И.В. БАГАЕВ,
адвокат
Летом 2004 года мировой общественности был представлен доклад «Культурная свобода в современном многообразном мире», подготовленный Программой развития ООН (ПРООН)[1]. Первая глава его была написана нобелевским лауреатом в области экономики профессором Амартией Сеной, являющимся одним из основателей концепции человеческого развития. Принимали участие в подготовке этого труда и другие авторитетные международные эксперты. Сам факт мировой презентации солидной аналитической работы, посвященной вопросам расширения культурной свободы человека, подтверждает глобальную значимость проблемы прав и свобод человека.
О том, что непризнание этнического, религиозного, языкового и ценностного многообразия является угрозой общественной гармонии, говорилось и ранее. Но только в XXI веке такое многообразие становится неотъемлемой частью глобального политико-правового ландшафта, а самобытность выступает тем фактором, который все более обусловливает политику, требуя адекватных правовых шагов. И утверждение самобытности интенсивно протекает вне зависимости от социального контекста. Вместе с тем во многих странах этот процесс глубоко затрагивает сферу прав и свобод человека. Из этого исходит весьма распространенная точка зрения, что поддержка многообразия может ослабить государство и привести к возникновению различных внутренних конфликтов, которые в глобализируемом мире неизбежно будут интернационализироваться.
Доклад о развитии человека призван доказать, что политика поощрения культурного многообразия и желательна, и жизнеспособна, и необходима, в том числе с юридических позиций. Такая политика не ведет к фрагментации общества, а, наоборот, способствует гармонизации правового пространства. Однако на пути реализации политики многообразия встает ряд политических мифов. Первый из них связан с утверждением, что этническая принадлежность человека вступает в противоречие с его преданностью государству, и, таким образом, признание многообразия происходит за счет сохранения целостности государства. Второй миф заключается в том, что этнические группы склонны к конфликтам с применением насилия из-за расхождений в ценностях, поэтому политикам необходимо выбирать между уважением многообразия и сохранением стабильности. Третий миф касается реализации принципа соблюдения культурной свободы, который диктует необходимость социальной и правовой защиты традиционных культурных практик. В результате этого возможен конфликт между признанием культурного многообразия и другими приоритетами человеческого развития, такими, как социально-экономический прогресс, демократия, права человека.
Также получило распространение утверждение, что страны с этническим многообразием менее склонны к развитию, следовательно, уважение культурного многообразия в них происходит за счет стимулирования развития общества. К ошибочным мнениям можно отнести и представление о том, что некоторые культуры более предрасположены к развитию, чем другие, поскольку одним культурам присущи демократические ценности, а другим — нет. Таким образом, создание благоприятных условий для существования некоторых культур возможно за счет поощрения развития и демократии.
Стоит ли говорить, что во всех перечисленных мифах велика доля культурного детерминизма? Но ни один из них не может быть взят в качестве основы политической деятельности, так как подобная практика может привести к опасным политическим и правовым последствиям. В частности, опасно поощрение нарушения прав культурных общностей или национальной политики, направленной на подавление некоторых культур под предлогом того, что они препятствуют национальному единству, демократии, развитию. Весь современный мировой опыт свидетельствует о том, что культурная свобода становится не только важной стороной человеческого развития, требующего внимания и заботы со стороны государства и мирового сообщества, но и одним из прав человека.
Под культурной свободой понимается возможность людей выбирать свою идентичность и вести предпочитаемый ими образ жизни, без ущемления возможности выбора в других важнейших сферах жизни. Однако каждый седьмой житель планеты принадлежит к тем группам, которые в различной степени подвергаются подавлению культурной свободы. Такое направление может происходить на основе притеснений на религиозной или национальной почве, но может выливаться и в дискриминацию социальных, политических или экономических прав из-за принадлежности к определенной группе. Подавление культурной свободы далеко не всегда осуществляется в такой крайней форме, как этнические чистки. Оно чаще всего проявляется в отсутствии уважения к культурному наследию и традициям какого-либо этнического меньшинства, в принятии законов, препятствующих реализации им культурного своеобразия. Один из примеров — притеснение русскоязычного населения в Латвии и запрет преподавания предметов на русском языке в школах.
Существует также мнение, что культурная свобода, являясь составной частью гражданских и политических прав и свобод, например, свободы совести, слова, собраний, не должна утверждаться как самостоятельная. Это мнение разделяют те, кто считает, что имеющихся свобод в демократическом мире достаточно, чтобы говорить и обучаться на родном языке, исповедовать свою религию, поддерживать традиции, не подвергаться дискриминации при приеме на работу и т.д. Все перечисленные свободы направлены на реализацию модели мультикультурной демократии, которая предполагает защиту прав и расширение участия во власти различных культурных (этнических) групп.
В некоторых странах идеи мультикультурной демократии имеют законодательное закрепление. Так, в Новой Зеландии в результате реформы избирательной системы представительство народа маори в органах законодательной власти стало соответствовать доле маори в составе населения. Принцип гарантированного представительства этнических меньшинств во властных структурах введен в Индии, Ливане, Хорватии. В большинстве федеративных государств созданы политические и правовые условия для реализации меньшинствами культурной свободы. В первую очередь это касается асимметричного федеративного устройства, при котором административно-территориальные единицы государства обладают неодинаковыми полномочиями. Так, в Испании по этой модели решается проблема басков. В Малайзии особый статус имеют общины саба и араваков. В Канаде эскимосы (инуиты) получили самоуправление на своих территориях. В последние годы значительные шаги по развитию самоуправления в вопросах образования, языка, культуры получила Корсика. Такая политика направлена на снижение этнической напряженности в отдельных регионах и ослабляет позиции сепаратистских движений.
В то же время в некоторых странах (США, Индия, Малайзия, ЮАР) получает распространение практика так называемых аффирмативных действий, которые предполагают прежде всего гарантированную занятость для представителей меньшинств. В результате такой политики увеличивается число представителей меньшинств среди высококвалифицированных специалистов. Так, в США доля афроамериканцев в 2003 году выросла по сравнению с 1978 годом: среди адвокатов и судей — с 1,2 до 5,1 %; среди врачей — с 2,0 до 5,6; среди инженеров — с 1,1 до 5,5; среди профессоров — с 2,6 до 6,1 %[2]. Когда же в Калифорнии и Техасе в 1996 году были отменены льготы при наборе в университеты по расовому признаку, количество абитуриентов афроамериканского происхождения в престижные вузы заметно уменьшилось.
Часто аффирмативные действия называют «положительной дискриминацией». Но на самом деле дискриминация не может быть положительной. Так или иначе, любая дискриминация, в любой форме нарушает права людей, препятствует реализации их свобод и укрепляет архаические социальные сети, построенные по этническому принципу. Безусловно, на ранних стадиях индустриального развития аффирмативные действия оправданны. В частности, в Индии резервирование должностей на государственной службе, мест в законодательных органах и в высших учебных заведениях для представителей некоторых притесняемых меньшинств и каст способствовало тому, что члены этих групп смогли выбраться из нищеты, сменить место жительства, войти в новые социальные городские сети. Однако представляется, что такая политика не должна приобретать широкого масштаба, а должна осуществляться только на тех стадиях, когда необходимо ликвидировать пагубные последствия национальной, расовой или религиозной дискриминации и преодолеть сложившуюся правовую и социально-экономическую асимметрию. При этом требуется учитывать, что такая асимметрия проявляется как на личностном, так и на региональном уровнях. В связи с этим государство должно заботиться и о региональном выравнивании, и о сохранении местной идентичности. Решить эту двойную задачу лишь экономическими методами невозможно. Требуется обеспечение правовых условий для поддержания политики мультикультурности, направленной на поощрение многообразия и развитие плюрализма.
Естественно, включение культурной свободы в перечень основных прав и свобод человека не умаляет значимости всех остальных. Тем более культурная свобода не должна утверждаться как защита культурных ценностей и традиций любой ценой, в том числе и за счет других прав и свобод. Это положение необходимо соблюдать и на уровне отдельного государства, и в глобальных масштабах. И здесь, несомненно, государствам приходится сталкиваться с новой серией угроз и вызовов, которые могут превратить обмен культурными ценностями и идеями, общение между людьми в канал для действия деструктивных сил, связанных с международным терроризмом или транснациональной преступностью.
Отсюда понятна озабоченность государств созданием таких правовых рамок международного культурного обмена, которые, с одной стороны, будут способствовать развитию межкультурного диалога, а с другой — защищать национальную индустрию культуры. Свои требования в области расширения прав и защиты культурной свободы предъявляют коренные народы и иммигранты.
Первые требуют правового закрепления запрета на иностранные инвестиции в добывающие отрасли, если их развитие в какой-либо местности угрожает самому существованию коренного народа или ведет к незаконному присвоению его традиционных знаний. Коренные народы также высказываются в пользу закрепления сложившейся у них правовой культуры и традиционного правосудия.
Вторые выступают за создание правовых условий для ведения собственного образа жизни и уважение самобытности, которая определяется их принадлежностью, как к местному сообществу, так и к стране своего происхождения.
Можно привести несколько примеров законодательного решения этих вопросов. Соглашение по торговым аспектам прав на интеллектуальную собственность (ТРИПС), действующее в рамках Всемирной торговой организации, обязывает его членов принимать национальные законы, которые позволяли бы эффективно защищать права интеллектуальной собственности своих граждан и иностранцев. Кроме того, страны-члены должны предусмотреть в национальных законодательствах уголовное наказание или крупные штрафы за намеренное подделывание товарных знаков и аналогичные нарушения. Определяются конкретные меры, которые могут предприниматься таможенными органами на границе с целью предотвращения ввоза пиратских товаров вплоть до их уничтожения. ТРИПС образует двухуровневую систему защиты прав на интеллектуальную собственность. Первый уровень составляет общий режим. На втором уровне предусматривается специальный режим защиты в отношении каждого вида прав на интеллектуальную собственность, в том числе на товары культурного назначения. Так, в Австралии и Канаде для защиты произведений традиционного искусства используется знак авторского права и торговые марки. В Казахстане авторским правом защищаются национальные орнаменты, украшающие ковры и головные уборы.
Накоплен разнообразный юридический опыт решения проблем коренных народов. Основной тенденцией здесь является поощрение создания совместных предприятий с участием представителей коренных народов. В Перу они привлекаются к управлению на цинковом и медном рудниках Антамина. И в других странах с помощью средств, полученных от такой хозяйственной модели, решаются вопросы сохранения традиционного образа жизни коренных народов. Некоторые страны имеют в национальном законодательстве акты, обеспечивающие юридическую защиту традиционных знаний. В Бангладеш признается право местных общин на биологические ресурсы и связанные с ними народные знания. По законам ЮАР бушмены получают часть доходов от лекарственных препаратов, произведенных по народным технологиям.
Проблема признания культурных отличий коренных народов включает вопросы адаптации обычного права к современному законодательству демократического государства в соответствии с принципами прав человека и гендерного равноправия. Имеющийся мировой опыт свидетельствует о том, что при уважении традиций со стороны государственных чиновников обычное право может способствовать расширению доступа представителей коренных народов к системе правосудия. В 1996 году, после длительного периода внутриполитической нестабильности, правительство Гватемалы и оппозиция подписали соглашение о самобытности и правах коренного населения, в котором признавалось, что управление внутренними проблемами общин коренных жителей должно осуществляться в соответствии с их собственными судебными нормами. В то же время стали предоставляться бесплатные услуги по переводу судебных документов на языки коренных народов, составляющих более половины населения страны. Это позволило прекратить публичные линчевания, бывшие альтернативой формальной юридической системе, не пользовавшейся доверием населения. Результатом соглашения стало признание системы права майя в качестве составной части не только правовой системы страны, но и программы ее демократического реформирования.
Подобные проблемы стоят в большинстве бывших колониальных стран. Хотя в этих странах были введены судебные системы, во многом копирующие таковые в метрополиях, оставались и так называемые народные суды, состоящие из племенных вождей и старейшин. Но эти органы обладали юрисдикцией только по отношению к коренному населению и использовали преимущественно нормы обычного права. После падения колониализма перед национальными властями встала задача наделить обычное право авторитетом и ресурсами, а не игнорировать его или запрещать. Эта политика стала одним из направлений закрепления культурного своеобразия и культурной свободы.
Проблема ассимиляции иммигрантов остается одной из наиболее спорных теоретических и практических проблем национальной политики в современном мире. С одной стороны, создание национальных анклавов чревато отрицательными последствиями для безопасности любой страны. С другой стороны, насильственная ассимиляция нарушает права и свободы человека. Поэтому в иммиграционной политике большинства стран сочетаются дифференциация, при которой мигранты, сохраняя культурную самобытность, не интегрируются полностью в общество, и ассимиляция. Естественно, эти два подхода требуют законодательного закрепления, позволяющего избегать юридических коллизий при их применении.
В настоящее время более тридцати стран признают двойное гражданство. Но некоторые страны, например Туркменистан, принимают законы, запрещающие его. Когда такое гражданство не предусмотрено законом, то обеспечение прав и свобод мигрантов достигается, помимо прочего, благодаря мерам, направленным на расширение участия мигрантов в общественной жизни. Эта политика активно практикуется в Бельгии и Швеции. Вместе с тем в условиях глобализации наблюдается и постепенное расширение глобального правового пространства, что неизбежно положительно отражается на судьбе всех мигрантов и возможностях их вовлеченности в общественную жизнь стран пребывания без угрозы насильственной ассимиляции.
Глобализация правового пространства предполагает повышение внимания мирового сообщества к проблеме соблюдения прав человека и в отдельных странах, и в мире в целом. Известно пять категорий таких прав: гражданские, культурные, экономические, социальные и политические. Но из этих категорий культурные права оказываются наименее разработанными. Первая международная резолюция по ним — «О поощрении общедоступности культурных прав и уважении к различным самобытным культурам» — была принята Комиссией ООН по правам человека только два года назад. Однако еще в конце 1940-х годов во время обсуждения текста Всеобщей декларации прав человека шли дискуссии о том, как связаны культурные права с правами меньшинств. Тогда представители СССР и стран народной демократии, а также Индии высказались за включение этой позиции в текст декларации. Но против этого были эксперты из США, Канады, стран Латинской Америки. В результате вопрос о культурных правах как о правах меньшинств оказался вне рамок этого базисного документа по правам человека. К нему вернулись только в 1966 году в Международном пакте о гражданских и политических правах, в котором указывалось, что национальным, языковым или религиозным меньшинствам не должно быть отказано в праве развивать свою культуру, исповедовать и практиковать свою религию и говорить на своем языке.
Такое отношение международного экспертного сообщества к культурным правам было вполне объяснимо. Во-первых, эти права исключительно сложно конкретизировать, поскольку они опираются на дефиницию понятия «культура». А определений его существует не менее пятисот. Во-вторых, к культурным правам, так же как к финансированию культуры, принято почти во всем мире подходить по остаточному принципу, поэтому тенденция сначала добиваться реализации других прав соответствует общему подходу к культуре. В-третьих, отстаивание культурных прав как прав меньшинств может служить причиной для формирования новых политических, социальных и экономических диспропорций в обществе.
И только к началу XXI века обозначились более или менее четкие контуры культурных прав. К ним можно отнести право на равенство и отсутствие дискриминации в культурной жизни, на свободу создавать культурные ценности, свободу выбора форм участия в культурной жизни, свободу распространять культурные ценности, свободу участвовать в формировании и реализации политики в области культуры, свободу сотрудничать на международном уровне в сфере культуры. Эти позиции базируются на фундаментальном принципе, согласно которому культурные права представляют собой неотъемлемую часть прав человека.
В данном случае мы можем говорить о том, что признание этого принципа произошло благодаря взаимодействию двух процессов: глобализации культуры и глобализации права. Однако особенностью этих процессов является сложность измерения их результатов, поэтому трудно проследить, как они протекают в различных странах, и еще труднее провести сравнительный анализ национальных практик. Значимость такого анализа очевидна. Поскольку в современном мире большинство локальных и региональных конфликтов относятся к так называемым идентичностным конфликтам, то урегулирование их силовыми методами, как правило, приводит или к переводу конфликта в скрытую фазу, или к его эскалации. Поиск путей разрешения таких конфликтов должен лежать только в правовой плоскости и открывать пространство для полноценного осуществления своих прав этнической общностью, которая ощущает себя ущемленной в рамках данной государственности.
Исторический опыт показывает: когда общество не может реализовать свои материальные потребности, резко возрастает необходимость в удовлетворении потребностей духовных. Не случайно в конфликтных зонах чаще всего звучат требования предоставления права культурной автономии, обучения и издания литературы на родном языке, права осуществлять народные обряды и поддерживать традиции, в том числе в отправлении правосудия. Возврат к шариатскому суду в Чечне вполне вписывается в данную схему требований.
Пока же в мире не выработаны общие подходы не только к процессу нормализации несиловыми методами идентичных конфликтов, но и к выявлению фактов, которые свидетельствуют о нарушении культурной свободы и являются причинами, порождающими такие конфликты. В то же время «измерения» социальных, политических и экономических прав и свобод достаточно развиты. Но даже если на национальном уровне возможно выделение нескольких индикаторов степени реализации культурных прав, то далеко не все они могут быть компаративными. Можно согласиться с Редьярдом Киплингом, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и не встретиться им никогда. Но с точки зрения анализа культурной свободы, сложно сравнивать даже отдельные страны Запада или Востока, например Японию и Индию. Однако сопоставление здесь возможно по косвенным данным. Такими данными могут быть основные индексы развития: индекс развития человеческого потенциала, индекс нищеты населения и бедности по доходам, индекс развития с учетом гендерного фактора. Они составляют основу международной статистики и дальнейших исследований, в том числе и в области прав и свобод человека.
Так, рейтинг государств в соответствии с индексом развития человеческого потенциала (ИРЧП) дает основание для выявления взаимосвязи уровня ИРЧП и участия стран в основных международных договорах по правам человека. Это Международная конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него (1948), Международная конвенция о предупреждении всех форм расовой дискриминации (1965), Международный пакт о гражданских и политических правах (1966), Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (1966), Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (1979), Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных и унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания (1984) (далее — Конвенция против пыток), Конвенция о правах ребенка (1989). Почти все страны с высоким уровнем человеческого потенциала являются участниками этих договоров. Наибольшее пренебрежение к ним демонстрируют США, занимающие восьмое место по ИРЧП. Среди стран со средним ИРЧП уже больше таких, в которых воздерживаются от соблюдения прав человека. И еще меньше таких среди стран с низким уровнем развития человеческого потенциала.
Самым распространенным документом среди перечисленных является Конвенция о правах ребенка, которую к марту 2004 года ратифицировали 192 страны. А самым нераспространенным — Конвенция против пыток: ее ратифицировали только 134 страны. Это говорит о том, что система правосудия оказывается наиболее национально замкнутой, если рассматривать ее с точки зрения проявлений культурной свободы. А в тех странах, которые не ратифицировали Конвенцию против пыток (Тонго, Суринам, Оман, Самоа, Иран, Сирия, Вьетнам, Соломоновы острова, Вануату, Мьянма, Лаос, Свазиленд, Пакистан, Зимбабве, Мавритания, Эритрея, Гаити, Руанда, Ангола, Ирак, Либерия и др.), либо имеются внутренние конфликты, либо отсутствуют сформированные демократические традиции.
Требуется также отметить, что одной из главных глобальных проблем продолжает оставаться проблема экологическая. Более того, и экология человека, и культурная свобода не просто опираются на одни и те же ценности, но преследуют одну и ту же цель — обеспечение безопасности человека, общества и государства в сочетании с развитием человека. Если проанализировать состав стран — участниц договоров по вопросам охраны окружающей среды, то выяснится, что почти все те страны, которые не ратифицировали Конвенцию против пыток, отказались от ратификации и Картахенского протокола о биологической безопасности. И чем ниже уровень страны по ИРЧП, тем больше вероятность, что она окажется вне этих международных актов. Это подтверждает интеграцию мультикультурной политики в концепцию человеческого развития, предполагающую демократию, рост и развитие в пользу бедных, расширение социальных возможностей для всех, безусловное соблюдение прав и свобод человека.
Происходящий на наших глазах процесс расширения перечня свобод человека требует углубления их взаимосвязи с правами человека. Известный теоретик права Герберт Харт еще в 1955 году писал, что люди «говорят о своих моральных правах в основном тогда, когда претендуют на их включение в формальную правовую систему»[3]. Такое включение наблюдается с принятия Всеобщей декларации прав человека и отражает продвижение человечества в создании нового правопорядка и в раскрытии человеческого потенциала. И то и другое служит непременным условием того, чтобы глобализация приобретала «человеческое лицо».
Библиография
1 См.: Культурная свобода в современном многообразном мире: Доклад о развитии человека / Пер. с англ. — М.: Весь мир, 2004.
2 U.S. Census Bureau 2004b; U.S. Department of Labor, 2004.
3 Hart H.L.A. Are There Any Natural Rights? // The Philosophical Review. 1955. Vol. 64. P. 175.