Может ли борьба с преступностью быть задачей уголовного судопроизводства?

Н.А. ПОДОЛЬНЫЙ,

кандидат юридических наук, заместитель декана факультета экономики, управления и права Мордовского государственного университета

C  момента вступления в силу Уголовно-процессуального кодекса РФ прошло уже более двух лет. Несмотря на этот довольно значительный период, кодекс по-прежнему остается непонятным и даже чуждым для тех, кто должен его применять в своей каждодневной практике. Непонятным он остается и для отдельных ученых-юристов, которые не могут принять его, так как не видят, для чего он нужен, что призван обеспечивать и гарантировать. В частности, они не понимают, почему УПК РФ не ставит перед собой такой задачи, как борьба с преступностью, почему государство отказывается применять этот закон в качестве средства в борьбе с таким опасным для общества и государства явлением. Не значит ли это, что государство отказывается бороться с преступностью?..

В таком непонимании, по существу, скрыт упрек к законодателю в том, что он отказался обеспечивать гарантию безопасности граждан от каких-либо преступных посягательств. И действительно, возразить что-либо на этот упрек сложно. Но, как это ни странно, — вовсе и не нужно. Потому, что действующий УПК РФ содержит иную «систему ценностей», чем прежний. Сделано все для того, чтобы он не мог выступать в качестве средства, которое можно направить против отдельного человека с целью добиться каких-либо политических целей в ущерб чьих-либо прав и свобод. Центральное место в правосудии, и уже не декларативно, занимает суд, который должен быть беспристрастным при вынесении решения. Но беспристрастности быть не может: если суд будет ориентирован на борьбу с преступностью, то как тогда он будет видеть везде и во всем преступление, а в каждом сидящем на скамье подсудимых — преступника, вне зависимости от подтверждающих это доказательств?

Поэтому к новому УПК должен быть иной подход: этот закон отныне не должен рассматриваться как средство достижения определенных целей, в том числе и таких благородных, как борьба с преступностью. Его предназначение в другом — в установлении правил, при соблюдении которых возможно вынесение справедливого решения по конкретному уголовному делу.

Предназначением действующего УПК РФ является установление системы ценностей, задающей определенные для демократического правосудия параметры, выполнение которых необходимо для вынесения справедливых решений по конкретным уголовным делам. Поэтому продолжать говорить об УПК РФ как о системе средств для решения каких-либо проблем и вопросов — это значит не считаться с уже совсем иной, чем прежде, реальностью уголовного судопроизводства. А реальность эта в том, что изменилась шкала ценностей, в соответствии с которой оценка тех или иных процессуальных действий, выполненных уполномоченными на то должностными лицами, производится не с точки зрения их эффективности в деле искоренения преступности, а с позиций их нравственности. Это является следствием введения в УПК РФ такого понятия, как справедливость. Именно эта этическая категория лежит в основе нового уголовного судопроизводства. Она определяет допустимость или недопустимость тех или иных процессуальных действий. Так исчезает даже тень принципа целесообразности, который ранее существовал, но не декларировался как степень эффективности в борьбе с преступностью.

Провозглашение в УПК РСФСР 1960 года борьбы с преступностью в качестве основной задачи, по существу, было признанием принципа целесообразности в уголовном процессе. Ведь именно с позиций борьбы с преступностью определялась допустимость тех или иных действий. Конечно, это не декларировалось, хотя подразумевалось. Только с позиций тезиса «цель оправдывает средства» можно объяснить то усердие, которое прилагали отдельные сотрудники правоохранительных органов для того, чтобы раскрыть конкретное преступление всеми имеющимися средствами. Именно это излишнее усердие породило стремление получить любой ценой показания обвиняемого (подозреваемого) и отношение к ним как к «царице доказательств». По этой причине вся поисковая деятельность по выявлению преступника, совершившего преступление, часто сводилась к выбору средства физического и психического воздействия по отношению к конкретному человеку (иногда даже случайно попавшему в поле зрения) с тем, чтобы он признал себя виновным в преступлении, которого на самом деле не совершал. Понятно, что такого рода «борьба с преступностью» вовсе не способствовала искоренению преступности, как это утверждали, а напротив, порождала несправедливость, которая заставляла с подозрением относиться к правоохранительным органам и государству в целом. Вполне естественно, что демократическое государство и общество не могут принять в качестве ценности такие задачи, реализация которых приводит к нарушению прав и свобод человека, к несправедливому осуждению невиновных людей. Да и можно ли их называть ценностями, если они являются лишь идеологическим прикрытием действий, в основе которых лежит пренебрежение личностью человека? Безусловно, нет!

Несмотря на это, по-прежнему в правоохранительных органах сильна традиция понимания того, что уголовно-процессуальное право — это средство в борьбе с преступностью, а потому к нормам, устанавливающим определенный порядок судопроизводства, можно подходить с позиций их целесообразности. То есть если норма способствует борьбе с преступностью, то ее можно применять, если же нет, то правоприменитель вправе отказаться от нее, попросту проигнорировать. При этом обязанность решать, насколько норма уголовно-процессуального права соответствует названной высокой цели, берет на себя сам правоприменитель.

К сожалению, несмотря на провозглашение совершенно новых ценностей, в практике уголовно-процессуального судопроизводства по-прежнему прослеживается тенденция «правдоискательства», при которой субъективные поиски истины ведутся следователем, дознавателем, прокурором, а часто и судьей, даже невзирая на то, что они не нужны. Причем ведутся они с таким упорством, что порождают вполне закономерный вопрос: а нужна ли эта истина? И в самом деле, нужна ли она, если при этом нарушаются основные права граждан, в том числе не имеющих никакого отношения к совершенному преступлению. Но ситуация с «правдоискательством» в нашей стране получила особую остроту, так как установление истины зависело от того, на кого был возложен ее поиск. Поэтому изначально и само понятие истины у нас было сильно размытым и далеким от конкретики. Здесь все зависело от того, кто его определял. В настоящее время в сознании большинства правоприменителей мало что изменилось.

В связи с этим следует отметить, что УПК РФ, помимо функций, которые традиционно возлагаются на любой закон, несет также функцию идеологии, так как его целью является, помимо прочего, формирование совершенно иного сознания правоприменителей, сознания, способного воспринимать демократические основы судопроизводства. Пока же с сожалением приходится констатировать, что отдельные юристы по-прежнему не готовы принять демократические преобразования в судопроизводстве. И это является причиной того, что говорить о кардинальных изменениях в практике уголовного судопроизводства еще нельзя. Изменения эти будут полными лишь тогда, когда бесспорным для всех станет положение, в соответствии с которым не истина, а справедливость должна определять характер и всю процедуру уголовного судопроизводства; когда станет очевидным то, что уголовно-процессуальное законодательство не может и не должно быть средством в борьбе с преступностью.

Но тогда зачем нужен уголовно-процессуальный кодекс, если не для борьбы с преступностью? Этот вопрос кажется вполне уместным в ситуации, когда мы отвергаем борьбу с преступностью как одну из задач данного источника права. Но следует заметить, что уместность эта мнимая, так как даже сама постановка данного вопроса является излишней с позиции демократического правосудия. И это обусловлено тем, что к подобного рода законам нельзя подходить утилитарно. Уголовно-процессуальное законодательство должно обеспечивать условия, в которых возможно осуществление правосудия, основанного на демократических началах. А эти начала требуют того, чтобы условия были такими, когда одно лишь их наличие способствует вынесению только справедливого решения. То есть когда иное решение может расцениваться лишь как ошибка следователя, дознавателя, прокурора, судьи и потому является исключением, которое возможно исправить в рамках того же демократического судопроизводства. Это означает, что для нового порядка судопроизводства не ставятся задачи, а определяются рамки, в которых это судопроизводство осуществляется.

Рамки, в которых должно протекать уголовное судопроизводство, определяются действием двух принципов: законности и справедливости. Принцип законности устанавливает границы, очерчиваемые государством для судопроизводства законом, а принцип справедливости — границы, очерчиваемые обществом посредством норм морали и нравственности. Именно поэтому справедливость нельзя рассматривать как задачу уголовного судопроизводства, сменившую другую, ранее существовавшую задачу — установление истины по уголовному делу. Справедливость — это не задача и не цель уголовного судопроизводства, а фундаментальный принцип, гарантирующий осуществление правосудия с учетом норм морали и нравственности. Если истина рассматривалась в УПК РСФСР как цель уголовного процесса, а раскрытие и расследование преступлений — как его задача, то в УПК РФ ни целей, ни задач не определено. И это следует считать не ошибкой или недоработкой законодателя, а его стремлением избежать самой возможности предвзятого отношения судьи к рассматриваемому им уголовному делу. Только в подобных условиях возможно осуществление демократического правосудия.

Причем справедливость как принцип уголовного судопроизводства не следует ограничивать лишь узкой сферой назначения наказания, как это следует из ст. 6 Уголовного кодекса РФ. В УПК РФ справедливость рассматривается как критерий оценки действий судьи, поскольку в соответствии со ст. 297  является одним из требований, которые предъявляются к приговору, выносимому судом (судьей). Это в полной мере согласуется и с тем, как это понятие употребляется в преамбуле Конституции РФ. Здесь также говорится о справедливости как о понятии более широком, чем сфера назначения и применения наказания. Справедливость, как видно из Конституции РФ, — это моральное, нравственное требование, которое предъявляется обществом. Одновременно это и своеобразный критерий, с помощью которого можно определить нравственность или безнравственность того или иного действия должностного лица, государственного органа, их решений и даже конкретного нормативного акта.

Борьба с преступностью, выраженная в требовании раскрытия и расследования преступлений, как это было сформулировано в ст. 2 УПК РСФСР, может быть (и такое в истории нашей страны случалось) прикрытием для произвола власть имущих лиц и властных органов, который также по своей сути может быть преступным. Потому эта благородная цель может оборачиваться преступными репрессиями против целых слоев населения. Примером тому являются сталинские репрессии, когда судебные органы превратились в орудие для сведения счетов между различными группировками правившей в тот период элиты, а также для уничтожения простых людей. И в более поздние времена, когда уже не было массовых репрессий и политики, ориентированной на их проведение, имели место быть судебные ошибки, являвшиеся следствием стремления раскрыть и расследовать преступления любой ценой. Эти ошибки провоцировало само требование закона раскрывать и расследовать все преступления, которое изначально ориентировало судей, следователей, дознавателей, прокуроров на то, чтобы они искали в любом происшествии преступление и виновного. Так была создана особая процессуальная реальность, где многие, бесспорно демократические, принципы преломлялись настолько, что иногда превращались в собственную противоположность. Примером тому является принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению.

Оценка доказательств по внутреннему убеждению была сформулирована в ст. 71 УПК РСФСР 1960 г. Правда, необходимо отметить, что как принцип ее рассматривали немногие юристы. Так, она оказалась за пределами системы принципов в широко известной работе Т.Н. Добровольской «Принципы советского уголовного процесса»[1], в двухтомнике М.С. Строговича «Курс советского уголовного процесса»[2] и в иных работах, где рассматривалась система принципов уголовного процесса. Видимо, это было обусловлено тем, что оценку доказательств по внутреннему убеждению в период действия УПК РСФСР 1960 г. никто не склонен был рассматривать в качестве основы уголовного судопроизводства. Не рассматривалась она и в качестве важного элемента существовавшей тогда реальности уголовного процесса. Однако несмотря на отсутствие статуса принципа, она все же была закреплена в УПК РСФСР, и это дает основание считать, что такой важный элемент демократического правосудия существовал и в советском уголовном процессе.

Но примечательно здесь то, какие механизмы реально обеспечивал этот элемент. Без сомнения, в советском уголовном процессе оценка доказательств по внутреннему убеждению была элементом далеко не демократического механизма. Обусловлено это тем, что каждый судья, следователь, дознаватель, прокурор были ориентированы прежде всего на расследование и раскрытие преступлений. Вне этого контекста свою профессию  они не представляли, поскольку это было основой идеологии существовавшего в тот период времени уголовного процесса. Но настроенный таким образом человек теряет связь с объективной реальностью: он начинает судить о ней не столько по фактам, сколько по догадкам об их существовании. Таким образом, выстраивались целые «системы доказательств», которые больше отражали внутренний мир конкретного должностного лица, нежели действительно произошедшие события. И это было связано с тем, что существовавший в тот период закон, по существу, «провоцировал» у правоприменителей обвинительный уклон. То есть внутреннее убеждение оказывалось своеобразным «серийным продуктом», который ставился на поток авторитарным государством и изначально имел конструктивную особенность, отличающую его от внутреннего убеждения в демократическом государстве, — уклон в сторону обвинения. Ведь внутреннее убеждение, при соответствующем настрое со стороны государства (выраженном в законе) на борьбу с преступностью, может подтолкнуть лишь к ничем не спровоцированной агрессии, выраженной в неправосудных приговорах и иных процессуальных решениях. Следовательно, в подобных условиях оценка доказательств по внутреннему убеждению становится вовсе не благом, так как является элементом механизма, благодаря которому мог учиняться произвол.

В настоящее время еще приходится сталкиваться с ситуациями, когда внутреннее убеждение «срабатывает» не в интересах справедливости. Причина этого видится в том, что многие следователи, дознаватели, прокуроры и судьи считают одной из задач своей деятельности раскрытие и расследование преступлений. В этом проявляется инертность их сознания, которая ведет к непрогнозируемым, с точки зрения ныне действующего УПК РФ, результатам: к неправосудным решениям, вынесенным под явным влиянием обвинительного уклона. То есть эти лица иногда действуют в соответствии с утратившим силу УПК РСФСР 1960 года.

Именно поэтому важно, чтобы каждый юрист понял: ныне действующий УПК РФ — это уже не орудие в борьбе с преступностью и к нему нельзя подходить только как к средству достижения каких-либо утилитарных целей. Его предназначением является определение такого порядка судопроизводства, в условиях которого возможно вынесение только справедливого решения.

Библиография

1 См.: Добровольская Т.Н. Принципы советского уголовного процесса (вопросы теории и практики). — М., 1971.

2 См.: Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. I: Основные положения науки советского уголовного процесса. — М., 1968.