О «негативном» значении имен преступлений в уголовном праве

УДК 343.712 

Страницы в журнале: 140-145

Р.Е. ТОКАРЧУК,

соискатель Кемеровского государственного университета, начальник отделения отряда милиции специального назначения ГУВД по Кемеровской области (г. Кемерово), подполковник полиции

Рассматривается обозначение состава преступления определенным именем, что превращает его в понятие, устойчивую конструкцию, не склонную к изменению. Обосновывается вывод о том, что наименование состава преступления каким-либо словом создает предпосылки к двустороннему толкованию нормы, а также препятствует дальнейшему совершенствованию уголовного законодательства.

Ключевые слова: уголовное право, грабеж, разбой, мошенничество, кража, воровство, хищение, насилие.

On the "negative" meaning of the names of crime  in criminal law

Tokarchuk R.

The designation of structure of a crime a certain name transforms it into the concept, a steady design not inclined to change. The name of structure of a crime any word creates preconditions to bilateral interpretation of norm, and also interferes with the further perfection of the criminal legislation.

Keywords: criminal law, robbery, robbery, fraud, theft, larceny, pilferage, violence.

Слово, являясь структурно-семантической единицей языка, служит для наименования предметов и их свойств, явлений и отношений действительности. Термин — это слово или словосочетание, обозначающее понятие специальной области знания или деятельности, имеющее тенденцию к однозначности в пределах своего терминологического поля, т. е. терминологии данной науки[1]. Еще Сократ пришел к выводу, что «не произвольно устанавливается каждое имя, а в соответствии с некоей правильностью», «наиболее правильными мы сочтем имена, установленные для того, что существует вечно, для исконного»,  что нельзя «что-либо правильно именовать, если оно всегда ускользает»[2]. История уголовного законодательства свидетельствует, что состав преступления как юридическая конструкция не обладает постоянством, изменяясь от закона к закону, а следовательно, не может иметь имени.

Обозначение в каком-либо историческом периоде состава преступления определенным названием, наименование его превращает этот состав не просто в юридическую конструкцию, а в понятие, в котором имя тесно связано с содержанием данного преступления. К определенному термину привязываются соответствующие признаки состава, становящиеся неизменными.

В дальнейшем, как свидетельствуют история и практика законотворчества, при конструировании состава преступления, имеющего определенное имя, законодатель часто выводит его признаки не столько из социально обусловленной нормы, сколько из имеющегося названия. Правоприменитель и общество в вопросе понимания нормы также исходят из знакомой им терминологии. Социальная обусловленность нормы ставится в зависимость от устоявшегося значения термина. Последствия данного процесса могут быть весьма негативными, просто разрушительными, и тому есть многочисленные свидетельства в эволюции уголовно-правовых конструкций.

Так, серьезный конфликт возник между названием и содержанием состава преступления под именем разбой. Слово «разбой» в русском языке и праве описывало определенный образ действия — агрессивное нападение боем. Часто разбой представляется как путь разбойников к грабежу — разбитие, но не само хищение. В качестве имени насильственного хищения этот термин был использован только при сопоставлении немецкого состава Raub с отечественным правом в Проекте уголовного уложения Российской империи 1813 года. Признаки насилия открытым боем стали сопровождать состав хищения, названный этим именем. Вооруженность считалась признаком данного хищения в период действия Уложения о наказаниях уголовных и исправительных XIX века. Признак открытости сохранял свое действие в уголовных законах вплоть до середины ХХ века, а признак нападения и преступления против личности обозначают состав хищения и в действующем законодательстве[3].

Особенно значительно историческое влияние имен составов на их содержание в понятиях кражи и грабежа.

До XVII века существовали представления о двух самостоятельных понятиях (не составляющих части одного целого) завладения чужим движимым имуществом: кража — тайное (трусливое и коварное) изъятие имущества без права на него; грабеж — открытое (отважное и благородное) его отнятие (присвоение) с использованием права победителя, после боя или без него, но под действием устрашения.

С полным переходом судебных функций от частного лица и общины к государству под влиянием римского права деление на отважное и трусливое хищение в праве теряет социальную значимость. На первое место выдвигается государственная охрана личности и общественного порядка, а не честь лица или рода. На замену устаревшему приходит новое, социально обусловленное деление на хищение простое (ненасильственное) и квалифицированное — насильственное. Различие между открытым и тайным хищением во всех знавших его законодательствах сглаживается, вытесняется, а насилие (vis, rapina) приобретает особый смысл[4].

Многочисленные попытки российского законодателя ввести (взамен «трусливого» и «отважного») деление хищения на простое и насильственное полностю реализованы так и не были. Нам известно как минимум семь попыток заменить древнее деление хищений частного правосудия на новое: в Артикуле воинском 1715 года (артикулы 182—195); в законодательстве Екатерины II; в проекте Уголовного уложения Российской империи 1813 года (параграфы 513, 520, 523); в Уголовном уложении 1903 года (статьи 581, 589); в проектах Уголовного кодекса РСФСР 1921 и 1925 годов, подготовленных Народным комиссариатом юстиции; а также в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 04.06.1947 «Об усилении охраны личной собственности граждан»[5].

Перечисленные попытки были безуспешны. Для наименования простого хищения (ненасильственного) по-прежнему использовался термин кража, а для насильственного  — грабеж или разбой. Обывателям и правоприменителю была непонятна воля законодателя, именовавшего новые составы хищения старыми терминами, обозначавшими открытое (грабеж или разбой) и тайное (кража) деяния. Русскому человеку (в том числе  законодателю) невозможно принять разумом, что кража — это не только тайное хищение, но и открытое.

Уникальной в силу ее значения для дальнейшего развития института хищения является попытка перенесения такого деления в законодательство Екатерины II. В Наказе императрицы Екатерины II, данном Комиссии о сочинении проекта нового Уложения (от 08.04.1768), было введено новое представление о делении хищений, развившееся в Европе и взятое из труда итальянского просветителя Чезаре Беккариа. В статье 232 Наказа рекомендована необходимость деления воровства на «совокупленныя с насильством и без насильства»[6].

Теоретическое положение Наказа Екатерины II было реализовано в именном Указе от 03.04.1781 «О суде и наказаниях за воровство различных родов и о заведении рабочих домов во всех губерниях» (далее — Указ от 03.04.1781), цель которого — устранить встречающиеся в законах «различные недостатки, неясности и неудобства… до издания Уложения Нашего»[7]. В этом документе были собраны прецеденты отечественной судебной практики по делам данного рода[8], которые составители постарались распределить на группы по новому основанию,  рекомендованному Наказом Екатерины II, под старыми именами кражи и грабежа.

Нелепое одновременное деление хищений на тайное и открытое в именах, без насилия и насильственное в нормах, породило две, не охватывающие всего объема хищения, формы: тайную ненасильственную (воровство-кража) и открытую насильственную (воровство-грабеж). Для компенсации оставшихся нормативных пробелов пришлось выработать искусственный компенсационный состав воровства-мошенничества, вместивший прецеденты открытого ненасильственного хищения (см. таблицу)[9].

Как правильно заметили члены комиссии по составлению нового Уголовного уложения конца XIХ века, в Соборном уложении 1649 года мошенничество «по-видимому, означало похищение мошны или из мошны, т. е. вид карманной кражи»[10]. И.Я. Фойницкий заключил, что «мошенничество было ловкой, но мелкой кражей». Оно не включало имущественных обманов в каком-либо виде[11]. Мошенничество, обозначающее ловкое хищение, ненасильственное и преимущественно открытое, было использовано для объединения оставшихся (не попавших в первые два состава воровства) ненасильственных, но открытых казусов судебной практики о хищениях. В содержание воровства-мошенничества вошли также случаи имущественных обманов, отвечавшие данным признакам — открытые и ненасильственные.

Произошло смешение признаков нового теоретически и социально обусловленного деления с признаками древних терминов, использованных для наименования такого деления, что привело к созданию искусственных составов, разделенных без каких-либо социальных оснований, а лишь по недоразумению.

Деление хищений на тайное ненасильственное, открытое ненасильственное и открытое насильственное в разных вариациях продлилось вплоть до наших дней. В действующем УК РФ тайное ненасильственное хищение закреплено за термином кража (ст. 158), открытое ненасильственное — за термином грабеж (ч. 1 ст. 161), а открытое насильственное обозначено как насильственный грабеж (п. «г» ч. 2 ст. 161): «с применением насилия, не опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия»). При этом разбой (ст. 162 УК РФ) закономерно признается открытым и тайным насильственным хищением.

Совершенно очевидно, что новое деление хищений по наличию или отсутствию принуждения должно было избегать формулировок, возвращающих его к древнему делению на трусливое и отважное. В результате несоблюдения этого требования произошло искусственное создание некорректных составов Указа от 03.04.1781, оставивших существенные пробелы в криминализации при сомнительном разграничении самих норм. Хищение и его насильственный состав должны определяться таким образом, чтобы их содержание охватывало возможность совершения как тайно, так и открыто.

Возникшее деление встретило бурные протесты первых русских теоретиков уголовного права. «Уложение наше определяет кражу как тайное похищение. От такого определения воровства давно уже отказались европейские кодексы, и существование его в нашем законе объясняется единственно наличностью у нас особого грабежа, именуемого грабежом простым или без угроз и насилия. Такое выделение похищения без насилия из состава кражи не только не оправдывается никакими теоретическими соображениями, но и имеет громадные практические неудобства», — считал Н.А. Неклюдов[12]. Подобную критику высказывали Л.С. Белогриц-Котляревский, В.Д. Набоков и С.В. Познышев[13].

Эти рассуждения привели к отказу в Уголовном уложении 1903 года от понятий кражи и грабежа. В первом проекте данного уложения составители (Н.А. Неклюдов, И.Я. Фойницкий, Н.С. Таганцев и др.) предлагали отказаться также от понятий воровства, разбоя и мошенничества, склоняясь к полному объединению всех случаев похищения чужого движимого имущества в одно общее понятие — «имущественное хищничество». При пересмотре этого вопроса данное положение было смягчено, так как «предложенное Комиссиею широкое обобщение, хотя и правильное теоретически, было бы чересчур резким и потому нежелательным уклонением от действующей системы»[14]. При обсуждении проекта была предпринята первая попытка отказаться от старых имен частных случаев хищения, создающих помехи для понимания общей картины этого деяния и его отягчающих обстоятельств. Составители смогли отстоять деление хищений на простое и насильственное, но все-таки с названиями воровство (ст. 581) и разбой (ст. 589)[15] соответственно.

На необоснованность возобновившегося в уголовных кодексах РСФСР нерационального деления хищений на тайное ненасильственное (кража), открытое ненасильственное (грабеж) и открытое насильственное (разбой)[16], которое как «мертвый хватает живого»[17], обратили внимание и первые криминологи РСФСР — А.А. Пионтковский и Э.Я. Немировский[18]. Как правильно заметил А.А. Жижиленко, «тайный и открытый способ действия в настоящее время не признаются так резко отличающимися друг от друга, как это признавалось прежде, когда тайному способу действия, как коварному, противополагался открытый, как более благородный, и так как оба эти способа противополагаются насильственному, от которого они существенным образом отличаются присоединяющимся моментом насилия над личностью… то способ действия при похищении может быть, собственно, сведен к ненасильственному (тайному и открытому) и насильственному. Таким образом, в общем понятии похищения следовало бы различать только кражу и разбой»[19].

Попытки исследуемой унификации составов хищения продолжились. Но использование имени тайного образа действия (кража) для простого хищения, а открытого (разбой) — для насильственного не предоставило возможности продолжить предложенное рациональное деление. Простой состав хищения под именем кража приходилось описывать как «тайное или открытое похищение личного имущества»[20], чтобы название не вводило в заблуждение.

Следование за именами форм хищения регулярно вело к ошибкам в формировании их составов. Так А.А. Пионтковский и В.Д. Меньшагин замечают, что комиссия, подготовившая проект Уголовного кодекса РСФСР 1922 года, сделала попытку «подвести под установившиеся термины кражи, грабежа, присвоения содержание, соответствующее новому порядку имущественных отношений. Тем не менее следование самим установившимся терминам не могло быть признано удачным. Усвоенная нашим законодательством классификация имущественных преступлений создавала ряд излишних трудностей в процессе применения уголовного закона <…> целесообразней создать одно понятие для ненасильственного тайного и открытого похищения имущества (кража), а также объединить в одно понятие разбоя всякое насильственное похищение имущества»[21].

Закономерные попытки произвести новое деление, сохраняя при этом для него старые имена, не могли быть продуктивными.

Проведенное нами исследование в области соотношения имен преступлений с их юридическими составами позволяет сделать следующие выводы.

При обозначении состава преступления определенным именем мы, с одной стороны, привязываем это название к определенным признакам соответствующего деяния, создаем понятие, что препятствует социально обусловленному изменению этого состава в дальнейшем; с другой стороны, распространяем признаки русского слова на названный им состав преступления, коверкая его социально обусловленное содержание.

На примере имен форм хищения видно, что в процессе научного исследования составов преступлений, имеющих долгую историю и название, следует учитывать влияние на их содержание уже имеющихся имен. При разработке предложений по совершенствованию уголовного законодательства необходимо исходить не из значения имен деяний, не из терминов и понятий, а из социально обусловленной их природы, часто отказываясь от самих старых имен. Еще Сократ говорил, что «не из имен нужно изучать и исследовать вещи, но гораздо скорее из них самих», нужно искать истину вещей и, если «имена» мешают ее нахождению, допустимо «искать помимо имен»[22].

От однословных имен частных преступлений в уголовном праве следует отказаться, так как непостоянные юридические формы не могут удерживать в себе отражение какого-либо термина, соблюдать баланс имени и изменчивого содержания. В противном случае останутся предпосылки к двустороннему толкованию нормы (от значения термина и от социально обусловленной природы уголовно-правовой нормы), а также возникнут препятствия для дальнейшего совершенствования уголовного законодательства.

Библиография

1  См.: Русский язык: Энциклопедия. 2-е изд., перераб. и доп. / Гл. ред. Ю.Н. Караулов.  — М., 1997.  С. 496, 556.

2 Цит. по: Платон. Соч.: В 4 т. / Под общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса; пер. с древнегреч. — СПб., 2006.  Т. 1.  С. 443, 500.

3  См.: Токарчук Р.Е. О значении термина «разбой» в русском праве: ист.-прав. очерк // Научн. тр. Рос. акад. юрид. наук. Вып. 10. В 3 т. / Отв. ред. В.В. Гриб. — М., 2010. Т. 3. С. 702—705; Его же. Понятие разбоя в Правде Русской: ист.-прав. очерк // Исторический журнал: научные исследования. 2011.  № 1. С. 107—115.

4 См.: Энциклопедический словарь / Под ред. К.К. Арсеньева, Ф.Ф. Петрушевского. — Спб., 1893.  Т. 9.  С. 467—468; Тальберг Д. Насильственное похищение имущества по русскому праву (Разбой и грабеж): ист.-догмат. исследование. — Спб., 1880.  С. 42; Уголовное уложение. Объяснения к проекту редакционной комиссии. — Спб., 1895.  Т. 7.  С. 274—275; Лист Ф. Учебник уголовного права. Особенная часть / Разрешенный автором перевод с 12-го и 13-го перераб. изд. Ф. Ельяшевича. — М., 1905.  С. 155—156.

5 См.: Полное собрание законов Российской империи (далее — ПСЗ). — Спб., 1830.  Т. 5.  С. 374—378;  Т. 21. С. 108; Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения / Под. ред. Н.Д. Чечулина. — Спб., 1907.  С. 69; Проект Уголовного уложения Российской империи; часть третья: о наказаниях за частные преступления. — Спб., 1813.  С. 80, 83—84; История советского уголовного права / А.А. Герцензон [и др.]. — М., 1948.  С. 259; Пионтковский А.А., Меньшагин В.Д. Курс советского уголовного права. Особенная часть. — М., 1955. Т. 1. С. 678—679; Уголовное законодательство СССР и союзных республик: Сб. ст. / Под ред. Д.С. Карева. — М., 1957. С. 27.

6  Наказ императрицы Екатерины II...  Указ. изд. С. 69.

7  ПСЗ. Т. 21. С. 108.

8 См.: Белогриц-Котляревский Л. О воровстве-краже по русскому праву: ист.-догмат. исследование.  Вып. 1. — К., 1880.  С. 157—161.

9 ПСЗ. Т. 21. С. 108.

10 Уголовное уложение: объяснения к проекту... Указ. изд. Т. 7. С. 371.

11  См.: Фойницкий И.Я. Мошенничество по русскому праву: сравнит. исслед. — Спб., 1871.  Ч. 1.  С. 25, 29, 37—38, 45—46.

12  См.: Неклюдов Н.А. Руководство к Особенной части русского уголовного права. — Спб., 1876.  Т. 2. С. 707—708.

13  Белогриц-Котляревский Л. Указ. соч. С. 299—300; Набоков В.Д. Упразднение грабежа // Набоков В.Д. Сб. ст. по уголовному праву. — Спб., 1904.  С. 217—218; Познышев С.В. Особенная часть русского уголовного права: сравнительный очерк важнейших отделов Особенной части старого и нового уложений.  3-е изд., испр. и доп. — М., 1912.  С. 209—211.

14  Уголовное уложение: объяснения к проекту... Указ. изд. Т. 7. С. 278.

15  Там же. С. 280—281.

16  См.: Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР (1917—1952 гг.) / Под ред. И.Т. Голякова. — М., 1953.  С. 137, 284—285.

17  Пионтковский А.А. Советское уголовное право. Особенная часть. — М.; Л., 1928.  Т. 2.  С. 108.

18  См.: Там же. С. 107; Немировский Э.Я. Советское уголовное право: пособие к изучению науки уголовного права и действующего Уголовного Кодекса С.С.С.Р. Общая и Особенная части. — Одесса, 1924.  С. 275.

19  Жижиленко А.А. Имущественные преступления. — Л., 1925.  С. 64.

20  См.: Уголовное законодательство СССР и союзных республик: Сб. ст. / Под ред. Д.С. Карева. С. 27.

21  Пионтковский А.А., Меньшагин В.Д. Указ. соч. Т. 1. С. 678—679.

22  Цит. по: Платон. Указ. изд. Т. 1. С. 498—499.