Понятие «язык судопроизводства» в системе российского процессуального законодательства

О.Ю. КУЗНЕЦОВ,

кандидат исторических наук, доцент Международного юридического института при Минюсте России

Язык судопроизводства — однa из важнейших основ не только организации судебной системы России, но и деятельности всей системы правосудия нашей страны в самом широком ее понимании. Процесс судопроизводства, по сути, есть разновидность публичной деятельности, в основе которой лежит межличностная коммуникация, т.е. активное устное или письменное общение людей, наделяемых законом различным юридическим статусом в зависимости от их положения при осуществлении процедур правосудия. Поэтому принципиально важным и значимым является законодательное закрепление базовых правил организации этой коммуникации, с тем чтобы все стороны и участники процесса судопроизводства могли не только понимать друг друга, но и обладали при этом равными правами и возможностями для реализации и защиты своих законных прав и интересов.

Фактически следует говорить о гуманитарном содержании нормативного определения и законодательного закрепления языка судопроизводства, направленных, как представляется, не столько на организацию государственной деятельности в сфере правосудия, сколько на структурирование социального взаимодействия (межличностного, внутригруппового и межгруппового) в рамках этой сферы. Иными словами, законодательная дефиниция «язык судопроизводства» служит для определения скорее лингвистических, нежели нормативных правил организации правосудия (включая делопроизводство), т.е. правил, находящихся вне юридической плоскости и относящихся к области языкознания и смежных с ней наук — антропологии, этнографии, этнологии.

Следовательно, важнейшей функцией языка судопроизводства, возникающей в результате его законодательного определения, является перенос правил вербальной и литеральной коммуникации, т.е. этикета, правил и практики устной и письменной речи из области социального общения в государственно-правовую сферу, одним из элементов которой является система правосудия (включая административную юрисдикцию, предварительное следствие и судопроизводство).

Законодательному определению языка судопроизводства и закреплению содержания его статуса посвящена ст. 10 Федерального конституционного закона от 31.12.1996 № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» (в ред. от 15.12.2001 № 5-ФКЗ, далее — Закон о судебной системе)[1], которая устанавливает:

1. Судопроизводство и делопроизводство в Конституционном Суде Российской Федерации, Верховном Суде Российской Федерации, Высшем Арбитражном Суде Российской Федерации, других арбитражных судах, военных судах ведутся на русском языке — государственном языке Российской Федерации. Судопроизводство и делопроизводство в других федеральных судах общей юрисдикции могут вестись также на государственном языке республики, на территории которой находится суд.

2. Судопроизводство и делопроизводство у мировых судей и в других судах субъектов Российской Федерации ведутся на русском языке либо на государственном языке республики, на территории которой находится суд.

3. Участвующим в деле лицам, не владеющим языком судопроизводства, обеспечивается право выступать и давать объяснения на родном языке либо на любом свободно избранном языке общения, а также пользоваться услугами переводчика.

Эти нормы федерального конституционного закона практически дословно повторяются в ст. 18 Закона РФ от 25.10.1991 № 1807-1 «О языках народов Российской Федерации» (в ред. от 11.12.2001 № 165-ФЗ)[2], с той только разницей, что этот закон распространяет их действие на делопроизводство в правоохранительных органах, которое, согласно ч. 2 этой статьи, «в правоохранительных органах субъектов Российской Федерации ведется на государственном языке Российской Федерации или на государственном языке республики, на территории которой находится соответствующий правоохранительный орган»[3]. Объяснять причины правомерности такой позиции законодателей, думается, нет необходимости: поскольку правоохранительная и судебная деятельность являются прерогативой и обязанностью государства, то и осуществляться она должна на государственном языке.

Приведенные выше нормы позволяют определить и выделить качественный признак языка судопроизводства: им может быть исключительно государственный язык или Российской Федерации, или республики в ее составе, а поэтому никакой другой местный язык, диалект или наречие этнического меньшинства, законодательно не наделенные подобным статусом, не могут быть языками судопроизводства, а также делопроизводства в судах и иных правоохранительных органах.

Важнейшей особенностью правового статуса государственного языка является то обстоятельство, что он устанавливается не просто законом, а непосредственно Конституцией РФ. Так, ч. 1 ст. 68 Конституции РФ определяет, что «государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык», а ч. 2 предоставляет республикам, входящим в состав России, право самостоятельно устанавливать собственные государственные языки, которые «в органах государственной власти, органах местного самоуправления, государственных учреждениях республик употребляются наравне с государственным языком Российской Федерации».

Таким образом, мы можем выделить важнейшую юридическую особенность государственного языка — его конституционную предопределенность, в пользу которой свидетельствует и то обстоятельство, что правом иметь региональные государственные языки наделяются не все субъекты России, а только те из них, которые в силу ч. 2 ст. 5 Конституции РФ имеют право обладать собственной конституцией, т.е. исключительно республики в составе Российской Федерации, но никак не края, области и автономные округа, для которых основным законом является устав.

Исходя из этого можно сделать вывод, что именно конституционное закрепление предоставляет, в частности, русскому языку статус государственного языка и, следовательно, языка судопроизводства. В этой связи полагаем необходимым и своевременным поставить вопрос о правомерности и обоснованности дальнейшего использования понятия «национальный язык судопроизводства», который вошел в понятийный аппарат всей совокупности юридических наук о процессуальных правоотношениях в 70-х гг. ХХ века[4] и продолжает активно использоваться до сих пор, несмотря на все изменения, произошедшие в последние 15 лет в политической жизни России и ее законодательстве[5]. Применительно к реалиям прошлого столетия использование этого понятия, возможно, было отчасти допустимо с политико-правовой точки зрения: на это косвенно указывает, например, норма ст. 13 Закона РСФСР от 08.07.1981 «О судоустройстве РСФСР», согласно которой судопроизводство в РСФСР могло осуществляться  «на русском языке или на языке автономной республики, автономной области, автономного округа, или на языке большинства населения данной местности»[6].

Порядок определения и закрепления языка соответствующего административно-территориального образования в составе РСФСР законодательно не устанавливался, поскольку этот вопрос был оставлен на усмотрение соответствующих Советов народных депутатов[7]  и разрешался фактически в административном порядке. Поэтому языком судопроизводства (при соответствующих условиях или стечении обстоятельств) мог быть практически любой язык народов России, имевший собственную письменность. Но даже в таких политико-правовых условиях говорить о некой национальной (этнической) предопределенности языка судопроизводства, на наш взгляд, вряд ли было справедливо и корректно. Речь должна была идти скорее об официальном статусе языка, закрепляемого решением соответствующего органа советской власти, как условии возможности его использования в качестве языка судопроизводства. Именно поэтому, по нашему мнению, за понятием «национальный язык судопроизводства» скрывалась исключительно идеологическая, но никак не юридическая подоплека вопроса[8]. Но как бы то ни было, этот термин получил признание в советской юридической науке, и оттуда перекочевал в российскую процессуальную науку, которой стал восприниматься как нечто устоявшееся и, следовательно, незыблемое, хотя академичность его происхождения и содержания вызывает, мягко говоря, серьезные сомнения (особо пагубным представляется его активное использование в научно-учебной литературе[9]).

В контексте современной системы российского права так называемому национальному языку судопроизводства не может быть места еще по двум причинам. Во-первых, уже ушло в прошлое понятие «национальная принадлежность» как обозначение формализованного отношения личности или какого-либо социального явления (в частности, языка) к конкретной нации, народу или этносу, и на смену этому понятию в соответствии с ч. 1 ст. 26 Конституции РФ пришло определение (точнее — индивидуальное самоопределение) «национальная идентичность», напрямую зависящее от субъективной воли каждого отдельно взятого человека (данная этническая самоидентификация является, по сути, базисом для возникновения и реализации конституционного права человека и гражданина пользоваться родным языком и свободно выбирать язык общения, закрепленного в ч. 2 ст. 26 Конституции РФ). Во-вторых, определение и указание собственной этнической идентичности является частным делом и субъективным правом личности, которые, исходя из принципа формально-правового равенства всех людей перед законом и судом (ст. 19 Конституции РФ), никак не связаны с содержанием публично-правовых отношений, разновидностью которых выступают все процессуальные правоотношения. Именно поэтому язык судопроизводства, устанавливаемый и закрепляемый законодательно, с юридической точки зрения не может иметь ничего общего с языком межличностного общения, избираемым произвольно и субъективно людьми по их собственному усмотрению. Следовательно, речь может идти только о государственном, но никак не о «национальном» языке судопроизводства, который в современных условиях из идеологической фикции превратился в правовой нонсенс.

Поскольку язык судопроизводства имеет конституционно-правовую природу, он должен рассматриваться как самостоятельный институт права, имеющий универсальное значение для всей правовой системы России. Как и всякий правовой институт, язык судопроизводства призван регулировать совокупность однотипных по содержанию общественных отношений, возникающих в результате функционирования системы правосудия в целом. Однако его особенностью является то, что он регулирует общественные отношения сразу в нескольких отраслях права, отличающихся по внутреннему содержанию и назначению, но сходных по целям регулирования и образующих в силу этого обстоятельства единую область применения — судопроизводство, регулируемое в России, как известно, процессуальным законодательством, подразделяемым на четыре самостоятельные отрасли — административный, арбитражный, гражданский и уголовных процессы. Таким образом, правовой институт языка судопроизводства имеет общепроцессуальный характер и универсальное — межотраслевое и, возможно, даже надотраслевое — содержание, которое в каждой отрасли процессуального права получает свою конкретизацию и специализацию.

Предметом правового регулирования института языка судопроизводства, на наш взгляд, является совокупность общественных отношений, возникающих при осуществлении правосудия и связанных с организацией, обеспечением и документальным закреплением результатов законодательно установленных социальных коммуникаций в рамках процессуальной деятельности.

Следовательно, рассматриваемый правовой институт призван регулировать следующие основополагающие организационно-технические и организационно-методические вопросы судопроизводства:

· на каком языке должно осуществляться слушание дел в судах, а также производиться все предшествующие ему процедуры (в том числе предварительное расследование в рамках уголовного процесса);

·  на каком языке должно вестись делопроизводство, закрепляющее результаты процессуальной деятельности;

· на каком языке участники и стороны процесса должны представлять в суд документы, являющиеся доказательствами по делу;

· каким образом могут участвовать в разбирательстве по делу субъекты правоотношений, не владеющие языком судопроизводства;

· каким образом в рамках процессуальной деятельности должны гарантироваться и обеспечиваться права и законные интересы участников процесса, не владеющих языком судопроизводства.

Анализируя содержание норм частей 1 и 2 ст. 10 Закона о судебной системе, мы должны указать на императивный характер положения об использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации в качестве языка судопроизводства во всех федеральных судах, а также на диспозитивно обусловленную возможность употребления государственных языков республик, входящих в состав России, в качестве языков судопроизводства в судах субъектов Федерации, образуемых мировыми судьями, и федеральных судах общей юрисдикции, расположенных на их территории. Фактически государственные языки республик в составе Российской Федерации обладают ограниченной сферой применения и могут использоваться в судопроизводстве и делопроизводстве в судах и правоохранительных органах только на территории этих республик и только в федеральных судах общей юрисдикции и у мировых судей, для которых первые являются высшей судебной инстанцией. Таким образом, государственные языки некоторых российских регионов областью своего применения могут иметь исключительно судебную систему этих субъектов и осуществляемую в ее рамках практику судопроизводства. Поэтому мы можем сделать вывод о том, что наиболее приемлемым во всех случаях языком судопроизводства является русский язык — государственный язык Российской Федерации, хотя по закону это не исключает возможности в определенных случаях использовать и государственный язык республики — субъекта Федерации.

Кроме того, ч. 1 ст. 10 Закона о судебной системе устанавливает, что не только судопроизводство, но и делопроизводство, в том числе процессуальное, должно вестись на том же языке, на котором осуществляется судебная деятельность. Отечественная судебная практика рассматривает как существенное нарушение, в частности, уголовно-процессуального закона положение дел, при котором какое-либо процессуальное действие совершается на одном языке, а его результаты фиксируются на другом (особенно когда оба эти языка могут использоваться в качестве языка судопроизводства). Об этом свидетельствует Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 20 июня 1979 г., в котором указано, что допрос свидетелей по делу на предварительном следствии производился на марийском языке, а слушание дела судом — на русском без соответствующего перевода, что само по себе является нарушением закона[10].

Следовательно, мы можем сделать вывод о том, что судопроизводство на всех стадиях процесса должно осуществляться на одном языке, а поэтому параллельное использование сразу двух языков — русского и государственного языка республики в составе Российской Федерации — в качестве языка судопроизводства по конкретному делу не может рассматриваться как правомерное (это требование в полной мере применимо также к производству в различных судебных инстанциях)[11]. В этой связи представляется важным и существенным вывод о том, что языком делопроизводства во всех федеральных судах и правоохранительных органах федерального подчинения должен быть исключительно государственный язык России — русский язык, тогда как государственные языки республик в ее составе могут использоваться для организации процессуального делопроизводства только в рамках судебной системы этих субъектов, институционально обособленной от судебной системы Российской Федерации.

Решение вопроса о том, на каком языке участники и стороны процесса должны представлять в суд документы, являющиеся доказательствами по делу, не может быть столь однозначным. По общему процессуальному правилу доказательствами являются «любые сведения» (п. 1 ст. 74 УПК РФ) или «сведения о фактах» (ч. 1 ст. 55 ГПК РФ), на основании которых суд (в уголовном процессе —еще прокурор, следователь или дознаватель) устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по делу (в уголовном процессе) или обосновывающих требования и возражения сторон (в гражданском процессе). Следовательно, эти сведения должны быть изложены на том языке, который является языком судопроизводства при разбирательстве по делу, и оформлены в виде процессуального документа. Одновременно доказательствами по нему могут быть не только сведения, но и материальные объекты или артефакты — вещи или документы, содержащие в себе информацию, не выраженную с помощью средств языка, но имеющую значение для судопроизводства (принципиально важно учитывать это обстоятельство в случаях, когда вероятна возможность фальсификации документа — «материальной», т.е. подделки формы, или «интеллектуальной» — искажения содержания[12]). Поэтому, если требуют обстоятельства дела, при использовании доказательств оценке подлежат не только информация или сведения, но и их носитель — материальный объект, обеспечивающий их фиксацию и сохранность. Следовательно, в материалах дела должны быть отражены как источник сведений, так и сами сведения или их изложение на языке судопроизводства (т.е. их перевод), если оригинальный язык сведений отличается от этого языка. В этом случае сведения и их источник будут оцениваться с точки зрения относимости и допустимости, а их перевод — с позиции достоверности, причем оценка доказательств должностными лицами правоохранительных органов, имеющих на это право, должна производиться не на оригинальном языке самих доказательств, а исключительно на языке судопроизводства, т.е. в переводе на этот язык.

Часть 3 ст. 10 Закона о судебной системе устанавливает правила и порядок участия в судопроизводстве лиц, не владеющих языком, на котором оно осуществляется. Эти лица имеют право выступать и давать объяснения на родном языке либо на любом свободно избранном языке общения, а также пользоваться услугами переводчика, причем это право им должно быть не только разъяснено, но и обеспечено. Однако отечественное законодательство не дает однозначно определенного ответа на вопрос о том, какой субъект процессуальных правоотношений может и должен быть признан лицом, не владеющим языком судопроизводства, и какие именно критерии должны лежать в основе такого признания. Фактически суд, а также органы дознания и предварительного следствия сегодня вынуждены самостоятельно определять лингвистическую компетентность участников процесса, не имея на то достаточной профессиональной подготовки и методического обеспечения. Оценивая уровень познаний участников разбирательства по делу, они исходят из своего внутреннего убеждения и субъективного понимания, что недопустимо в вопросе, урегулированном конституционно (не следует забывать, что ч. 2 ст. 26 Конституции РФ гарантирует каждому субъекту общественных отношений право общаться на родном языке и свободно выбирать язык общения, и поэтому оно носит императивный характер). В этой связи представляется своевременным и важным выявить и определить качественные характеристики, позволяющие, не умаляя прав человека, доказать владение им языком судопроизводства в объеме, достаточном для решения задач, стоящих перед производством по делу. Авторы известных нам исследований ранее никогда не обращали внимания на этот вопрос, несмотря на то, что в России имеется достаточное количество нормативных правовых актов и материалов судебной практики, чтобы ответить на него положительно.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют разделить критерии лингвистической компетентности участника процесса в языке судопроизводства на две группы, которые мы условно назовем объективными и субъективными. К объективным критериям мы относим прямые предписания законов и  созданных на их основе нормативно-распорядительных актов, к субъективным — частные случаи, получившие юридическую оценку и закрепленные в материалах судебной практики, на основании которых можно говорить об особенностях или специфике применения объективных критериев в правоохранительной деятельности. В совокупности они, на наш взгляд, с большой степенью вероятности и на основе формальных характеристик личности позволят ответить на вопрос, владеет субъект процессуальных правоотношений языком судопроизводства или нет.

Первым объективным критерием лингвистической компетентности участника процесса в языке судопроизводства является его гражданство. Граждане России, приобретшие ее гражданство по рождению или в соответствии с Федеральным законом от 31.05.2002 № 62-ФЗ «О гражданстве Российской Федерации», обязаны знать русский язык — государственный язык нашей страны (для лиц, принимающих гражданство Российской Федерации в общем порядке, это правило установлено п. «д» ч. 1 ст. 13 названного закона).

Документами, «подтверждающими владение русским языком на уровне, достаточном для общения в устной и письменной форме в условиях языковой среды», являются:

· документ государственного образца об образовании не ниже уровня общего среднего (т.е. 9-летнего) образования, полученный до 1 сентября 1991 г. в одной из бывших республик Союза ССР, после этой даты — на территории России;

· сертификат о прохождении государственного тестирования по русскому языку как иностранному в объеме не ниже базового уровня общего владения;

· документ об образовании, выданный на территории иностранного государства и имеющий в приложении запись об изучении курса русского языка (в случае установления его эквивалентности)[13].

Вместе с тем нельзя не отметить внутренней коллизии приведенного выше перечня документов: в частности, базовый уровень общего владения русским языком как иностранным, установленный государственным образовательным стандартом, соответствует среднему (полному) общему образованию, т.е. уровню лингвистической подготовки выпускника 11-летней школы[14].

Такое положение, на наш взгляд, является логичным следствием нормы п. 2 ст. 6 Закона РФ от 10.07.1992 № 3266-1 «Об образовании» (в ред. от 13.01.1996  № 12-ФЗ), согласно которой получение общего среднего (т.е. 9-летнего) образования возможно не только на русском, но и на родном языке, не являющимся русским[15], что, естественно, исключает возможность глубоких познаний в государственном языке России из-за отсутствия активной лексической практики. Следовательно, при установлении наличия у участника процесса достаточного уровня владения русским языком как языком судопроизводства следует обращать внимание не только на уровень его общего образования и место получения, но и на язык, на котором он это образование получил[16].

В современных конституционно-правовых условиях национальность или национальная принадлежность участника процесса не могут являться объективным критерием его владения языком судопроизводства, поскольку в силу ч. 1 ст. 26 Конституции РФ в основе отождествления лицом себя с каким-либо народом лежит его субъективный выбор или, как принято сегодня говорить, этническая идентичность (самоидентификация). В этом отношении показательны результаты Всероссийской переписи населения 2002 года по Москве: в частности, 90% евреев, 65% армян и 37% азербайджанцев, постоянно проживающих в столице России, считают своим родным языком русский, хотя свою этническую идентичность позиционируют с национальной принадлежностью своих предков[17]. Следовательно, язык общения, избираемый субъектом процессуальных правоотношений, очень часто может не совпадать с его этнической идентичностью, поэтому последняя является субъективным критерием (особенно для этнических русских, постоянно проживающих за пределами Российской Федерации и являющихся гражданами иностранных государств). В связи с этим, на наш взгляд, понятие «национальность» должно быть полностью исключено из практики процессуальных правоотношений потому, что оно, во-первых, не отражает объективно социального статуса личности и уровня ее социализации и, во-вторых, не соответствует базовым нормам конституционного законодательства, согласно которому каждый человек вправе сам соотносить себя с тем или иным этносом (народом).

Отечественная судебная практика устанавливает еще несколько субъективных критериев, зависящих от индивидуальных характеристик личности участников процесса, а именно:

· длительное — свыше 10 лет — проживание на территории Российской Федерации;

· получение на территории России профессионального образования[18];

· умение писать и читать по-русски, отраженное в материалах дела в виде собственноручных записей, объяснений или показаний[19].

Последний критерий хотя и имеет субъективную природу, тем не менее обладает объективным характером: в соответствии с Государственным образовательным стандартом по русскому языку как иностранному базовым уровнем общего владения языком считается такое владение, при котором человек способен не только общаться на нем в быту, но и использовать свои лингвистические познания в профессиональной деятельности, т.е. должен уметь писать и читать[20]. В противном случае его познания в русском языке как языке судопроизводства не могут с формальной точки зрения считаться достаточными, чтобы самостоятельно, без помощи переводчика участвовать в процессуальных правоотношениях.

Таким образом, можно указать некоторые формализованные критерии, по которым легко установить, что участник процесса не владеет языком судопроизводства, т.е. русским языком. Гражданин не владеет русским языком, если он:

·  не является гражданином России;

·  не имеет общего или профессионального образования, полученного на русском языке;

·  не является этническим носителем русского языка, т.е. не идентифицирует себя с русским народом;

·  не способен читать и писать по-русски.

(Продолжение в следующем номере)

Библиография

1 СЗ РФ. 1997. № 1. Ст. 1;  2001. № 51.  Ст. 4825.

2  Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РСФСР (далее — Ведомости СНД и ВС РСФСР). 1991. № 50. Ст. 1740; СЗ РФ. 1998. № 31. Ст. 3804; 2001. № 50. Ст. 4926.

3 В редакции Федерального закона от 24.07.1998 № 126-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в закон РСФСР “О языках народов РСФСР”» // СЗ РФ. 1998. № 31. Ст. 3804.

4 Первым, кто обосновал и ввел в научный оборот понятие «национальный язык судопроизводства», был Н.А. Абдуллаев (см.: Абдуллаев Н.А. Принцип национального языка производства по делу в советском уголовном процессе: Дис. ... канд. юрид. наук. — Душанбе: Киргизский гос. ун-т, 1970). В этом начинании его поддержали И.Л. Петрухин (см.: Петрухин И.Л. Принцип национального языка в советском уголовном процессе // Социалистическая законность. 1972. № 2. С. 55—61) и М.А. Джафаркулиев (см.: Джафаркулиев М.А. Принцип национального языка и процессуальное положение переводчика в советском уголовном процессе: Дис. ... канд. юрид. наук. — М.: Московская высшая школа МВД СССР, 1972).

5 См., например: Кузьмина С.С. Национальный язык судопроизводства. Правовое положение переводчика в уголовном процессе: Конспект лекции. – СПб.: ИПК прокурорско-следственных работников Генеральной прокуратуры РФ, 1996; Рыжаков А.П. Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. 2-е изд. — М.: ИНФРА-М—Норма, 2002. С. 47.

6 Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР. 1981. № 28.

7 См.: Саркисянц Г.П. Переводчик в советском уголовном процессе. — Ташкент: Фан, 1974. С. 20.

8 Наиболее честно о «национальном языке судопроизводства» как о результате «ленинской национальной политики Коммунистической партии Советского Союза» писала М.Т. Аширбекова (см.: Аширбекова М.Т. Принцип национального языка уголовного судопроизводства: Дис. ... канд. юрид. наук. — Саратов: Саратовская высшая школа МВД СССР, 1984.  С. 2).

9 См., например: Рыжаков А.П. Краткий курс уголовного процесса (по УПК РФ 2001 г.): Учеб. пособие. — Тула, 2002; Он же. Курс уголовного процесса (структурно-логические схемы): Учеб. пособие. — М.: Контракт — ИНФРА-М, 2001. С. 32, 33.

10 Следователь не может проводить расследование преступления, одновременно участвуя в деле в качестве переводчи-ка // Бюллетень Верховного Суда РСФСР (далее — БВС РСФСР). 1980. № 1. С. 10.

11Первым на желательность унификации языка судопроизводства при осуществлении правосудия по какому-либо конкретному делу обратил внимание еще в 1974 году Г.П. Саркисянц, указывая, что «подобная мера позволит покончить с имеющимися еще на практике отдельными фактами, когда... предварительное следствие и судебное разбирательство ведутся на разных языках» (см.: Саркисянц Г.П.  Указ. соч. С. 20—21).

12 Гричанин И., Щиголев Ю. Квалификация подделки и использования подложных документов // Российская юстиция.  1997. № 11. С. 47.

13 См.: п. 10 Положения о порядке рассмотрения вопросов гражданства Российской Федерации, утвержденного Указом Президента РФ от 14.11.2002 № 1325 // СЗ РФ.  2002. № 46. Ст. 4571.

14 Государственный образовательный стандарт по русскому языку как иностранному: Базовый уровень. Общее владение. — М. — СПб.: Златоуст, 1999. С. 4.

15 Ведомости СНД И ВС РФ. 1992.  № 30. Ст. 1797; СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 150; 2002. № 26. Ст. 2517; 2003. № 2. Ст. 163; № 28. Ст. 2892.

16 На 1 января 2002 г. в 8937 общеобразовательных школах России преподавание осуществлялось на 38 языках народов Российской Федерации, а государственный язык изучался только в средних и старших классах. На территории России действовало свыше 300 общеобразовательных школ с полным циклом обучения на языках народов стран ближнего зарубежья, в том числе 85 казахских, 66 азербайджанских, 47 армянских, 19 туркменских школ. Основное общее образование на родном языке получило свыше 238 тыс. детей (см.: Комментарий Правительства РФ к Мнению о Российской Федерации Консультативного комитета Совета Европы по выполнению Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств. — М. — Страсбург: 13 сентября 2002 г. [Официальное издание ДЛО МИД России. — № 382/рс7] С. 32—33).

17 Деятельность национально-культурных объединений и практика реализации государственной национальной политики в Москве: Материалы науч.-практ. семинара (2—3 июля 2003 г.). — М.: Московский дом национальностей, 2003. С. 12.

18 Признано необоснованным возвращение судом дела на дополнительное расследование для выполнения требований ст. 17 УПК РСФСР в отношении лица, длительное время проживавшего на территории России, владевшего русским языком и не заявившего на следствии ходатайства об обеспечении его переводчиком (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 1 февраля 1995 г. по делу Алескерова) // БВС РФ. 1995. № 8. С. 11.

19 Кассационная инстанция не установила по делу нарушения требований ст. 17 УПК РСФСР (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 2 сентября 1992 г. по делу Айдаболова) // Бюллетень нормативных актов Верховного Суда Российской Федерации. 1993.  № 7.  С. 15; Надзорная инстанция признала отсутствие нарушения судом требований ст. 17 УПК РСФСР (Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 13 января 1999 г. по делу Чарганова) // БВС РФ.  1999.  № 9.  С. 15.

20 Государственный образовательный стандарт... С. 6.