Нормы обычного права в крестьянском землепользовании[1]

УДК 39:349.11
 
В.Б. БЕЗГИН,
доктор исторических наук, профессор кафедры истории и философии Тамбовского государственного технического университета
 
В статье рассмотрен традиционный порядок землепользования русских крестьян. Дан анализ решений земельных споров на основе норм обычного права.
Ключевые слова: община, крестьянский надел, обычное право, волостной суд, сельский сход.
 
This article describes the traditional procedure for land use by Russian farmers. The analysis of the outcome of land disputes on the basis of customary law.
Keywords: communities, farm power, customary law, volost court, village community.
 
Проблема земельной собственности крестьян и ее правовое содержание в последние годы вызывает у исследователей неизменный интерес[2]. Авторы современных публикаций в большей мере анализируют влияние законодательства на аграрные отношения в русском селе, не уделяя при этом должного внимания изучению самой природы крестьянского землепользования. Реакция же крестьян на властные усилия в области правового регулирования поземельных отношений определялась действием норм обычного права.
Целью статьи является установление содержания обычно-правовых воззрений русских крестьян в вопросе земельной собственности, определение роли норм обычного права в механизме общинных переделов, порядке пользования крестьянскими наделами и решении земельных споров. Совершенствование современного земельного законодательства, прежде всего в вопросе правового статуса общедолевой собственности жителей российского села, следует вести с учетом как реалий рыночной экономики, так и правового менталитета аграриев. Поземельные отношения в российской деревне эпохи модернизации конца XIX — начала XX века в этом отношении представляют собой значимый исторический опыт.
Традиционно основной функцией общины в русском селе было распределение земли. Оно производилось по ревизским либо наличным душам, либо по числу рабочих рук в хозяйстве, либо по едокам. Данные земской статистики позволяют утверждать, что в целом в черноземной полосе разверстка по ревизским душам
являлась преобладающей. Так, издания Курского, Воронежского, Тамбовского земств показывают, что до начала 1880-х годов почти все селения государственных крестьян и большая часть бывших помещичьих не переделяли свои земли после 10-й ревизии и, стало быть, сохранили раскладку по ревизским душам. Только с начала 1880-х годов началось крестьянское движение в пользу перехода к принципу распределения земли на наличные души[3].
Вопрос о подворной земельной нарезке решали сельские сходы. Способ разверстки зависел от качества земли, рельефа хозяйственных угодий и т. п.[4] Сенокосы при общинном владении не подвергались разделам, сено косилось сообща и уже скошенное делилось между членами общества[5]. Вся работа по разверстке земельных наделов выполнялась с довольно
высокой степенью точности. Обмер земли при общем переделе производился деревянной палкой величиной в сажень, а при частном — шагами (из расчета одна сажень равна двум шагам). Надельная полевая полоса называлась загоном, а луговая — паем. Границы в чересполосном владении обозначались межами, а отделявшие один участок от другого — рубежами, на концах и поворотах рылись межевые ямы, в которые устанавливали межевые столбы. Если межой служил проток или овраг, то его называли живым урочищем[6].
Валовую межу, как и граничный рубеж, никто не имел права вспахать, нарушитель подвергался наказанию. Нарушение, или, как говорили в деревне, «взломка» валовой межи самовольно, случалось редко, так как крестьяне считали валовую межу святой, установленной не одним человеком, а всем обществом, по общему на всех тому согласию[7]. Если в результате обмера обнаруживался излишек земли, начинали выяснять, как он образовался. Опрашивали соседей, и если те подтверждали, что этим загоном хозяин владел более десяти лет, то его оставляли в покое. Правда, хозяин должен был подкрепить свои показания клятвой. С этой целью владельца спорного загона разували, скидывали с него шапку, давали в руки икону и заставляли обойти загон кругом. Если крестьянин обходил вокруг загона и при этом не падал, то общество оставляло излишек земли в его распоряжении[8].
Система разверстки земельных угодий, основанная на нормах обычного права, была
результатом как исторического опыта хозяйствования, так и аграрной практики в определенных экономических условиях. Она определялась хозяйственной целесообразностью, приемами и способами ведения полевого хозяйства. По сведениям, полученным от М. Кашкарова из Воронежской губернии в 1899 году, «общинные земли в селениях бывших помещичьих крестьян разверстывались по ревизским душам, в селениях бывших государственных крестьян — по числу душ мужского пола. При разверстке на наличные души мужского пола принимались в расчет или все мальчики, родившиеся ко дню передела, или мальчики и парни, достигшие определенного возраста (3, 5, 7, 15 и 18 лет). Встречалась разверстка по рабочему составу членов семьи (18—60 лет), проживавших постоянно дома, имеющих в обществе постоянную оседлость»[9]. Выбор того или иного принципа разверстки земли часто становился предметом ожесточенных споров на сельском сходе.
Распределение земли между крестьянскими хозяйствами было процессом очень сложным. Трехпольная система полеводства предполагала общий выпас по стерне и по пару. А потому полосы, принадлежавшие отдельным дворам, нельзя было отгородить, так как животные и люди должны были свободно ходить по полям, кроме того, в большинстве случаев каждый двор должен был следовать определенному порядку — сеять необходимые культуры в соответствующее время. Пашня была поделена на узкие полосы, настолько узкие, что иногда с бороной можно было пройти только в одну сторону. Каждый двор имел несколько полос, чаще всего на определенном отдалении одна от другой. Дело в том, что крестьяне внимательно следили за тем, чтобы земля распределялась по справедливости. Общинные земли были различны по качеству, расположению, конфигурации, удаленности от деревни. Каждое из трех полей разделялось на ярусы примерно одного качества, а каждый ярус — на доли (по числу ртов в деревне)[10].
Весь этот сложный механизм распределения был подчинен одной цели — максимально со-
блюсти основной принцип крестьянского мира, обеспечить равный доступ к земле. Возможность пользования земельным наделом выступала непременным условием функционирования крестьянского хозяйства. Равные стартовые условия производственной деятельности ставили конечный результат в прямую зависимость от умения, навыков, трудолюбия пахаря. Заметим, что все это верно только при условии учета капризов природы, над чем мужик был не властен.
Когда в силу естественных причин изменялся состав населения отдельных дворов, община организовывала частичные переделы (свалки-навалки), забирая полосы от одних и передавая другим. Частные переделы допускались в случаях смерти домохозяина, увольнения его из общества, высылки по суду или по общественному приговору либо безвестной его отлучки, оставления хозяйства без попечения; отказа самого домохозяина от пользования землей; неисправности его в платеже повинностей. Частичные переделы производились также  при необходимости нарезать новые приусадебные участки в силу каких-то стихийных явлений (наступления оврагов, размывания почв) либо, наоборот, из-за приращения удобных земель в результате совместных усилий[11]. Такая гибкая система позволяла оперативно реагировать и решать возникавшие проблемы землепользования, соблюдая принцип социальной справедливости.
При распределении земельных наделов община внимательно следила за тем, чтобы соблюдался принцип трудового участия, т. е. землей могли пользоваться только те, кто ее обрабатывал. При переделах земли общество отказывалось учитывать те «души» в семействах, которые долгое время отсутствовали или же находились в безвестной отлучке[12]. Приговором общества крестьян д. Выкрестовой Воронежского уезда той же губернии от 4 декабря 1889 г. было принято решение: «общественные земли поделить на новые души с тем условием, что, кто из однообщественников не занимается хлебопашеством и не отбывает общественных натуральных повинностей, тому земельного надела не давать»[13]. В 1899 году жители слободы Семейки Острогожского уезда Воронежской губернии в постановлении схода прямо указывали на то, чтобы не предоставлять землю тем односельчанам, которые постоянно проживают на заработках в Воронеже[14]. В ряде мест существовала традиция, согласно которой местные старожилы пользовались преимуществом при распределении земельного фонда. Так, по приговору сельского схода слободы Ливенки Бирючанского уезда Воронежской губернии несколько дворов получили меньший надел, чем полагалось по раскладке. Причина заключалась в том, что они недавно были приписаны к обществу[15].
Землепользование крестьянских общин и их членов поддерживалось обычаем, который воплощался в целую систему норм неписаного права. Порядок землепользования определялся обычно-правовым статусом отдельных видов угодий, используемых крестьянским двором. Земельно-правовые нормы в разные периоды истории крестьянства, в свою очередь, отражали этапы эволюции сельской общины[16]. Помещики и правительство старались не вмешиваться в поземельные отношения крестьян, которые регулировались обычным правом. «Право собственности на землю при общинном земледелии принадлежит общине, и распоряжение землей всецело зависит от нее. Право общины от права общей собственности отличается тем, что община сама прав своих непосредственно не осуществляет, а делегирует их на определенных условиях членам, составляющим общину. Община не несет и обязанности, а распределяет их, т. е. налоги и платежи, в строгом соответствии с делегируемыми правами», — утверждал известный знаток крестьянского права А.А. Леонтьев[17].
В правовых воззрениях русских крестьян не существовало понятия частной собственности на землю. Еще в XIX веке русский ученый, этнограф А.Я. Ефименко отмечала: «Земля не продукт труда человека, а следовательно, на нее и не может быть того безусловного и естественного права собственности, какое имеет трудящийся на продукт своего труда. Вот то коренное понятие, к которому могут быть сведены воззрения народа на собственность»[18]. С точки зрения веры православный мужик считал землю Божьей, данной Творцом людям на пропитание. Царь как помазанник Божий был волен распоряжаться землей, наделяя ею своих подданных.
Правом пользования землей, по суждению селян, обладали те, кто на ней трудится. В пределах общины земля считалась мирской, т. е. принадлежащей обществу. Общинные угодья распределялись между крестьянскими дворами посредством земельной разверстки, о чем подробно говорилось выше. Крестьянская семья свободно пользовалась этим наделом, но распоряжаться им могла только с согласия сельского схода. При этом полевые надельные земли находились во владении крестьянского двора, ограниченном правом общины периодически осуществлять переделы земли в зависимости от конкретных обстоятельств. Собственно общинные земли представляли собой неделимые угодья, в том числе «уголки» и «отрезки» между наделами, и использовались в интересах всего сельского общества (пастбища, выгоны, лес и др.). В отношении их крестьяне-общинники обладали правом пользования, связанным с институтом членства общины. Эти земли (в «мирских нуждах») община использовала в общих интересах, в том числе могла сдавать их в аренду как своим членам, так и третьим лицам.
Усадебные земли представляли собой земельные участки, на которых непосредственно размещался крестьянский двор с постройками, садом и огородом, находящимися, как правило, в черте населенных пунктов. Крестьяне могли распоряжаться усадьбой на правах полной собственности[19]. Их право на усадьбу можно было охарактеризовать как пожизненное владение без права отчуждения[20]. Все постройки и насаждения на усадебной земле принадлежали общиннику на праве полной собственности, земля же принадлежала обществу и могла переходить к наследникам лишь при условии, если они являлись членами той же общины[21]. В своих интересах община могла нарушать права хозяина на усадебную оседлость. Сельский сход мог потребовать от домохозяина переноса изгороди или забора, препятствующих прогону скота. В то же время при образовании нового хозяйства именно из общинных земель ему отводился земельный участок под усадьбу.
До 1917 года на территории России можно выделить три важнейшие формы крестьянского землевладения: общинную, подворную и участковую (индивидуальную). Сочетание внутри общинного землевладения трех вышеуказанных категорий земель с различным правовым статусом объясняло противоречивость взглядов российских юристов на юридическую природу общинного землевладения. Однако вплоть до 1917 года это понятие так и не было законодательно оформлено. В результате в течение всего пореформенного периода вплоть до Октябрьской революции аграрный строй России сохранял всю пестроту местного колорита и норм обычного права в сфере поземельных отношений. Это чрезвычайно осложняло задачу реформирования и правового регулирования аграрных отношений, включая разрешение основополагающего вопроса о субъектах права земельной собственности. То, что выступало проблемой для правоведов, не являлось таковой для крестьянства. Русская деревня продолжала регулировать поземельные отношения нормами обычного права.
Не только вопросы землепользования, но и земельные отношения в целом в русской деревне регулировались нормами обычного права. Потрава посевов, нарушение межи при косьбе («перекос»), ошибочный вывоз чужого стога сена, засев соседнего клина пахотной земли — эти спорные вопросы сопровождали повседневную хозяйственную деятельность крестьян. Принцип решения земельных споров был определен традиционным жизненным укладом крестьян. Отличительной чертой обычно-правового регулирования было возмещение трудовых затрат при решении хозяйственных споров.
Споры, возникавшие вокруг права пользования земельным наделом, решались в деревне на сельском сходе на основе норм обычного права. В волостной суд обращались в том случае, если мирской приговор казался одной из сторон несправедливым. Анализ решений волостных судов дает основание сделать вывод о том, что в земельных вопросах они руководствовались не законом, а обычаем[22]. Суд присуждал посеянный хлеб истцу с вычетом в пользу ответчика затрат на семена. В случае если хлеб был уже убран ответчиком, то истцу полагалось денежное вознаграждение за убытки по существующим на хлеб ценам[23]. Специалист в области гражданского права С.В. Пахман в своем исследовании приводил пример решения волостного суда по иску о самовольном засеве. Приговором суда урожай озимой пшеницы, полученный с самовольно засеянного клина, был распределен следующим образом: 8 копен отдал хозяину, а 8,5 копны за работу[24]. В практике судебных решений допускалась и возможность компенсации: «ты посеял на моей полосе, я посею на твоей»[25].
В процессе семейных разделов сельский сход делил и земельный надел, который находился в пользовании всей семьи. Подобные решения нередко становились причиной исков, которые подавали те, кто считал себя незаконно обделенным. Так, в 1891 году Темниковское уездное по крестьянским делам присутствие Тамбовской губернии оставило без последствий жалобу Петра Степанова на приговор сельского схода села Бахтызино об утверждении раздела земельного надела между ним и братом. В решении было записано, что «по обычаю и правилам, принятым в крестьянском быту, сход имел полное право разделить и земельный надел»[26].
Община зорко следила за соблюдением своих интересов. Иск сельского общества в волостной суд об изъятии земельных наделов из «незаконного» владения того или иного односельчанина заканчивался, как правило, в пользу крестьянского мира. Салтыковский волостной суд Моршанского уезда Тамбовской губернии своим решением удовлетворил иск общества об изъятии земельного надела на три души у Андрея Абрашкина[27]. В марте 1913 года волостной суд Питерской волости Моршанского уезда вернул в общинное пользование земельный надел на одну душу крестьянина Фрола Шишкина, сданного им в аренду. Несмотря на то что на суде была представлена копия договора аренды сроком на 10 лет, суд в иске отказал. Представитель ответчика заявил о том, что спорная земля более 50 лет принадлежит обществу, а Шишкин, как отсутствующий домохозяин, хозяйство на этой земле не вел и пользоваться ею не мог[28]. Другое решение принял Рыбинский волостной суд того же уезда. В 1914 году крестьянин с. Давыдовки Николай Трубицын просил отобрать у отца земельный надел на две души, который полагался ему согласно условиям семейного раздела. Ответчик заявил, что данный надел находится у него в арендном пользовании до очередного передела (1922 г.) на основе словесного договора и деньги за аренду уплачены полностью. Суд удовлетворился таким объяснением, и требования истца признал необоснованными[29].
Одним из критериев разрешения земельных споров по обычному праву являлся принцип трудового участия. В качестве примера может служить дело, рассмотренное Воейковским волостным судом 10 июля 1883 г. по жалобе крестьянина Никиты Моисеева. Истец арендовал земельный надел под посев озимого хлеба у мещанина Ивана Немерова, который пользовался им по приговору сельского схода. После смерти Немерова общество д. Дубровки не допустило Моисеева убрать посеянный им хлеб. Волостной суд вынес решение: посеянную рожь Моисеевым на земле, находившейся в пользовании умершего Немерова, принадлежащей крестьянам д. Дубровки, «убрать половину в свою пользу ему, Моисееву, а другую половину отдать в пользование общества»[30].
Примером столкновения в поземельных отношениях закона и обычая может служить дело крестьянки Евгении Умрихиной с просьбой признать ее единственной наследницей на земельный надел ее отца Харитона Умрихина, умершего в 1901 году. Она вышла замуж в 1905 году и приняла мужа в свой дом. В своем заявлении истица просила отобрать землю из владения обществом и взыскать арендную плату за 3 года (1907—1909) в размере 32 рублей[31]. В копии волостного суда Градо-Стрелецкой волости Козловского уезда от 18 ноября 1911 г. сообщалось о том, что истица, как вышедшая замуж до закона от 9 ноября 1906 г. в другое общество, прав пользования на отцовский надел не имеет[32]. Крестьянка Е. Умрихина подала жалобу на имя земского начальника 3-го участка Козловского уезда от 7 мая 1911 г. На заседании Козловского уездного суда 3 августа 1913 г. уполномоченный общества заявил, что по местному обычаю дочери, вышедшие замуж, теряют право на землю отца. И неважно, осталась истица во дворе отца или нет. Однако уездный суд принял во внимание, что истица, по показанию свидетелей, из двора не выходила и двор продолжал существовать. Решение сельского общества от 6 марта 1911 г. об упразднении двора он признал незаконным, а ссылку на местный обычай, лишающий истицу права владения землей отца, голословной[33].
Поземельные отношения русской деревни основывались и регулировались нормами обычного права. Изученные решения волостных судов по земельным искам убедительно свидетельствуют о том, что в рассмотрении земельных споров судьи руководствовались правовыми обычаями. По мере развития капиталистических отношений, складывания рынка земли и роста числа операций с недвижимостью возрастала потребность крестьян в регулировании имущественных отношений официальным законодательством. Увеличение числа земельных исков в конце XIX — начале XX вв. свидетельствовало о стремлении крестьян защитить свои имущественные права на основе действующего законодательства.
 
Библиография
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 09-01-70102а/Ц.
2 См.: Буланова Л.В. Право общинной собственности на землю в России во второй половине XIX века // История государства и права. 2005. № 1. С. 41—45; Есиков С.А. Крестьянское землевладение и землепользование в Тамбовской губернии в пореформенное время (1861—1905): Историко-правовое исследование. — СПб., 2007; Ибрагимов К.Х. Особенности общинной поземельной собственности в России // Вопросы истории. 2007. № 12. С. 117—124; Невская Т.А. Обычно-правовое регулирование повседневной жизни крестьянства Северного Кавказа в конце XIX — начале XX вв. // Вестник СевКавГТУ. Сер. «Право». 2004. № 1(6) // URL/ http: www. nestu.ru (дата обращения 10.04.2009); Соловьев В.Ю., Соляниченко А.Н. Российская власть и крестьянские надельные земли в конце XIX — начале XX века // Власть. 2008. № 3 С. 60—63; Шат-
ковская Т.В. Обычно-правовые основы земельно-распорядительной деятельности российских крестьян второй полови-
ны XIX — начала XX вв. // Философия права. 2008. № 4. С. 18—22 и др.
3 См.: Головин К. Община в литературе и действительности. — Спб., 1887. С. 39.
4 См.: Кузнецов С.В. Культура русской деревни // Очерки русской культуры. Т. 1: Общественно-культурная среда. — М., 1998. С. 224, 227.
5 См.: Архив Российского этнографического музея. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 2.
6 Там же. Д. 2033. Л. 3.
7 Там же. Д. 998. Л. 3.
8 Там же. Л. 5.
9 Там же. Д. 459. Л. 1.
10См.: Левин М. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи // Крестьяноведение. Вып. 2. — М., 1997. С. 118—119.
11 См.: Громыко М.М. Мир русской деревни. — М., 1991. С. 165.
12 См.: Зырянов П.Н. Земельно-распределительная деятельность крестьянской общины в 1907—1914 гг. // Исторические записки. Т. 116. — М., 1988. С. 107.
13 Российский государственный исторический архив. Ф. 1344. Оп. 10. Д. 734. Л. 3.
14 См.: Силин А.В. Крестьянская община Воронежской губернии в 1861—1900 гг.: Дис. … канд. ист. наук. — Воронеж, 1998. С. 68.
15 См.: Российский государственный исторический архив. Ф. 1291. Оп. 53. Д. 102. Л. 16.
16 См.: Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России XVIII — начала XIX в. — М., 1984. С. 70.
17 Леонтьев А.А. Крестьянское право. — Спб., 1909. С. 114.
18 Цит. по: Платонов О.А. Экономика русской цивилизации. — М., 1986. С. 11.
19 См.: Попов В.А. Правовой статус крестьянского землевладения в России в начале ХХ в. // Власть и общество в России.
ХХ век: Сб. науч. трудов. — М.—Тамбов, 1999. С. 223.
20 См.: Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. — Спб., 1894. С. 54.
21 См.: Воробьева Л.В. Пореформенная русская крестьянская община как юридический феномен (1861—1905 гг.): Историко-правовое исследование: Автореф. дис. … канд. ист. наук. — М., 2002. С. 12.
22 Подробнее см.: Безгин В.Б. Земельные иски в материалах волостных судов Тамбовской губернии / Земледелие и землепользование в России (социально-правовые аспекты). ХХVIII сессия Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Тез. докл. и сообщ. — М., 2002. С. 116—118.
23 См.: Архив Российского этнографического музея. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 2.
24 См.: Пахман С.В. Обычное гражданское право в России: В 2 т. Т. 1. — Спб., 1877. С. 43.
25 Там же.
26 Государственный архив Тамбовской области. Ф. 26. Оп. 1. Д. 647. Л. 5, 5 об.
27 См.: Государственный архив Тамбовской области. Ф. 787. Оп. 1. Д. 1. Л. 40.
28  Там же. Ф. 231. Оп. 1. Д. 14. Л. 1, 3, 4, 9 об.
29  Там же. Ф. 233. Оп. 1. Д. 30. Л. 1, 11.
30 Земцов Л.И. Волостной суд в России 60-х — первой половины 70-х годов XIX века (по материалам Центрального Черноземья). — Воронеж, 2002. С. 253.
31 См.: Государственный архив Тамбовской области. Ф. 327. Оп. 1.  Д. 1. Л. 1.
32  Там же. Л. 20, 23.
33  Там же. Л. 29, 30, 31 об.