Прагматические свойства юридических терминов

УДК 340.113

Страницы в журнале: 26-31

К.Г. Салтыков,

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Дальневосточного юридического института МВД России Россия, Хабаровск trminpravo@mail.ru

Исследуется прагматика юридического термина в контексте его значения, а также объективные и субъективные причины  интерпретационной вариативности специальной юридической лексики. Использование термина «прагматика» при исследовании феномена юридического термина представляется допустимым при описании свойств так называемых оценочных слов. Юридический термин не лишен прагматических свойств, представленных его эмоциональными компонентами, поскольку лексический стиль юридических документов не остается неизменным и напрямую зависит от общих тенденций развития и функционирования литературного языка в целом, которые, в свою очередь, детерминируются комплексом собственно лингвистических и экстралингвистических факторов. Игнорирование эмоциональных аспектов невозможно потому, что термин есть слово в лексической системе естественного языка. Юридический дискурс и отдельные высказывания образуют необходимую среду для реализации семантических и прагматических свойств юридического термина.

Ключевые слова: прагматические свойства, юридический термин, значение, вариативность, юридический дискурс, текст, прагматические синонимы.

Метаязык права нечасто выступает в качестве объекта научного интереса в области юриспруденции. Между тем изучение и презентация терминологической системы специального юридического языка не теряет актуальности из-за перманентных процессов терминообразования, порой принимающих характер информационного взрыва. В таких условиях особую важность приобретает всестороннее рассмотрение терминированных единиц как особых языковых знаков, которое невозможно без анализа прагматических свойств юридических терминов. Обращение к прагматике юридического термина в контексте исследования его значения связано с тем, что широко распространенное в науке семиотическое представление о термине основано на неразрывной связи и взаимообусловленности его семантики и прагматики [5, с. 246].

Вместе с этим необходимо дать некоторые пояснения относительно корректности и уместности употребления термина «прагматика» в процессе раскрытия семантических характеристик юридических терминов.

Не все авторы [24; 25] положительно воспринимают данный термин, аттестуя его как неудачный и влекущий ложные ассоциации (например, с прагматизмом)1. Тем не менее, термин «прагматика» закрепился как единственное обозначение целого ряда смежных понятий, став ключевым словом современной антропоцентрической лингвистики [30, с. 19—33]. Представляется, что причиной использования данного термина является необходимость единого названия всего, что связано с интерпретацией языкового знака реципиентами.

Для юридической науки данная проблематика актуальна в аспекте изучения объективных и субъективных причин интерпретационной вариативности юридического термина. Поэтому использование термина «прагматика» при исследовании феномена юридического термина представляется допустимым и особенно удачным при описании свойств так называемых оценочно-референтных слов, отличающихся тесной связью и переплетением предметного и оценочного значений. Примером такого слова может быть уголовно-правовой термин «пособник», который используется в частях 1 и 5 ст. 33 Уголовного кодекса РФ. В законе дан исчерпывающий перечень пособнических действий, однако, характеризуя действия пособника, некоторые авторы используют оценочные категории, указывая, что «пособничество состоит в оказании помощи другим лицам. Пособник действует “на подмоге”, “на подхвате”» [10].

Такая прагматическая информация, как коннотации, смысловые приращения в тексте и контексте ситуации, символические созначения, была объектом научного внимания и раньше, однако без терминологического закрепления понятия «прагматика». Ю.Д. Апресян отмечает, что известный русский языковед В.В. Виноградов, например, представлял любую единицу языка как целый мир во всех тонкостях  ее внутреннего устройства, во всем богатстве ее внешних связей, ведущих в систему языка, в синтагматический контекст, в ситуацию общения, а затем в филологию, литературу, историю, культуру, в лингвистическую традицию ее изучения [2, с. 156].

Однако, допуская использование в настоящем исследовании термина «прагматика», не будем забывать, что «прагматика — понятие весьма диффузное. Одни понимают под ним только актуальное членение, другие — субъективные оценки говорящего, третьи — речевые функции, четвертые — закономерности ежедневного общения» [12, с. 17].

Предпринимая попытку вычленения и целенаправленного анализа прагматического (оценочного) компонента в семантическом содержании юридических терминов, необходимо отметить следующее. В научной литературе неоднократно высказывалось мнение, что термин вообще и юридический термин в частности не содержит этнокультурных, квалификативных и эмоциональных коннотаций [11, с. 17]. Полагаем, однако, что юридический термин не лишен прагматических свойств, представленных его оценочными и эмоционально-экспрессивными компонентами. Безусловно, искать в терминологических единицах юридического языка «все то, что свойственно обычному слову, едва ли целесообразно» [1, с. 193], но не замечать тех проявлений в семантике и прагматике специального термина, которые сближают его с обычным словом, неправомерно, ибо это обедняет наше представление о юридической терминологии и ее возможностях.

Оценивая особенности развития российской юридической науки, В.А. Белов отмечает: «Наука существует не в вакууме, не сама по себе. Она есть постольку, поскольку ею занимаются. А занимаются ею люди — люди, которым ничто человеческое не чуждо» [3, с. 156]. Очевидно, что юридическая терминология приобретает прагматические созначения в оценочном контексте «термин — личность». Таким образом, прагматический подход к юридическим терминам основан на отношениях между терминами и их пользователями и нередко помогает отграничить обычное определение слова и научную дефиницию.

Иногда терминология, употребляемая в тексте нормативного правового акта, характеризуется такими свойствами, как оценочность и эмоциональность. Так, в п. 36 Приказа МВД России от 15.10.2013 № 845 «Об утверждении Инструкции по организации деятельности подразделений по делам несовершеннолетних органов внутренних дел Российской Федерации» говорится о выявлении «несовершеннолетних правонарушителей, родителей или иных законных представителей, отрицательно влияющих на детей» [16]. Очевидно, что квалификация какой-либо деятельности как влияния на человека и выявление отрицательного характера такого влияния требуют не только оценки, но и определенного эмоционального отношения, наделяющего термин «отрицательное влияние» свойством пейоративности.

Исследование динамических характеристик юридического дискурса и терминоупотребления в ретроспективе позволяет даже на интуитивном уровне определить, что лексический стиль юридических документов не остается неизменным и напрямую зависит от общих тенденций развития и функционирования литературного языка в целом, которые, в свою очередь, детерминируются комплексом собственно лингвистических и экстралингвистических факторов. Так, в п. 380 главы XXV ч. 1 Учреждения для управления Губерний Всероссийской Империи 1775 года [29] употреблялся достаточно экспрессивно окрашенный термин «сумасшедший», а в п. 353 раздела 4 Первого отделения главы 4 Устава уголовного судопроизводства 1864 года [28] использованы эмоционально окрашенные термины «не имеющий здравого рассудка», «умственное расстройство», «безумие». Границы интерпретационного пространства данных терминов весьма широки и оттенки смысла многочисленны. Но с течением времени и изменениями русского языка стал применяться термин «лицо, страдающее психическим расстройством» [22]. Эмоциональную окраску этого термина нельзя не заметить (в его состав входит слово «страдающее»). Более нейтрально звучал бы термин «лицо, имеющее психические расстройства» или «лицо с расстройством психики».

История отечественной юриспруденции зафиксировала время, когда юридическая терминология была подвержена мощному политическому импульсу. В п. 3 Постановления ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС от 22.12.1987 № 1457 «Об обеспечении эффективной занятости населения, совершенствовании системы трудоустройства и усилении социальных гарантий для трудящихся» указывалось, что «руководителям объединений и предприятий, организаций и учреждений, партийным и профсоюзным организациям обеспечивать необходимые условия для высокопроизводительного труда всех работников, добиваться укрепления порядка на производстве, повысить требовательность к нарушителям трудовой дисциплины, лодырям и летунам, утверждать атмосферу непримиримости коллектива к недобросовестному отношению к труду, общественному долгу. Поднять роль аттестации руководителей и специалистов при оценке качества их труда» [13].

Всегда ли термин в юридическом дискурсе, подверженном всем веяниям эпохи, может оставаться эмоционально нейтральным и объективным? Вряд ли: ведь юридические термины или специальная лексика философии, истории, социологии и отчасти филологии «нередко окрашиваются в “цвет” того общественного класса, с позиций которого ведется исследование» [4, с. 37]. Полная «отрешенность» от образных и эмоциональных аспектов недостижима в силу того, что термин есть слово в лексической системе естественного языка, а значит, ему присущи все семиотические свойства. Указанное свойство юридических терминов является частным проявлением общей особенности позитивного права, выражающейся в изменении выгодности и благодетельности законов сообразно характеру эпохи [6].

Текст нормативного правового акта либо судебного решения является реализацией языка для специальных целей и предопределяет важнейшие особенности юридической терминологии. Юридический термин может быть охарактеризован как несущий стилистическую нагрузку, поскольку он является важнейшим стилеобразующим элементом юридического стиля литературного языка.

Юридический дискурс и отдельные высказывания образуют необходимую среду для реализации семантических и прагматических свойств юридического термина, не исключая при этом возможность решения проблемы прагматического созначения на уровне отдельного терминологического слова, которое на уровне собственной позитивной прагматики способно передавать общественно значимую информацию. Собственно прагматические приращения термин приобретает в живом функционировании.

В современной юридической науке преобладает (и даже признается желательным) поликонцептуализм, при котором новая научная парадигма не исключает, а дополняет, обогащает, развивает прежние концепции или просто сосуществует с ними. Само это обстоятельство делает невозможным одно из самых часто выдвигаемых требований к юридическому термину — требование однозначности. В таких условиях юридический термин может быть однозначным только в рамках одной концепции или доктринального подхода. Подобная точка зрения находит свое подтверждение при анализе результатов семантического поиска в отношении широко известного термина «юридическая ответственность», который в разное время осуществлялся разными авторами. Так, при дефинировании данного термина используется понятие «правоотношение» [9, с. 303—304], в других случаях значение термина «юридическая ответственность» раскрывается при помощи категории «мера государственного принуждения» [18, с. 44]; также термин «юридическая ответственность» может быть интерпретирован как «политико-правовое состояние» [26, с. 507].

Таким образом, однозначность, точность номинации понятия, которые являются основными семасиологическими характеристиками юридического термина, не являются закономерностью, не знающей исключений, а существуют в виде тенденции. «Интеллектуальная чистота» юридического термина вряд ли осуществима в полном объеме.

Известно, что в специальных метаязыках существуют идеографические синонимы, появившиеся вследствие многообразия источников формирования терминологии, связей с другими областями знания. Однако реальностью являются и синонимы прагматические (эмоционально-экспрессивные), дающие возможность передать не только информацию, но и отношение к самой информации и к знаку, посредством которого она объективируется. Вероятно, с развитием дискурсивных практик в рамках юридической науки (в условиях свободы и плюрализма мнений) число таких коннотативных терминов будет возрастать.

Представляется, что наличие в системе специальной лексики юридического языка прагматических (эмоционально-экспрессивных) синонимов тесным образом связано с прагматическими особенностями юридических терминов. В рамках терминологического ряда не сложилось устойчивого (укорененного) семантического различия между синонимичными единицами, их нередко употребляют как полные дублеты. Прагматическое же различие у таких терминов достаточно явное. Так, формулировка названия распоряжения Правительства РФ от 07.03.2013 № 317-р «О Плане мероприятий (дорожная карта) “Оптимизация процедур регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей”» [21] содержит термин «план мероприятий», а в скобках — его синоним «дорожная карта», имеющий явно положительную прагматику в силу ассоциации с указанием на верный путь движения куда-либо. В тексте приказа Министерства связи и массовых коммуникаций РФ от 19.05.2014 № 129 «Об утверждении форм и сроков представления отчетов об использовании субсидии из федерального бюджета бюджету субъекта Российской Федерации на софинансирование объектов капитального строительства государственной (муниципальной) собственности» термин «дорожная карта» используется как синоним лексемы «план-график» [17], обладающий положительной прагматикой.

Кроме того, необходимо установить, возможно ли при изучении прагматических свойств юридических терминов использовать в качестве пресуппозиции тезис о том, что прагматические созначения оказываются следствиями многократных употреблений слова в различных контекстах, и явной прагматикой наделяются только слова, многократно употребленные в различных контекстах. С этой целью рассмотрим в качестве примера термин «целеполагание», который до недавнего времени использовался лишь в отдельных документах Министерства образования и науки РФ в далеком от юриспруденции значении. Термин получил нормативно-правовое закрепление на уровне Федерального закона от 28.06.2014 № 172-ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации» (далее — Закон о стратегическом планировании) [23]. Под целеполаганием в Законе о стратегическом планировании понимается «определение направлений, целей и приоритетов социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности Российской Федерации» (ст. 3). Одновременно с этим законодатель наделяет этот термин некоторым «рамочным» созначением, указывая, что «документы стратегического планирования разрабатываются в рамках целеполагания» (ст. 11). Тем самым процесс целеполагания наделяется свойствами глобальности и государственной важности. Предположим, что в данном случае прагматика юридического термина может быть связана с коннотацией новизны и модальностью неожиданности употребления в профессиональной речи. Причем критерий здесь только психологический (или психолингвистический) — ощущение (восприятие) носителями языка того или иного слова как нового или, наоборот, утратившего новизну. Это в полной мере справедливо по отношению к юридическим терминам.

Однако ясно, что, когда речь идет о традиционных часто употребляемых юридических терминах, их «этикеточный» характер глубоко закономерен: ведь они воплощают ту систему представлений, которая складывалась у юристов длительное время в процессе познания права того или иного государства. Споры между юристами нередко сводятся просто к уточнению содержания, стоящего за терминологическими обозначениями. Так, термин «общественный контроль» первоначально достаточно часто употреблялся применительно к различным социально-экономическим сферам и ассоциировался с отдельными видами деятельности (например, осуществление мониторинга) [16] или с определенным кругом полномочий субъектов контроля [20], или дефинирование данного термина в тексте нормативных правовых актов не производилось [15]. Процесс поиска единообразного понимания значения данного юридического термина завершился тем, что в настоящее время определение понятия, которое он обозначает, нашло закрепление в ч. 1 ст. 4 Федерального закона от 21.07.2014 № 212-ФЗ «Об основах общественного контроля в Российской Федерации», где указано, что «под общественным контролем в настоящем Федеральном законе понимается деятельность субъектов общественного контроля, осуществляемая в целях наблюдения за деятельностью органов государственной власти, органов местного самоуправления, государственных и муниципальных организаций, иных органов и организаций, осуществляющих в соответствии с федеральными законами отдельные публичные полномочия, а также в целях общественной проверки, анализа и общественной оценки издаваемых ими актов и принимаемых решений» [14].

Итак, неизбежно возникающие прагматические приращения к основному семантическому содержанию являются следствием сочетаемости (синтагматики) и комбинаторики юридических терминов. С другой стороны, рождение новых значений эксплицируется в характерной для преобразованной семантики сочетаемости терминологических единиц юридического языка.

Даже фундаментальные юридические термины, такие как «право», не могут быть охарактеризованы как единицы с неизменным семантическим содержанием, ибо с развитием познания развивается и значение термина. Так, знаменитый древнеримский юрист Цельс понимал под правом науку о добром и справедливом [7, с. 23]. В советский период право определялось как «система общеобязательных социальных норм, охраняемых силой государства» [31, с. 272]. Нынешний период также не отличается однозначностью понимания значения данной юридической категории. Современное значение термина «право» может ассоциироваться как с «системой нормативных установок, опирающихся на идеи человеческой справедливости и свободы, выраженной большей частью в законодательстве» [26, с. 196], так и с «государственной волей, выраженной в обязательном нормативном акте, обеспеченном принудительной силой государства» [18, с. 110].

Интенсиональные и экстенсиональные различия в описании феноменов, охватываемых множеством, соответствующим понятию «право», и поименованных аналогичным термином, становятся причиной того, что «для правоведа остается тайной — является ли правом то, что требуют законы, каков всеобщий критерий, на основании которого можно вообще различать правовое и неправовое» [8, с. 139].

Лингвокреативная деятельность в отношении юридической терминологии превращает ее в регулируемую человеком сферу языка. При этом воздействие человеческого фактора на юридическую терминологию простирается не только на область семантики, но и на сферу прагматики. Присущая языку кумулятивная функция определяет возможность накопления и отражения прагматической информации в любом слове языка, в том числе и в слове терминологическом.

Стиль как практического, так и научного юридического изложения создается единицами и категориями всех уровней и соединяет интеллектуальное и эмоциональное начала. Учитывая то, что главная роль в этом процессе, безусловно, принадлежит терминолексике юридического языка с присущими ей прагматическими свойствами, перспективными и актуальными представляются дальнейшие исследования юридических терминов в данном направлении. В дальнейшем в фокусе научного внимания должны оказаться терминологические способы, позволяющие не только точно выразить понятие, но и передать отношение к нему со стороны участников юридического процесса.

Список литературы

1. Азарова Л.Е. Лексико-семантические особенности термина // Языковые единицы: логика и семантика, функции и прагматика: Сб. научных трудов к 75-летию П.В. Чеснокова. Таганрог: ТГПИ, 1999.

2. Апресян Ю.Д. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской культуры, 1995. Т. 2.

3. Белов В.А. «Да Бог с ней, с истиной — мне Платон дороже», или о человеческих отношениях в российской науке // Закон. 2014. № 12.  С. 63.

4. Будагов Р.А. Человек и его язык. М.: Изд-во Московского университета, 1974.

5. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М.: Языки русской культуры, 1997.

6. Гелий А. Аттические ночи. СПб.:  Гуманитарная академия, 2007.

7. Дигесты Юстиниана. М.: Наука, 1984.

8. Кант И. Метафизика нравов в двух частях // Соч. Т. 4 (2). М., 1965.

9. Комаров С.А. Общая теория государства и права: учеб. СПб.: Издательство юридического института (Санкт-Петербург), 2001.

10. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации /под ред. А.И. Чучаева. М.: КОНТРАКТ, 2013 // Доступ из СПС «Гарант».

11. Лемов А.В. Система, структура и функционирование научного термина (на материале русской лингвистической терминологии). Саранск: Изд-во Мордовского ун-та, 2000. С. 17.

12. Мустайоки А. Возможна ли грамматика на семантической основе? // Вопросы языкознания. 1997. № 3. С. 17.

13. Об обеспечении эффективной занятости населения, совершенствовании системы трудоустройства и усилении социальных гарантий для трудящихся: постановление ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС от 22.12.1987 № 1457 // Собрание постановлений Правительства СССР. 1988. № 5. Ст. 13.

14. Об основах общественного контроля в Российской Федерации: федер. закон от 21.07.2014 № 212-ФЗ  // Российская газета. 2014. 23 июля.

15. Об отходах производства и потребления:  федер. закон от 24.06.1998 № 89-ФЗ // Российская газета. 1998. 30 июня.

16. Об утверждении Инструкции по организации деятельности подразделений по делам несовершеннолетних органов внутренних дел Российской Федерации:  приказ МВД России от 15.10.2013 № 845 // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти. 2014. № 11.

17. Об утверждении форм и сроков представления отчетов об использовании субсидии из федерального бюджета бюджету субъекта Российской Федерации на софинансирование объектов капитального строительства государственной (муниципальной) собственности: приказ Министерства связи и массовых коммуникаций РФ от 19.05.2014 № 129 // Российская газета.  2014. 15 авг.

18. Общая теория права и государства / под ред. В.В. Лазарева. М.: Юристъ, 2002.

19. О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию: федер. закон от 29.12.2010 № 436-ФЗ // Российская газета. 2010. 31 дек.

20. О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд: федер. закон от 05.04.2013 № 44-ФЗ  // Российская газета. 2013.  12 апр.

21. О Плане мероприятий (дорожная карта) «Оптимизация процедур регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей»: распоряжение Правительства РФ от 07.03.2013 № 317-р // Собрание законодательства РФ. 2013. № 11. Ст. 1148.

22. О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании: закон РФ от 02.07.1992 № 3185-I // Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1992. № 33. Ст. 1913.

23. О стратегическом планировании в Российской Федерации: федер. закон от 28.06.2014 № 172-ФЗ // Российская газета. 2014. 3 июля.

24. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства / отв. ред. В.П. Нерознак.  М.: Наука, 1985.

25. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. М.: Едиториал УРСС, 2005.

26. Теория государства и права: учеб. / под ред. В.К. Бабаева. М.: Юристъ, 2002.

28. Устав уголовного судопроизводства от 20.11.1864 // Доступ из СПС «Гарант».

29. Учреждения для управления Губерний Всероссийской Империи от 07.11.1775  // Доступ из СПС «Гарант».

30. Эпштейн М.Н. Идеология и язык. Построение модели и осмысление дискурса // Вопросы языкознания. 1991. № 6. С. 19—33.

31. Юридический энциклопедический словарь.  М.: Советская энциклопедия, 1984.