Материальные и процессуальные  нормативные предписания в системе российского законодательства: диалектика взаимосвязи и проблемы разбалансированности

УДК 340.13

Страницы в журнале: 5-12

С.А. Белоусов,

кандидат юридических наук, доцент кафедры теории государства и права Саратовской государственной юридической академии Россия, Саратов sbelousov@sgap.ru

Анализируется один из типов законодательного дисбаланса, возникающий в ходе диалектического взаимодействия материальных и процессуальных нормативных правовых предписаний. Критически исследуются основные научные подходы к рассмотрению проблемы соотношения материального и процессуального в праве. Раскрывается процесс детерминации состояния разбалансированности между двумя подсистемами российского законодательства. Выявляются субъективные и объективные факторы, определяющие качественную характеристику взаимосвязи материального и процессуального законодательства. Дается анализ основных тенденций развития материального и процессуального права в их взаимосвязи. Делается вывод о том, что всякий дисбаланс есть прежде всего явление негативное, подлежащее устранению или хотя бы уменьшению с позиций масштабов в российском законодательстве. Дисбаланс между материальным и процессуальным законодательством рассматривается в двух аспектах: с формальной и содержательной сторон. Раскрывается практический опыт преодоления состояния разбалансированности системы российского законодательства.

Ключевые слова: материальное право, процессуальное право, система российского законодательства, баланс и дисбаланс законодательства.

При рассмотрении материального и процессуального законодательства как соотносимых категорий неизбежно возникает проблема их сбалансированности (либо несбалансированности). Полностью избежать дисбаланса в ситуации тесного взаимодействия материального и процессуального в правовой действительности практически невозможно. Другой вопрос, какова будет суть, природа такого дисбаланса, и это, соответственно, будет предопределять пути его преодоления.

Основной факт, который необходимо уяснить и который во многом является определяющим, заключается в том, что дисбаланс материального и процессуального законодательства принципиально отличается от других видов законодательного дисбаланса, например отраслевого. Последний выражается в дисгармонии, несоответствии двух (или более) по своим основным характеристикам равных элементов. Здесь нет прямых отношений зависимости одной отрасли от другой, можно говорить лишь о взаимосвязи и взаимодополнении различных сфер правового регулирования. Дисбаланс в данном случае устраняется путем приведения «отстающей» отрасли в соответствие более развитой, причем на разных этапах развития общественных отношений одна и та же отрасль может выступать и в той и в другой роли.

Дифференциация законодательства на материальное и процессуальное имеет иную природу, нежели отраслевое деление. Признавая парность рассматриваемых категорий и даже соглашаясь в некотором роде с авторами, употребляющими при характеристике их взаимосвязи термин «единство», знак равенства между ними в любом случае поставить нельзя. Не означает данный широко употребляемый термин и то, что содержанием процесса является само материальное право, ибо это было бы слишком простой и односторонней трактовкой. Сегодня из-за увеличения объектов и объемов гражданского оборота, появления новых форм собственности, изменения в видах и мерах ответственности предпринимателей взаимосвязь материального и процессуального права существенно усложнилась [1, с. 197].

Вопрос о характере дисбаланса между материальным и процессуальным законодательством сводится к ответу на другой вопрос: что же из них первично? Все-таки, несмотря на аргументы защитников процессуального права, приписывание процессуальным нормам «самостоятельной содержательной ценности» [12, с. 417], отрицать их зависимость от норм материального права все же сложно. Следовательно, и дисбаланс в этих отношениях практически всегда будет односторонний — чаще всего можно говорить о том, что процессуальное законодательство в целом или в том или ином аспекте не соответствует материальному, но не наоборот.

В пользу того, что дисбаланс материального и процессуального права не может быть равносторонним, говорит и позиция некоторых авторов, связывающих понятие «процесс» с термином «правовая аномалия», означающим отклонения от привычного течения социальных процессов (в противовес, очевидно, связи материального права с понятием «норма»). Так, Е.Г. Лукьянова пишет: «Исторически из необходимости упорядочить с помощью специальных юридических средств определенную часть отношений, опосредующих разрешение и устранение аномальных конфликтных проявлений материальных отношений, возникает особая форма государственной деятельности — процессуальная деятельность (процесс)» [8, с. 66].

Изменения в общественных отношениях находят (или же пытаются найти) свое отражение прежде всего в отраслях материального права. И когда говорят, что право не успевает за реальностью, то имеют в виду именно материальное право.

В то же время процессуальное право должно еще больше стремиться к стабильности, нежели право материальное. Активное использование субъектами права юридических средств (особенно это касается предпринимательской деятельности) основывается на четкой процедуре разрешения споров [2, с. 75], формирование которой требует определенного (и весьма значительного) времени. Поэтому, если так можно выразиться, процессуальное право еще сильнее отстает от стремительно меняющихся общественных отношений, чем материальное право, но это вполне закономерно и объяснимо.

В результате мы приходим к выводу о существовании еще одной причины дисбаланса материального и процессуального права — причине, продиктованной законами объективной реальности. Если общественные отношения имеют тенденцию к постоянному изменению, развитию, совершенствованию, то обслуживающее их материальное право — к желанию за ними угнаться в угоду требованиям потребителей, с одной стороны, и сохранению своих достигнутых позитивных качеств, с другой стороны. На процессуальном же законодательстве «ударная волна» экономических, политических, социальных и других реформ сказывается в последнюю очередь, в результате чего оно оказывается запаздывающим уже по отношению к чуть более оперативному материальному праву. В то же время, как отмечают И.А. Галаган и А.В. Василенко, назначение процессуальных норм заключается в опосредовании динамического осуществления материально-правовой сущности [3, с. 60].

Баланс в рассматриваемой паре, таким образом, достигается посредством того, что процессуальное законодательство догоняет материальное. Это касается всех без исключения отраслей законодательства, начиная с конституционного. Так, Декларация прав и свобод человека, принятая в 1991 году, впервые провозгласила право каждого человека на судебную защиту от действий и решений любых государственных органов, должностных и иных лиц, нарушающих его права и свободы (ст. 32). Столь важная по своей демократической сути новелла в конституционном законодательстве детерминировала соответствующие изменения и в процессуальном законодательстве — как в уголовном, так и в гражданском. В Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1960 года и Гражданский процессуальный кодекс РСФСР 1964 года были внесены необходимые дополнения и поправки, без которых судам было бы невозможно обеспечить жизнь новому материальному законодательству, что, естественно, было временной мерой, направленной на сбалансирование материального и процессуального законодательства до принятия соответствующих кодексов.

Если взять в качестве примера гражданско-правовые отношения, претерпевшие, пожалуй, наиболее сильные изменения и трансформации в постперестроечный период, то новые реалии нашли свое отражение прежде всего в формировании соответствующей материально-правовой базы, в качестве которой выступил Гражданский кодекс РФ. Были последовательно приняты первая (1994 год), вторая (1996 год) и третья (2001 год) его части, в то время как гражданский процесс продолжал регулироваться ГПК РСФСР 1964 года. Разумеется, в него вносились изменения, продиктованные новеллами материального права, но принципиального обновления в виде принятия нового кодифицированного акта не происходило. Таким образом, некоторое время в рассматриваемой сфере наблюдался явный дисбаланс материального и процессуального законодательства, выражающийся в несоответствии уровня развития и адекватности формирующимся и эволюционирующим рыночным отношениям.

Способом преодоления сложившегося дисбаланса стало принятие в 2002 году Гражданского процессуального кодекса РФ. Те процессуальные нормы, которые вписывались в новые рыночные реалии и не противоречили ГК РФ, были сохранены. Однако в целом появление нового ГПК РФ и все изменения, привнесенные в гражданский процесс, были продиктованы происходящими экономическими реформами и модернизацией гражданского материального законодательства. Так, ГПК РФ закрепил дифференцированные правила защиты прав; отказался от института народных заседателей; изменил содержание принципов диспозитивности и состязательности. Впервые в гражданском процессуальном законодательстве был урегулирован механизм производства по делам об оспаривании решений третейских судов, о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение решений третейских судов.

В то же время в ходе приведения гражданского процессуального законодательства в соответствие материальному был изменен или отменен целый ряд положений, не вписывающихся в уже сложившуюся систему общественных отношений, урегулированную нормами права. Так, альтернативная подведомственность между судами общей юрисдикции и арбитражными судами в новом ГПК РФ, в отличие от предыдущих процессуальных кодексов, не предусмотрена, что не могло не сказаться и на ряде других процессуальных вопросов.

Таким образом, ГПК РФ, принятый значительно позже ГК РФ, должен был быть увязан, сбалансирован с его положениями. В частности, глава 26 ГК РФ оказала самое непосредственное влияние на введение в гражданский процесс категории дел особого производства по ограничению или лишению (при наличии достаточных к тому оснований) несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет права самостоятельного распоряжения заработком, стипендией, иными доходами. И в целом прописанная в ГПК РФ процедура особого производства проистекает именно из материального (гражданского) законодательства.

Однако и после принятия обоих кодексов ГПК РФ продолжает «догонять» ГК РФ в случае внесения в последний различного рода изменений. Так, изменения в ст. 225 ГК РФ, предметом регулирования которой выступают бесхозяйные вещи, предопределили и соответствующие изменения в главе 33 ГПК РФ, посвященной рассмотрению и разрешению дел о признании вещи бесхозяйной [9].

Таким образом, в целях сохранения равновесия в законодательстве изменение материальных норм должно детерминировать соответствующие процессы дополнения, принятия либо отмены процессуальных норм. Однако случается, что этот порядок нарушается, и причинно-следственная связь меняет свое направление на обратное, как произошло, например, в сфере регулирования корпоративного управления. Данные отношения, неизвестные прежде российскому законодательству, свою первоначальную регуляцию получили в Арбитражном процессуальном кодексе РФ, в который был введен новый раздел 28.1 «Рассмотрение дел по корпоративным спорам» [10]. И лишь после этого встал вопрос о включении соответствующих положений в ГК РФ.

Подобная ситуация, когда процессуальные нормы опережают соответствующее материально-правовое опосредование, как справедливо отмечает Н.И. Клейн, порождает определенные трудности в правоприменении. Называя процесс формой жизни закона, способом защиты прав, предусмотренных материальными нормами [7, с. 654], он фактически подтверждает то, о чем мы говорили выше: баланс между материальным и процессуальным законодательством должен достигаться посредством приведения второго в соответствие первому.

Описанные примеры позволяют сформулировать один из наиболее действенных и в то же время простых ввиду своей очевидности способов борьбы с законодательным дисбалансом, направленный на недопущение его появления: принятие взаимосвязанных законов «одним пакетом» либо же с минимально возможным временным разрывом. Причем данный способ эффективен в деле поддержания баланса не только между материальным и процессуальным законодательством, но и в рамках всех иных существующих межотраслевых отношений.

Законодатель, развивая эту мысль, все чаще использует практику принятия концептуальных документов, которые, помимо прочего, направлены на согласованное (т. е. сбалансированное) развитие материального и процессуального законодательства. В качестве примера можно привести Концепцию долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года [11]. В ней очерчены проблемы, которые необходимо решить для повышения действенности правовых институтов, другими словами — совершенствования системы материальных норм, а также затронуты вопросы судебной реформы, во многом «обслуживающей» преобразования материально-правовой сферы, предполагающей модернизацию процессуального законодательства.

Дисбаланс, как уже говорилось, возможен и внутри «отдельно взятого» процессуального законодательства. Мы не случайно использовали кавычки, поскольку придерживаемся точки зрения об условности самостоятельности процессуального законодательства и невозможности полного отделения его от материальной основы. Так и в отношении дисбаланса: если последний проявляется в процессуальных нормах, то это не может не сказаться на соответствующей сфере материально-правового регулирования. Столь же верной представляется и «обратная сторона» зависимости.

Практический опыт реализации ГПК РФ продемонстрировал множество недочетов, несбалансированных положений в законодательном регулировании гражданского процесса, хотя, по идее, принятый в первоначальном виде он должен был быть полностью сбалансирован с материальным правом. Тем не менее с момента вступления его в действие было издано свыше 20 федеральных законов о внесении изменений и дополнений в ГПК РФ. Данные законы отчасти приняты в целях устранения внутриотраслевого дисбаланса (восполнения пробелов, разрешения противоречий), а в некоторых случаях продиктованы необходимостью приведения в соответствие процессуального законодательства меняющемуся материальному.

Между тем нельзя говорить о том, что важно только состояние материального права, его соответствие объективным жизненным условиям. Развитость процессуального законодательства, его сбалансированность с материальными нормами права является показателем уровня демократичности и гласности государственного аппарата, демонстрирует готовность власти поставить государственных и муниципальных служащих в жесткие рамки компетенции, ограничить полномочия каждой из властей в отношении друг друга, а также управляемых субъектов [13, с. 75].

В этой связи необходимо рассмотреть еще один аспект взаимоотношений материального и процессуального законодательства. Последнее должно быть сбалансировано также и с законодательством о судоустройстве, которое относится к материальному. И в этом аспекте рассмотренная нами зависимость усложняется, появляется «обратная связь»: теперь уже материальное законодательство, точнее, особая его область (законодательство о судоустройстве) должна обслуживать процессуальное законодательство, обеспечивать реализацию поставленных перед правосудием задач, чтобы то в свою очередь могло обеспечивать «жизнь» всему остальному материальному законодательству.

Дисбаланс между процессуальным и материальным законодательством (имеется в виду та его часть, которая посвящена судоустройству) может возникнуть уже по той простой причине, что первое образуют кодексы, принимаемые в форме федеральных законов, а второе — согласно Конституции РФ (ч. 3 ст. 118) — сама Конституция РФ и федеральные конституционные законы (на настоящий момент это федеральные конституционные законы от 21.07.1994 № 1-ФКЗ «О Конституционном суде Российской Федерации» (далее — Закон о КС РФ) [16]; от 28.04.1995 № 1-ФКЗ «Об арбитражных судах в Российской Федерации» [17]; от 31.12.1996 № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»(далее — Закон о судебной системе) [18]; от 23.06.1999 № 1-ФКЗ «О военных судах Российской Федерации» [19]), которые имеют большую юридическую силу. Если подобные законы, имманентно содержащие положения, затрагивающие процессуальные вопросы, создаются в отрыве от целей судопроизводства, особенностей различных его видов, то может возникнуть дисбаланс между материальным и процессуальным законодательством со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями.

Так, в Законе о судебной системе предусмотрены различные процедуры проверки постановлений, вынесенных по первой инстанции в судах общей юрисдикции и в арбитражных судах, что предопределило различия в соответствующих кодексах, описанные выше. Такое навязывание позиции процессуальному законодательству со стороны материального (законодательства о судоустройстве), касающееся сферы кассационного и надзорного производств, с формальной точки зрения является правомерным, поскольку базируется на большей юридической силе федеральных конституционных законов по отношению к кодексам (т. е. федеральным законам), однако на практике оказалось негативным, что даже нашло отражение в отрицательной оценке Европейского суда по правам человека [4, с. 583—584].

Таким образом, в рассматриваемой паре можно выделить общее правило, или основную модель зависимости (материальное законодательство является определяющим), и исключения из него, или отдельные вариации обратной зависимости.

Еще одним таким «исключением» является то, что надлежащая реализация процессуальных норм обеспечивается материальными нормами об ответственности. Так, в частности, за неуважение к суду, неисполнение судебных решений, т. е. за нарушение норм процессуального законодательства, предусматривается различных видов ответственность. Другими словами, надлежащая реализация процессуальных норм гарантируется нормами материальными. И в этом случае дисбаланс и, соответственно, способы его устранения приобретают уже обратную направленность: материальные положения об ответственности (административной или уголовной) должны соответствовать (т. е. быть сбалансированными) корреспондирующим процессуальным установлениям.

Аналогичным образом выводятся и модели дисбаланса между материальным и процессуальным законодательством, предопределяющие соответствующие способы его преодоления. Общей моделью выступает основанная на описанной выше зависимости ситуация, когда процессуальное законодательство не сбалансировано с материальным и именно поэтому оно должно приводиться в соответствие последнему. Исключениями являются отдельные случаи «обратной несбалансированности» материального законодательства с процессуальным.

Перейдем к следующему возможному варианту проявления дисбаланса между материальным и процессуальным законодательством. Его можно констатировать тогда, когда нормы, по своей природе относящиеся к одному из них, без достаточных на то оснований включены в другое. Например, в Уголовно-процессуальном кодексе РФ есть норма, закрепленная в ч. 7 ст. 316, которая определяет пределы назначаемого судом наказания при постановлении приговора в судебном заседании в особом порядке, предусмотренном главой 40 УПК РФ, по ходатайству подсудимого. Между тем, как отмечают специалисты, эта норма типична для материального права и, следовательно, закреплять ее в процессуальном акте некорректно [6, с. 282].

Существуют и вовсе очевидно «смешанные» нормативные правовые акты, которые можно отнести как к процессуально-правовым, так и к материально-правовым. Примером может служить Закон о КС РФ, который, наряду с материальными нормами, содержит предписания относительно полномочий судей КС РФ, их приостановления (ст. 17), прекращения (ст. 18), регламентирует организационные формы конституционного судопроизводства (ст. 20), вопросы, рассматриваемые в пленарных заседаниях и в заседаниях палат КС РФ.

Показателен в данном отношении и Кодекс РФ об административных правонарушениях, который «совмещает» в себе материальные и процессуальные положения, что в целом негативно сказывается на динамике развития административного процесса как такового. А.А. Павлушина вполне резонно заключает, что «к сожалению, законодатель пошел по старому пути, приняв КоАП “старого образца”, включив туда как материальную, так и процессуальную части» [13, с. 97].

Таким образом, далеко не все положения, касающиеся процессуальной формы организации деятельности судов в Российской Федерации, содержатся в процессуальных кодексах либо законах, непосредственно посвященных координации деятельности юрисдикционного процесса. В связи с этим документы, содержащие подобные положения наряду с материальными нормами, могут быть отнесены к процессуальным нормативным правовым актам (нормативным правовым актам, координирующим юрисдикционный процесс).

Анализируя вышесказанное, можно прийти к выводу, что в отечественном законодательстве сложилась неопределенная ситуация, не позволяющая провести четкую границу между материальными и процессуальными нормами. Это находит свое выражение в том, что определенное количество процессуальных по своей природе норм включено в отраслевые материально-правовые акты. В частности, материальные по общей характеристике законы регулируют такие отдельные процессуальные аспекты, как правила подведомственности дел судебным органам, условия допустимости доказательств, вопросы распределения бремени доказывания.

Существующее положение вещей во многом обусловлено чрезвычайно тесной связью материального и процессуального законодательства. А.А. Павлушина указывает, что невозможно механически разделить право, правоотношения, равно как и законодательные нормы, на материальные и процессуальные [13, с. 97]. Именно поэтому многие процессуальные нормы содержатся непосредственно в соответствующей отрасли материального права. Конкретное юридическое правило, принадлежа полю материального законодательства, может закреплять порядок применения процессуальных норм. Примерами тому, кроме упомянутых выше, служат статьи ГК РФ, закрепляющие порядок заключения договоров, Семейного кодекса РФ, имеющие предметом регулирования порядок заключения и расторжения брака.

Баланс материального и процессуального законодательства можно трактовать и более широко: сбалансированной признается такая ситуация, когда каждой отдельно взятой отрасли первого соответствует отрасль (подотрасль, группа институтов) второго. Однако тогда получается, что баланс соблюден только в сфере уголовно-правовых отношений, где есть и соответствующая отрасль материального, и опосредующая ее функционирование отрасль процессуального законодательства. Все же остальные сферы правового регулирования в таком случае разбалансированы. Даже гражданско-правовые отношения не соответствуют схеме «идеального баланса»: несмотря на то что материальной отрасли гражданского законодательства, казалось бы, корреспондирует отрасль гражданского процессуального законодательства, ее же обслуживает и арбитражное процессуальное законодательство.

В свою очередь гражданское процессуальное законодательство, безусловно, из всех материальных отраслей более всего «привязанное» к гражданскому законодательству, имеет также точки соприкосновения с семейным, трудовым, земельным и иными отраслями законодательства. В вышеперечисленных материальных отраслях закрепляются отдельные процессуальные вопросы, продиктованные особенностями защищаемых материально-правовых отношений. Например, введение в СК РФ судебного порядка усыновления детей предопределило появление в ГПК РФ главы, посвященной судебному механизму усыновления.

Получается, что наиболее распространенными являются ситуации, когда при наличии материальной отрасли законодательства отсутствует должным образом оформленная отрасль процессуального законодательства. К таковым по формальным основаниям можно отнести большинство сфер правового регулирования. Следует ли считать данную ситуацию проявлением дисбаланса между материальным и процессуальным законодательством и стремиться к его устранению? Позиции ученых по данному вопросу отличаются полярностью и бескомпромиссностью.

С одной стороны, зародившаяся в недрах материального права концепция административной юстиции позволила говорить о целесообразности или даже необходимости создания новой отрасли российского процессуального законодательства — административного процесса (административно-процессуального законодательства). А.А. Павлушина в своих работах подчеркивает наличие политической задачи создания полноценной административной юстиции [5, с. 98].

Нормы конституционного законодательства, по мнению ряда ученых, также не должны оставаться без своего процесса, поскольку до настоящего времени в данной сфере на фоне других отраслевых законодательных «пар» наличествует безусловный дисбаланс, выражающийся не просто в неравномерности либо несоответствии развития материального и процессуального законодательства, а в отсутствии последнего в принципе. Устранить исторически сложившийся дисбаланс предлагается с помощью выделения парламентского процесса и конституционного процесса, или «процессуальных институтов конституционного права» [5, с. 161; 15, с. 37].

С другой стороны, находятся ярые противники высказанных предложений. Касательно подобной перспективы в регулировании конституционно-правовых отношений достаточно резко высказался И.М. Степанов, аргументируя свою негативную позицию опасностью размывания традиционных отраслей российского права как целостного феномена [20, с. 65]. Против создания отдельного кодекса, опосредующего соответствующую отрасль законодательства — административный процесс — выступает Н.И. Клейн. Он настаивает на том, что судопроизводство как процесс разрешения споров третьей (судебной) властью по самой своей природе не может быть административным. Подготовленный проект кодекса административного судопроизводства дублировал соответствующие правовые институты из ГПК РФ и АПК РФ. При этом в нем содержались понятия и положения, не характерные для гражданского и арбитражного процесса, но приближенные к процессу уголовному.

Н.И. Клейн считает, что рассмотрение судами дел, возникающих из административных и иных публичных правоотношений, должно по-прежнему регулироваться ГПК РФ и АПК РФ, а принятие кодекса административного судопроизводства будет иметь негативные последствия, поскольку приведет как к «повторению общих норм», так и к «созданию неоправданных процессуальных различий» [7, с. 655—659].

Таким образом, достижение формального баланса между материальным и процессуальным законодательством путем искусственного образования самостоятельных процессуальных отраслей, корреспондирующих всем существующим материальным отраслям, не просто не обязательно, а даже крайне нежелательно.

В то же время наблюдается и тенденция, обратная описанному выше «отпочкованию» новых процессов. Имеется в виду очевидное сближение уже существующих процессов — гражданского и арбитражного. Это, с одной стороны, дает возможность вводить в оба процесса нормы, апробированные в судебной практике, а с другой стороны, выдвигает дополнительные требования, в частности, более четкого разграничения подведомственности споров судам общей юрисдикции и арбитражным судам.

Если посмотреть на данную тенденцию через призму стремления системы законодательства к балансу, то она вполне с ним согласуется. Развитие в данном направлении, которое поддерживают ряд ученых, направлено на достижение внешне сбалансированной модели: материальной отрасли гражданского законодательства будет соответствовать единая отрасль гражданского процессуального законодательства (в которую «вольются» арбитражно-процессуальные нормы). Соответственно, выдвигается предложение о разработке единого процессуального кодекса, «опосредующего» вновь образованную отрасль законодательства [7, с. 660—661].

В предлагаемом кодексе как основном нормативном правовом акте соответствующей отрасли законодательства будут содержаться как общие нормы, регулирующие близкие по смыслу институты обоих процессов (соучастие, правопреемство и т. д.), так и особенные, отражающие специфику гражданского и арбитражного процессов.

Подводя итог нашим рассуждениям, отметим, что дисбаланс материального и процессуального права неизбежен уже по той простой причине, что последнее является в большей степени правом публичным, представляющим собой в современных условиях систему норм, регулирующих в первую очередь деятельность суда [14, с. 15—16]. Е.Г. Лукьянова считает процессуальное право и вовсе областью исключительно публичного права [8, с. 94].

Тем не менее, всякий дисбаланс как отклонение от нормы рассматривается как явление негативное, а следовательно, подлежащее устранению или хотя бы уменьшению с позиций масштабов. При этом следует различать дисбаланс между материальным и процессуальным законодательством с формальной (обобщенной) и содержательной позиций. Первый сводится к формальному же (поверхностному) несоответствию: отрасли материального и процессуального законодательства не корреспондируют по численности (либо по названию). Подобного рода дисбаланс не является критическим с сущностных позиций, и не следует стремиться к формальному его устранению путем механического приведения («размножения» либо, напротив, слияния) количества процессуальных отраслей законодательства в соответствие количеству материальных. Такие шаги должны быть продуманными, обоснованными, продиктованными объективной необходимостью, практическими соображениями, и ни в коем случае не должны «размывать» систему законодательства.

В отношении борьбы с дисбалансом материальных и процессуальных правовых норм, безусловно, необходимо следование четким правилам и рекомендациям. Совершенствование процессуального законодательства (к примеру, процедуры рассмотрения споров, связанных с предпринимательской и иной экономической деятельностью) должно основываться на анализе перспектив развития материального законодательства.

Список литературы

1. Архипов Д.И. К вопросу о соотношении материальных и процессуальных норм при защите интеллектуальной собственности // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2012. № 3. С. 195—199.

2. Витрянский В.В. Защита имущественных прав предпринимателей. М.: БЕК, 1992.

3. Галаган И.А., Василенко А.В. Проблемы теории правоприменения по советскому законодательству // Правоведение. 1986. № 2. С. 57—61.

4. Жуйков В.М. Общая концепция развития процессуального законодательства // Концепции развития российского законодательства / под ред. Т.Я. Хабриевой и Ю.А. Тихомирова. М.: ИЗиСП-ЭКСМО, 2010. С. 581—594.

5. Зражевская Т.Д. Процессуальные гарантии конституционализма // Российский конституционализм: проблемы и решения: мат. междунар. конф. М.: Изд-во ИГиП РАН, 1999. С. 161—162.

6. Кашепов В.П. Концепция развития уголовного законодательства // Концепции развития российского законодательства / под ред. Т.Я. Хабриевой и Ю.А. Тихомирова. М.: ИЗиСП-ЭКСМО, 2010. С. 280—287.

7. Клейн Н.И. Концепция развития законодательства об арбитражном процессе // Концепции развития российского законодательства / под ред. Т.Я. Хабриевой и Ю.А. Тихомирова. М.: ИЗиСП-ЭКСМО, 2010. С. 654—661.

8. Лукьянова Е.Г. Теория процессуального права. М.: Норма, 2003.

9. О внесении изменений в статью 225 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и главу 33 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации: федер. закон от 09.02.2009 № 7-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 2009. № 7. Ст. 775.

10. О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федер. закон от 19.07.2009 № 205-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 2009. № 29. Ст. 3642.

11. О Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года (вместе с Концепцией долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года): распоряжение Правительства РФ от 17.11.2008 № 1662-р // Собрание законодательства РФ. 2008. № 47. Ст. 5489.

12. Павлушина А.А. Процессуально-правовая политика // Российская правовая политика: курс лекций / под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. М.: Норма, 2003. С. 417—432.

13. Павлушина А.А. Теория юридического процесса и практика процессуального регулирования / под ред.: Ведяхин В.М. Самара: Изд-во ГОУ ВПО «Самарская государственная академия права», 2005.

14. Решетникова И.В., Ярков В.В. Гражданское право и гражданский процесс в современной России. М., 1999.

15. Саликов М.С. Парламентское процессуальное право — подотрасль конституционного процессуального права // Парламентские процедуры: проблемы России и зарубежный опыт: мат. науч. конф. (Москва, 21—23 марта 2002 г.) / под ред. С.А. Авакьяна. М.: Изд-во МГУ, 2003. С. 37—38.

16. Собрание законодательства РФ. 1994. № 13. Ст. 1447.

17. Собрание законодательства РФ. 1995. № 18. Ст. 1589.

18. Собрание законодательства РФ. 1997. № 1. Ст. 1.

19. Собрание законодательства РФ. 1999. № 26. Ст. 3170.

20. Степанов И.М. Приоритеты науки российского конституционного права (стенограмма выступления) // Российский конституционализм: проблемы и решения: мат. междунар. конф. М.: Ин-т государства и права РАН, 1999. С. 65—67.