Ответственность должника за последствия деликтных действий третьих лиц

УДК 347.4

Страницы в журнале: 67-72

Д.Р. КАНЕВ,

соискатель Санкт-Петербургского государственного университета kanev_d_r@mail.ru

Рассматривается вопрос о влиянии противоправных действий третьих лиц на обязательство. Формулируется вывод, что должник, ответственность которого не зависит от вины, отвечает и за нарушение обязательства вследствие деликтных действий третьих лиц. Но в конечном счете убытки должны быть отнесены на третье лицо.

Ключевые слова: ответственность, должник, обязательство, риск, деликт.

The Debtor’s Responsibility for the Consequences of Relations Including Tortuous Actions of Third Persons

Kanev D.

The author considers the impact of acts of third parties to the obligation. The author draws conclusions that the debtor, the liability of which is independent of the fault, and is responsible for the violation of tort liability due to the actions of third parties. But eventually the losses should be attributed to a third party.

Keywords: responsibility, the debtor, the obligation, risk, tort.

В  науке гражданского права справедливо отмечается, что неисполнение (ненадлежащее исполнение) обязательства может быть причинно обусловлено действиями посторонних должнику лиц, т. е. таких, которые не связаны с ним гражданско-правовыми отношениями[1]. При нарушении обязательства возникает вопрос о том, на чью имущественную сферу следует отнести возникшие убытки: должника или кредитора. Решение данного вопроса осложняется, когда перед лицом гражданского права возникает третье лицо[2], на которое возникшие убытки также могут быть отнесены.

Подходы к квалификации противоправных действий третьих лиц на обязательство различны. Некоторые авторы считают, что такие действия можно квалифицировать как нарушающие обязательство[3]. Однако с такой точкой зрения трудно согласиться.

Нарушение обязательства — это его неисполнение или ненадлежащее исполнение, а к исполнению обязан определенный субъект. Соответственно, об исполнении или неисполнении обязательства можно говорить только применительно к данному обязанному лицу[4]. Третьи лица не связаны обязанностями по обязательству, поскольку осуществлять имущественное предоставление они не должны. В связи с этим более обоснованна позиция о том, что противоправные действия третьих лиц, препятствующие исполнению обязательства, не являются нарушением обязательства[5].

Таким образом, действия третьих лиц нельзя квалифицировать как нарушение обязательства. Соответственно, третье лицо может быть привлечено к ответственности только тогда, когда его действия являются деликтом (ст. 1064 Гражданского кодекса Российской Федерации 1994 года; далее — ГК РФ). Примером такой ситуации может быть уничтожение арендованной вещи. Здесь возникает вопрос, на кого следует отнести убытки в стоимости вещи: на арендодателя, арендатора или делинквента.

Данная проблема в доктрине советского периода рассматривалась М.И. Брагинским. Выводы автора были основаны на нормах ранее действовавшего законодательства, и поэтому некоторые из них могут быть переосмыслены. Так, ученый указывал на то, что «если кредитор ставит вопрос о возмещении убытков, причиненных действиями других лиц, должник может уйти от ответственности, доказав, что он сам исполнил надлежащим образом лежащие на нем обязанности. Но освобождение должника от ответственности за убытки последует и в случае, когда ему удастся доказать, что хотя он и не выполнил своих обязанностей, но при надлежащем исполнении обязанностей убытки все равно наступили бы, ибо они вызваны исключительно действиями другого лица. В первом случае освобождение от ответственности наступает вследствие отсутствия факта неисполнения обязанности, а во втором — причинной связи между поведением должника и наступившим результатом»[6].

Таким образом, по мнению М.И. Брагинского, если убытки стали следствием исключительно поведения третьего лица, должник не может быть привлечен к ответственности. Данный вывод полностью согласуется со ст. 118 Гражданского кодекса РСФСР 1922 года, которой было предусмотрено, что должник, поскольку иное не установлено законом или договором, освобождается от ответственности, если докажет, что невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, которого он не мог предотвратить. Как видно, данной статьей была установлена ответственность должника на началах вины.

Если убытки обусловлены исключительно поведением третьего лица, то противоправности и, как следствие, вины в действиях должника нет. В свете этого логичен вывод о том, что, если убытки порождены исключительно поведением третьего лица, должник, отвечающий на началах вины, за такие убытки ответственности не несет.

Однако для ответственности на началах риска вывод о том, что должник не обязан возмещать убытки, причиненные исключительно поведением третьего лица, не так бесспорен. Так, в обязательствах, в которых должник обязан сохранить и вернуть чужую вещь, уничтожение вещи ведет к неисполнению обязательства по ее возврату. Если ответственность должника покоится на началах риска, обстоятельством, освобождающим его от ответственности, выступает по общему правилу только непреодолимая сила (п. 3 ст. 401 ГК РФ). Действия третьих лиц не относятся к непреодолимой силе[7], соответственно, не освобождают должника, отвечающего независимо от вины, от обязанности возместить убытки кредитора.

Действия третьих лиц, препятствующие надлежащему исполнению обязательства, можно разделить на две группы: действия, которые могут служить основанием для возложения гражданско-правовой ответственности, и действия, которые таким основанием служить не могут. Например, если третье лицо уничтожает переданную на хранение вещь, возможность возложения на него деликтной ответственности по общему правилу зависит от наличия его вины (п. 1 ст. 1064 ГК РФ).

Может быть, должника следует освободить от ответственности в том случае, когда кредитор вправе требовать возмещения вреда непосредственно с делинквента (ст. 1064 ГК РФ)? Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть природу объективной ответственности.

Объективная, т. е. не зависящая от вины, ответственность связана с принятием должником на себя рисков неисполнения (ненадлежащего исполнения) обязательства вследствие случайных обстоятельств.

Обратной стороной переложения рисков на должника выступает повышение гарантий кредитора. Так, Е.В. Пассек, рассматривая ответственность должника, получившего чужую вещь по оценке, указывал на то, что одним из мотивов заключения соглашения об оценке может быть перенесение на должника безусловной ответственности. Это дает безусловную гарантию целости и сохранности переданного кредитором в чужие руки имущества[8].

В современной цивилистике также отмечается, что в обоснование объективной ответственности может быть положено то, что должник гарантирует свою способность предоставить положительный эффект, на который вправе рассчитывать кредитор, поэтому субъективные моменты во внимание приниматься не должны[9].

Допустим, третье лицо, уничтожившее вещь поклажедателя, невиновно. По общему правилу привлечь его к деликтной ответственности нельзя и возместить свои убытки поклажедатель может только за счет профессионального хранителя, который «отвечает за утрату, недостачу или повреждение вещей, если не докажет, что утрата, недостача или повреждение произошли вследствие непреодолимой силы, либо из-за свойств вещи, о которых хранитель, принимая ее на хранение, не знал и не должен был знать, либо в результате умысла или грубой неосторожности поклажедателя» (абзац 2 п. 1 ст. 901 ГК РФ).

Если третье лицо виновно в уничтожении вещи, поклажедатель вправе потребовать от такого лица возмещения вреда. Однако наличие юридических оснований для привлечения третьего лица к деликтной ответственности далеко не всегда гарантирует защиту интересов поклажедателя. Так, мыслима ситуация, когда юридические основания для требования о возмещения вреда у поклажедателя имеются, однако фактически реализовать данное требование невозможно (например, вследствие отсутствия у делинквента имущества, отсутствия сведений о лице, совершившем деликт, и т. п.). С этой точки зрения снятие с хранителя риска в силу наличия основания ответственности делинквента не способствовало бы гарантии интереса поклажедателя в сохранении своей имущественной сферы, c которой (указанной гарантией) и связано установление объективной ответственности.

Отсюда следует вывод, что право кредитора требовать возмещения вреда непосредственно с делинквента не является обстоятельством, снимающим с должника принятый им на себя по договору риск. Соответственно, при наличии оснований ответственности и должника, и делинквента кредитор вправе предъявить требования, направленные на восстановление его имущественной сферы, как к должнику, так и к делинквенту.

Возможность такого выбора не является конкуренцией исков, которая по общему правилу отечественным правопорядком не допускается. Конкуренция исков имеет место в случае возможности предъявления разнородных исков к одному и тому же ответчику[10]. В нашем же случае кредитор имеет два разнородных требования к различным лицам.

Такой подход порождает вопрос о том, на кого следует отнести возникшие отрицательные имущественные последствия: на должника или делинквента. По мнению М.И. Брагинского, ответственность должна быть возложена на делинквента (по прямому иску потерпевшего или по регрессному иску должника). «Поэтому, если контрагент возместит ущерб потерпевшей стороне, к нему переходят все права требования к делинквенту. Напротив, если ущерб возмещает делинквент, он никогда не сможет взыскать в порядке регресса какую-либо часть сумм, выплаченных потерпевшему. Таким образом, хранитель, несмотря на любую форму его вины по отношению к собственнику (контрагенту), вправе взыскать выплаченные им последнему суммы с вора, но вор не вправе искать что-либо с хранителя, если последний не является участником деликта»[11].

С таким выводом следует согласиться. В том случае, когда имеется вина должника (например, хранителя), обоснование рассматриваемого подхода должно быть следующим: поскольку поведение хранителя выступает только условием причинения убытков кредитору (т. е. само по себе поведение, например, хранителя результата в виде убытков поклажедателя не вызывает), а непосредственной причиной — поведение делинквента, именно на делинквента и следует отнести убытки. Если же поведение хранителя и вовсе не является причиной утраты, повреждения или недостачи вещи, обоснованность отнесения убытков на делинквента еще более очевидна. В таком случае хранитель отвечает не за убытки, причиненные им, а за убытки, относящиеся к сфере его риска в рамках отношений по хранению, и может переложить свои убытки, возникшие вследствие несения ответственности перед поклажедателем, на делинквента как причинителя вреда.

Необходимо подчеркнуть, что данный вывод справедлив не только для обязательств, возникающих из договора хранения, но и для иных обязательств, связанных с обеспечением сохранности чужой вещи (обязательств, следующих из договоров аренды, безвозмездного пользования, комиссии и др.).

Однако, поскольку вещь принадлежит кредитору, а не должнику, последний вправе требовать возмещения убытков в стоимости вещи с делинквента только в порядке регресса. Связано это с тем, что в самый момент гибели вещи должник не несет убытков в ее стоимости. Такие убытки должник понесет только после того, как кредитор предъявит к нему требование о возмещении убытков и данное требование будет реализовано.

В российском гражданском праве вопрос об урегулировании отношений между кредитором, должником, временно владеющим вещью кредитора, и делинквентом рассматривается в несколько ином ракурсе Л.В. Кузнецовой. Автор задается вопросом, кто является потерпевшим в ситуации, когда подлежащий возмещению вред причинен имуществу, интерес в сохранности которого имеется сразу у нескольких лиц? Такая ситуация имеет место в случае, когда вред причинен арендованному имуществу, имуществу, находящемуся в доверительном управлении или безвозмездном пользовании, имуществу, переданному по договору хранения, при передаче имущества в залог и в других подобных случаях[12]. Л.В. Кузнецова, рассматривая спор, в котором суд признал потерпевшим арендатора, а не собственника-арендодателя, приходит к выводу, что решение вопроса о том, кто является потерпевшим в ситуации, когда вред причинен арендованному имуществу, зависит от того, на кого именно законом возложен риск случайной гибели или повреждения имущества. Она отмечает, что, «решая вопрос о том, кого именно следует признать потерпевшим при причинении вреда имуществу, переданному в аренду, необходимо опираться на то, к чьей именно имущественной сфере (арендодателя или арендатора) относятся неблагоприятные последствия такого вреда, другими словами, кто из них двоих несет риск случайной гибели или повреждения имущества»[13]. В итоге Л.В. Кузнецова делает вывод: по общему правилу риск случайной гибели или повреждения имущества несет арендодатель; он же должен рассматриваться потерпевшим в деликтных правоотношениях[14].

C данной позицией следует согласиться в той части, в которой право на иск к делинквенту признается за собственником-арендодателем. Вместе с тем, по мнению Л.В. Кузнецовой, такое право имеется у собственника-арендодателя только в том случае, когда он, а не арендатор, несет риск случайной гибели или повреждения арендуемого имущества. В том же случае, когда риск случайной гибели или повреждения вещи несет арендатор, только он вправе предъявить иск к делинквенту. Здесь, по всей видимости, ход рассуждения таков: если риск несет арендатор, он обязан возместить арендодателю убытки, причиненные утратой или повреждением вещи, соответственно, арендодатель может восстановить свою имущественную сферу за счет арендатора, поэтому он не имеет права требовать возмещения вреда с делинквента.

Допустим, что риск случайной гибели (повреждения) вещи несет арендатор. В соответствии с рассматриваемой позицией в таком случае только арендатор вправе предъявить иск к делинквенту.

Возникает, однако, вопрос, почему арендодатель, будучи собственником вещи, не имеет права требования возмещения вреда к делинквенту? Ведь гибель или повреждение вещи непосредственно уменьшают его имущественную сферу. Возникновение же права требования возмещения убытков к арендатору не может само по себе выступать обстоятельством, в силу которого собственник лишается права требования к делинквенту о возмещении вреда. Таким образом, с выводом о том, что в случае, когда риск случайной гибели несет арендатор, арендодатель не имеет права требования к делинквенту о возмещении вреда, трудно согласиться.

В современной доктрине обоснованно отмечается: «Несмотря на то, что правила о распределении рисков случайной гибели имущества (ст. 211 ГК РФ) помещены в раздел II “Право собственности и другие вещные права” ГК РФ, распределение рисков от случая носит договорный характер. Распределение риска от случая по договору означает не столько определение лица, на которого возлагается риск от случая в его вещно-правовом значении, сколько установление правовых последствий наступления случайного обстоятельства для динамики договорного правоотношения»[15]. Например, возложение такого риска на лизингополучателя означает, что при гибели вещи он обязан возместить убытки в стоимости вещи лизингодателю. Однако поскольку вещь является составной частью имущественной сферы лизингодателя, ее гибель причиняет ему вред. Такой вред, наряду с иными условиями деликтной ответственности, является основанием для возникновения у лизингодателя деликтного притязания к третьему лицу — причинителю вреда.

Вывод о том, что потерпевшим в деликтном правоотношении является только лицо, которое несет риск случайной гибели (повреждения) вещи, становится еще более спорным, если распространить данный вывод на договор безвозмездного пользования. В соответствии со ст. 696 ГК РФ ссудополучатель несет риск случайной гибели или случайного повреждения полученной в безвозмездное пользование вещи, если вещь погибла или была испорчена в связи с тем, что он использовал ее не в соответствии с договором безвозмездного пользования или назначением вещи либо передал ее третьему лицу без согласия ссудодателя. Ссудополучатель несет также риск случайной гибели или случайного повреждения вещи, если с учетом фактических обстоятельств мог предотвратить ее гибель или порчу, пожертвовав своей вещью, но предпочел сохранить свою вещь.

Допустим, ccудополучатель использует вещь не в соответствии с договором безвозмездного пользования. Такое неправомерное поведение ссудополучателя переносит риск случайной гибели (повреждения) вещи на него. По логике рассматриваемой позиции, если во время нахождения вещи во владении третьего лица она погибнет вследствие деликта, то только ссудополучатель как субъект риска будет вправе требовать возмещения вреда с делинквента. Ссудодатель же (поскольку риск перенесен на ссудополучателя) такого права иметь не будет.

Выходит, что ссудодатель, будучи собственником, не вправе требовать возмещения вреда с его непосредственного причинителя в силу того, что причинению вреда предшествовало неправомерное поведение ссудодателя (в виде использования вещи не в соответствии с договором ссуды). Вместе с тем гражданскому праву не известно такое основание для отказа собственнику в праве требовать с делинквента возмещения вреда, как неправомерное поведение должника-контрагента собственника по договору. Переложение риска с ссудодополучателя на ссудодателя направлено исключительно на урегулирование договорных отношений между данными лицами на случай гибели вещи и не может влиять на отношения ссудодателя как собственника со всеми иными лицами, в том числе с делинквентом. Таким образом, переложение риска в соответствии со ст. 696 ГК РФ с ссудодателя на ссудополучателя не лишает ссудодателя права требовать возмещения вреда от делинквента, действия которого повлекли гибель или повреждение переданной в ссуду вещи.

В данном случае ссудодатель имеет два права требования: к ссудополучателю на основании ст. 696 ГК РФ и к делинквенту на основании ст. 1064 ГК РФ. Ссудополучатель же вправе переложить свои убытки в стоимости вещи только в регрессном порядке, т. е. после того, как он сам возместит указанные убытки ссудодателю.

Итак, подводя итог, необходимо отметить следующее:

1) должник, отвечающий на началах риска, несет ответственность за последствия нарушения обязательства даже в том случае, если причиной такого нарушения послужили исключительно действия третьего лица;

2) если действия третьего лица являются деликтом, кредитор имеет два права требования: к должнику из нарушения обязательства и к делинквенту из факта причинения вреда;

 3) убытки должны быть отнесены на делинквента по прямому иску кредитора или по регрессному иску должника;

4) возложение риска случайной гибели вещи на должника направлено исключительно на урегулирование договорных отношений на случай гибели вещи и потому не лишает кредитора, являющегося собственником, права требовать возмещения вреда непосредственно с делинквента.

Библиография

1 См.: Брагинский М.И. К вопросу об ответственности за чужие действия по советскому гражданскому праву // Труды. — М., 1961. Т. 1. С. 39.

2 Далее под третьими будут пониматься лица, не участвующие в исполнении обязательства.

3 См., например: Райхер В.К. Абсолютные и относительные права (к проблеме деления хозяйственных прав) / пер. с нем. О.В. Колотилова // Вестник гражданского права. 2007. № 2. Т. 7. С. 148, 184—187; Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения. — М., 1951. С. 34; Саватье Р. Теория обязательств. Юридический и экономический очерк. — М., 1972. С. 40; Бекленищева И.В. Гражданско-правовой договор: классическая традиция и современные тенденции. — М., 2006. С. 80—87; 161—162.

4 И.Б. Новицкий, рассматривая виды исков в римском праве, отмечал, что action in personam (личный иск) «дается для защиты правоотношения личного характера между двумя или несколькими определенными лицами. Например, А обязался что-то сделать для В; В имеет право требовать совершения этого действия именно от А и ни от кого другого. Следовательно, нарушить право В в данном случае может только А, ибо никто другой не принимал на себя обязательства совершить для В данное действие» (Новицкий И.Б. Основы римского гражданского права: учеб. — М., 2010. С. 42).

5 См.: Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Первая часть: Вотчинные права. — М., 2002. С. 191; Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву // Избранные труды по гражданскому правуправу: в 2 т.  — М., 2002. Т. I.С. 201; Эртманн П. Притязание обязательственно-управомоченного лица о возмещении вреда / пер. с нем. А.А. Панова // Вестник гражданского права. 2008. № 1. Т. 8. С. 215.

6 Брагинский М.И. Указ. соч. С. 40.

7 В судебной практике противоправные действия, направленные на похищение имущества, не признаются непреодолимой силой. Например, в одном из дел арбитражный суд указал на то, что разбойное нападение не является непреодолимой силой (см. постановление ФАС Уральского округа от 15.09.1998 № Ф09-800/98ГК. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»). Аналогичный подход прослеживается и в других округах (см., например: постановление апелляционной инстанции Арбитражного суда Республики Карелия от 21.06.2000 № А26-449/00-01-09/30. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»).

8 См.: Пассек Е.В. Понятие непреодолимой силы (vis major) в гражданском праве // Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве. — М., 2003. С. 246.

9 См.: Синявская М.С. Нарушение договорного обязательства и его правовые последствия: основные тенденции в свете сравнительно-правового анализа: дис. … канд. юрид. наук. — М., 2007. С. 163—164.

10 См.: Ровный В.В. Конкуренция исков в российском гражданском праве (теоретические проблемы защиты гражданских прав). — Иркутск, 1997. C. 14.

11 Брагинский М.И. Указ. соч. С. 44.

12 См.: Кузнецова Л.В. Спорные вопросы деликтной ответственности // Меры обеспечения и меры ответственности в гражданском праве: сб. ст. / рук. авт. кол. и отв. ред. М.А. Рожкова. — М., 2010. C. 364.

13 Там же. С. 368.

14 См. там же. С. 367.

15 Вячеславов Ф.А. Распределение рисков в договорных обязательствах: автореф. дис. … канд. юрид. наук. — М., 2008. С. 7.