Особенности договорного регулирования экономических отношений в Российской Федерации

Т.К. ПРИМАК,
кандидат юридических наук, доцент, докторант Академии управления МВД России
 
Обобщив данные социологов, политологов, экономистов, можно прийти к выводу, что в Российской Федерации рынок не выступает основным средством перераспределения благ. Если согласиться с мнением субстантивистов, то речь идет о принципиально иной экономической системе, которая не имеет определяющего характера, поскольку таковой она является лишь при всеобщих товарно-денежных отношениях и свободной конкуренции. Поэтому экономику можно рассматривать только как «встроенный» институт в контексте всей совокупности социальных отношений, где действуют законы, отличные от тех, которые работают при капитализме свободной конкуренции. 
 
Нет нужды приводить многочисленные примеры, иллюстрирующие основной тезис — власть и собственность у нас неразделимы, что само по себе не может оцениваться в терминах «хорошо» или «плохо», поскольку каждое государство выбирает свой путь развития. Можно, конечно, возразить, что у нас создана значительная законодательная база, регламентирующая рыночные отношения. Но опасность заключается в другом: попытки продемонстрировать действие рыночных законов (как правило, воспринимаемых в духе теории классического рынка) неизбежно сталкиваются с социальным сопротивлением, проблемами проектирования норм, их реализации, регулирования и т. д., разрушая тем самым главный компонент стабильности — нормативность.
Конечно, нормативный аспект обсуждения в значительной степени сводится к конфликту между регулированием и свободой, но важное значение, а может быть и основное, имеет то, что люди воспринимают как нормативно правильное. Ведь на основе утверждения о возможности рационального постижения нормативных вопросов можно отстаивать и иерархию, и равенство, и свободу, и подчинение. Так, Платон защищал иерархическое устройство государства, Локк — организацию общества, при которой все были бы принципиально равны; таким образом, по Платону, индивид может быть убежден и согласен с тем, что только меньшая часть общества должна им управлять, и наоборот, по Локку, все равны, поэтому никто не должен обладать большей властью, чем другие. Как пишет И. Валлерстайн, «в этом смысле все зависит от очков, через которые мы осуществляем это восприятие, т. е. от организующих мифов…»[1]. Если вспомнить французскую революцию, которая в зависимости от того, на какой части ее основного лозунга делается акцент, приводила к очень разным моделям общественного устройства, то можно сказать: для россиян приоритеты — это равенство, братство и лишь затем свобода, понимаемая как независимость личности. Вырисовывается принципиально другая, чем западная, модель взаимоотношений общества и власти, основанная на том, что не те или иные политические силы или предприниматели, а именно государство должно быть выразителем общих интересов с правом личности «быть услышанной» и именно оно обязано проводить политику, направленную на благо всего народа. Иначе говоря, вмешательство политической власти в распределение благ и ресурсов российское общество считает нормой и не противодействует ее вторжению в эту сферу. В целом даже с учетом дифференциации общества у всех социальных групп сохраняется установка рассматривать государство как высшую власть. В том числе, судя по экономическим и социологическим данным, сами предприниматели не проявляют особой заинтересованности в создании рыночных механизмов, конкуренции, поскольку основная прибыль идет за счет «ухода» от налогообложения, перераспределения государственных бюджетных средств и собственности. Таким образом, Россию можно определить как страну со смешанной экономикой, где преобладают коллективные, а не индивидуальные установки.
Другое дело, что основная часть населения, памятуя советские времена, настаивает на более или менее равномерном распределении благ, меньшая же старается сохранить сложившийся в 90-х годах ХХ века способ, предполагающий неравенство. Вместе с тем надо признать, что общая ситуация, в том числе и правовая, в значительно большей степени зависима от культурных традиций и социальных связей, чем это принято считать. Но с другой стороны, можно относиться к данному факту не как к проблеме, которую необходимо разрешить, а как к потенциалу развития, т. е. использовать позитивный социальный опыт, что в свое время продемонстрировала Япония, где при проведении модернизации были учтены структура взаимоотношений индивидов и традиционный уклад жизни. Сегодня Китай ведет серьезные исследования в этом направлении[2].
В принципе, государство, оставаясь в пределах национальных границ суверенной властью, может выбирать любые средства регулирования, однако понятно, что без обеспечения хотя бы удовлетворительного состояния исполнения норм закона или договора ни одну проблему не решить. Поскольку преобладает установка на сохранение ведущей роли государства, введение жестких мер по соблюдению законодательства и договорной дисциплины, если они не выходят за пределы разумного, будет воспринято как должное. В то же время к советскому варианту экономики, при котором государство регулировало все, Российская Федерация вернуться не может по вполне объективным причинам: хозяйственная деятельность значительно усложнилась, ее невозможно контролировать в полном объеме. Как вариант можно использовать советский, западный, азиатский, в том числе китайский, опыт, например, предусмотреть частичное планирование, жесткое регламентирование тех сфер, где размещаются бюджетные средства, в какой-то мере применять западные технологии согласования интересов. Вполне приемлемо отслеживать динамику соотношения эффективности и коррумпированности отраслей экономики и по этому критерию вводить либо законодательное, либо административное, либо договорное регулирование, безусловно, не раз и навсегда установленное.
Однако как бы ни было важно государственное регулирование, без появления независимого субъекта предпринимательской деятельности, заинтересованного в установлении прозрачных, единых для всех правил, рассчитывать на успех рыночных реформ не приходится. Такую роль может сыграть крупное предпринимательство, которое в этом плане можно рассматривать как позитивный потенциал, созданный реформами 90-х годов ХХ века, поскольку сегодня в какой-то мере только его представители способны на более или менее равных условиях выстраивать отношения с государством, применяя такие механизмы, как обеспечение прозрачности, учет экономических реалий, создание свободной и справедливой конкурентной среды и т. д. Здесь допустимо заимствование современного рыночного опыта, разумеется, не в чистом виде, поскольку государство сохраняет свои лидирующие позиции. Так, возможно создание новых норм путем «соглашений», отслеживание общей правовой ситуации, проведение постепенной адаптации законодательства по отношению к фактическим действиям субъектов договорных отношений и наоборот. Имеются предпосылки для «запуска» конкурентных механизмов за счет появления мощных государственных компаний[3]. Вполне применима дерегламентация, предусматривающая национализацию или приватизацию, в том числе в зависимости от эффективности управления, так как нельзя игнорировать тот факт, что в современном мире именно управление становится той новой технологией, которая выводит общество на более высокие уровни развития. При этом представления части политической элиты страны о неэффективности государства как собственника, базирующиеся на советском опыте, скорее иллюзия, поскольку в действительности оказалось, что в крупном бизнесе частная собственность, сформированная в результате российской приватизации, менее эффективна, чем государственная в условиях планового управления[4].
С учетом сказанного, можно констатировать, что, в принципе, созданы условия для появления независимого субъекта предпринимательской деятельности, который стимулировал бы возникновение потребности в формировании адекватных правовых и договорных правил поведения, что будет способствовать постепенному их распространению на политическую сферу и общество в целом.
В то же время нельзя не отметить существование фактического экономического и социального неравенства, поэтому достаточно остро встает вопрос о правовых идеалах. Например, У. Климлика считает: «Если мы по-настоящему заинтересованы в устранении незаслуженных неравенств, то мы должны признать господствующее представление о равенстве возможностей неадекватным»[5]. Действительно, с одной стороны, правовое регулирование, исходящее из равенства возможностей, должно гарантировать, что социальные условия никогда не поставят в привилегированное или невыгодное положение того или иного человека; с другой стороны, реальное неравенство в имущественном положении, в объеме прав и гарантий — факт, уясняемый быстро и оцениваемый однозначно. Здесь договор имеет даже определенные преимущества перед правовыми нормами, поскольку в нем понятие равенства тесно увязано с юридически важным элементом — взаимным согласием. Скажем, на содержание договора более сильная сторона смотрит в перспективе равенства, слабая — в перспективе эквивалентности (взаимной полезности), где для сильной стороны невыгодность риска компенсируется выгодой получения большего объема благ, для слабой — выгода безопасности компенсирует невыгодность риска. Чтобы одна сторона не имела лишь права, а другая только обязанности, государство расширяет правовую защиту более слабой стороны (законодательство о защите прав потребителей, о правах человека на социальное обеспечение), в частности, задача гражданского права состоит в «выравнивании» участников имущественного оборота путем установления для слабой стороны особых условий участия в договорных обязательствах.
В целом следует согласиться с тем, что сформировалась многоукладная экономика, где каждый ежедневно вступает в договорные отношения, а эти обстоятельства вынуждают корректировать классическую трактовку договора как опирающегося на принцип свободы воли индивидуального акта, основанного на автономии сторон. Трудно, например, оспорить тот факт, что в предпринимательской деятельности повсеместное распространение получила практика формулировать условия договора так, чтобы их негативное значение для клиента оставалось незамеченным (в последнее время массовый характер проявился при предоставлении так называемых потребительских кредитов). Логично предположить, что, когда речь заходит о прибыли, надеяться на добросовестность и честность предпринимателя не приходится, поэтому целесообразно разрабатывать и применять типовые (стандартные) договоры, которые создадут практически исчерпывающую систему регулирования взаимоотношений между участниками, так называемое формулярное право, которое широко используется в зарубежной предпринимательской и международной коммерческой практике.
Надо признать, что, как и в западных странах начала ХХ века, сейчас в экономике России на передний план выходят социальные задачи, где государство, во-первых, должно определить общие условия и правила, которые содействуют уравновешиванию интересов, во-вторых, учитывать потребности слабой стороны. С этой точки зрения не свобода договора и равенство, а защита слабой стороны становится той основой, которая является своеобразной несущей конструкцией договорного права, отражающей не только сущность сложившихся общественных отношений, но и весь процесс их реализации. Конечно, можно возразить, что конкретные элементы защиты содержатся в гражданском законодательстве, выступая ограничениями принципа свободы договора (М.И. Брагинский, О.Н. Садиков, А.Н. Танага и др.). Однако, оценивая реальную ситуацию, приходится констатировать, что не для всех обязательств с участием неравноправных субъектов предусмотрено соответствующее правовое регулирование, как и предоставляемые гарантии не отличаются должной эффективностью. В частности, неравенство контрагентов в основном связывается с субъектными особенностями потребителя-гражданина как физического лица, который реализует свои права в сфере предпринимательской деятельности. Однако значительная часть проблем возникает там, где потребитель вступает во взаимоотношения с государственными или муниципальными организациями, учреждениями, предприятиями, например, с коммунальными службами, энергоснабжающими организациями, где принцип защиты слабой стороны или не действует или его реализация вызывает значительные трудности. Кроме того, за рамками анализа остается то обстоятельство, что слабой стороной может быть субъект предпринимательской деятельности не только из-за характера деятельности (по данному признаку в ГК РФ выделен один договорный институт — контрактация), но и в отношениях с публичными образованиями, органами публичной власти, осуществляющими профессиональную экономическую деятельность. Безусловно, при нашей действительности выявление в этой сфере признаков слабой стороны подчас становится трудно разрешимой задачей (в качестве иллюстрации можно привести пример: когда были предоставлены льготы малому бизнесу, многие крупные предприятия формально реорганизовались и преобразовались в малые), тем не менее вполне приемлемо сформировать судебную доктрину.
Таким образом, переход к многоукладной экономике требует новых подходов в том числе к определению роли и места договорных отношений, и Российская Федерация находится на первоначальном этапе формирования рынка и становления подобных отношений.
 
Библиография
1 Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века / Пер. под ред. В.И. Иноземцева.— М., 2003. С. 324—325.
2 См. подробнее: Белик А.А. Историко-теоретические проблемы психологической антропологии. — М., 2005. С. 243—258.
3 См.: Российская газета. 2006. 11 окт. С. 10. 
4 См.: Дзарасов С. Российские реформы и экономическая теория // Вопросы экономики. 2002. № 7. С. 33.
5 Климлика У. Либеральное равенство // Современный либерализм. — М., 1998. С. 146.