Правовая наука и государственное управление: к вопросу о взаимодействии

(на примере Германии середины XIX века) 

В.Г. БАЕВ,

кандидат юридических наук, профессор, завкафедрой конституционного права Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина

Проблема влияния науки вообще и правовой науки в частности на политических практиков необоснованно проходит мимо внимания ученых. Между тем от ее решения во многом зависит оценка производительно-преобразующей силы общественных наук. Мы уже предпринимали попытку охарактеризовать политико-правовые взгляды основателя единой Германии, юриста по образованию, князя Отто фон Бисмарка и оценить влияние на его деятельность видных германских правоведов[1].

О Бисмарке применительно к заявленной теме у нас в противоположность Германии написано мало. Еще меньше — о правовых взглядах германского канцлера[2]. Для получения более полной картины воздействия правовой науки на государственную деятельность Бисмарка и понимания особенностей взглядов этой личности представляется плодотворным анализ взаимоотношений Бисмарка с выдающимися представителями христианско-германского кружка и вождями прусских консерваторов Фридрихом Юлиусом Шталем и Эрнстом Людвигом фон Герлахом.

Ф.Ю. Шталь (1802—1861) родился в еврейской семье, в 1819 году принял христианство. Изучал в университете философию и право, находясь под влиянием учения Галлера и исторической школы права. В 1846 году появился его первый труд — «О монархическом принципе», в котором Шталь сводил государство и власть к божественной воле. Отсюда следовал вывод, что люди не имеют права бороться против власти или свергать ее. Сама власть должна быть представлена сильным и независимым королем («монархический принцип»). Шталь развил государственное учение, согласно которому королю обеспечивается возможность править с помощью конституции и парламента. При этом сфера полномочий парламента урезана настолько, что он остается практически беспомощным.

Э.Л. Герлах (1795—1877) и его старший брат Леопольд изучали право в университетах Геттингена и Гейдельберга, участвовали в Освободительной войне и остались на прусской государственной службе: Леопольд в качестве офицера Генерального штаба и впоследствии адъютанта короля Фридриха Вильгельма IV, а Эрнст Людвиг — советника Высшего земельного суда в Наумбурге, а после революции 1848 года — председателя Апелляционного суда в Магдебурге. Оба — приверженцы феодально-сословной «легитимной» монархии, представлявшие идею сильной государственной власти, основанной на божественной воле.

Анализ воздействия Шталя и Герлаха на становление личности Бисмарка вполне оправдан, поскольку Бисмарк находился в первые годы своей политической деятельности в рядах консервативной партии с ученым-правоведом и председателем Апелляционного суда Шталем в тесных отношениях, а с Герлахом даже в личных.

Нет сомнений, что они влияли на формирование правовых взглядов младшего по возрасту Бисмарка в дискуссиях вокруг проблем политической жизни Германии. В то же время философ права Шталь и практик Герлах (тяготевший к философскому познанию права) искали возможность через Бисмарка реализовать свои правовые установки в политике. Однако было бы опрометчиво утверждать, что политическое развитие будущего канцлера находилось под их прямым влиянием. При исследовании своеобразия бисмарковского политико-правового становления необходимо проанализировать различия между взглядами Шталя и Герлаха, с одной стороны, и Бисмарка — с другой.

В самом общем виде отметим: Шталь и Герлах, хотя им и свойственно деятельное политическое участие вместе с Бисмарком, сильно отличаются от него как по духу, так и по другим позициям. Оба контрагента Бисмарка являются правовыми мыслителями, склонными к догматично-системному восприятию всех областей жизни под углом зрения права. Таким, например, выглядит Шталь в своем главном произведении — «Учение о праве и государстве на основе христианского мировоззрения». Герлах, хотя не был человеком науки, в своих многочисленных публикациях, прежде всего теологического и юридического свойства, создал всеобъемлющую государственно-правовую концепцию. Оба немца испытывали потребность систематизировать происходящие в

Германии политические процессы, вносить в повестку дня требования, вытекающие из их догматично-системного правосознания[3]. В противовес Шталю и Герлаху мышление государственного человека Бисмарка насквозь пронизано политикой. Оно направлено на подготовку политического действия и достижение конкретной государственной цели. В чистом виде назвать это мышление правовым нельзя, но его правовой аспект определяется представлением Бисмарка о государстве и его потребностях. В этом смысле оправданным представляется вывод Э. Эйка: «Бисмарк не был ни образованным юристом, ни почитателем права. Он оборвал свою юридическую карьеру в качестве правительственного референдария. Поэтому в нем отсутствовали предпосылки для научных занятий правом… Но в способности вычитать из устава или нормативного акта то, что служило его целям, и интерпретировать это таким образом, чтобы на его стороне был хотя бы признак права, в этом он мог поспорить с самым опытным адвокатом»[4].

Правовые воззрения указанных личностей имеют свои метафизические корни в христианстве. Вместе с тем важно, что в основе мировоззренческих различий во взглядах Бисмарка, Шталя и Герлаха, и в частности Шталя и Герлаха, выступает особое выражение христианства. По вероисповеданию все трое протестанты: Бисмарк и Шталь — лютеране, Герлах — реформист. В соответствии с содержанием своей веры Бисмарк — настоящий представитель лютеранства, глубоко убежденный в порочности человека и его земного мира, который спасается только милостью Господа Бога. Шталь, который перешел из иудейства в христианство, демонстрирует своими взглядами близость к католицизму, хотя и называет первородный грех и избавление «двумя величайшими событиями в мировой истории»; но убежден, что две основных конфессии могут удачно дополнять друг друга. Герлах стоит на границе между протестантским и католическим вероучением (между Кальвином и Лютером); в конечном итоге мы находим его в рядах «вольнослушателей» партии Центра, противостоящей Бисмарку в его «борьбе за культуру (Kulturkampf)».

Государственному человеку Бисмарку лютеранское мировосприятие открывает возможность в соответствии с политическим призванием поставить в центр своих правовых воззрений порядок в государстве и поднять его до высшей правовой ценности: Salus rei publicae suprema lex (благо народа — высший закон). Установкой на обязательное доминирование государства над отдельной личностью Бисмарк напоминает Гегеля, однако его самобытность коренным образом отличает точку зрения Бисмарка на право от правопонимания Шталя и Герлаха, ориентированного на защиту прав личности. Различие исходных мотивов имело свои последствия: разрыв личных отношений между Бисмарком и Герлахом после начавшегося отчуждения в первые годы правления Бисмарка в Пруссии. Что касается Шталя, то Бисмарк никогда не был особенно близок с ним, поэтому и отношения между ними не обострялись до такой степени, а прусское министерство Бисмарка Шталь не пережил (умер в 1861 году).

Прежде всего обращает на себя внимание совпадение взглядов канцлера с политико-правовой публицистикой Шталя, в частности, с государственно-правовым учением о монархическом принципе[5]. Точку зрения о божественном содержании королевской власти, свойственную целой группе прусских консерваторов, которые прославляли христианско-германский государственный идеал, Шталь и Герлах полностью разделяли. Монархический принцип немецкой конституционной монархии, который Шталь противопоставлял парламентскому принципу с его непременным тяготением к республике, фактически был положен Бисмарком в основу прусского государства. Шталь настаивал на том чтобы:

· княжеская власть стояла над народным представительством, а князь оставался главным действующим лицом конституции, позитивно устроенной властью в государстве;

· князь имел право и власть для самостоятельного правления, а министры были ответственны только перед ним;

· князь единолично формулировал законы, а сословиям было только дозволено согласиться с ними;

· государственный бюджет утверждался самим князем, а не сословным собранием.

Шталь гипотетически мог представить себе ситуацию, при которой в законодательно закрепленный бюджет страны сословиям запрещалось вносить изменения. Но и князь не мог ничего изменить без согласия сословий. Иными словами, имперско-сословная конституция Шталя предусматривала, что князь не обязан следовать воле сословий, но и не может быть поставлен в условия прошения сословий о содействии.

Эти постулаты Шталя составили основу бисмарковских конституционных взглядов. Подтверждением явился конституционный конфликт в Пруссии, в течение которого Бисмарк реализовывал в своей политике идею Шталя о том, что король — высший судья в спорах о применении конституции. Установлением так называемого псевдокомпромисса, который составляет природу конституционной системы, Бисмарк доказывает правомерность тезиса, сформулированного Шталем: «Где-нибудь должно быть принято последнее решение, и право государственной власти не должны решать суды. Не может быть середины между монархическим и парламентским принципом»[6].

Позволительно утверждать, что государственно-правовые взгляды Шталя в значительной мере предопределили будущую политику Бисмарка. В 1849 году Шталь в критическом труде под названием «Германская имперская конституция по решениям Национального собрания и по проекту трех королевских правительств (Уния трех королей)», а также в своих парламентских речах указал основы будущей имперской конституции Бисмарка: «Правовая власть в Германии — это коллективная власть немецких королей»[7], причем добавил важную вещь: «Пруссия при всех обстоятельствах не должна отказываться от гегемонии в союзном государстве»[8]. Представляется, что сохранение самобытности Пруссии в объединенной Германии для Шталя было важнее, чем для Бисмарка. «Объединенное народное представительство перевешивает коллективное правительство и нивелирует его. Поэтому удержать весы политики в равновесии может только власть короля».[9]

Монархический принцип выражен и в том, что князья сами или через своих посланников, которые связаны в своих действиях инструкциями, образуют верхнюю палату вместо так называемой палаты государств, депутаты которой назначаются князьями, но при голосовании самостоятельны. Структурный элемент будущей империи просматривается и в размышлениях Шталя относительно гарантии дальнейшей самостоятельности отдельных государств (которая не предусматривает доминирование Пруссии), за исключением всего, что касается духа и образа мысли немецкой нации или интересов всей Германии. По примеру того, как экономические условия потребовали единой формы государственной организации, Бисмарк для обеспечения национального единства начал формировать общее правовое пространство через сферу уголовного права и создание единой системы судов.

Принимая во внимание эти и другие моменты, необходимо поставить вопрос, в какой мере Бисмарк в своем развитии государственного деятеля находился под влиянием идей Шталя. В определенном смысле Бисмарка называют учеником Шталя, хотя Э. Маркс критически оценивает самого влиятельного государствоведа Германии XIX века[10]. Бисмарк определенно  позаимствовал многое от духа Шталя, который систематизировал идейное наследие христианско-германских консерваторов в Пруссии в плане его интеллектуального оформления.

Но, по существу, он оставался самим собой, развиваясь из собственного ядра, соизмерял шаг под бой своего барабана. Борьба за прочность прусской короны и за ее сохранение была для Бисмарка тем опытом, который не вычитаешь ни в одной книге. Им двигали элементарные аристократически-монархические силы прусской жизни. Исследователи, говоря о правовом образовании канцлера, уверены, что Бисмарк читал публицистические произведения Шталя, но сильно сомневаются, что он когда-нибудь прикасался к монографиям по философии права[11].

В происхождении Бисмарка из старопрусской, аристократически-монархической традиции, которая является основным элементом его физической сути, его мысли и действия, кроется его радикальное отличие от Шталя. Но именно эта традиция объединяет Бисмарка с Герлахом. И именно из нее прорастают особенные черты германского права. У юриста они соединяются с христианскими корнями мировоззрения, приобретая догматический, структурированный вид некой доктрины. У политика или государственного служащего они прорастают, как дикая трава, и естественно встроены в лютеранскую картину мира. Шталь через посредство Герлаха ощущал себя связанным с Пруссией и прилагал волевые усилия с целью врасти в прусское государство, хотя и не преуспел в этом. Поэтому его германско-правовой образ мышления был сформирован им самим, в то время как у Бисмарка и Герлаха эти мысли вырастали помимо их воли из особенностей прусской истории.

Несмотря на общие корни, Бисмарк и Герлах по-разному строят свои отношения с королем: если Бисмарк рассматривает его как своего земного господина, то для Герлаха это неприемлемо. Его устами заявляет о себе свободная германская мысль, провозглашающая, что немцы — свободные подданные своего короля. Квинтэссенция конституции для Герлаха не в короле, а в сословиях. В этом самый значительный пункт разногласий Бисмарка и Герлаха. Бисмарк скорее солидарен со Шталем, который представляет интересы аристократии, поскольку видит в ней настоящих представителей страны. С аристократией его не связывают ни личные, ни публичные интересы, он ощущает с ней лишь политическую связь. Шталь рассматривает короля, а не сословия, как важнейшего конституционного субъекта. «Если речь пойдет об оппозиции аристократии к королю, то я буду последним, кто появится в ее рядах», — заявляет он[12].

Бисмарк был истинным прусским юнкером. Он пронес политико-правовые взгляды, наполненные прусской спецификой, до последних лет жизни. Форма и содержание представлений, свойственных миру прусских консерваторов, не оставляли ему свободы политического выбора. Поэтому он сопротивлялся социологическим и духовным структурным изменениям, вызванным процессом индустриализации. Мысль об экономических интересах как основном факторе внутригосударственной политической жизни, сформировавшаяся в голове молодого земельного аристократа Бисмарка, в очень ограниченной степени сближает его с позицией Герлаха[13]. Вместе с тем свойственный Герлаху образ мыслей ориентирован на решение вопросов в интересах целого (страны), в то время как мысль Бисмарка вращается вокруг экономических интересов отдельных общественных групп, составляющих внутреннюю структуру государства. И тут Бисмарк стоит ближе к Шталю.

Ретроспекция старых германских правовых форм жизни показывает, что характерные правовые признаки в мышлении Бисмарка пробиваются из живых исторических традиций его родины; т. е. характер его правосознания детерминирован историческим прошлым. Следовательно, Бисмарк имеет много общего с Герлахом и Шталем, в формировании мировоззрения которых история тоже играла значимую роль. Для Герлаха, например, все право есть продукт исторического развития, а именно выражение признанной высшей правды, которая является источником всех остальных прав. В более сильной форме это отражено у Шталя, убежденного сторонника исторической школы права.

При всей несравнимости в частностях (потому что научный образ мысли Шталя противостоит ненаучному Бисмарка) между взглядами политика Бисмарка и философа Шталя можно установить определенное сходство: порядки в обществе и государстве, признанные всеми и обязательные для исполнения, устанавливаются или как результат исторического замысла (Бисмарк), или как акт Божественного Провидения (Шталь). Для Шталя основным требованием к человеческому сообществу в этом исторически обусловленном взаимосвязанном мире звучат следующие слова: «…ты не имеешь права безосновательно прерывать эту связь. Ты должен с благоговением принимать этот мир и все, что Господь сотворил в нем, до тех пор, пока это не противоречит божественному порядку (Богом данное этическое правило). Ты не только должен подчиняться власти, где таковая есть, но и платить дань уважения династии, корнями уходящей в историю»[14]. Для Шталя принцип легитимности обосновывается тем, что уважение к собственности существует на протяжении длительного времени. Так и признание, связанное с прославлением Бисмарком своего «наследственного» господина как утвержденной Богом власти (назовем это «монархическим принципом легитимности», хотя и ограниченным в своем действии Пруссией-Германией) — момент исторического времени (как показывает часто употребляемое им слово «наследственный»), который имеет большое значение.

Что касается Герлаха, то он, в противовес представителям учения о «народном духе», рассматривает право в его историческом выражении не как произведение народа как такового, а народа, живущего в государстве. По Бисмарку же «народный дух» напрямую не воздействует на рождение права. И хотя это влияние вторично, его приходится учитывать в процессе законотворчества. Право — это прежде всего законодательное (позитивное) право, которое творится государством, например: «Государство создает право бедных и является его носителем»[15]. Из этой фразы видно, как далеко выходит государственное мышление Бисмарка за пределы системы взглядов Герлаха.

Бисмарк требует сохранить за государством право в определенных обстоятельствах, когда закон и право связаны одной цепью и когда это неизбежно затрудняет свободное дыхание, ножом оператора устранить такую неизбежность и создать новую и здоровую правовую реальность. С таким способом лечения существующего органического правопорядка Герлах вряд ли согласился бы, как не принял он постулат Шталя о том, что законодательство (речь идет о кодификации) не ликвидирует последовательности правового состояния. Еще один вывод Шталя, который Бисмарк в практической деятельности не принял во внимание, делает их подходы совершенно различными: «При переходе старого правового состояния в новое нельзя разрубать узел, он должен быть развязан…»[16]

Очевидно, что можно принять совокупность взглядов Бисмарка, учитывая, что каждый естественно-правовой отзвук его деятельности имеет корни в аналогичных христианских взглядах государственного деятеля, которые он озвучивает в связи с социальным законодательством как источник его правовых убеждений.

Неудивительно, что как на раннем этапе деятельности, так и впоследствии Бисмарк высказывает веру в возможность построения «христианского государства». Но как совместить это с его лютеранским мировоззрением, провозглашающим, что государство — это сохранение порядка и принуждение к порядку, в общем — не «христианское дело»[17]. Не идет ли Бисмарк на поводу у Шталя, чье «христианское государство» — совместный продукт общего, в значительной мере романтически окрашенного христианско-германского учения о государстве, в том числе и Герлаха? Несмотря на имеющиеся у Бисмарка серьезные совпадения со взглядами Шталя и Герлаха, ответ на этот вопрос отрицательный. Хотя можно предположить, что Бисмарк сформулировал собственное мнение, восприняв за основу сторонние взгляды. Он провозгласил реализацию христианского учения — в смысле христианской этики — как цель государства только для определенной (внутриполитической) области законодательства.

Для Бисмарка вопрос о христианском или нехристианском государстве при обсуждении социального законодательства был чисто терминологическим. Бисмарк был убежден в необходимости при исполнении своих обязанностей проводить в жизнь — в том числе и в социальном законодательстве — Божьи заповеди.

«Я, министр этого государства, христианин и решительно намерен действовать как христианин, как я это себе представляю, неся ответственность перед Богом»[18].

Догматическая последовательность Шталя постоянно отделяет его от Бисмарка: «То, что делает государство христианским, для Шталя не просто отдельные законы или отдельные жизненные и правовые обстоятельства, основанные на христианских постулатах, а жизненный принцип, который пронизывает все государство как сложное взаимозависимое явление»[19]. Он не только настоятельно рекомендует обеспечить влияние христианского духа на буржуазные условия, но и ставит государство в прямые отношения с религией, обязывая государство свидетельствовать в пользу христианства: «Как каждый человек должен не только поступать по-христиански, но и исповедовать христианство, в такой же степени это должны делать народ и государство»[20].

И поскольку государство превращает христианство (как религию и религиозное объединение) в свои предмет и цель, это решающим образом влияет на отношения государства и церкви. Здесь мы видим еще одно противоречие между личностным правовым мышлением Шталя—Герлаха и государственным мышлением Бисмарка. Шталь требует для христианства место государственной религии, выступая против отделения церкви от государства. Бисмарк полагает, что в этом случае политические права будут обусловлены приверженностью к государственной религии. Признание христиан-ства рассматривается у него под государственным углом зрения. Он уже не возвращается к своему раннему высказыванию о том, что еврей не может быть представителем священной особы короля и занимать государственный пост. Подписанный им закон от 3 июля 1869 г. распространил право евреев исповедовать свою религию на всю территорию Северо-германского союза[21]. Противоречие между государственным авторитетом и внутренней свободой личности Бисмарк разрешает в пользу государства.

У Герлаха четко выражено противостояние с Бисмарком в вопросе взаимоотношений государства и церкви. Показательно высказывание Герлаха, сделанное в 1866 году: дела церкви ближе его сердцу, чем Бисмарк, Пруссия и Северо-германский союз, вместе взятые. Похожее высказывание Герлаха («Царь всех народов для меня много важнее, чем существование Пруссии») приводит другой автор, делая такой вывод: «Пожалуй, нигде так отчетливо не видно, насколько глубоко Герлах подчинил государ-ственные интересы своей политической концепции… Может ли такой человек называться прусским политиком, весьма сомнительно»[22]. У него церковь — исходный пункт всех других институтов. Поэтому в вопросе «борьбы за культуру» Герлах выступил решительным противником Бисмарка. В целом можно утверждать, что как Шталь, так и Герлах в вопросе отношения церкви к государству находятся в видимом противоречии с Бисмарком, который выдвинул требования обязательного разделения духовной и светской областей.

Бисмарк был настолько растворен в политике, что нападки политических противников затрагивали его лично. Подобная самоидентификация с государством и его потребностями своей оборотной стороной имела конкретизацию персонального: для него не существовало личностей. Канцлер представлял себя государственным деятелем, подчиненным потребностям государства, как служащий член единого целого.

Таким образом, ход наших размышлений привел к выводу, что, хотя поле напряжения политико-правовых взглядов Бисмарка поддается приблизительному измерению, противоречия внутри него остаются недостаточно познанными. И не только из-за широты этой великой личности и нашей ограниченной проницательной способности, но и потому, что личность с ее особенностью и неповторимостью во всем и каждом не может быть понята другой личностью, потому что та, последняя — уже из другого времени.

Библиография

1 См.: Баев В.Г. Политический режим в Германии после объединения. Бисмарк и германский конституционализм в 80-е годы XIX в. // Политика и общество. 2006. № 1. С. 131—140; Он же. Христианство, монархизм, федерализм как основа правовых взглядов Бисмарка // Там же. 2007. № 2. С. 64—71.

2 См.: Ренненкампф В.Н. Конституционные начала и политические воззрения кн. Бисмарка. — К., 1890; Чубинский В.В. Бисмарк. Политическая биография. — М., 1988.

3 См.: Grundmann W. Die Rechtsanschauung von Ernst Ludwig von Gerlach. Maschinenschrift. Dissertation. — Tubingen, 1953. S. 186.

4 Eyck E. Bismarck. Leben und Werk. Bd. 1. — Stuttgart, 1941—1944. S. 194.

5 См.: Marcks E. Bismarck. Eine Biographie 1815—1851. 21. Aufl. — Tubingen, 1951. S. 555, 558.

6 Kober H. Studien zur Rechtsanschauung Bismarcks. — Tubingen, 1961. S. 266, 267.

7 Michniewicz B. Stahl und Bismarck. — Heidelberg, 1913. S. 138.

8 Ibid.

9 Ibid.

10 См.: Marcks E. Op. cit. S. 546, 549.

11 См.: Marcks E. Op. cit. S. 565.

12 Grundmann W. Op. cit. S. 171.

13 См.: Ibid. S. 79. Герлах выступает за экономическое обеспечение земельной аристократии не в интересах самой аристократии, а в интересах целого, чтобы аристократия могла служить стране. Преобразующую силу  материальных интересов он — в противоположность Бисмарку — отвергал, полагая, что идеи правят миром.

14 Volz O. Christentum und Positivismus. Die Grundlagen der Rechts- und Staatsauffassung Friedrich Julius Stahls. — Stuttgart, 1951. S. 80.

15 Kober H. Op. cit. S. 274.

16 Stahl F.J. Philosophie des Rechts. In 2 Banden. Bd. 2. 2. Aufl. — Berlin, 1845—1847. S. 197.

17 См.: Bornkamm H. Luthers geistige Welt. 2. Aufl. — Heidelberg, 1953. S. 269.

18 Meinecke F. Weltburgertum und Nationalstaat. Studien zur Genesis des deutschen Nationalstaates. 4. Aufl. — Berlin, 1917. S. 9.

19 Stahl F.J. Der christliche Staat und sein Verhaltnis zu Deismus und Judentum. — Berlin, 1847. S. 82.

20 Ibid.

21 См.: Johlinger O. Bismarck und die Juden. — Stuttgart, 1921. S. 20, 22. Автор книги на основании материала из поздней жизни Бисмарка опровергает широко распространенный тезис об антисемитизме Бисмарка.

22 Schoeps H.J. Das andere PreuЯen. Konservative Gestalten und Probleme im Zeitalter Friedrich Wilhelm IV. 2. Aufl. — Stuttgart, 1957. S. 62.