», и мы просто и крепко дружили, можно сказать, семьями. Правда, с 1985 года наши дороги разошлись: кто-то, видимо сознательно, нас поссорил. Знаю, что когда он  пытался осуществить свою «хрустальную» мечту — стать сотрудником Института философии АН СССР, ему поведали, что на это же самое место претендую и я, а я, словно в доказательство этого (сам я  обо всем этом и не подозревал), завел тогда дружбу с Людмилой Пантелеевной Буевой — заместителем директора Института философии. Дубровский был так потрясен моей наглостью, что даже не стал выяснять со мной отношения, бросив все свои силы на мое «потопление». А силы были немалые: академики Теодор Ильич Ойзерман (в советской философии фигура № 1) и Александр Георгиевич Спиркин «перекрыли мне шлюзы» — «потеряли»  в издательстве «Наука» мою монографию (она была уже в наборе) и «зарубили» в ВАКе мою докторскую диссертацию. И это несмотря на то, что даже «черные» оппоненты дали на нее положительные отзывы, а черных шаров при защите не было ни одного. Одновременно перестали публиковать мои  статьи журналы «Вопросы философии» и «Философские науки», хотя в них начиная с 1971 года ежегодно выходили в свет мои философские исследования по теории индивидуального, массового и общественного сознания в аспекте их поэтапной деструкции. Сейчас стало очевидным, как много в этих работах я провидел, фактически описав все этапы, уровни и версии распада нашего строя, государства и общества.

Узнав про такую бурную деятельность своего бывшего научного руководителя, я, естественно, обиделся.

Однажды, будучи у Людмилы Пантелеевны, я собственными ушами слышал, как Давид Израйлевич кричал в телефонную трубку, что «к ней втирается в доверие моральный урод и психически ненормальный человек, авантюрист, эмвэдэшеский стукач».  Это он говорил обо мне...

Но вернемся к описываемому событию. В двадцать ноль-ноль мы были  в метро на станции «Полежаевская». Ира подошла незаметно, когда мы смотрели в противоположную сторону, и положила мне руку на плечо — «Добрый вечер!» Я представил своих друзей. Они переглянулись, выражая явное удовлетворение обликом медсестры ЦГ, и мы пошли.

Шли быстро дворами и оказались у обычного блочного дома. Квартира была на третьем этаже, Двухкомнатная с большой, как еще одна комната, кухней, обставленной как жилая комната. Мебель импортная, не очень дорогая. Зная, что у Ирины двухмесячный ребенок, я удавился — ни кроватки, ни коляски, ни игрушек и вообще никаких следов, что в этой квартире живет молодая семья с грудным ребенком. Но стол был накрыт, за ним восседали еще две красавицы — Нина и Вера, помимо Динары Исмаиловны, первая медсестра-массажистка, вскоре вышла замуж за молодого офицера-кубина, лечившегося в ЦГ, вторая — врач-физиотерапевт через год также вышла замуж, но за немца, и уехала с ним в ГДР.

Сережа только что бросил аспирантуру /специальность у него была автоматика, телемеханика и связь в оборонной промышленности/ и ушел в вольные стрелки — зашибать монету: полуподпольно ремонтировал импортную радио-телетехнику. Он сразу же оценил аппаратуру: "Такую в Союзе не купишь!" Хорошо знал он и западную музыку: ту, что лилась из японских кассетников, он назвал "класс!"

Стол был богато сервирован: икра паюсная каспийская, икра красная, тихоокеанская, копченая севрюга, теша и балычок, семга, много фруктов и зелени, явно прямо с Кавказа или Узбекистана. Всевозможные коньяки и шампанское, несколько сортов водки. В отдалении стояли бутылки с импортным ликером. Много красивых и дорогих коробок конфет и, конечно, цветов. А мы пришли по-простому: каждый прихватил по бутылке "Столичной", а Дубровский еще огромный кусок сала и кровавой домашней кол басы — только что пришла посылка от родителей из Мелитополя.

Так в этот вечер я и не узнал, что принимали нас на одной из явочных квартир, которые находятся в распоряжении оперативников. Но до сих пор не знаю, эмвэдешской или кэгэбешской. Вот так Динара Исмаиловна начинала знакомство с молодыми кадрами. Выпили тогда мы много, все перецеловались. Проснулись в часов этак десять утра: я в постели с Ирой, хотя помню, что ложился с Ниной "для массажа". Сережа спал с Верой, а Давид Израйлович с Динарой Измаиловной и Ниной.

И все же я успел получить от Динары Измаиловны "инструктаж" на счет — что, как и почем, кто и с кем и когда и на сколько в ЦГ МВД СССР. Главное — "хочешь остаться в госпитале, никогда не появляйся без особого вызова в кабинетах министерства. Все они сами к тебе придут, ибо ЦГ чрезвычайно уважают , не только как источник своего здоровья, но и как место, где в миг может решиться их судьба — взлет или падение. В первом и втором случаях мы, врачи ЦГ играем для них о-очень важные роли. Думаю, скоро сам все поймешь".

Динара Исмаиловна никогда не была комсомольским вожаком — не та натура. Тем более не работала в ЦК ВЛКСМ, а вот дружбу с членами этой организации завела давно, особенно с Сашей Вошковым и Витой Калининым. Все трое почти одновременно перешли "по зову партии" работать в разные структуры МВД СССР. К тому времени, как Динара Исмаиловна стала начальником физиотерапевтического отделения и аттестовалась /сразу капитаном в/с/, Саша возглавил торговое управление МВД СССР, подчинив себе и отдел внешней торговли /с его слов, он был "главными створами в канале, через который шла торговля не только лесом и дарами природы, обильно собираемыми многочисленными невольниками лесных ИТУ, но и оружием и живой силой, "инструкторами", которые забрасывались сотнями в различные горячие точки планеты — в то время внутренние войска — это очень серьезно и очень условно/. Витя стал начальником ХОЗУ МВД СССР и расположился в том же здании, где и министр, лишь этажом повыше. Саша и Витя, как известно, были хорошими друзьями Игоря Щелокова и Юрия Чурбанова. Последние же к Динаре относились прохладно /ее женское и личное самолюбие особенно задевал этим Игорь. Она вела осаду этой крепости многие годы, и только незадолго до смены караула, когда Игорь разбился очередной раз на своем мерседесе, гоняя его по стадиону им. В. И. Ленина, по большой арене, и давя всех, кто не успевал увернуться из под колес, Динара его "достала": тогда к ней в отделение поступила совсем юная искательница приключений в столице, живая носительница эталона русской красавицы из провинции, некая Наташа. Она только что закончила школу, кто их свел с Иртугановой — не знаю, но Игорь на эту "массажистку" клюнул сразу же и заглотнул наживку глубоко/. Чурбанов так и остался вне сферы чар Иртугановой. Кстати, ее очень недолюбливала и называла "вульгарной" сестра Юрия Михайловича — милая и умная женщина Светлана.