Нерешенные вопросы уголовной ответственности за фальсификацию доказательств по уголовному делу

ББК 67.408 УДК 343.3/7 

Страницы в журнале: 105-109

А.Н. БЕЛОЗЕРСКИХ,

аспирант Юридического института Красноярского государственного аграрного университета

Анализируются некоторые признаки состава фальсификации доказательств по уголовному делу. Приводятся проблемы юридической оценки данного преступления в правоприменительной деятельности и предлагаются варианты его квалификации. Автор указывает на трудности применения ч. 3 ст. 303 УК РФ и предлагает возможные пути их законотворческого преодоления.

Ключевые слова: состав преступления, признаки, фальсификация, доказательства, уголовное дело, квалификация, правоприменительная практика, общественно опасное деяние.

The questions, staying unresolved of the criminal liability for evidences falsification on a criminal case

Belozerskih A.

In this article the author analyses some signs of structure falsification of evidence on a criminal case. The author gives problems of legal evaluation a given crime in law enforcement and offers his own variants for qualification a given crime. The author marks specifies in difficulties of practical application of a part of 3 article 303 of the Criminal Code of the Russian Federation and offers possible ways of their draft law overcoming.

Keywords: gravamen of a charge, signs, falsification, evidence, criminal case, qualification, law-enforcement practice, socially-dangerous act.

Изучение правоприменительной практики показывает, что одной из главных причин низкой результативности деятельности правоохранительных органов и суда по привлечению к уголовной ответственности и наказанию виновных лиц остается несовершенство действующего законодательства. Поиск возможных путей повышения потенциала норм, регламентирующих уголовную ответственность за фальсификацию доказательств по уголовному делу, сопряжен с обоснованием целесообразности такого исследования, с необходимостью тщательной проработки перспектив эффективности данных уголовно-правовых норм. На необходимость совершенствования указывает то обстоятельство, что содержание норм не в полной мере отвечает требованиям обеспечения уголовно-правовой охраны интересов правосудия в части представления суду достоверных и допустимых доказательств и недостаточно корреспондирует общим принципам уголовного и уголовно-процессуального законодательства.

Интересны мнения оперуполномоченных милиции, дознавателей, следователей и руководителей следственных отделов органов внутренних дел г. Красноярска, следователей следственного комитета при прокуратуре г. Красноярска по поводу причин, вызывающих проблемы применения нормы об ответственности за фальсификацию доказательств по уголовному делу. Так, из 180 опрошенных нами сотрудников правоохранительных органов 23% назвали слабо наработанную судебную практику применения ч. 2  ст. 303 УК РФ, 25% — отсутствие четких критериев разграничения данного общественно опасного деяния с должностными преступлениями (например, со служебным подлогом, привлечением заведомо невиновного к уголовной ответственности), 29% — несовершенство уголовного законодательства, 16% — отсутствие соответствующих разъяснений Верховного суда РФ, 7% — несовершенство уголовно-процессуального законодательства.

Представления сотрудников правоохранительных органов свидетельствуют о наличии широкого спектра причин, вызывающих проблемы применения исследуемой нормы, в том числе об определенном несовершенстве не только уголовного, но и уголовно-процессуального законодательства. Данная ситуация обусловливает потребность в поиске новых уголовно-правовых средств борьбы с фальсификацией доказательств по уголовному делу.

С правоприменительных позиций мы считаем возможным совершение фальсификации доказательств по уголовному делу в форме общественно опасного бездействия. В частности, проявлениями бездействия могут выступать ситуации, когда следователь преднамеренно не ставит соответствующих вопросов перед экспертом либо подозреваемым, чтобы сформировать алиби или, наоборот, доказательства вины последнего; не приобщает к материалам уголовного дела результаты дополнительной экспертизы, имеющие существенное значение

для признания вины обвиняемого; не принимает мер к сохранности вещественных доказательств. При этом уничтожение или изъятие доказательств способно привести к достаточно опасным последствиям, сопоставимым с таковыми при непосредственно самой подделке доказательств.

Нередки случаи, когда уничтоженное доказательство являлось единственным свидетельством наличия того или иного обстоятельства, подлежащего установлению по уголовному делу. Так, Д. Сычев раскрывает фальсификацию через «умышленное приведение ложных или сокрытие действительных доказательств по уголовному делу»[1]. Намного шире и менее четко представляет фальсификацию доказательств М.В. Мытарев: «умышленное искажение информации о фактах, имеющих значение для установления компетентными органами и лицами обстоятельств, значимых для уголовного дела»[2]. К сожалению, такое определение не позволяет конкретизировать содержание общественно опасного деяния и дает повод для расширительного толкования исследуемого преступления, что недопустимо с позиций потребностей формальной определенности уголовно-правового запрета.

Более подробно выделяет фактические способы фальсификации доказательств по уголовному делу А.А. Кондратьев: 1) искажение доказательств (подмена, подделка, внесение исправлений в документы и т. п.); 2) искусственное создание доказательств (ложных вещественных доказательств, следов, документов и т. д.); 3) уничтожение и сокрытие доказательств[3].

Таким образом, деяния, близкие по своей сути к фальсификации доказательств, приводят в итоге к аналогичным последствиям. Подобные деяния, например отказ компетентного должностного лица в приобщении к уголовному делу фактических данных, имеющих доказательственное значение, по справедливому мнению Н.И. Дегтяревой, «совершаются именно в сфере осуществления правосудия, непосредственно связаны с процессом доказывания, в УК РФ наличествует норма, описывающая сходное с ними по существу, по “духу” преступление»[4].

Можно с уверенностью утверждать, что назрела настоятельная потребность расширения объективной стороны преступления, предусмотренного ст. 303 УК РФ.

Одним из важнейших недостатков конструкции исследуемой уголовно-правовой нормы является отсутствие в перечне субъектов данного преступления судьи и секретаря судебного заседания. Так, В.Я. Таций указывал на то, что законодательное сужение круга субъектов преступления зачастую способствует необоснованному ограничению действия той же уголовно-правовой нормы[5]. Необходимо поддержать позицию А.С. Горелика, Л.В. Лобановой, А.И. Чучаева, И. Дворянскова, А. Кибальника и В. Майбороды, полагающих, что судья также должен быть включен в круг субъектов фальсификации доказательств[6]. Ведь судья самым непосредственным образом участвует в уголовном и гражданском процессах, имея право истребовать доказательства, участвовать в их исследовании и оценке. При этом 63% опрошенных нами сотрудников правоохранительных органов считают возможным и целесообразным установление уголовной ответственности судьи за фальсификацию доказательств по уголовному делу.

Рассматривая вероятность совершения судьей преступления, также следует помнить, что он отправляет именно правосудие, поэтому решение законодателя о возможности квалификации подобных действий судьи по общей норме (ст. 292  «Служебный подлог»), а не специальной (ст. 303 «Фальсификация доказательств») представляется не совсем обоснованным. Более того, в правоприменительной практике встречаются курьезы, когда судья воспринимался «полноценным» субъектом фальсификации доказательств по уголовному делу. Так, в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела от 07.07.2008 следователь следственного отдела по Свердловскому району г. Красноярска отметил, что имеются достаточные данные, указывающие на отсутствие в действиях судьи Свердловского района г. Красноярска О. признаков фальсификации доказательств по уголовному делу. Данный пример показывает, что фактически судья находится в социальном поле ответственности за фальсификацию доказательств. Отсутствует лишь формально-юридическое закрепление судьи в перечне субъектов исследуемого преступления.

Вместе с тем некоторые ученые не считают необходимым включать судью в перечень субъектов фальсификации доказательств по уголовному делу. Например, такого мнения декларативно придерживается В.Г. Павлов[7], который, однако, не аргументирует свою позицию.

На наш взгляд, в перечень субъектов исследуемого преступления также следует включить секретаря суда. Так, в уголовном судопроизводстве среди доказательств особое место принадлежит протоколу судебного заседания. Это обусловлено тем, что в данном процессуальном документе фиксируются все действия, производимые судом и сторонами в ходе судебного разбирательства, а также решения (определения, постановления), вынесенные судом по уголовному делу (ч. 3 ст. 259 УПК РФ). По его содержанию можно заключить о факте и процедуре исследования доказательств по делу, результатах произведенного исследования, действиях суда и участвующих сторон в ходе заседания и т. д. Суд основывает приговор только на тех доказательствах, которые были исследованы на судебном заседании. Как отмечается в специальных исследованиях, протокол судебного заседания является источником доказательств для суда вышестоящей инстанции, который главным образом по результатам его изучения формирует вывод о законности и обоснованности приговора или иного судебного решения[8].

Секретарь судебного заседания фактически может внести исправления в протокол судебного заседания, совершить его подмену на другой либо внести в него заведомо ложные сведения, но эти действия не повлекут ответственности по ч. 2 или 3 ст. 303 УК РФ. Секретарь судебного заседания может быть привлечен к уголовной ответственности за фальсификацию доказательств по уголовному делу, только если он совершил фальсификацию протокола судебного заседания в соучастии со специальным субъектом исследуемого преступления — лицом, производящим дознание, следователем или прокурором.

В настоящее время при обнаружении факта фальсификации секретарем судебного заседания протокола судебного заседания его привлекают к ответственности за служебный подлог (ст. 292 УК РФ) либо за превышение должностных полномочий (ст. 286 УК РФ). Однако при вменении служебного подлога возникает проблема доказывания мотива (корыстной или иной личной заинтересованности), а для вменения превышения должностных полномочий требуется наступление последствий в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства. Также могут появиться проблемы обоснования того факта, что секретарь судебного заседания обладает функциями должностного лица. Необходимо отметить, что 57% опрошенных нами сотрудников правоохранительных органов считают возможным и целесообразным установление уголовной ответственности секретаря судебного заседания за фальсификацию доказательств по уголовному делу.

Сложно согласиться с мнением Ю.И. Кулешова, который не конкретизирует перечень субъектов фальсификации доказательств по уголовному делу, предлагая включить в него судью (против чего мы не имеем никаких возражений) и «участников со стороны обвинения или защиты»[9]. На наш взгляд, подобная неточность исследуемой уголовно-правовой нормы, ее дополнительная и без того высокая бланкетность, неопределенность предлагаемого признака субъекта фальсификации доказательств по уголовному делу будет порождать многочисленные запросы, дополнительные толкования и разъяснения, вызывать трату времени, сил и энергии сотрудников правоохранительных органов, станет питательной почвой для бюрократической волокиты и злоупотреблений, позволит извращать смысл уголовного закона и неправильно его реализовывать.

Как представляется, малоэффективная практика применения квалифицированных видов исследуемого преступления связана с недостатками законодательной формулировки фальсификации доказательств по уголовному делу, повлекшей тяжкие последствия.

На наш взгляд, в ч. 3 ст. 303 УК РФ необходимо указать на возможность наступления тяжких последствий по неосторожности. Именно допустимость лишь умышленной формы вины при наступлении тяжких последствий как отягчающего обстоятельства рассматриваемого преступления приводит к отсутствию правоприменительной практики по этому признаку. Более того, некоторые ученые также справедливо полагают возможным квалификацию наступления тяжких последствий при фальсификации доказательств с неосторожной формой вины[10]. Данная конструктивная особенность исследуемого преступления закреплена в Модельном уголовном кодексе для государств— участников СНГ, выступающем в определенной степени образцовым источником уголовного права для стран Cодружества; кодекс предусматривает самостоятельную главу 34 об ответственности за преступления против правосудия, среди которых имеется фальсификация доказательств. Так, ч. 3 ст. 336 данного кодекса предусматривает ответственность за фальсификацию доказательств в тяжком или особо тяжком преступлении либо повлекшую по неосторожности тяжкие последствия[11].

В научно-теоретическом смысле потребность в таком изменении формулировки ч. 3 ст. 303 УК РФ обусловлена двумя основными причинами. Во-первых, наступление тяжких последствий при фальсификации доказательств зачастую подпадает под квалификацию по иным преступлениям (включая преступления против правосудия). При этом достаточно часто санкция за данные преступления может быть строже, чем ответственность по ч. 3 ст. 303 УК РФ. Поэтому применению подлежит уголовно-правовая норма, по сути отражающая тяжкие последствия, наступившие при фальсификации доказательств по уголовному делу. Например, если в результате фальсификации доказательств по уголовному делу о тяжком преступлении заведомо невиновное лицо было привлечено к уголовной ответственности, то такие действия следует квалифицировать по ч. 2 ст. 290 и ч. 2 ст. 303 УК РФ, поскольку санкции по первой из инкриминируемых норм — от трех до десяти лет лишения свободы, а по второй — от трех до семи лет лишения свободы.

Во-вторых, при наступлении последствий, детерминированных умышленными общественно опасными деяниями, имеющими более «специализированный» механизм причинения вреда охраняемым общественным отношениям (например, незаконное освобождение от уголовной ответственности), квалификация будет осуществляться по совокупности ч. 2 ст. 303 УК РФ и соответствующей «специализированной» статьи уголовного закона. В связи с этим сложно согласиться с мнением А.В. Галаховой, указывающей, что в подобных случаях вообще не следует осуществлять дополнительно квалификацию по ст. 303 УК РФ[12]. Ведь речь идет о нарушении общественных отношений, обеспечивающих, с одной стороны, интересы правосудия по получению допустимых и достоверных доказательств, с другой — права участников этих отношений, грубейшее нарушение которых может выразится, например, в привлечении заведомо невиновного к уголовной ответственности.

Следующий вопрос совершенствования уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за фальсификацию доказательств по уголовному делу, — определение цели данного преступления. На наш взгляд, его можно решить путем изучения места и содержания цели фальсификации доказательств как элемента субъективной стороны состава преступления и последующего внесения предложения о ее возможном законодательном закреплении в диспозиции исследуемой нормы.

Необходимо отметить, что цель в юридической литературе понимается по-разному: конкретизированное выражение интересов субъекта и модели потребного ему будущего[13]; та перспектива, которую желает человек и которую он стремится достичь своей деятельностью, «представление о желаемом результате, к достижению которого лицо стремится»[14]. То есть цель — конкретизированная в определенной внутренней модели желаемого результата потребность. Если согласиться с точкой зрения П.С. Дагеля о том, что цель, как и мотив преступления, по сути охватывается прямым умыслом виновного[15] (которым характеризуется фальсификация доказательств по уголовному делу), то под желаемым результатом прямого умысла условно подразумевается и цель как конкретизированная потребность этого результата. Как представляется, с позиции особенностей, заложенных в законодательном закреплении прямого умысла (ч. 2 ст. 25 УК РФ), и с учетом научного представления о цели преступления, она (цель) должна рассматриваться как сопутствующий, но не как «входящий» в желание элемент.

Необходимо констатировать, что законодатель неоправданно отказался от включения в диспозицию исследуемой нормы цели преступления в качестве обязательного признака его состава. Кроме того, фальсификация доказательств по уголовному делу относится к общественно опасному посягательству с формальной законодательной конструкцией, а, по верному замечанию А.П. Козлова, формулирование законодателем преступлений с формальной диспозицией состава, как правило, приводит к использованию цели как обязательного признака состава преступления[16]. Цель отсутствует в тех немногих деяниях с формальной законодательной конструкцией состава, в которых зачастую нет четкого представления виновного лица о реальных действиях своего преступного поведения, а также когда имеет место вероятное объективное изменение внешних обстоятельств, что крайне затрудняет формулировку цели (например, при организации массовых беспорядков). При этом включение цели преступления в качестве обязательного признака субъективной стороны состава преступления не всегда указывает на усеченный характер законодательной конструкции. Ведь выделение усеченной законодательной конструкции состава преступления является приемом в доктрине уголовного права, показывающим перенос момента окончания конкретного преступления условно на стадию неоконченного преступления (приготовление либо покушение). В результате некоторые преступления, по сути отражающие приготовительные действия (например, сговор на совершение преступления) либо не доведенные до своего преступного результата действия (например, посягательство), «объявляются» оконченными. Как правило, преступления с усеченной законодательной конструкцией (иначе говоря, составы «создания опасности») относятся к категории тяжких или даже особо тяжких (например, создание банды либо посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа), поэтому появляется объективная потребность формулирования их законодательной конструкции по типу усеченной. Однако отталкиваться при признании данных составов усеченными необходимо от специфики содержания самого общественно опасного деяния, входящего в объективную сторону состава, поэтому цель преступления, закрепленная в рамках субъективной стороны, не влияет на отнесение преступления к соответствующему виду законодательной конструкции состава преступления.

Таким образом, отнесение рассматриваемого посягательства к общественно опасному должно предполагать установление в действиях виновного не только умысла на фальсификацию доказательств, но и цели, выражающейся в их последующем использовании. При этом не имеет значения, к какой категории относится состав преступления, — цель преступления показывает направленность «заряда» общественной опасности фальсификации, позволяя максимально четко конкретизировать характер общественно опасного деяния и тем самым продемонстрировать соединение этого деяния с моделью потребного ему будущего.

Включение данной цели в содержание ч. 2 ст. 303 УК РФ учитывало бы в соответствии с ч. 1 ст. 74 УПК РФ роль данных доказательств в процессе «установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела». По этому поводу В. Борков совершенно верно отмечает, что только таким образом «возможно посягательство на интересы правосудия подобно тому, как посягательство на финансово-кредитную систему государства не может состоять лишь в подделке денег без цели их сбыта (ст. 186 УК РФ)»[17].

На основании вышеизложенного анализа вопросов уголовной ответственности за фальсификацию доказательств по уголовному делу предлагаем изложить части 2 и 3 ст. 303 УК РФ в следующей редакции:

«Статья 303. Фальсификация доказательств

1. <…>

2. Фальсификация доказательств по уголовному делу либо уничтожение или сокрытие доказательств по уголовному делу с целью их последующего использования судьей, секретарем судебного заседания, лицом, производящим дознание, следователем, прокурором или защитником — наказывается...»

3. Фальсификация доказательств либо уничтожение или сокрытие доказательств по уголовному делу о тяжком или об особо тяжком преступлении с целью их последующего использования, а равно фальсификация доказательств, повлекшая по неосторожности наступление тяжких последствий, —наказывается…»

Реализация данных предложений позволит ввести в уголовное законодательство новую редакцию логически последовательной и завершенной уголовно-правовой нормы, предусматривающей уголовную ответственность за фальсификацию доказательств по уголовному делу.

Библиография

1 См.: Сычев Д. Фальсификация доказательств // Законность. 2008. № 9. С. 46.

2 Мытарев М.В. Ответственность за преступления против правосудия, совершаемые сотрудниками ОВД (вопросы квалификации и совершенствования законодательства): Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Н. Новгород, 2009. С. 22.

3 См.: Кондратьев А.А. Проблемные вопросы квалификации фальсификации доказательств по уголовному делу лицами, осуществляющими предварительное расследование // Наука и практика. 2008. № 2(35). С. 147.

4 Дегтярева Н.И. О некоторых направлениях совершенствования законодательства об ответственности за преступления против правосудия, связанные с сокрытием и фальсификацией доказательств // Российский следователь. 2009. № 22. С. 15.

5 См.: Таций В.Я. Объект и предмет преступления в советском уголовном праве. — Харьков, 1988. С. 27.

6 См.: Горелик А.С., Лобанова Л.В. Преступления против правосудия: Моногр. — СПб., 2005. С. 225—226; Чучаев А., Дворянсков И. Фальсификация доказательств // Уголовное право. 2001. № 2. С. 48; Кибальник А., Майборода В. Фальсификация доказательств: уголовная ответственность // Законность. 2009. № 1. С. 16.

7 См.: Павлов В.Г. Квалификация преступлений против правосудия со специальным субъектом // Ленинградский юридический журнал. 2007. № 3(9). С. 100.

8 См.: Васяев А.А. Исследование доказательств в стадии подготовки уголовного дела к судебному заседанию // Уголовный процесс. 2007. № 8. С. 31—34.

9 Кулешов Ю.И. Преступления против правосудия: проблемы теории, законотворчества и правоприменения: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Владивосток, 2007. С. 38

10 См., например: Лозовицкая Г.П. Научно-практический комментарий к главе 31 Уголовного кодекса Российской Федерации (Преступления против правосудия). — М., 2009. С. 35.

11 См.: Модельный уголовный кодекс для государств—участников СНГ // Информационный бюллетень МПА. 1996. № 10 (приложение). С. 208.

12 См.: Уголовная ответственность за преступления против правосудия / Под ред. А.В. Галаховой. — М., 2003. С. 128.

13 См.: Механизм преступного поведения / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев. — М., 1981. С. 146.

14 Горбуза А.Д. К вопросу о соотношении понятий «мотив» и «цель» преступления // Советское законодательство и вопросы борьбы с преступностью: Тр. Высшей следственной школы. Вып. 10 / Отв. ред. А.В. Наумов. — Волгоград, 1974. С. 19.

15 См.: Дагель П.С. Содержание, форма и сущность вины в советском уголовном праве // Правоведение. 1969. № 1. С. 78—88.

16 См.: Козлов А.П. Фундаментальные науки и уголовное право (вопросы понятия и соотношения): Учеб. пособие. — Красноярск, 2001. С. 76.

17 Борков В. Сложность квалификации фальсификации доказательств (ст. 303 УК РФ) // Уголовное право. 2009. № 2. С. 22.