Особенности субъектов и субъективной стороны преступлений, предусмотренных статьями 195—197 Уголовного кодекса РФ

А.В. ПУСТЯКОВ,

преподаватель кафедры уголовного права Высшей школы экономики

Субъективная сторона составляет непременный элемент состава любого преступления, что обусловлено принципом субъективного вменения, сформулированного в ст. 5 Уголовного кодекса РФ. В умышленных преступлениях субъективная сторона кроме вины иногда включает еще цель и мотив, которые в этих случаях также подлежат доказыванию. Следует оговориться, что Федеральным законом от 19.12.2005 № 161-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях» из состава преступления, предусмотренного ст. 196 УК РФ, был исключен мотив как обязательный субъективный признак — личный интерес и интересы других лиц, а также специальную цель фиктивного банкротства (в прежней редакции ст. 197 УК РФ она трактовалась как желание виновного ввести в заблуждение кредиторов для получения отсрочки платежей и долга или для его неуплаты).

Все преступления, связанные с банкротством, совершаются умышленно, точнее, как подчеркивает Б. Колб, предумышленно или преднамеренно, поскольку намерение совершить преступление формируется до акции[1]. Однако это не внесло абсолютную ясность и бесспорность в характеристике субъективной стороны правонарушений. Расхождение мнений исследователей наблюдается при конкретизации вида умысла. По этому вопросу существуют четыре основные позиции. По мнению Г.М. Спирина, А.Э. Жалинского,

О.Ф. Шишова, Н.Н. Ветрова и Ю.И. Ляпунова, все преступления, связанные с банкротством, характеризуются исключительно прямым умыслом[2].

Две другие точки зрения основываются на дифференцированном подходе к данным преступлениям. И.В. Шишко, Г.Н. Хлупина, Э.С. Тенчов и В.С. Устинов считают, что преступления, предусмотренные ст. 195 УК РФ, могут быть совершены как с прямым, так и с косвенным умыслом, а преднамеренное и фиктивное банкротство — только с прямым[3]. По мнению Т.В. Пинкевич, В.Е. Мельниковой, Б.В. Яцеленко, Г.П. Новоселова, Т.Ю. Погосян и Н.Г. Кадникова, неправомерным действиям при банкротстве и преднамеренному банкротству присущ как прямой, так и косвенный умысел, а фиктивному банкротству — только прямой[4].

Следует обратить внимание, что преступное банкротство не является конечным результатом преступления, предусмотренного статьями 195—197 УК РФ. Криминальное банкротство само по себе не может быть уголовно наказуемым, если оно не повлекло за собой крупного ущерба или иных тяжких последствий. Банкротство является лишь промежуточным результатом, создающим объективные предпосылки для преступных последствий. Поэтому умыслом виновного должно охватываться не только банкротство как таковое, но и наступившие после банкротства крупный ущерб или иные тяжкие последствия (субъект должен предвидеть их наступление).

В юридической литературе выявились два подхода к определению субъективной стороны криминальных банкротств. Первый заключается в том, что форма вины определяется относительно преступления в целом[5], а второй — в том, что форма вины определяется отдельно по отношению к деянию и по отношению к последствиям[6]. Последняя точка зрения представляется нам спорной. Лицо, совершающее криминальное банкротство, принимает для этого ряд мер: внешние денежные обязательства увеличивает, а объем своего имущества уменьшает. Эта разность между обязательствами и имуществом имеет денежное выражение, и банкрот желает наступления таких последствий. Он может не знать, что такое «крупный ущерб» с позиций юриспруденции (тем более что законодатель это понятие не определил). Оценка размера ущерба и характеристика последствий являются прерогативой органов предварительного следствия и суда. Но это не отменяет того факта, что банкрот желает наступления именно конкретных последствий, т. е. действует с прямым умыслом. Поэтому утверждение, что при преднамеренном банкротстве деяние совершается с прямым умыслом, а отношение к последствиям определяется косвенным умыслом не только противоречит ст. 25 УК РФ, но и, по мнению Б. Колба, логически ошибочно[7]

Таким образом, исходя из содержания форм умысла (ст. 25 УК РФ), если причинение ущерба вследствие действий лица неизбежно, то причинитель ущерба его, безусловно, желает, а не допускает. Но на практике возникает вопрос: что делать, если субъекты категорически отрицают желание причинить ущерб, настаивая на безразличном к нему (ущербу) отношении? В этом случае, полагает П.С. Яни, следователь и прокурор оценивают объективные обстоятельства. Если они делают вывод о том, что обвиняемый (какие бы версии он не выдвигал) просто не мог не понимать очевидного следствия своих действий — причинения ущерба, ему предъявляется обвинение в совершении преступления с прямым умыслом[8].

Несмотря на отсутствие единого мнения среди юристов о конкретизации вида умысла совершения преступных действий, связанных с банкротством, следует признать, что следственная практика в ряде случаев идет по пути признания возможности наличия косвенного умысла. Так, по одному из уголовных дел директору коммерческой организации К. в вину были вменены затраты на предварительные переговоры с зарубежным партнером. Условия сотрудничества, предложенные зарубежной фирмой, в перспективе давали возможность российской стороне расширить рынок сбыта своих услуг. Однако договор так и не был заключен. Издержки, связанные с преддоговорным процессом, составили убытки коммерческой организации. Данный случай является наглядным примером косвенного умысла руководителя организации: он предвидел возможность недостижения соглашения по всем условиям договора и допускал, что понесенные расходы могут быть неоправданными.

В заключение полагаем необходимым акцентировать внимание на следующем. Действующий УК РФ определяет пять самостоятельных составов преступлений, связанных с банкротством, квалификация которых должна заключаться в выявлении, анализе и оценке гражданско-правовых аспектов отношений несостоятельности, а также в учете особенностей действий, которые оцениваются помимо прочего с точки зрения законодательства о несостоятельности.

Библиография

1 См.: Колб Б. Злоупотребления при банкротстве // Законность. 2002. № 5. С. 19.

2 См.: Расследование преступлений в сфере экономики: Руководство для следователей. — М. 1999. С. 367; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации: В 2 т. Т. 2 / Под ред. О.Ф. Шишова. — М., 1998. С. 146—149; Уголовное право. Особенная часть: Учеб. / Под ред. Н.Н. Ветрова, Ю.И. Ляпунова. — М., 1998. С. 367—368.

3 См.: Горелик А.С., Шишко И.В., Хлупина Г.Н. Преступления в сфере экономической деятельности и против интересов службы в коммерческих и иных организациях. — Красноярск, 1998. С. 136; Практикум по уголовному праву: Учеб. пособие / Под ред. Л.Л. Кругликова. — М., 1999. С. 277—288.

4 См.: Пинкевич Т.В. Уголовная ответственность за преступления в сфере экономической деятельности. — Ставрополь. 1999. С. 36, 38—40; Уголовное право России. Особенная часть: Учеб. / Отв. ред. Б.В. Здравомыслов. — М., 1999. С. 226; Уголовное право. Особенная часть: Учеб. / Под ред. А.И. Рарога. — М., 1999. С. 179, 181—182; Уголовное право. Особенная часть: Учеб. для вузов / Отв. ред. И.Я. Козаченко, З.А. Незнамова, Г.П. Новоселов. — М., 1998. С. 336—337; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Под общ. ред. Н.Г. Кадникова. — М., 2005. С. 512.

5 См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Ю.И. Скуратова и В.М. Лебедева. — М., 1996. С. 219, 220, 222.

6 См.: Лопашенко Н.А. Вопросы квалификации преступлений в сфере экономической деятельности. — Саратов, 1997. С. 125; Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Преступления в сфере экономической деятельности. — М., 1998. С. 161, 164, 167.

7 См.: Колб Б. Указ. ст. С. 21.

8 См.: Яни П.С. Криминальное банкротство. Банкротство преднамеренное и фиктивное // Законодательство. 2000. № 3. С. 24.