Правосознание, правовая реальность и феноменология права

УДК 340.112 

Страницы в журнале: 4-7

С.Л. СЛОБОДНЮК,

доктор философских наук, доктор филологических наук, профессор кафедры философии Магнитогорского государственного университета, Заслуженный деятель науки РФ, gumilev65@mail.ru

Ставится вопрос о границах применения феноменологии к онтогносеологии права. Рассматривается феноменологическая традиция; формулируется заключение, что феноменология права возможна, если признать, что право есть онтогносеологический центр правовой реальности, которая находится в специфическом единстве и борьбе с правосознанием.

Ключевые слова: правовая реальность, правосознание, феномен, феноменология, феноменология права.

Legal Conscience, Legal Reality and Phenomenology of Law

Slobodnyuk S.

The article raises the question of the limits to the application of phenomenology onto-epistemology of law. We consider the phenomenological tradition, formulated the conclusion that the phenomenology of law is possible, if we recognize that the right to have onto-epistemological center of the legal reality, which is in particular the unity and struggle with the sense of justice.

Keywords: legal conscience, legal reality, phenomenon, phenomenology, phenomenology of right.

Понятие феноменологии вряд ли можно отнести к разряду терминологических редкостей. Согласно данным Брокгауза и Ефрона, «как установившийся философский термин “феноменология” получает значение со времен Канта, понимавшего под этим термином ... часть метафизики природы»; «у Гербарта феноменология отождествляется с “эйдологией” <…>, под которой он понимает часть метафизики, имеющую дело с явлениями познания»; «у В. Гамильтона “Phenomenology” является частью психологии», а «Эд. ф. Гартман разумеет под “феноменологией нравственного сознания” “возможно полное описание эмпирически данной области нравственного сознания при критическом освещении этих внутренних данных и их взаимных отношений и с умозрительным развитием их обнимающих принципов”»[1]. В наше время феноменологию определяют как философскую дисциплину, переросшую в направление, конституирующее «специальную область спекулятивного знания — рефлексию сознания о своих актах и о данном в них содержании» и выявляющее «с помощью определенных методологических средств (редукции, рефлексии) изначальные основы культуры»[2].

Казалось бы, приведенные определения достаточно точно указывают на то место, которое должна была бы занимать феноменология в структуре гуманитарного знания. Однако вот уже столетие она ведет довольно успешную экспансию в сопредельных с философией областях. Причем здесь в одном ряду находятся, скажем, разделенные столетием некая редукция гегелевского текста и современные апологетические толкования наследия Н.Н. Алексеева и А. Райнаха. Правда, поначалу может возникнуть впечатление, что между названными фактами нет никакой связи. Действительно, что общего между высказыванием о том, что у Гегеля, по сравнению с Кантом, термин «феноменология» «получает более специальное значение “учения об образовании науки вообще или знания”» (1902 г.)[3], и статьями XXI века, где «представлен сравнительный анализ философско-правовых теорий А. Райнаха и Н.Н. Алексеева, которые и по настоящее время являются непревзойденными образцами феноменологии права»[4], и утверждается, что «согласно Райнаху, только феноменология права преодолевает “страх перед данностью”, заключающейся в искусственности и невероятности конструкций в обосновании права подстерегающих нефеноменологическую философию»[5]? Полагаем, общим здесь является отсутствие достаточного основания для подобных заключений. Так, у Гегеля речь идет вовсе не о феноменологии, а о феноменологии духа: ср. «Dies Werden der Wissenschaft uberhaupt, oder des Wissens, ist es, was die-se Phanomenologie des Geistes, als der erste Teil des Systems derselben, dar-stellt» («Это становление науки вообще или знания и излагается в этой Феноменологии духа»[6]). Н.Н. Алексеев в своих «Основах философии права» пишет о чем угодно, кроме феноменологии права, как, впрочем, и А. Райнах, говорящий о феноменологическом анализе, феноменологии собственности и просто феноменологии.

Отмеченные противоречия имеют частный характер, однако сам факт их существования обличает деструктивные потенции феноменологического метода в его применении к праву, правосознанию и правовой реальности. Основания для такого вывода нам дает то объективное бытие, частью которого, по нашему убеждению, является бытие права во всем его много- и своеобразии. Кроме того, нельзя забывать, что: 1) метаморфоза «классической» феноменологии связана с психологизацией ее философских оснований; 2) феноменология как направление обретает себя в противостоянии с европейским послевоенным пессимизмом. Следовательно, становление феноменологии идет под знаком субъективизма и деятельного отрицания объективной данности. Подтверждение этих слов, правда, в различных ракурсах, обнаруживается и у А. Райнаха, и у Н.Н. Алексеева.

Первый в докладе «О феноменологии» заявляет: «Везде проблемой являются сущностные законы, нигде не полагается существование. <…> Первая задача феноменологии заключалась в том, чтобы указать на различные области сущностных отношений, в психологии и эстетике, этике и правоведении, — повсюду открываются перед нами новые области»[7]. Другими словами — истины факта более значимы, нежели истины разума; отношение как таковое важнее субъектов отношения, etc. В итоге правоведение оказывается в одном ряду с науками о душе, прекрасном/безобразном, добре/зле, т. е. науками, нацеленными на исследование относительных объектов.

Второй пишет: «В некотором, отнюдь не школьном, смысле метод мой можно назвать феноменологическим. Книга моя есть результат некоторого умственного опыта, стремящегося усмотреть и выразуметь внутреннее существо права»[8], — подчеркивая тем самым субъективистскую основу концепции. Однако в отличие от современников и последователей Н.Н. Алексеев обнаруживает удивительную точность суждений о сути взаимодействия феноменологии с миром права. Согласно Алексееву, любое «серьезное, настоящее или будущее, философское направление» должно принимать во внимание опыт, приемы и результаты «новейших феноменологических изысканий», так что «не может обойти их молчанием и философия права»[9]. Однако для русского мыслителя очевидно и другое — ограниченность феноменологии. Ведь хотя феноменология и есть «род особого точного знания об идеях, о всеобщих отношениях», пределы его четко обозначены: снизу — «наличностью чисто эмпирических временных отношений»; сверху — «объектами, которые не суть временные факты и не суть идеи, но выше первых и вторых»[10]. А это означает, что феноменология пребывает в промежутке между миром мнения и миром абсолютной истины. Поэтому «полагать, что феноменология может дать приемы и методы для прозрения правовых и социальных идеалов, — это значило бы не отдавать отчета в существе и феноменологического исследования, и в природе идеала. Вопрос о правовом идеале есть один из вопросов миросозерцания, — вопрос в вышеозначенном смысле метафизический, а не феноменологический»[11].

Таким образом, вопрос о возможности феноменологической феноменологии права можно считать закрытым. Однако при этом сам вопрос о феноменологии права остается открытым, поскольку наша апелляция к основополагающим текстам встречает серьезные возражения у современных исследователей. Так, Б.Н. Мальков предлагает считать феноменологией права «распространение принципов философской феноменологии в область правовых явлений»[12]. М. Пантыкина утверждает: «Феноменологию права можно определить как теоретико-методологическое направление философии права, исследующее процедуры и формы конституирования смыслов права и описывающее их влияние на правовые процессы», после чего делает скромное добавление: «Данное определение феноменологии права, безусловно, не раскрывает всей палитры ее теоретических и методологических возможностей»[13]. Иными словами, феноменология права, являясь частью философии права, обладает особым статусом. Правда, при этом сегодня почему-то принято умалчивать о кризисном происхождении этого статуса.

Основанием для подобного утверждения в нашем случае становится критическое прочтение концептуально значимых тезисов Н.Н. Алексеева, который, в частности, писал: «Феноменология как интуиция всеобщего, как способ вчувствоваться и вмыслиться в идеи есть познавательный прием, открывающий перед нашим умственным взором ряд совершенно новых, почти что неизведанных отношений. <…> Феноменология приобретает особую ценность в атмосфере современного философского эпигонства, — того особого способа философствования по поводу чужой философии, которое лишено подлинного предмета знания <…>. Однако, при всех этих чисто положительных свойствах, феноменология, превращенная в философию и ставшая миросозерцанием, является порождением того же глубоко ошибочного стремления к позитивизации, образцы которого мы видим в натурализме, биологизме и других попытках подменить целостность мира одной из его частей»[14].

Как явствует из этих слов, мыслитель, которого объявляют одним из основателей феноменологии права, даже не считает нужным скрывать генетическую связь феноменологии с кризисными процессами рубежа XIX—XX вв. В то же время Н.Н. Алексеев говорит вовсе не о феноменологической, а о «феноменальной структуре права», «характеризуемой своими особыми данностями»[15], что, впрочем, не мешает ему впоследствии выдвинуть тезис, являющийся ярким образцом кризисного мышления: «Структура права есть то единство, которое лежит в основе разнообразных правовых явлений и отличает их от других явлений, индивидуализирует их. Феномен права имеет свою целостность и свое собственное лицо»[16]. Феномен, имеющий феноменальную же структуру, обеспечивает индивидуальность совокупности неких феноменов, имеющих ту же природу, но вторичных по отношению к праву. Эта последовательность как нельзя лучше демонстрирует сомнительные достоинства феноменологической методы, применяемой к праву.

Возможно, осознавая это, сторонники феноменологической феноменологии права применяют особые приемы, позволяющие им уверить себя в ее действительности. Так, работа А. Райнаха публикуется в 1913 году под названием «Die apriorischen Grundlagen des burgerlichen Rechtes» («Априорные основания гражданского права»). А спустя почти 40 лет после смерти автора в свет выходит книга «Zur Phanomenologie des Rechts: Die apriorischen Grundlagen…» («К феноменологии права…»). И сегодня никто не сомневается в том, что Райнах — отец-основатель феноменологии права, поэтому, «несмотря на фактическое отсутствие базовых и традиционных феноменологических понятий, можно с уверенностью утверждать, что исследование выполнено в русле феноменологической стратегии»[17].

Однако какое отношение ко всему сказанному выше имеет тема нашей статьи? Ведь если феноменология права изначально являет собой иллюзию, какая может быть связь между нею и правосознанием, не говоря уже о правовой реальности? Действительно, с правовой реальностью феноменологические изыскания Алексеева и Райнаха не связаны никак. Ни первый, ни второй об этой сфере действительного бытия (даже на терминологическом уровне) не вспоминают. И это симптоматично, поскольку базовые положения феноменологической школы права предполагают признание реальности «эйдоса» и его «мира», а следовательно — и мира истинно сущего бытия, как бы его не называть. Другими словами, феноменология дистанцируется не просто от естественного права, но и от онтологических оснований этого права.

Правосознание же в концепциях Райнаха и Алексеева оказывается пасынком. В «Априорных основаниях…» речь идет о правосознании как правочуствовании: 1) «In diesem Sinne wohl spricht Lenel davon, dab die Konsequenzen seiner Auffassung “in Zweifelsfallen allein zu unser Rechtsgefuhl befriedigenden Entscheidungen fuhren” (это <…> есть то единственное, что в спорных случаях приводит к решению, которое удовлетворяет наше чувство права [правочувствование]»). Ср.: «“Are the only ones which in doubtful cases lead to decisions which satisfy our feeling of right (Rechtsgefuhl)”»; 2) «Man spricht oft von dem “naturlichen Rechtsgefuhle”, das den juristisch Begabten auch ohne Kenntnis des in Betracht kommenden positiven Rechtes leite (часто говорят о “естественных правочувствованиях”…). Ср.: «One often speaks of the "natural feeling for justice”…»[18]Н.Н. Алексеев, дифференцирующий в «Основах философии права» правовое чувство и собственно правосознание[19], не дает последнему своего определения, ограничиваясь апелляцией к авторитету И. Ильина и следующим построением: «Всякий правовой организм нормально должен быть справедливым, и в нем должен, следовательно, присутствовать правовой идеал. Обусловливающее его здоровое правосознание и лежащее в его основе правильное сознание ценностей не суть какие-то запредельные свойства, о которых можно только мечтать»[20]. Таким образом, становится очевидным, что феноменологическая редукция, примененная к праву, способствует скорее усилению деструктивных метаморфоз, нежели познанию сути правовой реальности и правосознания.

Принимая во внимание это обстоятельство, считаем, что действительная феноменология права возможна только при условии ее дистанцирования от феноменологического инструментария, в котором идея поименована «эйдосом», а стандартная апофатика — «эпохой». Первым шагом к этому дистанцированию должно стать признание права онтологическим и гносеологическим центром правовой реальности, находящейся в единстве и борьбе с правосознанием. Вторым шагом — признание онтогносеологических потенций правосознания, которое на определенном этапе становления начинает преобладать над правовой реальностью, подобно тому как надстройка временно преобладает над базисом. И если в первом случае правосознание выступает одним из феноменов, составляющих правовую реальность, то во втором уже правовая реальность становится феноменом правосознания. При этом обе противоположности, находящиеся в отношениях относительного дуализма, являют собой репрезентации права, которые, собственно говоря, и должна осмыслить его феноменология.

Библиография

1 Феноменология // Энциклопедический словарь. — Спб., 1902. Т. XXXVА. С. 490.

2 См.: Огурцов А. Феноменология // Философская энциклопедия: в 5 т. — М., 1960—1970. Т. 5. С. 314.

3 См.: Феноменология // Энциклопедический словарь. С. 490.

4 См.: Пантыкина М.И. А. Райнах и Н.Н. Алексеев: два проекта феноменологии права // Вестник Гуманитарного института ТГУ. 2010. № 1. С. 7.

5 См.: Юрьев Р.А. Особенности денатурализации и депсихологизации оснований права в реалистической феноменологии А. Райнаха // Вестник Бурятского государственного университета. 2010. № 14. С. 120.

6 Hegel G.W.F. Phanomenologie des Geistes. — Berlin, 1841. S. 21. Гегель Г. Феноменология духа. — М., 2000. С. 20.

7 Райнах А. О феноменологии // Логос. 1991—2005. Избранное: в 2 т. — М., 2006. Т. 1. С. 375.

8 Алексеев Н.Н. Основы философии права. — СПб., 1998.  С. 19.

9 Там же. С. 37.

10 Там же. С. 39.

11 Там же. С. 41.

12 Мальков Б.Н. Основы философии права // Мальков Б.Н. Философия права. Хрестоматия. Курс лекций. — М., 2005. С. 825—826.

13 Пантыкина М.И. Указ. раб. С. 7—8.

14 Алексеев Н.Н. Указ. раб. С. 38.

15 Там же. С. 71.

16 Там же. С. 181.

17 Юрьев Р.А. Указ. раб.  С. 120.

18 Reinach A. Die apriorischen Grundlagen des burgerlichen // Jahrbuch fur Philosophie und phanomenologische Forschung. 1913. I. Band. S. 797, 837. Reinach A. The Apriori Foundations of the Civil Law // Aletheia: an International Journal of Philosophy. Vol. III. Philosophy of Law. 1983. P. 95, 132.

19 См.: Алексеев Н.Н. Указ. соч. С. 206.

20 Там же. С. 206.