Об объемном соотношении системы права и законодательства

УДК 340.130.5:342.4(470)  ББК 67.400

Страницы в журнале: 15-18 

Д.М. АЗМИ,

кандидат юридических наук, доцент Московского института права, советник отдела законопроектных работ Правительства Москвы

В статье рассматриваются различные аспекты проблематики соотношения системы права и законодательства; анализируются существующие по данному направлению научные позиции; предлагаются авторские вариации решения вопросов темы (например, сопоставление объема (широты) системы права и законодательства производится сквозь призму содержательного действия и формально-источникового выражения права).

Ключевые слова: система права, система законодательства, норма права, правовая норма, содержание правового регулирования, формально-юридический источник права.

About the Size of Interrelation between System of Law and Lawmaking

Azmi D.

The article is dedicated to the various aspects of the problems of the interrelation between system la law and lawmaking; it analyzes the existing trends of various scientific schools. The author suggests her own version of solution of the problems of this theme, for example, the comparison of the size between system of law and lawmaking is realized in formal-source statement as it in substantial and functional-informative operation of law.

Keywords: system of law, system of lawmaking, norm of law, legal norm, the subject of legal regulation, formal-source of law juristical.

Свойственная отечественному правопорядку отраслевая структура системы права и законодательства, провозглашающая предмет и метод правового регулирования или только первый из них в качестве основных (ого) критериев (я) распределения данных об общественных отношениях, подпадающих под юридическое воздействие, по правовым массивам, недостаточна для обеспечения ясности и последовательности в изучении, исследовании и «конструировании» правовой материи. Указанное особенно актуально в увязке с тем, что юридическая практика склонна прибегать к структурной конструкции не права, а именно законодательства. Несмотря на это, доминирующее ныне «отраслевое» видение структурно-системного строения позитивного права достаточно догматизировано.

Постоянное возрастание числа отраслей позитивного права, а также правовых норм, отображенных посредством статутного и подзаконного нормативно-правового материала, заставляет вспомнить высказывание Г.Ф. Шершеневича о том, что «рост общественных отношений и увеличение их социальной силы принимает угрожающее… направление, и… приходится прилагать все большие усилия на то, чтобы сдержать напор вызванных… сил» [1].

Вместе с тем общественные отношения, составляющие содержание (предмет) правового регулирования, действительно нуждаются в определенном упорядочении, необходимом как для оптимизации функционирования юридической ткани, так и для удобства изучения, органичности исследования, поиска оптимальных путей воздействия на них самих. Первым этапом подобного упорядочения, т. е. структуризации, должно выступать познание соответствующего предмета. Отсюда принципиально важной проблемой научного и практического свойства является определение круга общественных отношений, подлежащих правовой вообще и законодательной в частности регламентации. Необходимо учитывать и то, что концепция структуры объективного права должна быть адекватна и сущности самого явления, и динамике социальной среды.

В этом контексте необходимо отметить, что весьма негативно отраслевое построение системы права было оценено еще 1982 году Ц.А. Ямпольской, причем именно в ходе дискуссии о соотношении системы права и системы законодательства. «Отрасль права мы определяем через… целостный… комплекс общественных отношений... Но как… отделить одну группу отношений от другой…? Имеется ли критерий… дающий возможность определить ту степень связанности… общественных отношений, которая позволяет выделить их в четко очерченный комплекс…? Я полагаю, что такого научно обоснованного критерия не существует... Одни из нас берут за исходное при определении отраслей более широкие группы отношений, другие — более узкие... В результате мы бесконечно и бесплодно спорим... Например, существует ли природоохранительное право?... Разве раньше отношений по охране природы не существовало? Они были, а соответствующей отрасли — не было. Значит, их просто стало больше. Но “больше” или “меньше”… не научный критерий... Отсюда следует… что, беря за основу… предмет правового регулирования… мы не можем построить четкую, стройную систему права... Фактически отрасль не составляет основной структурной части системы права... Отрасль не является внутренне присущим подразделением правовой ткани... Отраслей как таковых в праве нет... Пытаясь втиснуть право в прокрустово ложе отраслей, мы тем самым мешаем развитию науки, рассмотрению права как целого» [2].

Итак, отраслевая конструкция права никогда не была и не является в настоящий момент единственно возможной, аксиоматической правовой данностью. В этом смысле можно только удивляться, почему вопрос о внеотраслевом правовом регулировании не получил в отечественной доктрине последовательной концептуальной проработки.

Познание права не может быть поставлено в зависимость от его искусственного разграничения. Ведь при всем многообразии научных позиций право всегда рассматривалось и в объективной действительности выступало регулятором общественных отношений. Таким образом, предмет правового воздействия не зависит от наличия или отсутствия фиктивной умозрительной конструкции — отрасли права. Анализ специальной литературы приводит к выводу о том, что содержательное понятие отрасли права в настоящий момент не носит четкого характера, а «господствующие» критерии разграничения корреспондирующих феноменов не демонстрируют должной объективности, конструктивности, жизнеспособности. Указанное означает и наличие погрешностей в современной отечественной модели структуры права, так как обозначенное выше понятие является в ней ключевым.

 Подчеркнем, что негативный аспект заключается не в наличии правовой конструкции отрасли права как таковой, а в тех последствиях, которые повлекло за собой ее постулирование. Правовых конструкций существует достаточно много. Зачастую их создание способствует решению не только теоретических, но и практических задач, т. е. является обоснованным и оправданным. Но предмет и метод правового регулирования «преподаются» как объективные критерии формирования отраслей права. Исходя из этого, специалисты различных направлений юриспруденции вступают в долговременные и тяжелые споры о наличии или отсутствии той или иной отрасли права, предмете ее правового регулирования (его отсутствии), о том, является ли некая совокупность регулируемых общественных отношений надлежащей (с отраслевых позиций), и пр.

В данном контексте уместной представляется аналогия с высказыванием Л. Дюги о частном и публичном праве: абсолютное обособление приводит не к каким-либо позитивным последствиям, а только лишь к формированию юридических конструкций, способствующих всемогуществу центральной власти [3]. Указанное предопределяет и необходимость акцентирования внимания на «живой» модели системы законодательства, на более глубоком ее исследовании (особенно в связи с сочетанием таковой с совокупными данными правового массива).

В контексте тематики соотношения системы права и законодательства весьма важным и интересным представляется вопрос об объеме (широте) соответствующих внутренних упорядоченностей. Таковой имеет значение потому, что без его решения очень трудно определить область и характер практического действия системы права и законодательства, выявить в них сходства и различия.

В юридической литературе встречается указание на то, что система законодательства шире системы права (обосновывающееся тем, что если внутреннее упорядоченное строение права содержит данные исключительно о правовых нормах, то аналогичный ряд законодательства охватывает также положения технического, технико-социального, программного и иного (не нормативно-правового) характера) [4]. Оно представляется односторонним, так как отражает лишь один аспект объемного соотношения системы права и законодательства, не затрагивая других проявлений такового.

Например, анализируемое утверждение никоим образом не учитывает предметного и юридико-источникового сочетаний внутренних рядов права и законодательства, в то время как именно они будут свидетельствовать в пользу большей широты системы уже именно права.

Так, система права представлена правовыми нормами, выраженными не только посредством нормативных правовых актов и нормативных правовых договоров (которые, хотя и приняты к выделению в качестве самостоятельного вида юридического источника, воспринимаются нами все же в качестве разновидности именно актовой формы), но и через правовые обычаи, юридические прецеденты (административного и судебного порядка), имеющие юридическое значение религиозные нормы (в соответствующих правовых системах). Таким образом, если рассуждать о широте системы права и законодательства (нормативно-правового материала) с позиций, «представляющих» таковые формы юридического выражения права, то очевидно, что первая более объемна.

Далее необходимо отметить, что представляющие систему права внестатутные правовые формы имеют (равно как и положения юридических источников другой видовой принадлежности) определенное содержание. Наличествующие в них (так же как и выраженные в писаном праве) общеобязательные формально-определенные правила поведения обладают неким предметным действием, направлены на регламентацию какой-либо части социального общения, подверженной юридическому воздействию. С этих позиций вновь получается, что система права шире, нежели одноименное законодательное строение, так как охватывает больший (во всяком случае, именно с позиций своего объема) предмет юридического регулирования (проявляющийся в конкретизированных правилах поведения, предназначенных для адресатов норм права).

Система права превышает систему законодательства и по своему функционально-информативному значению. Так, если система статутного материала с юридических позиций содержит только легальные правило-поведенческие положения, то система права аккумулирует (как отмечалось ранее) не только статутные, но и неписаные профильные установления, а также данные о таковых (причем и научного, и практического, и учебного толка) и положения о фактическом и должном действии правовых норм, выраженных в различных юридико-источниковых видах. Получается, что система права равна системе законодательства в совокупности с правовыми нормами, выраженными во внестатутных формах, и различными профильными данными обо всех них.

В то же время по своей «массе» система законодательства действительно более объемна, нежели система права, и именно по той причине, указания на которую встречаются в специализированных изданиях. Система законодательства, в отличие от системы права, включает в себя (или может включать) не только собственно правовые, но и иные, причем вовсе не юридические положения. Последние относятся к интересующему нас «внутренне-упорядоченному» строению просто по факту. В ряде случаев они, как представляется, излишни. При других же ситуациях наличие оных может быть вполне допустимым с позиций целостного восприятия соответствующего материала, оправданным, исходя из удобства обращения с легально-регламентируемыми данными, с юридической тканью.

Здесь уместно сказать, что современное российское законодательство включает в себя достаточно большое число положений неправового (и даже неюридизированного) характера. Речь идет о предписаниях, которые не подпадают под категорию документов, отображающих какой-либо из компонентов именно общественных отношений (социального взаимодействия, поведенческого (их) акта (ов)). По сути, таковые лишь прописаны в законодательстве («приписаны» к нему), но не относимы к социальным нормам по своей природе. По содержанию они носят социально-технический или и вовсе просто технический характер.

Для примера укажем на недавно принятый Федеральный закон от 28.04.2009 № 72-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения уровня материального обеспечения отдельных категорий граждан» (далее — Закон № 72-ФЗ). Значительная часть этого документа посвящена трансформации Федерального закона от 17.12.2001 № 173-ФЗ «О трудовых пенсиях в Российской Федерации», все внесенные изменения в который (текстовым объемом в несколько страниц) посвящены увеличению размеров базовых частей трудовых пенсий по старости и инвалидности. Поэтому названный нормоизменяющий законодательный акт можно приводить в качестве яркого и наглядного примера того, что по своему выраженному «через бумагу» объему система законодательства может быть действительно гораздо шире, нежели «консолидированная» (объединенная, сгруппированная, «укомплектованная») совокупность положений, составляющих внутреннее строение права.

Вместе с тем для интересующей нас профильной области обозначенное неюридико-нормативное превалирование не имеет решающего характера, так как демонстрирует оно не сферу собственно правового действия и даже, как представляется, не столько тенденцию и логику легальной регламентации социального взаимодействия, сколько существующий в конкретной правовой среде определенного исторического периода юридико-технический стиль, во многом обусловленный знаниями, навыками и умениями конкретных физических лиц, творящих (подготавливающих) тот или иной нормативный правовой документ.

Кроме того, прочтение Закона № 72-ФЗ наводит на мысль о том, что перечисление цифровых показателей не должно находить своего отображения в нормативных правовых актах, так как числовая составляющая не является элементом социальных отношений, а юридические нормы, в свою очередь, не могут оказывать на них никакого воздействия.

Более того, Закон № 72-ФЗ (как целое) содержит крайне незначительное (особенно в сопоставлении со своим объемом) количество норм права. Нам же представляется, что в нормативных правовых актах следует отображать только принципы и (или) правила (в том числе условия и основания) установления и реализации необходимых цифровых показателей, в то время как сами показатели должны фиксироваться в случае своей модельности в нормативных (но не правовых) актах, а при отсутствии таковой — в правореализационных актах.

Резюмируя сказанное, отметим, что утверждение о том, что система права шире одноименного пласта законодательства, с позиций своей истинности носит лишь ограниченный характер. Оно верно только в отношении сравнения с позиций «бумажного» объема юридического материала нормативно-правового толка, ибо исключительно в указанном контексте данные системы права действительно будут «проигрывать» статутным показателям (ввиду своего природно-правового характера), притом что в систему законодательства могут быть включены (что соответствует не должному, но истине факта) и положения не только не юридической, но и даже не собственно социальной видовой принадлежности.

Вместе с тем система права представлена более разнообразным, нежели система законодательства, видовым «набором» объективированных выразителей правовых норм. Она включает (способна к оному) правоповеденческие правила, выраженные не только в писаном нормативном юридическом материале (статутного, договорного и прецедентного (в англосаксонской правовой системе относимого к области неписаного права) толка), но и в различных правовых обычаях, религиозных нормах. С этих позиций система законодательства может быть шире системы права только в том случае, если в соответствующей конкретно-исторической правовой системе признаются и действуют лишь писаные формы выражения права (и то при условии непричисления к таковым юридических прецедентов). Но даже при подобной ситуации с юридико-источниковых и, как следствие, содержательно-действенных (предметных) позиций система права в качестве общетеоретической категории все равно окажется более существенной, нежели система законодательства, и по своему объему (широте), и конечно же по своей «наполнительной» значимости. Кроме того, система права включает не только правовые нормы, но и весьма разноаспектные данные о бытии таковых.

Отметим в завершение, что именно видовые юридико-источниковые и вытекающие из них (как аккумуляторов правовых норм) предметные показатели представляются нам ведущими при решении вопроса об объемном соотношении систем права и законодательства (по причине их специального, профильного характеризующего значения).

Литература

1. Шершеневич Г.Ф. Общая теория права: Учеб. пособие (по изд. 1910—1912 гг.). Т. 2. — М., 1995. С. 169—170.

2. Материалы круглого стола журнала «Советское государство и право» // Советское государство и право. 1982. № 6. С. 94.

3. Дюги Л. Социальное право. Индивидуальное право. Преобразование государства. — Спб., 1909.

4. Морозова Л.А. Теория государства и права. — М., 2003. С. 234.