А.С. НИКИТИН,
кандидат юридических наук, профессор кафедры государственно-правовых дисциплин МГЭИ
Один из старейших ученых нашей страны, в течение полувека принимавших участие в разработке научных положений «объекта преступления», сделал перед своей смертью достаточно смелое и серьезное заявление, прозвучавшее как правовое завещание по данному вопросу. «В нашем обществе за последние семьдесят лет, — писал Н.И. Загородников, — искусственно создавалась структура ценностей, в основе своей оторванная от общечеловеческих представлений о значимости личности.
Эта структура внедрялась в сознание и социальную практику существующей государственной идеологией и привносилась в жизнь усилиями государственного и партийного аппарата. Сложившиеся веками в течение десятков поколений общечеловеческие ценностные ориентиры признавались не отвечающими интересам пришедших к власти рабочих и крестьян и поэтому — ненаучными»[1].
Мы ставим себе задачу попытаться развенчать теорию общественных отношений как объект преступления, спустить ее с «небес на грешную землю», разобравшись в понятиях «общественные отношения» и «правоотношение». При этом мы будем опираться на аргументы классиков марксизма-ленинизма и теоретические доктрины, основанные на указанной идеологии.
Несомненно, к созданию теории общественных отношений приложили руку все классики марксизма-ленинизма, но на практике «направил эту руку» в нужную сторону И. Сталин, который в своих работах дал теоретическое обоснование создания и охраны при помощи общественных наук нарождающихся новых общественных отношений.
Самое главное в сталинских исследованиях то, что он в развитии новых производственных отношений находит оправдание обострению классовой борьбы. «Это, однако, не значит, — писал И. Сталин, — что изменения производственных отношений и переход от старых производственных отношений к новым протекает гладко, без конфликтов, без потрясений. Наоборот, такой переход происходит обычно путем революционного свержения старых производственных отношений и утверждения новых»[2].
Следовательно, очень важно было в то время взять под контроль и охрану процесс зарождения новых общественных отношений, направляя и развивая их при помощи коммунистического заказа, которому так верно служили теоретики права, в частности уголовного и административного.
Перейдем теперь к более детальному анализу общественных отношений на основании приведенных И. Сталиным высказываний. Марксисты утверждают, что в рамках общественных отношений экономические отношения первичны, поскольку лежат в основе развития человеческого общества, а все остальные отношения являются производными от указанных. «Материальная жизнь общества, его бытие также, — писал И. Сталин, — является первичным, а его духовная жизнь — вторичным, производным... материальная жизнь общества есть объективная реальность, существующая независимо от воли людей, а духовная жизнь общества есть отражение этой объективной реальности, отражение бытия»[3].
На наш взгляд, это неправильно, ибо данная гипотеза выхвачена из обширного контекста развития человеческого общества, которое началось гораздо раньше, чем считают коммунисты. Первыми такого рода отношениями, на наш взгляд, были половые отношения человека с человеком. Они могли возникнуть на самой ранней ступени человеческого общества, когда человек еще не отличался от остального животного мира. Эти отношения вышли вместе с человеком из его животного состояния. Они есть первичные истоки общественных отношений, поскольку базируются на самых древних и глубинных основах человека, на его инстинктах. Первые брачные отношения во всех формах полигамии и моногамии с полной уверенностью подтверждают эту гипотезу. Здесь действительно имеют место отношения человека с человеком, но они как таковые изначально не носили экономического характера. Эти отношения, по своей сути, есть прежде всего биологические связи, которые можно с уверенностью поставить впереди всех нарождающихся, первоначальных общественных отношений, в том числе и экономического характера.
Помимо половых, были у человека и иные первичные отношения, не носящие экономического характера. в частности, отношения в первобытной семье между родителями и детьми, между вожаком и стадом, между семьями в стаде, между детьми в одной семье, между людьми и их божествами, отношения к наскальным рисункам, отношения сильного со слабым и т. д. Думается, что в такой совокупности взаимодействия экономические отношения не поглощали всю суть примитивного человеческого многообразия взаимоотношений. Несомненно, они занимали определенное место, но не в том объеме, который приписывается им марксизмом-ленинизмом.
Итак, мы считаем, что экономические отношения, во-первых, далеко не первичны во всей совокупности общественных отношений, а представляют одну из равноправных сфер развития человеческого общества. Они есть равные среди равных. Во-вторых, они не могут выступать в качестве базиса для всех иных видов общественных отношений, поскольку каждый этот вид, по своей сущности, самостоятелен и строится на основе сугубо специфических, частных и публичных интересов.
Говоря о возвеличивании коммунистами экономических отношений в теории общественных отношений, необходимо акцентировать внимание на том положении, что возвеличивание одного вида общественных отношений предполагает принижение других разновидностей отношений, в том числе и правоотношений, выделяя подчиненный их характер. Такое соотношение, к сожалению, существует в юридической литературе и до сих пор. Например, в одном из словарей, раскрывающем признаки и особенности правоотношения, сказано, что «опосредствуя бесчисленные экономические, политические, социальные и другие общественные отношения, правоотношения служат юридической формой взаимодействия между участниками этих отношений. Урегулированные посредством норм права экономические, политические и др. общественные отношения не утрачивают своей природы и характера, не теряют своих изначальных свойств и особенностей данного типа отношений»[4].
Подобное заявление сводит правоотношение к уделу всего лишь правовой формы и уходит от правоотношения как формы права. Восполним этот пробел и приведем возможное и необходимое положение: несмотря на то, что в праве (правоотношении) отражаются экономические, политические, социальные и другие общественные отношения, они не утрачивают своей природы и характера, не теряют своих изначальных свойств и особенностей.
Таким образом, на наш взгляд, надо утвердить равенство, взаимную зависимость и обусловленность всех видов общественных отношений между собой, не выделяя и не восхваляя отдельные из них в угоду былым идеологическим шаблонам и штампам. Правоотношение имеет на это свое право.
Подчиняя право идеям идеологии и экономики, коммунисты отвели ему роль слуги, второстепенного сторожа общественных отношений нарождающегося коммунистического общества. Главное место в этой «сторожке» отводилось уголовному праву с его объектом посягательства преступления. Поэтому во многих учебниках по уголовному праву до сих пор высказывается главная мысль идеолого-правовой проблемы: общественные отношения — это общий объект преступления. Однако тут же делается ссылка на ст. 2 УК РФ, где перечислены родовые объекты, к числу которых отнесены права и свободы человека и гражданина, собственность, общественный порядок и т. д., и ничего не говорится об общественных отношениях. Нет их и в непосредственных объектах преступления.
Заверения А.А. Пионтковского, что «общественные отношения как объект преступления — это то, что стоит за непосредственным объектом», который «оказывается или материальной предпосылкой существования и развития соответствующих общественных отношений, или материальной формой их выражения, или их субъектом»[5], несостоятельны. Сам же А.А. Пионтковский в своих работах делал вывод, что непосредственный объект может быть общественным отношением, но в большинстве случаев им не является[6].
Если бы законодатель хотел указать в УК РФ или где-то еще на общественные отношения как объект, то он наверняка так и сделал бы. Таким образом, нас приучают не верить своим глазам и закону, а продолжать слепо и раболепно преклоняться перед ложной идеей, сданной в архив истории.
Следующим аргументом нелепости теории общественных отношений являются положения самого марксистско-ленинского диалектического материализма, в рамках которого изучаются такие философские категории, как «всеобщее (общее)», «особенное» и «единичное». Касаясь общественных отношений как общего объекта преступления, нам необходимо помнить, что общее мыслится в диалектике не как «тощая» абстракция, но в его неразрывной связи с многообразием единичных предметов. В таком понимании оно «воплощает в себе богатство особенного, индивидуального, отдельного»[7]. Однако в нашем случае за общим объектом мы такого не наблюдаем. В системе объектов (общий, родовой и непосредственный) до сегодняшнего дня нет такого единого знаменателя.
Возвращаясь к общему, родовому и непосредственному объектам преступления (правонарушения), мы должны констатировать отсутствие какой-либо прямой преемственности между общественными отношениями и родовыми объектами — правами и свободами человека и гражданина, собственностью, общественным порядком и пр. К счастью, нет такой преемственности и между общественными отношениями и непосредственными объектами посягательств преступлений (правонарушений)[8]. Ее попросту быть не может, поскольку эти понятия разные по смыслу.
Третий аргумент несостоятельности рассматриваемой теории в том, что если при определении понятия «объект преступления» используются общественные отношения, охраняемые уголовным законом, то нужно вести речь уже только о правоотношениях, а не об общественных отношениях, ибо последнее понятие значительно шире и многообразнее, чем понятие «правоотношение», о чем известно даже начинающему студенту[9].
Однако такое простое и непредвзятое суждение не всегда было безвинным, безнаказанным и обычным. Даже позиции именитых ученых подвергались в советский период развития уголовного права грубой коррекции в данном вопросе.
Так, один из первых исследователей объекта преступления Б.С. Никифоров однажды позволил себе некоторые неточности по поводу понятия «правоотношение». И тут же ученого обвинили в том, что у него «… объектом преступления оказываются лишь правовые отношения, связанные с осуществлением права собственности, и выпадают из поля зрения экономические, производственные отношения…»[10]. Б.С. Никифорову пришлось оправдываться на страницах монографии, объясняя это недоразумением и тем, что его неправильно поняли[11]. Думается, что как раз, наоборот, его правильно поняли и, самое главное, он правильно высказывался. Однако эта маленькая «оговорка» могла повлечь за собой цепную реакцию непослушания в системе идеологических постулатов марксизма-ленинизма, чего допустить было никак нельзя.
Четвертый аргумент не в пользу теории общественных отношений состоит в следующем: возникла путаница в данном вопросе, так как авторы исследуемых положений объекта преступления произвольно в своих работах «перепрыгивали» то в общественные отношения, то в правоотношения, и получалась недопустимая эклектика рассматриваемых понятий. Таким образом, в исследованиях, как правило, не было ясности, где речь шла только о правоотношениях, а где — лишь об общественных отношениях. Понимая, что эти два понятия имеют различное содержание, теоретики марксизма-ленинизма в уголовном праве по мере необходимости и конъюнктурных соображений подтасовывали то одно понятие, то другое, что позволяло эффективно использовать данную словесную «эквилибристику» в интересах марксистско-ленинской идеологии в области уголовного права.
Пятый аргумент: если мы представим себе все, что составляет событие преступления, и то, что происходило до него, то можно весь этот массив событий условно разделить на две части. В первой части будет правоотношение, урегулированное одной из отраслей российского права, например финансовым правом. Оно благополучно существовало до момента противоправного воздействия преступником. Во второй части правоотношение заключает в себе событие преступления, которое нарушает охранительные нормы уголовного права.
Если рассматривать правоотношения с точки зрения временных рамок возникновения и существования, то первое правоотношение будет находиться как бы за пределами преступления, ибо оно было урегулировано не уголовным законодательством. Оно существовало задолго до преступления и могло продолжаться неопределенно длительное время. В его рамках происходили правомерные деяния субъектов правоотношения, следовательно, все шло своим чередом, как и предусмотрено финансовым законодательством.
И вот происходит преступление, т. е. противоправное, виновное, общественно опасное и наказуемое воздействие на объект посягательства. С этого момента начинается образование нового, а именно правоохранительного правоотношения, поскольку, если нет вышеуказанного деяния, следовательно, нет и самого преступления, не будет и охранительной деятельности специальных органов публичной власти. Деяние является в данном случае отправной точкой возникновения нового правоотношения. А само правоотношение есть первичный результат противоправного воздействия на охраняемый объект.
Таким образом, возникает вопрос: на какое же правоотношение посягало противоправное деяние преступника — на первое, которое фактически находится за пределами преступления, или на второе, образованное в момент совершения преступления? Думается, что здравый смысл должен подсказать правильное решение, которое означает, что ни первое, ни второе правоотношение не могут выступать в роли объекта посягательства.
Первое не может им быть, потому что оно уже было до начала преступления таковым, его никак нельзя изменить и повторить. Измененное преступлением, это правоотношение будет другим. Оно может быть рассмотрено в границах второго правоотношения, но и здесь есть трудности. Изменения в правоотношении произошли только с момента возникновения преступления и закончились с окончанием его.
Второе правоотношение формировалось в процессе совершения преступления. Это скорее результат противоправного воздействия, чем объект целенаправленного посягательства. Они не совпадают друг с другом по времени и содержанию: посягательство осуществляется в начале события, а результат как противоправное последствие возникает в конце указанного события.
Рассмотренные виды правоотношений по своей сути есть два совершенно разных правоотношения, у которых все элементы структуры различны, кроме объекта правоотношений, в роли которых, по общепринятой сегодня модели, выступают духовные или материальные блага, а это еще не правоотношение как таковое.
Все вышесказанное свидетельствует о несостоятельности теории общественных отношений как объекта посягательства преступления или административного проступка.
Библиография
1 Загородников Н.И. Объект преступления: от идеологизации содержания к естественному понятию // Проблемы уголовной политики и уголовного права. — М., 1994. С. 9—10.
2 Сталин И.В. О диалектическом и историческом материализме // Правда. 1938. 12 сент. Примечательно, что статья вышла в свет именно в период самых яростных политических репрессий.
3 Сталин И.В. Указ. ст.
4 Юридический энциклопедический словарь / Отв. ред. М.Н. Марченко. — М., 2006. С. 531.
5 Пионтковский А.А. Учение о преступлении. — М., 1961. С. 142; Он же. Объект преступления / Советское социалистическое уголовное право. Часть общая: Учеб. / Под ред. проф. Б.С. Утевского. — М., 1950. С. 127; Он же. Курс советского уголовного права. — М., 1970. С. 120.
6 См.: Он же. Учение о преступлении. С. 119.
7 Введение в философию: Учеб. В 2 ч. Ч. 2 / Фролов И.Т., Араб-Оглы Э.А., Арефьева Г.С. и др. — М., 1989. С. 110.
8 Кстати, об этом же несоответствии указывал также один из разработчиков теории общественных отношений В.К. Глистин. — См.: Глистин В.К. Проблемы уголовно-правовой охраны общественных отношений (объект и квалификация преступлений).— Л., 1979. С. 5.
9 См., например: Мельниченко А.Б., Радачинский С.Н. Уголовное право. Общая часть: Учеб. пособие. — Ростов н/Д, 2002. С. 67.
10 Пионтковский А.А., Меньшагин В.Д. Курс советского уголовного права. Особенная часть. Т. 1. — М., 1955. С. 375.
11 См.: Никифоров Б.С. Объект преступления по советскому уголовному праву. — М., 1960. С. 83.
кандидат юридических наук, профессор кафедры государственно-правовых дисциплин МГЭИ
Один из старейших ученых нашей страны, в течение полувека принимавших участие в разработке научных положений «объекта преступления», сделал перед своей смертью достаточно смелое и серьезное заявление, прозвучавшее как правовое завещание по данному вопросу. «В нашем обществе за последние семьдесят лет, — писал Н.И. Загородников, — искусственно создавалась структура ценностей, в основе своей оторванная от общечеловеческих представлений о значимости личности.
Эта структура внедрялась в сознание и социальную практику существующей государственной идеологией и привносилась в жизнь усилиями государственного и партийного аппарата. Сложившиеся веками в течение десятков поколений общечеловеческие ценностные ориентиры признавались не отвечающими интересам пришедших к власти рабочих и крестьян и поэтому — ненаучными»[1].
Мы ставим себе задачу попытаться развенчать теорию общественных отношений как объект преступления, спустить ее с «небес на грешную землю», разобравшись в понятиях «общественные отношения» и «правоотношение». При этом мы будем опираться на аргументы классиков марксизма-ленинизма и теоретические доктрины, основанные на указанной идеологии.
Несомненно, к созданию теории общественных отношений приложили руку все классики марксизма-ленинизма, но на практике «направил эту руку» в нужную сторону И. Сталин, который в своих работах дал теоретическое обоснование создания и охраны при помощи общественных наук нарождающихся новых общественных отношений.
Самое главное в сталинских исследованиях то, что он в развитии новых производственных отношений находит оправдание обострению классовой борьбы. «Это, однако, не значит, — писал И. Сталин, — что изменения производственных отношений и переход от старых производственных отношений к новым протекает гладко, без конфликтов, без потрясений. Наоборот, такой переход происходит обычно путем революционного свержения старых производственных отношений и утверждения новых»[2].
Следовательно, очень важно было в то время взять под контроль и охрану процесс зарождения новых общественных отношений, направляя и развивая их при помощи коммунистического заказа, которому так верно служили теоретики права, в частности уголовного и административного.
Перейдем теперь к более детальному анализу общественных отношений на основании приведенных И. Сталиным высказываний. Марксисты утверждают, что в рамках общественных отношений экономические отношения первичны, поскольку лежат в основе развития человеческого общества, а все остальные отношения являются производными от указанных. «Материальная жизнь общества, его бытие также, — писал И. Сталин, — является первичным, а его духовная жизнь — вторичным, производным... материальная жизнь общества есть объективная реальность, существующая независимо от воли людей, а духовная жизнь общества есть отражение этой объективной реальности, отражение бытия»[3].
На наш взгляд, это неправильно, ибо данная гипотеза выхвачена из обширного контекста развития человеческого общества, которое началось гораздо раньше, чем считают коммунисты. Первыми такого рода отношениями, на наш взгляд, были половые отношения человека с человеком. Они могли возникнуть на самой ранней ступени человеческого общества, когда человек еще не отличался от остального животного мира. Эти отношения вышли вместе с человеком из его животного состояния. Они есть первичные истоки общественных отношений, поскольку базируются на самых древних и глубинных основах человека, на его инстинктах. Первые брачные отношения во всех формах полигамии и моногамии с полной уверенностью подтверждают эту гипотезу. Здесь действительно имеют место отношения человека с человеком, но они как таковые изначально не носили экономического характера. Эти отношения, по своей сути, есть прежде всего биологические связи, которые можно с уверенностью поставить впереди всех нарождающихся, первоначальных общественных отношений, в том числе и экономического характера.
Помимо половых, были у человека и иные первичные отношения, не носящие экономического характера. в частности, отношения в первобытной семье между родителями и детьми, между вожаком и стадом, между семьями в стаде, между детьми в одной семье, между людьми и их божествами, отношения к наскальным рисункам, отношения сильного со слабым и т. д. Думается, что в такой совокупности взаимодействия экономические отношения не поглощали всю суть примитивного человеческого многообразия взаимоотношений. Несомненно, они занимали определенное место, но не в том объеме, который приписывается им марксизмом-ленинизмом.
Итак, мы считаем, что экономические отношения, во-первых, далеко не первичны во всей совокупности общественных отношений, а представляют одну из равноправных сфер развития человеческого общества. Они есть равные среди равных. Во-вторых, они не могут выступать в качестве базиса для всех иных видов общественных отношений, поскольку каждый этот вид, по своей сущности, самостоятелен и строится на основе сугубо специфических, частных и публичных интересов.
Говоря о возвеличивании коммунистами экономических отношений в теории общественных отношений, необходимо акцентировать внимание на том положении, что возвеличивание одного вида общественных отношений предполагает принижение других разновидностей отношений, в том числе и правоотношений, выделяя подчиненный их характер. Такое соотношение, к сожалению, существует в юридической литературе и до сих пор. Например, в одном из словарей, раскрывающем признаки и особенности правоотношения, сказано, что «опосредствуя бесчисленные экономические, политические, социальные и другие общественные отношения, правоотношения служат юридической формой взаимодействия между участниками этих отношений. Урегулированные посредством норм права экономические, политические и др. общественные отношения не утрачивают своей природы и характера, не теряют своих изначальных свойств и особенностей данного типа отношений»[4].
Подобное заявление сводит правоотношение к уделу всего лишь правовой формы и уходит от правоотношения как формы права. Восполним этот пробел и приведем возможное и необходимое положение: несмотря на то, что в праве (правоотношении) отражаются экономические, политические, социальные и другие общественные отношения, они не утрачивают своей природы и характера, не теряют своих изначальных свойств и особенностей.
Таким образом, на наш взгляд, надо утвердить равенство, взаимную зависимость и обусловленность всех видов общественных отношений между собой, не выделяя и не восхваляя отдельные из них в угоду былым идеологическим шаблонам и штампам. Правоотношение имеет на это свое право.
Подчиняя право идеям идеологии и экономики, коммунисты отвели ему роль слуги, второстепенного сторожа общественных отношений нарождающегося коммунистического общества. Главное место в этой «сторожке» отводилось уголовному праву с его объектом посягательства преступления. Поэтому во многих учебниках по уголовному праву до сих пор высказывается главная мысль идеолого-правовой проблемы: общественные отношения — это общий объект преступления. Однако тут же делается ссылка на ст. 2 УК РФ, где перечислены родовые объекты, к числу которых отнесены права и свободы человека и гражданина, собственность, общественный порядок и т. д., и ничего не говорится об общественных отношениях. Нет их и в непосредственных объектах преступления.
Заверения А.А. Пионтковского, что «общественные отношения как объект преступления — это то, что стоит за непосредственным объектом», который «оказывается или материальной предпосылкой существования и развития соответствующих общественных отношений, или материальной формой их выражения, или их субъектом»[5], несостоятельны. Сам же А.А. Пионтковский в своих работах делал вывод, что непосредственный объект может быть общественным отношением, но в большинстве случаев им не является[6].
Если бы законодатель хотел указать в УК РФ или где-то еще на общественные отношения как объект, то он наверняка так и сделал бы. Таким образом, нас приучают не верить своим глазам и закону, а продолжать слепо и раболепно преклоняться перед ложной идеей, сданной в архив истории.
Следующим аргументом нелепости теории общественных отношений являются положения самого марксистско-ленинского диалектического материализма, в рамках которого изучаются такие философские категории, как «всеобщее (общее)», «особенное» и «единичное». Касаясь общественных отношений как общего объекта преступления, нам необходимо помнить, что общее мыслится в диалектике не как «тощая» абстракция, но в его неразрывной связи с многообразием единичных предметов. В таком понимании оно «воплощает в себе богатство особенного, индивидуального, отдельного»[7]. Однако в нашем случае за общим объектом мы такого не наблюдаем. В системе объектов (общий, родовой и непосредственный) до сегодняшнего дня нет такого единого знаменателя.
Возвращаясь к общему, родовому и непосредственному объектам преступления (правонарушения), мы должны констатировать отсутствие какой-либо прямой преемственности между общественными отношениями и родовыми объектами — правами и свободами человека и гражданина, собственностью, общественным порядком и пр. К счастью, нет такой преемственности и между общественными отношениями и непосредственными объектами посягательств преступлений (правонарушений)[8]. Ее попросту быть не может, поскольку эти понятия разные по смыслу.
Третий аргумент несостоятельности рассматриваемой теории в том, что если при определении понятия «объект преступления» используются общественные отношения, охраняемые уголовным законом, то нужно вести речь уже только о правоотношениях, а не об общественных отношениях, ибо последнее понятие значительно шире и многообразнее, чем понятие «правоотношение», о чем известно даже начинающему студенту[9].
Однако такое простое и непредвзятое суждение не всегда было безвинным, безнаказанным и обычным. Даже позиции именитых ученых подвергались в советский период развития уголовного права грубой коррекции в данном вопросе.
Так, один из первых исследователей объекта преступления Б.С. Никифоров однажды позволил себе некоторые неточности по поводу понятия «правоотношение». И тут же ученого обвинили в том, что у него «… объектом преступления оказываются лишь правовые отношения, связанные с осуществлением права собственности, и выпадают из поля зрения экономические, производственные отношения…»[10]. Б.С. Никифорову пришлось оправдываться на страницах монографии, объясняя это недоразумением и тем, что его неправильно поняли[11]. Думается, что как раз, наоборот, его правильно поняли и, самое главное, он правильно высказывался. Однако эта маленькая «оговорка» могла повлечь за собой цепную реакцию непослушания в системе идеологических постулатов марксизма-ленинизма, чего допустить было никак нельзя.
Четвертый аргумент не в пользу теории общественных отношений состоит в следующем: возникла путаница в данном вопросе, так как авторы исследуемых положений объекта преступления произвольно в своих работах «перепрыгивали» то в общественные отношения, то в правоотношения, и получалась недопустимая эклектика рассматриваемых понятий. Таким образом, в исследованиях, как правило, не было ясности, где речь шла только о правоотношениях, а где — лишь об общественных отношениях. Понимая, что эти два понятия имеют различное содержание, теоретики марксизма-ленинизма в уголовном праве по мере необходимости и конъюнктурных соображений подтасовывали то одно понятие, то другое, что позволяло эффективно использовать данную словесную «эквилибристику» в интересах марксистско-ленинской идеологии в области уголовного права.
Пятый аргумент: если мы представим себе все, что составляет событие преступления, и то, что происходило до него, то можно весь этот массив событий условно разделить на две части. В первой части будет правоотношение, урегулированное одной из отраслей российского права, например финансовым правом. Оно благополучно существовало до момента противоправного воздействия преступником. Во второй части правоотношение заключает в себе событие преступления, которое нарушает охранительные нормы уголовного права.
Если рассматривать правоотношения с точки зрения временных рамок возникновения и существования, то первое правоотношение будет находиться как бы за пределами преступления, ибо оно было урегулировано не уголовным законодательством. Оно существовало задолго до преступления и могло продолжаться неопределенно длительное время. В его рамках происходили правомерные деяния субъектов правоотношения, следовательно, все шло своим чередом, как и предусмотрено финансовым законодательством.
И вот происходит преступление, т. е. противоправное, виновное, общественно опасное и наказуемое воздействие на объект посягательства. С этого момента начинается образование нового, а именно правоохранительного правоотношения, поскольку, если нет вышеуказанного деяния, следовательно, нет и самого преступления, не будет и охранительной деятельности специальных органов публичной власти. Деяние является в данном случае отправной точкой возникновения нового правоотношения. А само правоотношение есть первичный результат противоправного воздействия на охраняемый объект.
Таким образом, возникает вопрос: на какое же правоотношение посягало противоправное деяние преступника — на первое, которое фактически находится за пределами преступления, или на второе, образованное в момент совершения преступления? Думается, что здравый смысл должен подсказать правильное решение, которое означает, что ни первое, ни второе правоотношение не могут выступать в роли объекта посягательства.
Первое не может им быть, потому что оно уже было до начала преступления таковым, его никак нельзя изменить и повторить. Измененное преступлением, это правоотношение будет другим. Оно может быть рассмотрено в границах второго правоотношения, но и здесь есть трудности. Изменения в правоотношении произошли только с момента возникновения преступления и закончились с окончанием его.
Второе правоотношение формировалось в процессе совершения преступления. Это скорее результат противоправного воздействия, чем объект целенаправленного посягательства. Они не совпадают друг с другом по времени и содержанию: посягательство осуществляется в начале события, а результат как противоправное последствие возникает в конце указанного события.
Рассмотренные виды правоотношений по своей сути есть два совершенно разных правоотношения, у которых все элементы структуры различны, кроме объекта правоотношений, в роли которых, по общепринятой сегодня модели, выступают духовные или материальные блага, а это еще не правоотношение как таковое.
Все вышесказанное свидетельствует о несостоятельности теории общественных отношений как объекта посягательства преступления или административного проступка.
Библиография
1 Загородников Н.И. Объект преступления: от идеологизации содержания к естественному понятию // Проблемы уголовной политики и уголовного права. — М., 1994. С. 9—10.
2 Сталин И.В. О диалектическом и историческом материализме // Правда. 1938. 12 сент. Примечательно, что статья вышла в свет именно в период самых яростных политических репрессий.
3 Сталин И.В. Указ. ст.
4 Юридический энциклопедический словарь / Отв. ред. М.Н. Марченко. — М., 2006. С. 531.
5 Пионтковский А.А. Учение о преступлении. — М., 1961. С. 142; Он же. Объект преступления / Советское социалистическое уголовное право. Часть общая: Учеб. / Под ред. проф. Б.С. Утевского. — М., 1950. С. 127; Он же. Курс советского уголовного права. — М., 1970. С. 120.
6 См.: Он же. Учение о преступлении. С. 119.
7 Введение в философию: Учеб. В 2 ч. Ч. 2 / Фролов И.Т., Араб-Оглы Э.А., Арефьева Г.С. и др. — М., 1989. С. 110.
8 Кстати, об этом же несоответствии указывал также один из разработчиков теории общественных отношений В.К. Глистин. — См.: Глистин В.К. Проблемы уголовно-правовой охраны общественных отношений (объект и квалификация преступлений).— Л., 1979. С. 5.
9 См., например: Мельниченко А.Б., Радачинский С.Н. Уголовное право. Общая часть: Учеб. пособие. — Ростов н/Д, 2002. С. 67.
10 Пионтковский А.А., Меньшагин В.Д. Курс советского уголовного права. Особенная часть. Т. 1. — М., 1955. С. 375.
11 См.: Никифоров Б.С. Объект преступления по советскому уголовному праву. — М., 1960. С. 83.
