Перевод процессуальных документов и порядок его оформления в уголовном судопроизводстве

О.Ю. КУЗНЕЦОВ,

кандидат исторических наук

Процессуальная деятельность переводчика в уголовном судопроизводстве характеризуется двойственностью ее функционального содержания: переводчик призван, с одной стороны, вести устный (вербальный) перевод следственных и судебных действий, осуществляющихся при участии или в отношении лица, не владеющего языком, на котором ведется производство по делу, с другой — готовить в соответствии с ч. 3 ст. 18 УПК РФ письменные переводы процессуальных документов, подлежащих обязательному вручению данному лицу или иным субъектам правоотношений, участвующим в том же деле. Поэтому порядок осуществления перевода напрямую зависит от характера деятельности переводчика в рамках разбирательства по конкретному уголовному делу.

Очевидно, что устный и письменный переводы отличаются функционально и методически, имеют свои особенности[1]. Следовательно, порядок выполнения устных переводов материалов дела по форме и контексту отличается от правил выполнения письменных переводов процессуальных документов, на которых следует остановиться более подробно.

Перевод процессуальных документов следственного и судебного производства на родной язык субъекта уголовного судопроизводства, равно как и на любой другой язык, выбранный субъектом для общения в рамках процесса, является одной из форм защиты, обеспечения и реализации частного права человека на национально-языковую самобытность, установленного ст. 26 Конституции РФ. Вместе с тем посредством перевода обеспечивается комплекс процессуальных прав и гарантий данного индивида, определенных нормами УПК РФ и международного гуманитарного права, в частности: право свободно и беспрепятственно получать на выбранном языке всеобъемлющую и подробную информацию о причинах ареста или задержания, о предъявляемых обвинениях, о применении меры пресечения, а также о своих процессуальных правах и способах их реализации, закрепленное в Своде принципов защиты всех лиц, подвергшихся задержанию или заключению в какой бы то ни было форме (утв. Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 09.12.1988 43/173 (XLIV)); право получать в переводе на родной или иной язык процессуальные документы, подлежащие обязательному вручению, гарантированное ч. 3 ст. 18 УПК РФ. Таким образом, можно говорить о том, что осуществление письменного перевода процессуальных документов является одним из общеобязательных направлений и форм деятельности органов дознания и предварительного следствия, а также суда по обеспечению законности при производстве по уголовному делу.

Однако, по нашему мнению, из этого правила, кажущегося всеобщим и универсальным, есть несколько исключений. Прежде всего, перевод текста может быть осуществлен только на тот язык, который действительно используется для социальной коммуникации представителями какой-либо этнической общности (нации, народности), с которой ассоциирует себя участник уголовного процесса, а поэтому не должно считаться обоснованным и законным требование перевода документов на какие-либо неиспользуемые языки, например на так называемые мертвые (древнегреческий, латинский или арамейский), искусственный (эсперанто) или машинные («Бейсик», «Фортран»). Иными словами, для возможности перевода процессуального документа язык, избранный субъектом производства по делу, должен являться средством общения, социального взаимодействия людей. Это обстоятельство, к сожалению, не получило своего отражения и нормативного закрепления в тексте УПК РФ, поэтому формулировку диспозиции нормы ч. 3 ст. 18 УПК РФ целесообразно изменить, изложив в следующей редакции: «...указанные документы должны быть переведены на родной язык соответствующего участника судопроизводства или на иной язык общения, которым он владеет».

Но и это правило, как показывает практика правоохранительной деятельности, во многих частных вопросах отправления правосудия не может рассматриваться как гарантия полного обеспечения прав участника судопроизводства на использование родного языка и помощь переводчика. Например, после введения в Азербайджанской Республике письменности на основе латиницы подавляющее большинство граждан страны, долгое время проживающих в России, оказались не в состоянии читать новые тексты. Многие представители азербайджанской диаспоры при возбуждении против них уголовного преследования стали требовать оформления письменных переводов процессуальных документов в привычном для них написании на основе кириллицы, что, по сути, вступает в противоречие с принципом взаимного уважения сторонами международных отношений государственного суверенитета, одним из атрибутов которого является государственный язык страны и его письменность (ее составной частью является национальный алфавит). В результате сложилась парадоксальная ситуация, наглядно демонстрирующая специфику ведения процесса с участием иностранного лица. С одной стороны, перевод процессуального документа, являющегося в силу своего юридического статуса официальным документом органа исполнительной власти, с русского языка — государственного языка Российской Федерации и языка судопроизводства на ее территории —на азербайджанский язык  в кириллице будет нарушать государственный суверенитет Азербайджанской Республики, поскольку перевод должен быть выполнен в той графической форме, которая установлена там законодательно, т. е. написан латиницей. С другой стороны, перевод в письменной форме на основе латиницы нарушает процессуальное право субъекта судопроизводства получать объективную информацию о своем правовом положении в форме текста, доступного для его восприятия и понимания, вследствие чего субъект судопроизводства фактически лишается возможности и права знать, в чем его обвиняют, что, в свою очередь, является серьезным нарушением общепризнанных норм в области прав человека.

Поэтому приобретает актуальность вопрос о необходимости законодательного установления и закрепления обязанности органа дознания и предварительного следствия, а также суда не просто перевести процессуальный документ, подлежащий обязательному вручению иностранному участнику разбирательства, на его родной или выбранный им язык, но и исполнить его перевод в том написании, которое данный субъект уголовно-процессуальных отношений способен адекватно воспринять. Такое понимание в полной мере относится и ко многим странам дальнего зарубежья, языки которых имеют две графические основы алфавита (например, вьетнамский язык, равно как и большинство языков стран Юго-Восточной Азии, имеет два вида письма: иероглифическое и на основе латиницы). В связи с этим предлагается несколько расширить диспозицию нормы ч. 3 ст. 18 УПК РФ, дополнив ее следующим положением: «...перевод должен быть изготовлен с использованием той графической основы алфавита языка перевода, которая обеспечила бы свободное понимание содержания документа».

Кроме того, процессуальный документ может быть переведен только на тот язык, который имеет письменность, — иначе выполнить перевод будет невозможно. Причем участник процесса должен уметь читать и понимать текст, переданный с помощью данной системы письма. Актуальность этого требования в современных условиях подтверждается таким примером: письменность ловарьского диалекта цыганского языка (языка рома) в России была разработана только в 1999 году, и до сих пор на ее основе не создан школьный курс языка, поэтому цыгане в нашей стране, принадлежащие к этой ветви народа рома, не умеют ни писать, ни читать по-цыгански (за единичными исключениями), т. е. они являются функционально неграмотными в своем родном языке[2]. К сожалению, такое положение дел характерно для всех российских цыган: несмотря на то, что письменность северорусского (московского) диалекта языка рома, административно назначенного языком всех отечественных цыган (письмо Народного комиссариата просвещения СССР от 10.05.1927 № 63807), существует в нашей стране более чем три четверти века, самими цыганами она никогда не использовалась, поскольку рассматривалась ими как чужая[3]. Сегодня можно говорить о том, что искусственно созданная цыганская письменность является «мертворожденной». Поэтому в тех редких случаях, когда органам предварительного следствия удается изготовить письменный перевод процессуального документа на цыганский язык, он все равно остается невостребованным из-за индивидуальной неспособности участника уголовного процесса, считающего себя представителем народа рома, читать и писать на этом языке. В результате складывается ситуация, когда участие переводчика в уголовном судопроизводстве и добросовестное исполнение стороной обвинения всех установленных законом действий по обеспечению права национально-языковой самобытности индивида никак не гарантируют и не обеспечивают этого права субъекта уголовного судопроизводства, не способного полноценно общаться ни на своем родном языке (из-за отсутствия письменности данного языка или субъективного незнания ее), ни на языке, на котором осуществляется разбирательство по делу (из-за полного или частичного незнания этого языка). В настоящее время уголовно-процессуальный закон не дает никакого ответа на вопрос о том, как следует поступать в таких случаях, поэтому мы постараемся сформулировать его самостоятельно.

Поскольку ч. 4 ст. 43 Конституции РФ устанавливает обязательность общего среднего образования (в объеме не менее 9 классов общеобразовательной школы), то каждый житель нашей страны обязан уметь писать и читать хотя бы на одном из 38 языков народов России, обучение на которых ведется в нашей стране. Поэтому если родной язык участника разбирательства по уголовному делу, не владеющего языком судопроизводства, не имеет письменности (к их числу относится большинство языков малочисленных народов Дальнего Востока и Северного Кавказа) или сам участник не владеет навыками чтения и письма на этом языке, то процессуальные документы должны быть вручены ему в переводе на тот язык, который он способен воспринять.

На наш взгляд, в качестве такового следует использовать язык обучения, на котором субъект уголовно-процессуальных отношений получал общее среднее образование, или иной указанный стороной защиты язык одного из народов России, имеющий письменность. Это предложение по совершенствованию уг