Отражение принципа справедливости в обычном праве народов Дагестана (XVII—XIX век)

УДК 340.11(091)

Страницы в журнале: 131-136

С.А. Юнусов,

кандидат юридических наук, преподаватель кафедры административного и финансового права юридического факультета Академии ФСИН России Россия, Рязань samur_@mail.ru

А.А. Абдуразаков,

адъюнкт кафедры теории государства и права, международного и европейского права Академии ФСИН России Россия, Рязань abdurazakov1982@gmail.com

Современный российский народ —это крупное межэтническое сообщество людей с богатой культурой и самобытностью. Существующие в России анклавы довольно замкнуты, и на сегодняшний день недостаточно изучены их особенности и реальные возможности социального воспитания и развития у подрастающего поколения нравственности, чувства ответственности и справедливости. Обычное право народов Дагестана является крайне специфическим сборником норм и установок, регламентировавшим жизнь горских народов на протяжении многих веков,  не претерпевая при этом никаких существенных изменений, вне зависимости от сменявшихся в регионе правовых систем и политических движений. Его представления о справедливости, нравственности, межэтническом взаимодействии интересны и по сей день, так как дают понимание психологических особенностей и менталитета народов данного региона.

Ключевые слова: теория и история права, развитие права, мораль, религия, представления о справедливости, обычаи, нравственность, кровная месть.

Россия — страна, объединенная языком, землей и общностью культуры в единое государство, воспринимаемое остальным миром как единый народ. Вместе с тем Россия обладает огромным национальным многообразием — более 192 национальностей проживает на ее территории. Это культурное многообразие и есть, пожалуй, самое значимое национальное достояние и богатство России.

В этой связи В.В. Путин отмечал: «Любой национализм и шовинизм наносят прямой огромный ущерб прежде всего тому народу и этносу, интересами которых якобы озабочены националисты. И потому так опасны для России любые проявления простых и окончательных “решений”, которые предлагают националисты и экстремисты разного толка и оттенка. Какие бы громкие слова они ни произносили, эти люди тянут нас к общественной деградации, а страну к распаду. Попытки провоцировать межэтническую напряженность, религиозную нетерпимость должны рассматриваться как вызов единству Российского государства, как угроза для каждого из нас. Нельзя допускать появления в России замкнутых этнических анклавов со своей неформальной юрисдикцией, живущих вне единого правового и культурного поля страны, с вызовом игнорирующих общепринятые нормы, законы и правила» [12].

Традиции горского самоуправления представляют собой один из примеров «юрисдикций замкнутых анклавов», нормы которых запечатлены в адате — дагестанском обычном праве. Но можно ли говорить о том, что  данные акты «с вызовом игнорируют общепринятые нормы, законы и правила»?

По мере укрепления государственной власти и восстановления порядка и законности в России публикация законов, по которым жило прежде горское общество, приобретает не только научную, но и общественную актуальность. Сегодня напоминание о горской демократии и законности не только уместно, но и поучительно [10, с. 8—9]. Оно позволяет понять не только значимость обычаев и их роль в формировании межэтнического диалога, но и при правильном подходе привлечь на сторону законности и справедливого порядка ту силу, которая обладает авторитетом, данным ей самой историей.

На этой основе можно выработать современный подход к пониманию роли обычаев в формировании межэтнической культуры подрастающего поколения.

Прежде чем приступить к рассмотрению особенностей обычного права, необходимо определить понятие справедливости как составной части морального сознания и общественной нравственности.

М.Ю. Пахалов отмечает, что «справедливость, вероятно одно из самых сложных, многозначных и “неудобных” для научного обихода понятий» [11, с. 38]. Ее можно назвать процессом, претерпевающим изменения в историческом плане, приобретающим новые качества и теряющим имеющиеся, получающим новую сущность и оценку.

Большую роль при изучении понятия справедливости в обычном праве играют исторический период, в котором формировались обычаи, и геополитические особенности региона. Понятие справедливости, в том числе и в обычном праве, не есть нечто раз и навсегда данное, застывшее в пространстве и времени: «В каждую из эпох оно наполнялось классовым — экономическим, социальным, политическим содержанием, было тесно увязано с уровнем развития производительных сил и производственных отношений» [15, с. 54]. Справедливость воспринимается как понятие о должном, она сопряжена с исторически меняющимися представлениями о неотъемлемых правах человека. У справедливости много аспектов, но все они в развитом обществе приобретают политический характер, опосредуются политикой [9, с. 4]. Иными словами, семантика слова «справедливость» обусловлена историческим и политическим климатом в обществе [13, с. 79].

Первые представления о справедливости и попытки с помощью этого понятия регулировать отношения в обществе можно отнести к первобытнообщинному строю. В первую очередь значение виделось в справедливом распределении  социальных благ между всеми членами племени. Жажда равенства была инстинктивной, ибо никаких представлений об истинном равенстве люди не могли иметь и не знали слов, олицетворяющих справедливость или несправедливость («преступление», «правосудие», «вина»). Все блага (еду, добычу, включая военную) члены племени хотели делить поровну, и со временем появились слова, обслуживающие этот жизненный процесс и означающие в современном понимании «должный», «правильный». Особую роль играло понятие «справедливость»: оно означало неизменное соблюдение обычая, следование ему, его непререкаемость. Его нельзя было нарушать — это было нарушение равенства, установленного раз и навсегда порядка, неуважение к обществу, чреватое серьезным наказанием.

Постепенно поддержание обычаев и традиций с помощью соответствующего воспитания превращалось в привычку. Самым главным было точно следовать обычаям и трепетно соблюдать их. Развитие общества и углубление процессов мышления человека способствовали росту общественного сознания. Результатом этого процесса стало постепенное формирование норм морали и нравственных оценок человеческого поведения, превратившихся в  чувство справедливости [8, с. 73—74].

Именно термин «обычное право» применим современными исследователями к нормам и правилам поведения народов Дагестана в историческом контексте: во-первых, эти нормы были кодифицированы в древнейших памятниках права древних политических образований Дагестана; во-вторых, данными памятниками права обычные нормы поддерживались и регламентировались, придавая им законную юридическую силу правовой нормы.

В качестве примера такого политического образования М.С. Хашаев приводит Кавказскую Албанию (III в. до н. э., занимала территорию современного Азербайджана и Дагестана). Именно получив свое отражение в письменных памятниках древнего права этого государства, обычай дагестанских народов получил статус права [10, с. 28]. Много позже (примерно в XVII—XIX веках) в дагестанских адатах за мусульманским правом (шариатом) было закреплено семейное, брачное и наследственное право, тогда как по адату (обычному праву) рассматривались гражданские и уголовные дела [10, с. 39].

Следовательно, памятники обычного права древнего Дагестана имеют явные признаки влияния мусульманской правовой системы (что неоднократно отмечал В.О. Ключевский в своих исследованиях), в свою очередь также являющейся правовой системой, санкционированной государствами. В этой связи, рассматривая правовые нормы Дагестана в историческом контексте, нельзя называть их обычаем в строгом смысле слова. Они подпадают под современное определение обычного права, являясь сложившимся и санкционированным государством правилом поведения, включенным в систему правовых норм и признаваемым источником права.

Н.И. Воронов, путешествовавший в середине XIX века по центральному Дагестану, в своих этнографических очерках так описал порядки в среде горских общин:  «Ядро же дагестанского населения… относилось к исламу довольно равнодушно, пользуясь его услугами только в крайних случаях, как единственно-возможным союзником для самообороны. Он служит и теперь для истых дагестанцев не больше как религией официальной; сердечной же их религией остается стародавний адат, выработавшийся под влиянием требований горного домостроительства, преподанного складом местной природы» [2, с. 39]. (Автор понимает выражение «горного домостроительства» в широком смысле, т. е. как порядок устройства жилья, быта, частной  и общественной жизни, обусловленный географической и природной спецификой региона). 

Как видно из приведенного примера, многое, что считается в Дагестане нормой религиозной (исламской) догматики, имеет на самом деле источником писаное право. «Даже в процессуальном праве, насквозь пропитанном началами шариата, влияние адата может быть отмечено, между прочим, в том факте, что важнеющую роль в системе судебных доказательств играют в Дагестане не письменные документы и свидетельские показания, а присяга и соприсяга. Первые два вида доказательств, вполне признаваемые шариатом, так мало отвечают народным юридическим воззрениям, что во многих местностях Дагестана они допускаются в суды лишь под условием подкрепления их присягой и соприсягой. Так, например, в Кюринском округе письменные документы приобретают силу и значение только тогда, когда подписавшие их свидетели подтвердят присягой справедливость всего того, что значится в документе» [4, с. 130].

Следовательно, можно сказать, что те нормы, которые определяют порядок уголовных наказаний, межродового и межобщинного взаимодействия, а также частично нормы из области гражданско-правовых отношений регламентировались обычным правом, а в ведение мусульманского права были отданы брачно-семейные отношения, наследственное право и на нем же основана значительная часть норм процессуального характера.

Но среди правоведов по изучаемому вопросу нет единства мнений. Порой крайне сложно определить, какой первоисточник лег в основу той или иной нормы. Стоит согласится с мнением М.М. Ковалевского, который утверждал, что, как «как на западе кунинги в своей кодификации народных обычаев придерживались совета духовенства и под его влиянием вносили в народные правды чуждые обычаю нормы римского права, так точно на Востоке аварские ханы следовали мнению мулл и кадиев и обогащали составляемые ими сборники местных адатов принципами, целиком заимствованными у арабских законотворцев, поэтому и носят на себе отпечаток раннего и глубокого воздействия шариата» [4, с. 259].

Именно поэтому отражение принципа справедливости в данной работе рассматривается лишь в отношении тех норм, первоисточником которых является древний обычай горских народов. Современное значение обычая и его отношение к писаному закону не могут быть выяснены иначе, как при условии предварительного знакомства с характером родовой организации Дагестана [4, с. 136]. 

Вкратце концепция М.М. Ковалевского сводится к следующим положениям. Тухум — это первобытный род, или «поземельная община». Джамаат и вольные общества суть механические соединения тухумов, повторяющие их организацию в больших масштабах. Господство родового строя закрепляет обычное право, адат [4, с. 260]. Именно адат лежит в основе межродового и межобщинного взаимодействия, обеспечивая  «разные стороны общественной и частной жизни членов джамаата,.. древнейшие записи которых сохранили нам арабские рукописи и эпиграфика XIV—XVII вв. Судя по этим нормативным актам, дагестанские горцы всегда были строгими законниками, своего рода “британцами” Кавказа в том, что касалось почитания порядка и справедливости» [10, с. 248].

Каждый джамаат в Дагестане традиционно делился на несколько родственных объединений формального типа (от 3 до 10—12), связанных родством от общего предка по отцовской линии. В некоторых селениях были тухумные кварталы, но чаще их населяли разные тухумы. Все жители джамаата находились в составе или под покровительством определенного тухума. Деление на родственные и квазиродственные группы в самоуправляемом гражданском джамаате,  наряду с квартальным делением аула, является важнейшей структурообразующей чертой гражданской общины. Из каждого тухума выдвигались старейшины и кандидаты на должность выборного правителя, который обязан был проводить в жизнь решения джамаата. Тухумы делились на меньшие родовые группы, или фамилии, что также помогало регулированию хозяйственной, общественной и политической жизни общины. Родственные деления перекрещивались с квартальным делением, что уравновешивало позиции общественных группировок.

С точки зрения современного понимания справедливости коллективная ответственность является анахронизмом прошлого, но «в критерии нравственности как явления морального сознания включаются два обязательных требования к общественным отношениям: они должны соответствовать потребностям развития общества по пути прогресса, а их содержание – личным и общественным интересам» [15, с. 15]. Но  если учесть исторический период, в котором формировались обычаи, и геополитические особенности региона, находящегося на стыке культур, что обуславливало большое количество вооруженных конфликтов и, как следствие, обесценивало значимость жизни одного человека, можно понять столь существенное значение рода, являющего собой государство в миниатюре, защищающего и наказывающего своего «гражданина». Поэтому защита этого «государства» есть прямая обязанность его «гражданина».

Категории «интересы общества», «общественная польза» не имеют качественного отличия от интересов обычного человека [3, с. 421]. Именно этим принципом руководствуется обычное право Дагестана, одним из столпов которого является родовое устройство сельской общины, и этот факт имеет ключевое значение. Тухум — это не просто крупная семья. По сути он представляет собой полицию, орган управления, административную единицу и в конце концов верховный суд. В данном случае попрание справедливости сопровождалось требованием возмездия тому, кто осмелился нарушить обычай, и это было единственным средством поддержания установленного порядка и стимулом к выполнению закрепленных обычаем правил. Следовательно, справедливость в то далекое время отличалась природным характером и защищала интересы коллектива в целом, таким путем непосредственно обеспечивая его жизнедеятельность как единого целого [1, с. 17].

Рассмотрим теперь значение принципа талиона как одного из основополагающих принципов справедливости древнего права и его отражение в праве народов Дагестана. Некоторые специалисты утверждают, что право талиона осталось далеко в прошлом, но в умах людей оно еще живет. Как правило, сознание масс ожидает, что любой проступок, особенно если он отличается жестокостью и полностью осознан совершившим его, требует равноценного воздаяния. В настоящее время цивилизованное право требует отмены смертной казни, а разбой и бандитизм наказывает длительными сроками заключения, но, несмотря на это, большинство из нас хочет справедливого наказания, т. е. приблизительно равного по тяжести содеянному, надеясь, что справедливым будет, если преступник будет страдать так же, как и жертва, а грабителю желает пережить те же чувства, что и ограбленный [6, с. 87]. А так как исполнение приговора — это, как правило, привилегия и обязанность потерпевшей стороны, то «последствием преступления должна быть месть обиженного рода роду обидчика» [4, с. 266].

Рассмотрим понимание справедливости наказания за совершенное деяние на примере такого тяжкого преступления, как убийство. В нагорных обществах Дагестана XVII—XIX века убийство подразделялось на два вида: простое и каракан. Интересна семантика слова «каракан»: некоторые исследователи полагают, что это искаженное арабское слово «ихара», т. е. устрашение и грабеж.  Другими словами, как и современное европейское законодательство, разбой наделяется таким существенным признаком, как подавление воли потерпевшего к сопротивлению. Нормы адатного права также выделяли этот признак (устрашение) для квалификации данного вида преступления. В широком смысле убийство каракан — это убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах, к которым относилось всякое убийство, «сделанное с корыстной целью; убийство из засады; убийство кого-либо в собственном его доме или на собственном поле, убийство, сделанное во время разбора дел; убийство по подкупу; в мечети; ночью и т. п. ... убийство кого-либо в собственном доме или на собственной пашне, и при этом без всякого повода со стороны убитого, а также убийство, сопровождаемое сокрытием трупа убитого» [4, с. 263]. Справедливым считалось в подобных случаях налагать на виновного значительно больший штраф. Кроме того, убийце умышленному весьма трудно получить прощение от родственников убитого [5, с. 24].

Кровная месть играла важную регулятивную роль в жизни общества. Кровомщение как древнейшая мера пресечения преступления сохранялось, но регулировалось общинным законодательством. Изгнание убийцы из общества было единственным высшим наказанием, которое практиковалось в джамаате, точно так же, как первоначально это было в древних обществах гражданского самоуправления. Возможны случаи, когда право убить преступника было предоставлено любому при соблюдении определенных условий. Кровомщение было делом ближайшей родни прежде всего из тухума отца, а после них — любого, кто брал на себя эту обязанность. Впрочем, стоит все же отметить, что общины всей своей властью и авторитетом склоняли кровников к миру и подвергали наказанию тех, кто, наоборот, провоцировал конфликт [4, с. 242].

Еще одним достаточно специфическим признаком обычного права был ишкиль. Этим понятием называли захват имущества для понуждения ответчика к удовлетворению имущественных претензий или исполнению другого рода обязательств. Наряду с кровной местью ишкиль органично вошел в юридическую систему джамаатов в форме своеобразного узаконенного грабежа, регулируемого общиной, что компенсировало отсутствие долговых тю-рем и других форм принуждения при разрешении споров. Угроза общины применить ишкиль к другой общине означала, прежде всего, что, если какие-либо условия не будут выполнены, истцы могут применить ишкиль по отношению к любому члену общины, откуда происходит должник или вор. На своей территории взимание ишкиля было строжайше запрещено, но штрафом облагалось и лицо, попытавшееся помешать такому «правосудию» уже за пределами территории общины. Между разными союзами или между союзами общин и феодальными владетелями ишкиль достигал порой крупных размеров, служа орудием политического давления на соседей [10, с. 59].

В понимании адатом справедливости материальный вред одинаков при краже, грабеже и мошенничестве и подлежит одинаковому возмещению. Правда, последствием грабежа может быть ранение и убийство, которых обыкновенно не бывает при простой краже. Но эти ранения и убийства каждый раз рассматривались как самостоятельные преступления и каждое в отдельности давало повод к возмездию. Характер насилия, отличающий грабеж от кражи, также мало принимался в расчет обычаем, как и характер лукавства, неизменно присущий мошенничеству. Обе эти черты, наоборот, весьма важны для современного законодателя и судьи, так как они измеряют преступность не значительностью причиненного вреда, а большим или меньшим участием умысла в его совершении [4, с. 299].  Тем более в понимании горца разбойное нападение на жителей другой области не воспринимается как преступление. Это — своего рода проявление удали и смелости, так как хищение имущества в этом случае не тайное, и ключевым отличием является то, что потерпевшему была предоставлена возможность оказания вооруженного отпора. Этим, скорее всего, и объясняется повсеместное распространение в Дагестане абречества и ишкиля.

Для юридической науки важно составить правильное представление о нравственном содержании понятия справедливости в обычном праве народов Дагестана того периода. От него зависит восприятие социальной справедливости как качественного своеобразия определенной категории общественных отношений. Но при этом следует иметь в виду, что справедливость и как явление нравственного сознания, и как качественное содержание общественных отношений не возникает сама по себе. Справедливость определена социально-экономическими условиями жизни общества [14, с. 5]. Как писал в свое время Ф. Энгельс, «справедливость греков и римлян находила справедливым рабство; справедливость буржуа 1789 года требовала устранения феодализма, объявленного несправедливым» [7, с. 273].

Ценность справедливости мы видим повсюду, начиная от природных явлений и заканчивая общественными отношениями, поступками и другими деяниями. Требование справедливости возбуждает мысль, оправдывает месть, вовлекает в торг, обосновывает власть и даже иногда антиобщественные деяния вплоть до тяжких преступлений, выражает картину мира. Сложившееся в настоящее время понятие справедливости, отраженное в российском праве, несет на себе отпечаток взглядов тех мыслителей, идеи которых проанализированы выше. Вместе с тем проведенное исследование показало, что справедливость не может быть сведена только к удовлетворению интересов отдельных личностей. Она неразрывно связана с удовлетворением интересов общества в целом и в этом смысле дает представление о социальной и юридической справедливости. Здесь речь идет о целостной значимости для государства системы, а не отдельной личности [15, с. 191].

В любом состоянии развития общества люди сдерживают свои дурные эмоции и поступки  и считаются с чужими интересами лишь при условии, что существует реальная угроза получить отпор и возмездие за содеянное со стороны других людей. «Сохранение этого равновесия есть верх искусства законодательства. Взаимный и благотворный страх заставляет людей быть справедливыми друг к другу» [3, с. 198].

Список литературы

1. Беланов Г.О. Понятие юридической справедливости как основания правоприменительного акта: дис. … канд. юрид. наук. Ставрополь, 2003. С. 17.

2. Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану  // Сборник сведений о кавказских горцах, издаваемый с соизволения Его Императорского Величества Главнокомандующего Кавказской армией при кавказском горском управлении. Репринтное воспроизведение издания 1870 года / отв. ред. В.Х. Кокошвили. М.: АДИР, 1992. С. 39.

3. Гельвеций К.А. О человеке. Сочинения: в 2 т. М., 1974. Т. 2. С. 198, 421.

4. Ковалевский М. Закон и обычай на Кавказе.  Т. 2. М.: Тип. А.И. Мамонтова и Ко, 1890. С. 130, 136, 242, 259, 260, 263, 266, 299, 319.

5. Комаров А.В. Адаты и судопроизводство по ним // Сборник сведений о кавказских горцах, издаваемый с соизволения Его Императорского Величества Главнокомандующего Кавказской армией при кавказском горском управлении. Вып. I. Репринтное воспроизведение издания 1870 года / отв. ред. В.Х. Кокошвили. М.: АДИР, 1992. С. 24.

6. Любашиц В.Я., Смоленский М.Б., Шепелев В.И. Теория государства и права. Ростов н/Д., 2002. С. 87, 512.

7. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. М., 1961. Т. 18. С. 273.

8. Марксистско-ленинская общая теория государства и права: Исторические типы государства и права. М., 1971. С. 73—74.

9. Мартышин О.В. Справедливость и право // Политика и право. 2000. № 12. С. 4.

10. Обычай и закон в письменных памятниках Дагестана V — начала XX в. Т. 1: До присоединения к России / сост. и отв. ред. В.О. Бобровников. М.: Изд. дом Марджани, 2009. С. 28, 39, 59, 248.

11. Пахалов М.Ю.  Справедливость: от объективной ценности в политико-правовой мысли западноевропейского Средневековья к современной абстракции // История государства и права. 2013. № 17. С. 38.

12. Послание Президента РФ Федеральному Собранию от 12.12.2012// Доступ из СПС «КонсультантПлюс».

13. Пресняков М.В.  Категория справедливости в праве: аксиологический и регулятивный аспекты  // Законодательство. 2012. № 3. С. 79.

14. Филимонов В.Д. Справедливость как принцип права // Государство и право. 2009. № 9. С. 5

15. Юнусов С.А. Принцип справедливости в уголовно-исполнительном праве: вопросы теории: моногр. Рязань, 2014. С. 15, 191.