Причины разнообразия форм государственного правления и устройства

УДК 342:351
Б.А. ОСИПЯН, 
кандидат юридических наук, доцент

Когда мы говорим о различных типах и формах государства[1], естественно, возникает вопрос: какая же из существовавших, существующих или даже воображаемых форм является наилучшей политико-правовой организацией человеческого общества?
Все правомерные и неправомерные типы государства можно условно подразделить на монархии и парламентские республики, которые, в свою очередь, подразделяются на соответствующие им разновидности. 

 Идея теократической монархии и единовластия проистекает из веры в единого Бога, управляющего Вселенной, упорядочивающего душу каждого человека и отношения между людьми в обществе. Монарх при этом становится посредником Бога и в качестве символа объединяет весь народ. «Один Бог, один король, одна вера, одно вероисповедание — вот что подходит для монархического государства», — так выразил суть Реформации Англии церковный деятель елизаветинской эпохи епископ Сэндис[2]. «…Один управляет лучше, чем многие, потому что они только приближаются к тому, чтобы стать единым целым, — говорил св. Фома Аквинский. — Природа в каждом случае действует наилучшим образом, а общее управление в природе осуществляется одним. В самом деле среди множества частей тела существует одна, которая движет всем, а именно сердце, и среди частей души по преимуществу главенствует одна сила, а именно разум… Во всей Вселенной единый Бог, Творец и всего правитель… Правление царя — наилучшее. …Для дурных правление царя обычно бывает не менее тяжелым, чем правление тирана, ибо “мудрый царь вывеет нечестивых…”»[3].
По мнению некоторых мыслителей (Зенона, Цицерона, Юма, Актона), лучшей формой государственного правления является «царская власть, но самое царскую власть превзойдет такая, которая будет образована путем правомерного скрещения или разумного сочетания трех наилучших видов государственного правления. Ибо желательно, чтобы в государстве было нечто выдающееся и царственное, чтобы одна часть власти была уделена и вручена авторитету первенствующих людей, а некоторые дела были предоставлены суждению и воле народа»[4]. Полагая, что наилучшая форма государства это та, при которой правовое общение всех членов общества осуществляется для реализации общих целей и дел, Д. Юм писал: «Наследственная власть монарха, аристократия без вассалов и народ, голосующий посредством своих представителей, составляют лучшую монархию, аристократию и демократию. …Во всех отношениях предпочтительнее умеренное правление, которое дает наибольшую безопасность как государству, так и подданному… Равновесие власти является секретом в политике, известным только современному веку»[5]. По мнению Д. Актона, «государственный строй должен соединять ограниченную и выборную монархию с аристократией по принципу учености и такую демократию, которая обеспечивала бы доступ к власти для всех классов посредством народных выборов. …Мы не можем чувствовать себя в безопасности, пока зависим от воли другого человека»[6]. 
Об идее примата права — воли Бога, а также о принципе законности при монархической форме государственного правления в Ветхом Завете Священного Писания сказано следующее: «Но когда он сядет на престоле царства своего, должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов, и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии; …и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево…»[7] 
В духе этой идеи в XVII веке король Англии Яков I писал: «Монархия есть подобие Божественной власти. Во-первых, ее основание заключено в Священном Писании; во-вторых, она истекает из древнего права нашего королевства; в-третьих, она коренится в законе природы… Титул короля божественного происхождения, поскольку короли только Богом посажены и только перед ним отчитываются за свои дела…»[8] Вовсе не случайно в п. 35 «Орудия правления» 1653 года Оливер Кромвель объявил христианскую религию государственной религией Англии, Шотландии, Ирландии и владений, им принадлежащих[9]. 
О совершенной форме государства Г. Гегель писал следующее: «В поисках этого абсолютного образа… не следует обращаться к бесформенности космополитизма или к пустоте деклараций о правах человека и такой же пустоте государства народов (“союза народов”) и мировой республики, ибо подобные абстракции и формальности содержат прямую противоположность нравственной жизненности и по своей сущности оппозиционны и революционны по отношению к индивидуальности. Напротив, высокой идее абсолютной нравственности должна быть придана прекрасная форма»[10]. Отмечая, что формы государственного правления не сочиняются научными деятелями, а проистекают из национального духа и истории каждого народа, Гегель предупреждал: «Государственный строй не есть нечто созданное: он представляет собой работу многих веков, идею и сознание разумного в той мере, в каком оно развито в данном народе…То, что Наполеон дал испанцам, было разумнее того, чем они обладали прежде, и все-таки они отвергли это как нечто им чуждое, потому что они еще не достигли необходимого для этого развития. Народ должен почувствовать, что его государственное устройство соответствует его праву и его состоянию, в противном случае оно может, правда, быть внешне наличным, но не будет иметь ни значения, ни ценности»[11]. По мнению Гегеля, все народы, не имеющие собственной государственности, внеисторичны[12]; они не свободны и их разум еще не претворился в действительность[13]. «Каждое государственное устройство есть только продукт, манифестация собственного духа данного народа и ступени развития его духа, — писал Гегель, — это развитие необходимо потребует поступательного движения, в котором ни одна ступень не может быть пропущена, нельзя опережать время, время всегда присутствует»[14]. Довольно или даже чрезмерно патриотично развивая свою мысль, Гегель писал: «Восток знал и знает только, что один свободен, греческий и римский мир знает, что некоторые свободны, германский мир знает, что все свободны»[15]. 
Исходя из оснований общей и правовой межерологии[16], в частности из той идеи, что «много званых, но мало избранных, а Бог один», можно сказать, что мера истинности монархической формы правления состоит в том, что Бог един в своем правлении, и что, как говорится в русской поговорке, «у семи нянек дитя без глазу». Мера истинности аристократического правления состоит в том, что для руководства конкретным народом и реализации его предназначения в истории человечества мало избранных аристократов-депутатов, способных слышать голос Бога в своей совести и руководствоваться ею в политической деятельности. Мера же истинности любой демократии заключается в том, что все же много званых для свободного волеизъявления и выбора образа своего правления и жизни. С другой стороны, мера недостатка монархии заключается в том, что любой человек — далеко не Бог и по греховности и слабости своей природы склонен периодически злоупотреблять данной ему властью, тем более своими высокими монаршими прерогативами. То же относится и к парламентской аристократии, и в не меньшей степени к демократическому большинству, столь же склонному в повседневной жизни проявлять произвол под прикрытием реализации своих должностных прав и свобод.
«…Справедливость и мир, — утверждали древнекитайские философы, — это мерило правления, а середина и согласие — это правила… когда удается достичь состояния середины и гармонии, в природе устанавливается порядок и все сущее расцветает»[17]. Однако это вовсе не означает, что истинная и подходящая форма государственного правления может и должна определяться только в результате всеобщего голосования или компромисса политических сил, в данный момент доминирующих в обществе. Решать вопрос о наилучшей форме правления на референдумах и плебисцитах, на наш взгляд, в чем-то похоже на предложение народу составить свою конституцию без учета мнения опытных и профессиональных правоведов. Образно говоря, это было бы не разумнее того, если бы мы предложили обычному человеку самому построить себе жилище, сшить подходящую одежду или обувь. Как известно, в 1993 году в России за установление монархической формы государственного правления проголосовало немногим более 10% избирателей, однако это вовсе не означает, что эти 10% избирателей были более невежественны и менее образованны, чем остальные 90% избирателей. По нашему мнению, скорее всего наоборот. Чтобы не сомневаться в этом, достаточно было бы установить, какие личности вошли в списки этого абсолютного меньшинства и чье мнение более адекватно отражает действительную конституцию такой огромной страны, как Россия, ибо, как ни парадоксально, именно меньшинство, как правило, способно к надлежащему правлению, а не фактически нуждающееся в управлении большинство населения. Более того, именно большинство необходимо юридически просветить и практически подготовить для целесообразного и постоянного действия хорошей конституции, которая как правовой путеводитель должна удостоить это большинство людей активной, осмысленной и созидательной жизни в условиях правомерного и устойчивого конституционного порядка. 
Размышляя над совершенными формами государства, Платон писал: «Польза и должна служить вернейшим мерилом правильного управления государством, с помощью которого мудрый и добродетельный муж будет руководить делами подвластных ему людей. Подобно тому как кормчий, который не избирается на выборах, а признается командой корабля, постоянно блюдет пользу судна и моряков, подчиняясь не писанным установлениям, но искусству, которое для него закон, и так сохраняет жизнь товарищам по плаванию, точно таким же образом заботами умелых правителей соблюдается правильный государственный строй, потому что сила искусства становится выше. …Должен править сильный (сведущий и разумный), а слабый ему подчиняться; некоторым людям по самой их природе подобает быть философами и правителями государства, а всем прочим надо заниматься не этим, а следовать за теми, кто руководит. …Больше будет правителей или всего только один, они не нарушат важнейших законов, пока будут пускать в ход воспитание и образов