О дефинитивных нормах российского права

УДК-340.12

Страницы в журнале: 7-11 

В.В. КОЖЕВНИКОВ,

доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского  kta6973@rambler.ru

Исследуется правовое сознание как одна из проблем теории права; анализируется структура правосознания; выделяются виды правосознания, объекты и субъекты правосознания, исторические типы, функции правосознания; рассматриваются этапы механизма информационного воздействия права.

Ключевые слова: правосознание, механизмы формирования, теория права.

The Notion and Characteristics of Legal Consciousness Formation

Osipov M.

The author studies the legal consciousness as one of the problems of the theory of law, analyzes the structure of legal consciousness, reveals its types, objects and subjects, historical types, and functions; consideres the stages of mechanism of law information effect.

Keywords:  legal consciousness, mechanism of formation, theory of law. 

Дефинитивные нормы права в литературе практически не исследуются. Пожалуй, единственной научной работой, посвященной дефинитивным нормам, является статья В.М. Горшенева: в ней впервые дефинитивные нормы рассматриваются в рамках так называемых нетипичных нормативных предписаний, т. е. предписаний нестандартного характера, в которых отсутствуют те или иные свойства, признаки, моменты, объективно присущие классической модели нормы права[1]. По мнению автора, именно потому что они нестандартны, их можно условно именовать «нетипичными» нормативными предписаниями. Нетипичность выражается главным образом в том, что они лишены традиционной логичности нормы, не содержат или почти не содержат некоторых ее естественных элементов, в силу чего выглядят композиционно несовершенными, структурно незавершенными. В.М. Горшенев подчеркивает: нетипичные нормативные предписания по отношению к норме права и содержанию всего права имеют субсидарный характер, играют роль обстоятельств, дополняющих всю композицию права, связывающих все его элементы. Они усиливают нормативные свойства права теми или иными оттенками и придают праву как целостности композиционную завершенность, полноту. Думается, особого внимания заслуживает положение о том, что «в своей совокупности нетипичные нормативные предписания так же, как и нормы права, выполняют регулирующее назначение» (курсив наш. — В.К.[2.] Наконец, В.М. Горшеневым отмечается, что нетипичные нормативные предписания вызываются потребностями оптимизации юридической практики, необходимостью повышения эффективности правового регулирования, обеспечивают своего рода надежность в стыковке норм права между собой.

Автором резюмируется: нетипичные нормативные предписания, «как и нормы права, закрепляются, объективируются в соответствующих нормативных правовых актах (в большинстве случаев — в законах) и потому выступают общеобязательными предписаниями, т. е. установлениями властными, непререкаемыми, подлежащими учету или исполнению при соответствующих условиях»[3]. При классификации нетипичных нормативных предписаний дефинитивные нормы относятся вместе с юридическими конструкциями к группе предписаний, которые выполняют функции своего рода трафарета и предназначены для того, чтобы с их помощью можно было удостоверить юридическую характеристику определенного фактического обстоятельства, реальность состояния, имеющего юридическое значение. В.М. Горшенев указал: регулирующее воздействие таких нормативных обобщений выражается в том, что они как бы прикладываются к фактическим обстоятельствам и при совпадении модели, содержащейся в нормативном предписании, с фактическим обстоятельством делается вывод о том, что оно и есть искомое и потому подлежит учету как юридически значимое[4].

Применительно к дефиниции, представляющей собою такое нормативное предписание, которое раскрывает содержание правовых состояний и явлений, следует, на наш взгляд, обратить внимание на следующие обстоятельства.

Во-первых, наиболее существенным в дефиниции выступает закрепление общеобязательного понятия или того или иного состояния и явления, предназначенного для последовательного проведения требований формальной определенности права. Во-вторых, нормативные свойства дефиниции выражаются в том, что она выполняет функцию трафаретного указателя, с помощью которого возможно подтвердить подлинность обстоятельств и явлений, имеющих отношение к разбираемому делу. В-третьих, регулятивное воздействие дефиниции состоит в том, что с ее помощью вносятся необходимые точность и ясность в совокупность всех обстоятельств, причастных к разбираемому делу[5].

В учебной литературе по теории государства и права в зависимости от признания или непризнания дефинитивных норм позиции авторов возможно сгруппировать.

Первая группа ученых при классификации норм дефинитивные нормы вообще не упоминает, не признает их реального существования[7].

Вторая группа ученых отрицает необходимость особо выделять дефинитивные нормы. В свое время А.Б. Венгеров писал, что иногда можно встретить классификацию норм права по  назначению (по функциям) на нормы-начала, нормы-принципы, нормы-установления, нормы-дефиниции и т. п.4 Однако, по мнению ученого, «в этих случаях происходит смешение элементов нормы права с самой нормой, социологической структуры с логической и т. п.»5 При этом «социологическая структура (нормы права. — В.К.) определяется в социологических понятиях как смысл, цель, назначение права. Она раскрывается при толковании норм права, в процессе ее реализации»[8].

Д.А. Керимов и Д.В. Шумков, отмечая, что в юридической теории имеется множество классификаций правовых норм (выделяют регулятивные и дефинитивные, предписывающие и запрещающие, общие, специальные и исключительные, императивные и диспозитивные, определенные, отсылочные и бланкетные, управомочивающие, рекомендательные и поощрительные), утверждают: в этих классификациях допускается смешение правовой нормы и статьи закона, они относятся не к правовой норме, а к структурным особенностям, к способам изложения лишь статей закона. Так, рассуждают далее авторы, регулятивные статьи закона строятся по принципу ясно выраженного правила поведения. Дефинитивные статьи закона формулируют определения понятий, явлений, событий, имеющих юридическое значение. Различие между этими видами статей отражается и на их структурном составе: регулятивные статьи всегда содержат санкции; дефинитивные статьи лишены санкций, но обеспечиваются санкциями других статей или всей системой действующего законодательства[9]. На наш взгляд, это весьма странная позиция, ибо создается впечатление, что норм права вообще не существует.

Позиция третьей группы авторов по отношению к дефинитивным нормам до конца не определена. Например, М.Н. Марченко писал о том, что в зависимости от содержания, целевого назначения и характера изложения нормы права подразделяются на нормы-принципы, нормы-цели, нормы-расчеты и «нормы-определения (дефиниции), которые могут как присутствовать в различных статьях того или иного нормативного акта, так и составлять отдельную статью»[11]. Однако позднее ученый утверждает диаметрально противоположное: «Что касается деления норм права на дефинитивные, описательные, ссылочные т. п., то это классификация не правовых норм, а статей нормативных»[12].

Четвертую, самую многочисленную группу ученых составляют те, которые признают значимость дефинитивных норм, правда, зачастую их именуют по-разному, «вписывают» при классификации норм права, используя различные критерии (основания). Например, весьма часто по функциям в механизме правового регулирования различают исходные нормы и правила поведения. Первые, с точки зрения А.Н. Чащина, «занимают высшую ступень в системе законодательства и при этом имеют максимально общий характер», они «определяют основы правового регулирования». Среди них выделяются и нормы-дефиниции, «содержащие легальные определения категорий и понятий»1. С.В. Бошно без необходимых дополнительных разъяснений утверждает, что «нормы-дефиниции — это предписания, содержащие полное или неполное определение правовых категорий и понятий (определение сделки, имени гражданина, юридического лица)»[13]. В ряде случаев подчеркивается: речь идет о тех правовых категориях и понятиях, которые имеют наиболее важное значение[15]. В.С Нерсесянц полагал: «Дефинитивными нормами называются нормы, которые содержат легальное (позитивно-правовое) определение тех или иных юридических понятий или явлений. Например, ст. 14 УК РФ содержит легальное определение понятия преступления»[16]. По выполняемым функциям в механизме правового регулирования, по мнению В.К. Бабаева, следует выделять исходные правовые нормы, нормы — правила поведения, общие и специальные нормы. Причем исходные (отправные, первичные, учредительные) нормы занимают высшую ступень в законодательстве, имеют наиболее общий характер (наиболее высокую форму абстрагирования) и выполняют особую роль в механизме правового регулирования общественных отношений. Эти нормы определяют исходные начала, основы правового регулирования общественных отношений; в этом их базовое назначение. Думается, принципиальный характер имеет авторское утверждение о том, что «исходные правовые нормы получают логическое развитие и конкретизацию в иных нормах, правилах поведения, что не исключает их прямого действия»[17]. В.К. Бабаевым подчеркивалось: «Дефинитивные нормы выполняют, главным образом, эвристическую, направляющую и ориентирующую функции в механизме правового регулирования», а «их отсутствие в системе лишило бы законодательство ясности, а процесс его применения стал бы невозможен либо крайне затруднительным»[18] К большому сожалению, автором не раскрывается содержание обозначенных функций дефинитивных норм права.

Тождественная позиция имеется у коллектива авторов — В.Я. Любашица, А.Ю. Мордовцева и А.Ю. Мамычева; они полагают, что дефинитивные нормы (или нормы-определения) закрепляют те или иные юридические понятия, явления, процессы и категории, «придавая тем самым законодательству ясность и определенность, способствуя его единообразному, четкому и эффективному применению»[19]. Т.Н. Радько, определяя в качестве основных (исходных) норм нормы-принципы и нормы-дефиниции, вполне обоснованно подчеркивает, что они являются отправной точкой для правотворческих органов[20]. Как считает автор, «ими необходимо руководствоваться, принимая все иные нормы: это своего рода указатель, ориентир и одновременно требование для законодателя»[21].

В зависимости от другого критерия — объема нормативности — В.И. Червонюк все действующие нормы подразделяет на две большие группы: 1) отправные, или исходные, нормы, к которым относятся и дефинитивные нормы; 2) нормы-предписания, или нормы-правила. По мнению автора, специальное юридическое значение отправных регуляторов заключается в том, что они придают системе права цельность, единство, стабильность, способствуют единообразию в правоприменении, усиливают динамизм, «живучесть» права, придают ему более универсальное регулятивное значение[22].

Обращаем внимание на то обстоятельство, что дефинитивные нормы вычленяются и по другим основаниям: по социальному назначению и роли в правовой системе11, по целевому назначению[23], по роли права в регулировании общественных отношений13, по специализации14 и т. д.

Полагаем: весьма часто анализ исходных (отправных, учредительных, специализированных) норм осуществляется с позиции их соотношения с нормами — правилами поведения. В.В. Виноградов и Н.Н. Лебедева замечают: основное отличие правовых норм — правил поведения от исходных, в том числе дефинитивных, норм, состоит в том, что нормы — правила поведения непосредственно направлены на регулирование общественных отношений, поведение людей, а воздействие исходных норм на общественные отношения носит опосредованный характер[24]. Как утверждается в литературе, «специализированные юридические нормы — это нормы, которые не имеют предоставительно-обязывающего характера и участвуют в правовом регулировании поведения через системные связи с другими нормами права»[25].

Попутно заметим: учитывая обстоятельство, согласно которому специализированные нормы непосредственно не определяют права и обязанности субъектов права, ряд авторов не относят их к правовым нормам.

Противоположенная точка зрения высказана Л.И. Спиридоновым, утверждающим, что деление норм на регулятивные, охранительные и дефинитивные, с которого теория права издавна начинает свои классификации, явно не является «чистым». Как рассуждает автор, «поскольку все юридические нормы — правила поведения, постольку все они — и регулятивные, и охранительные, и дефинитивные — регулятивны... Поскольку все юридические нормы включают в себя санкции, постольку все они — и охранительные, и регулятивные, и дефинитивные — охранительны... Поскольку все нормы права опираются на конкретное понимание правовых феноменов, основанное на юридических определениях, постольку все они — и дефинитивные, и регулятивные, и охранительные — дефинитивны…»[26]

Полагаем, что во всяком случае при соотношении норм — правил поведения (регулятивных, охранительных) и дефинитивных не допустимо впадать в крайности, когда, с одной стороны, смешивают регулятивные и охранительные нормы со специализированными, подчеркивая, что «среди регулятивных и охранительных норм (выделено нами. — В.К.) выделяют также так называемые специализированные нормы, к которым относятся дефинитивные, содержащие признаки или определения государственно-правовых институтов»[27].

Трудно согласиться с высказанным в литературе мнением, что следует различать понятие нормы права, которое распространяется только на нормы — правила поведения, и более объемное по сравнению с ним понятие общего предписания, охватывающее, наряду с нормами права, также юридически закрепленные так называемые нестандартные предписания: принципы, дефиниции, декларации. Так, В.М. Горшенев заявлял: «…нетипичные нормативные предписания, входящие в содержание… права в качестве специфических установлений определенного уровня, должны отграничиваться от норм права. <…> Уяснение их природы, содержания, а также регулятивного назначения следует проводить при соблюдении их понятийной автономии в категориальном строе теории… права. Исходным научным положением при этом должен быть вывод о том, что норма права является композицией классического нормативного обобщения, аккумулирующего в себе все типические черты нормативного указателя в виде четкого правила поведения. Нетипичные же нормативные предписания “нетипичны” потому, что несут в себе своего рода незавершенные черты модели, хотя и выступают в качестве нормативных установлений государства»[26].

На наш взгляд, в действительности же норма права и есть общее правовое предписание.

Полагаем, что следует поддержать позицию тех ученых, которые подчеркивают необходимость взаимодействия норм-правил поведения и дефинитивных норм при осуществлении юридической деятельности.

Так, О.Э. Лейст отмечал: иногда от норм — правил поведения (норм непосредственного регулирования человеческого поведения) отличают «исходные правовые нормы» (нормы-начала, нормы-принципы, нормы-дефиниции) и другие неоднородные по своему характеру, содержанию и целевому назначению нормы, имеющие наиболее высокую форму абстрагирования. Ученый считал, что для такого деления нет объективных оснований, если исходить из того, что сущность права состоит в регулировании поведения людей и их отношений. Им особо подчеркивалось: нормы-принципы, дефинитивные и иные нормы представляют собой предписания высокого уровня обобщения, вынесенные за скобки многих правовых норм — правил поведения, но обретающих действительность и юридическую силу лишь в составе каждой из них[27]. М.М. Рассолов, анализируя программные, исходные нормы, в том числе и дефинитивные, считает, что они служат исходным пунктом для правотворческих органов демократического государства; ими необходимо руководствоваться, принимая все иные нормы[28]. А.А. Морозова пишет о том, что исходные (отправные, первичные, учредительные правовые установления), включая и дефинитивные нормы, «…конкретизируются и получают развитие в нормах — правилах поведения…»[29]

Подобные взгляды, касающиеся взаимодействия норм-предписаний и специализированных норм, высказывают и другие ученые.

Так, М.Н. Байтин писал: «…правовое регулирование немыслимо без органического сочетания и взаимодействия в системе права, во всех его отраслях (исходных, учредительных) норм и норм — правил поведения»4. В.Н. Хропанюк и С.С. Алексеев замечают, что, в отличие от регулятивных и охранительных норм, специализированные нормы носят дополнительный характер, так как не содержат в себе определенных правил поведения. Тем не менее «при регламентации общественных отношений эти нормы как бы подключаются к регулятивным и охранительным, образуя с ними единый регулятор»[30]. А.В. Мелехин утверждает, что специализированные нормы содержат предписания, обеспечивающие понимание и действие как регулятивных, так и правоохранительных норм[31].

Несмотря на значимость норм права вообще, в том числе специализированных, в правовом регулировании общественных связей отношение к ним, как показывает анализ литературы, весьма пренебрежительное: в ней либо искажается их содержание, либо предлагаются такие общетеоретические положения, которые не соответствуют определенным специализированным нормам.

Примеров, подтверждающих наше утверждение, множество. Так, Н.М. Чистяков, рассуждая о дееспособности, полагает, что полная дееспособность наступает с 18 лет, в случае вступления в брак в более раннем возрасте — с 16 лет7, хотя, как известно, существует ст. 27 «Эмансипация» Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), предусматривающая иные условия, при наличии которых гражданин может быть признан дееспособным в полном объеме. Тот же автор полагает, что ограниченная дееспособность «устанавливается по решению суда в отношении лиц, страдающих алкоголизмом и наркоманией»[32], хотя в соответствии с ч. 1 ст. 30 ГК РФ законодательно закреплено иное: «Гражданин, который вследствие пристрастия к азартным играм, злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами ставит свою семью в тяжелое материальное положение, может быть ограничен судом в дееспособности в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством». Н.М. Чистяков необоснованно утверждает: «Невменяемость — неспособность лица понимать значение своих действий и руководить ими вследствие психического заболевания», хотя далее приводит норму, закрепленную в ч. 1 ст. 21 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ): «Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, т. е. не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо (выделено нами. — В.К.) руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики»[33].

Р.Х. Макуев считает: «Недееспособными по решению суда могут быть признаны душевнобольные, лица с ограниченными умственными способностями»10, хотя в ч. 1 ст. 29 ГК РФ закрепляется иное: «Гражданин, который вследствие психического расстройства не может понимать значения своих действий или руководить ими, может быть признан судом недееспособным в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством». По мнению Р.Х. Макуева, косвенный умысел состоит в том, что «лицо осознает противоправность совершенного им деяния, предвидит вредные его последствия, не желает, но допускает их наступление»[34].

Совершенно иная, в некоторой степени оригинальная, интерпретация косвенного умысла имеется у коллектива авторов — Т.Н. Радько, В.В. Лазарева и Л.А. Морозовой: «Косвенный умысел имеет место, когда наступившие последствия противоправного виновного действия не имеют прямой причинной связи с намерением правонарушителя»[35], хотя в соответствии с ч. 3 ст. 25 УК РФ трактовка косвенного умысла иная: «Преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично». Те же авторы считают: «Прямой умысел означает, что лицо, совершая правонарушение, осознает противоправный характер своих действий, предвидит наступление общественно опасных последствий и желает их наступления»[36], хотя согласно ч. 2 ст. 25 УК РФ «преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность (выделено нами. — В.К.) наступления общественно опасных последствий и желало их наступления».

Т.Н. Радько, В.В. Лазарев и Л.А. Морозова приводят и другие весьма спорные положения: «Дети… полностью недееспособны»[37], оставляя без внимания ст. 28 ГК РФ, регламентирующую дееспособность малолетних в возрасте от  до 14 лет; «в гражданском праве судом признается недееспособным лицо, которое вследствие болезни или слабоумия не может понимать значение своих действий и руководить ими»5. Последнее утверждение не соответствует ч. 1 ст. 29 ГК РФ в целом. Кроме того, особо следует обратить внимание на то обстоятельство, что законодатель выражает свою волю следующим образом: «Гражданин… не может понимать значения своих действий или (выделено нами. — В.К.) руководить ими…», т. е. использует союз «или», а не «и». Это является немаловажным, ибо использование того или иного союза придает предложению определенный смысл.

С точки зрения Р.Х. Макуева, «субъектом правоотношения является субъект права, который использует свою правоспособность»6. Думается, в этом случае игнорируется то, что правоспособность, определяемая ч. 1 ст. 17 ГК РФ, — это признаваемая государством общая (абстрактная) возможность иметь предусмотренные законом права и обязанности, быть их носителем. Однако сама по себе она никакого реального блага не дает. Это своего рода «право на право», открывающее путь к обладанию тем или другим благом, совершению определенных действий. Нельзя на основе одной лишь правоспособности чего-либо требовать, кроме как признания быть равноправным членом общества. Р.Х. Макуев утверждает: «Правоспособность и дееспособность юридических лиц имеет специальный характер»[38]. И это при том, что ст. 49 ГК РФ именуется как «Правоспособность юридического лица».

Н.И. Матузов полагает: «Дееспособностью не обладают малолетние до 14 лет»8, что не соответствует ст. 28 ГК РФ. Тут же приводится весьма сомнительное авторское утверждение о том, что ограниченная дееспособность наступает, «когда лицо ограничивается в дееспособности судом (хронические алкоголики, наркоманы)»9. Статью 27 «Эмансипация» ГК РФ ученый трактует так: «…несовершеннолетний, достигший возраста 16 лет, может быть объявлен полностью дееспособным, если он работает по трудовому договору, в том числе по контракту, или с согласия родителей занимается предпринимательской деятельностью»10. При этом неизвестно, по какой причине упускается из виду согласие «усыновителей или попечителя».

Весьма вольно вопреки действующему законодательству трактует формы и виды вины И.А. Иванников. Так, по его мнению, умысел имеет место, когда лицо, совершающее правонарушение, предвидит наступление общественно вредных последствий и желает его11. При этом автор не проводит различие между прямым и косвенным умыслом. Думается, что критически должна оцениваться его трактовка ч. 1 ст. 28 «Невиновное причинение вреда» УК РФ: «…когда лицо не осознает преступного характера своего деяния (не предвидит), оно не может быть привлечено к уголовной ответственности».

Е.А. Певцова и А.Г. Важенин, не обращая внимания на законодательные предписания, уверены в том, что «дееспособность — это способность распоряжаться правами и нести обязанности. Полная дееспособность в Российской Федерации наступает с 18 лет». Не трудно увидеть, того что авторами не учитывается содержание статей 21 и 28 ГК РФ.

В отечественной юридической литературе, помимо что авторы учебников и учебных пособий по теории государства и права небрежно относятся к российскому законодательству, зачастую приводятся вообще несуразные трактовки дефинитивных норм. Например, С.Г. Дробязко и В.С. Козлов пишут, что «правоспособность — анализ и оценка фактов, других материалов для приведения в соответствии с предписаниями законов (УПК или ГПК и других законов)». Закономерно возникает вопрос: что могут студенты почерпнуть из приведенного понятия правоспособности?

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что такое невнимательное отношение ученых-теоретиков к нормам права, в том числе и дефинитивным, является недопустимым, ибо оно отнюдь не способствует повышению уровня правосознания и правовой культуры будущих юристов, а, напротив, объективно формирует отношение к праву как к чему-то необязательному, обусловливает нарушение законности и правопорядка, а в конечном счете ведет к такому весьма распространенному в российском обществе социальному явлению, как правовой нигилизм.

Библиография

1 См.: Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве // Советское государство и право. 1978. № 3. С. 115.

2 Там же.

3 Там же.

4 См.: Горшенев В.М. Указ. соч.

5 См. там же. С. 117.

6 См., например: Комаров С.А. Общая теория государства и права: курс лекций. — М., 1995; Абдулаев М.И., Комаров С.А. Проблемы теории государства и права: учеб. — СПб., 2003; Дробязко С.Т., Козлов С.В. Общая теория права: учеб. пособ. — Минск, 2005; Головистикова А.Н., Дмитриев Ю.А. Проблемы теории государства и права: учеб. — М., 2005; Рассказов Л.П. Теория государства и права: учеб. — М., 2005; Теория государства и права: учеб. / под ред. А.С. Пиголкина, Ю.А. Дмитриева; Макуев Р.Х. Теория государства и права: учеб. — М., 2010; Енгибарян Р.В., Краснов Ю.К. Теория государства и права: учеб. пособие. — М., 2010.

7 См.: Венгеров А.Б. Теория государства и права: учеб. — М., 2007. С. 431.

8Там же. С. 431.

9 Там же. С. 430.

10 См.: Керимов Д.А., Шумков Д.В. Основы учения о праве и государстве: учеб. — М., 2008. С. 57.

11Марченко М.Н. Проблемы общей теории государства и права: учеб.: в 2 т. — М., 2008. Т. 2. Право. С. 536.

12 бТеория государства и права: учеб. / под ред. М.Н. Марченко. — М., 2009. С. 736.

13 Чащин А.Н. Теория государства и права: учеб. — М., 2008. С. 288, 290.

14бБошно С.В. Теория государства и прав: учеб. пособие. — М., 2007. С. 159.

15 См.: Теория государства и права: учеб. / под ред. А.В. Малько. — М., 2011. С. 148.

16 4 Нерсесянц В.С. Общая теория государства и права: учеб. — М., 2010. С. 399.

17 Бабаев В.К. Нормы права // Теория государства и права: учеб. / под ред. В.К Бабаева. — М., 2007. С. 406.

18 Там же.

19 Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Теория государства и права: учеб. — Ростов н/Д., 2009. С. 461.

20 См.: Радько Т.Н. Теория государства и права: учеб. — М., 2005. С. 439.

21 Там же.

22 См: Червонюк В.И. Теория государства и права: учеб. — М., 2006. С. 338.

23 См.: Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Тимошенко И.В., Шапсугов Д.Ю. Теория государства и права: учеб. — Ростов н/Д., 2003. С. 610; Теория государства и права: учеб. / под ред. В.Д. Перевалова. — М., 2007. С. 163.

24 См.: Оксамытный В.В. Теория государства и права: учеб. — М., 2007. С. 405.

25 См.: Морозова Л.А. Теория государства и права: учеб. — М., 2007. С. 229.

26 См.: Винниченко О.Ю., Попов В.И. Теория государства и права: учеб. пособие. — М., 2010. С. 27 27. 1 См.: Проблемы теории государства и права: учеб. пособие / под ред. М.Н. Марченко. — М., 2002. С. 610.

28 См.: Рассолов М.М. Проблемы теории государства и права: учеб. — М., 2007. С. 199.

289Морозова Л.А. Указ. раб. С. 229.

30Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. — М., 2007. С. 359.

30 Хропанюк В.Н. Теория государства и права: учеб. — М., 1993. С. 177; Алексеев С.С. Общая теория права: учеб. — М., 2008. С. 318—319.

31 См.: Мелехин А.В. Теория государства и права: учеб. —М., 2007. С. 218.

32 См.: Чистяков Н.М. Теория государства и права: учеб. пособие. — М., 2010. С. 153.

33 Там же.

34 Там же.

35  Макуев Р.Х. Указ. раб. С. 444.

36 Иванников И.А. Указ. соч.

37 Певцова Е.А., Важенин А.Г. Теория государства и права: учеб. пособие.  – Ростов-н/Д., 2003.С. 182.

38 Дробязко С.Г., Козлов В.С. Указ. соч. С. 353.