Проблема достоверности доказательств в доказательственном праве России

И.В. ОВСЯННИКОВ,

доктор юридических наук профессор кафедры уголовного процесса и криминалистики Московского областного филиала Московского университета МВД России

До недавнего времени в нормах Гражданского процессуального, Арбитражного процессуального и Уголовно-процессуального кодексов, регламентирующих процесс доказывания, российский законодатель делал акцент на таких свойствах доказательств, как относимость и допустимость.

Что касается достоверности, то это свойство лишь упоминалось законодателем, причем в нормах, имеющих косвенное отношение к регламентации процесса доказывания (статьи 314, 331 ГПК РСФСР 1964 года; статьи 178, 190 АПК РФ 1995 года; статьи 352, 380 УПК РСФСР 1960 года).

При этом само понятие достоверности доказательств в законах не расшифровывалось и не разъяснялось, что создавало определенную проблему в понимании и применении термина «достоверность доказательства». Тем не менее государственные органы широко оперировали им. Так, Пленум Верховного Суда РФ указывал судам: обвинительный приговор должен быть постановлен на достоверных доказательствах[1]; в определении или постановлении о возвращении дела для дополнительного расследования недопустимо предрешать вопросы о достоверности или недостоверности того или иного доказательства[2]; сомнения в отношении достоверности исследуемых доказательств необходимо разрешать путем сопоставления с другими установленными или бесспорными фактами, проверки правильности содержания и оформления документа, назначения в необходимых случаях экспертизы и т.д.[3]

Существенно, что на практике при оценке доказательств многие судьи решающее значение придают установлению именно достоверности и достаточности доказательств[4].

За последние два года в процессуальное законодательство введены нормы, предписывающие правоприменителю оценивать каждое доказательство не только с точки зрения относимости и допустимости, но и с точки зрения достоверности (ч. 1 ст. 88 УПК РФ; ч. 2 ст. 71 АПК РФ; ч. 3 ст. 67 ГПК РФ.). Такие новеллы — момент положительный. Однако они обострили проблему достоверности доказательств, имеющую ярко выраженный практический характер.

Особую остроту проблема оценки доказательств с точки зрения достоверности приобрела сегодня в уголовном судопроизводстве. Вызывает удивление то обстоятельство, что законодатель, предписав в УПК РФ оценивать доказательства с точки зрения достоверности, не дал каких-либо разъяснений того, чем достоверное доказательство отличается от недостоверного. В частях 2—4 ст. 88 УПК РФ содержится описание процессуальных процедур признания доказательств недопустимыми. Однако какого-либо порядка или правил признания доказательств недостоверными в новых УПК РФ и ГПК РФ нет. Более того, в УПК РФ и ГПК РФ (в отличие от нового АПК РФ) не раскрывается даже само содержание понятия «достоверное доказательство».

При наличии подобных пробелов в законодательстве на помощь правоприменителю традиционно приходила наука, конструируя определения тех или иных понятий, разрабатывая правила разрешения тех или иных вопросов. Однако если свойства относимости и допустимости доказательств достаточно подробно разработаны и исследованы в современной теории доказательств, то этого нельзя сказать о достоверности как свойстве доказательств. В философской и процессуальной науке нет единства в понимании и толковании категории «достоверность», ее соотношения с категориями «достаточность», «истинность», «вероятность»[5].

В одних словарях термин «достоверный» толкуется как соответствующий действительности, точный, подлинный[6] . В других словарях указывается, что достоверность — это форма существования истины, обоснованной каким-либо способом (например, экспериментом, логическим доказательством)[7]. Авторы философского энциклопедического словаря подчеркивают, что достоверность — это характеристика знания как обоснованного, доказательного, бесспорного, истинного[8]. Авторы краткой философской энциклопедии, не связывая достоверность с истинностью, указывают: «Достоверность — убеждение, основанное на знании и исключающее всякое сомнение. Достоверность может быть субъективной (в вере), объективной (в науке), непосредственной (основанной на созерцании, собственном восприятии, собственном переживании —  интуитивная достоверность) или опосредованной, исторической или логической (полученной посредством сообщения или посредством мышления)»[9].

В связи с проблемой толкования термина «достоверность» важно учитывать, что этот термин применяется не только в праве, но и в других отраслях знания, например, в теории вероятностей, логике, гносеологии. Указанное обстоятельство делает возможным и нормальным существование спектра различных толкований данного термина.

В процессуальной литературе второй половины XX века достоверность зачастую отождествлялась с истинностью[10], а сама категория «истина» использовалась в ряде статей УПК РСФСР 1960 года. Быть может, вследствие этого большинство авторов понимали и до сих пор понимают под достоверностью доказательства соответствие этого доказательства действительности, т.е. истинность[11].

Между тем существенная особенность УПК РФ заключается в том, что в число принципов уголовного судопроизводства законодателем не включены традиционные для советского уголовного процесса принципы объективной истины и всесторонности, полноты и объективности  исследования обстоятельств дела. Из уголовно-процессуального закона исключен сам термин «истина». Сегодня речь идет о создании новой философии уголовного правосудия8 , в том числе на страницах учебной литературы. Н. Подольный и Ю. Гармаев, рецензируя один из новейших учебников уголовно-процессуального права (Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учеб. / Отв. ред. П.А. Лупинская. — М., 2003), справедливо отмечают: «Традиционно считалось, что истина — это основная цель уголовного судопроизводства. Но теперь это не так. Подобная мысль, еще недавно показавшаяся бы крамольной, в настоящее время максимально соответствует новому УПК РФ, что в учебнике убедительно обосновано»[11].

Поэтому в современных условиях попытки толковать понятие «достоверное доказательство» с помощью понятия «истина» вряд ли смогут что-либо прояснить и скорее лишь усугубят проблему, окончательно запутав практических работников. На мой взгляд, понимание под достоверностью доказательства его истинности следовало бы признать ошибочным даже с позиций идеологизированного советского уголовного процесса. Дело в том, что суд, прокурор, следователь, дознаватель должны оценивать доказательства по своему внутреннему убеждению (ст. 71 УПК РСФСР 1960 года; ст. 17 УПК РФ 2001 года). С точки зрения философии марксизма, под флагом которой в советском уголовном процессе и устоялось представление о достоверности доказательств как об истинности, истинность сведений не зависит от внутреннего убеждения того или иного субъекта оценки этих сведений. Любое сведение (знание) изначально или истинное (соответствует действительности), или ложное (не соответствует действительности), и никакие субъективные мнения, убеждения или сомнения участников уголовного процесса этого изменить не могут.

Сложившаяся сегодня ситуация вызывает тревогу. Распространенное в теории понимание достоверности доказательств как истинности этих доказательств весьма опасно, ибо на практике оно может приводить к судебным ошибкам. Ведь философские взгляды людей и их правовую культуру, в отличие от юридических законов, нельзя изменить в одночасье директивным путем. В умах многих сегодняшних правоприменителей пока еще господствуют представления, почерпнутые из науки «советский уголовный процесс», а потому лаконичное, но туманное требование закона оценивать доказательства с точки зрения достоверности может быть расценено следователями, дознавателями, прокурорами и судьями как вполне законный повод забраковать какое-либо неудобное и не вписывающееся в ту или иную версию доказательство по причине его несоответствия действительности, т.е. по его недостоверности (неистинности). При этом вопрос о том, соответствует ли это доказательство действительности, будет решаться чисто волюнтаристски, ибо у судьи, следователя и прокурора нет никакой возможности сравнить полученные сведения о событии преступления с действительностью. Ведь они не являются очевидцами преступления, иначе они участвовали бы в процессе не как должностные лица, а как свидетели.

Примерно такой же волюнтаристский подход существовал в уголовном судопроизводстве России в недавнем прошлом (в 30—50-х годах XX века). Например, для разбирательства дела и приговора к расстрелу бывшего Генерального прокурора России Н.В. Крыленко в 1938 году суду понадобилось лишь 20 минут; в 1940 году Военной коллегией Верховного Суда СССР за те же 20 минут был отправлен на казнь В.Э. Мейерхольд; еще меньше времени понадобилось той же коллегии, чтобы приговорить к расстрелу Н.И. Вавилова[12]. И в самом деле: если от прокурора и суда требуется лишь установить истину, а, как указывал Генеральный прокурор СССР 1935—1939 гг. А.Я. Вышинский, «для того, чтобы отличить правду от лжи на суде, достаточно, конечно, судейского опыта, и каждый судья, каждый прокурор и защитник, которые провели не один десяток процессов, знают, когда обвиняемый говорит правду и когда он уходит от этой правды в каких бы то ни было целях»[13], то зачем долго копаться в доказательствах? Ведь от этого истина не перестанет быть истиной, а заблуждение — заблуждением. Логичнее и проще объявить, что подсудимый — враг народа, и считать это истиной, а доказательства, хоть как-то подтверждающие это, — достоверными. При этом актуальной становится не оценка доказательств по внутреннему убеждению, а «политическое чутье», «революционная целесообразность», «социалистическое правосознание» и т.п.

В докладе Н.С. Хрущева XX съезду КПСС 25 февраля 1956 г. отмечалось: «Сталин ввел понятие “враг народа”. Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств... Основным и, по сути дела, единственным доказательством вины делалось, вопреки всем нормам современной юридической науки, “признание” самого обвиняемого, причем это “признание”, как показала затем проверка, получалось путем физических мер воздействия на обвиняемого»[14].

Нужно ли России повторение пройденного? В лучшем случае неизбежен разнобой в судебно-следственной практике при оценке доказательств.

Казалось бы, более подробная регламентация проблемы доказательств и процесса доказывания в ныне действующих УПК РФ, КоАП РФ, ГПК РФ, АПК РФ должна была решить какие-то прежние проблемы, однако в данном случае к прежним проблемам добавились новые. Как, например, практическим работникам, осуществляющим производство и по делам об административных правонарушениях, и по делам о преступлениях, понимать тот факт, что в главе 26 КоАП РФ, посвященной доказательствам и их оценке,  свойство достоверности доказательств даже не упоминается (в отличие от главы 11 УПК РФ, принятого почти одновременно с КоАП РФ — в декабре 2001 года)? Означает ли это, что требования к доказательствам и принципы их оценки в административном и уголовном судопроизводствах различны? Или это означает лишь недостаточную правовую культуру российского законодателя как объективное отражение общего уровня правовой культуры в стране?

Еще пример. В АПК РФ законодатель предпринял робкую попытку разъяснить, какие же доказательства следует считать достоверными. Согласно этому разъяснению доказательство признается арбитражным судом достоверным, если в результате его проверки и исследования выясняется, что содержащиеся в нем сведения соответствуют действительности (ч. 3 ст. 71 АПК РФ.). К сожалению, эту попытку нельзя признать удачной: данная норма вступает в противоречие с ч. 1 ст. 71 АПК РФ, где указано, что арбитражный суд оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном, объективном и непосредственном исследовании имеющихся в деле доказательств. Но чтобы выяснить, соответствует ли какое-либо сведение (доказательство) действительности, исследовать одни лишь доказательства недостаточно. Для этого еще необходимо исследовать и саму действительность (действительные обстоятельства дела), а затем сравнить (сопоставить) доказательство и действительность, что часто невозможно.

Представляется, что российское доказательственное право как межотраслевой институт нуждается в разработке нового понимания такого важного свойства доказательства как достоверность, отличного от свойства истинности, с последующим закреплением этого в процессуальных отраслях права. Ниже изложено авторское видение пути решения данной проблемы.

В теории и на практике необходимо различать достоверность как характеристику степени обоснованности знания (суждения) об обстоятельствах дела и достоверность как характеристику процессуального доказательства.

В первом случае речь идет о характеристике, приписываемой субъектом оценки знанию, полученному им в результате исследования совокупности доказательств. Знание называют достоверным в случае полной его обоснованности, при наличии у субъекта оценки убеждения в полученном знании и отсутствии сомнений. Но знание в зависимости от степени его обоснованности может оцениваться не как достоверное, а как вероятное (частично обоснованное) или даже предположительное (никак не обоснованное). Знание считается вероятным при отсутствии у субъекта оценки убеждения и наличии сомнений в полученном знании.

Во втором случае речь идет о характеристике или свойстве отдельного доказательства, представляющего собой единство содержания и формы.

О недопустимости смешивать понятия «достоверное знание» и «достоверное доказательство» свидетельствует следующий пример из судебной практики.

Братья А. и Б. обвинялись в умышленном убийстве трех лиц из корыстных побуждений и с особой жестокостью, а также в разбойном нападении, совершенном по предварительному сговору группой лиц. В процессе судебного следствия позиция государственного обвинителя менялась. В частности, прокурор просил осудить А. за совершение лишь одного убийства и без отягчающих обстоятельств. В итоге коллегия присяжных заседателей единодушно признала: А. — виновным  в намеренном причинении С. смертельных травм; Б. — виновным в намеренном причинении смертельных травм В. и З. при защите брата от физического насилия со стороны В. и З. При этом в вопросном листе по делу братьев А. и Б. после трех основных вопросов был сформулирован четвертый, частный вопрос: «Вероятно ли, что описанные в предыдущем вопросе действия (нанесение потерпевшему смертельных травм. — И.О.) А. совершил, защищаясь от угрожавшего ему нападения С.?» Коллегия присяжных единодушно ответила на этот вопрос: «Да, вероятно»[15].

Таким образом, присяжные заседатели признали достоверно доказанным, что А. совершил убийство, с несомненностью установили его виновность в этом и сочли вероятным факт его самообороны. В отношении обоих подсудимых был постановлен обвинительный приговор, причем вероятно установленное обстоятельство, влияющее на степень вины А., не только не помешало председательствующему судье постановить в отношении него обвинительный приговор, но и позволило в квалификации деяния подсудимого перейти со ст. 102 (умышленное убийство) на ст. 105 (убийство при превышении пределов необходимой обороны) УК РСФСР 1960 года, признав меньшую степень вины.

Понятно, что знание о нахождении подсудимого в состоянии необходимой обороны, полученное присяжными в результате исследования  показаний подсудимых и других представленных им доказательств, не исключало сомнений у присяжных — ведь они признали факт обороны установленным не достоверно, а лишь вероятно. В то же время эти доказательства были положены в основу ответа присяжных на четвертый, частный вопрос, а значит и в основу обвинительного приговора суда. Это означает, что хотя знание о состоянии обороны и вызывало сомнения, но доказательства, подтверждающие это обстоятельство, не были опровергнуты другими доказательствами по делу, а потому признаны судом достойными веры хотя бы в некоторой степени, т.е. были признаны достоверными доказательствами.

Оценка как мыслительный акт устанавливает соответствие или несоответствие объекта оценки каким-либо заранее заданным требованиям. Поэтому, чтобы дать правильную оценку объекта, необходимо прежде определиться в вопросе о том, какие же требования должны предъявляться к этому объекту. Рассмотренный пример наводит на мысль, что применительно к оценке доказательства с точки зрения достоверности таким требованием является неопровергнутость доказательства другими доказательствами в процессе доказывания.

Полагаю, можно рекомендовать практическим работникам считать достоверным любое доказательство, содержание которого не опровергнуто в процессе доказывания. Речь идет об опровержении доказательства как суждения (тезиса) путем логической аргументации с использованием других суждений, содержащихся в других доказательствах. Говорить о неопровергнутости тезиса или версии следует тогда, когда соответственно не доказан с несомненностью антитезис, т.е. суждение, противоречащее исходному тезису, или не доказана с несомненностью контрверсия, противоречащая исходной версии.

Если два доказательства противоречат друг другу, логически несовместимы, но суд, прокурор, следователь или дознаватель не пришли к убеждению, что одно из них несомненно, то оба эти доказательства могут быть признаны достоверными. При этом любые сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 49 Конституции РФ, ч. 3 ст. 14 УПК РФ, п. 4 Постановления № 1 Пленума Верховного Суда РФ от 29.04.96 г. «О судебном приговоре»). Таким образом, оценка любого доказательства с точки зрения достоверности предполагает сопоставление и сравнение этого доказательства не с объективной действительностью, а с другими доказательствами по делу, со сведениями, полученными из иных источников.

В связи с этим важно отметить: в ныне действующем уголовно-процессуальном законе российский законодатель предписывает проверять доказательства путем сопоставления их не с действительностью, а с другими доказательствами, имеющимися в уголовном деле, а также путем установления их источников, получения иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство (ст. 87 УПК РФ). Представляется неоправданным отсутствие подобных норм в других отраслевых процессуальных законах. Этот пробел следовало бы восполнить.

Предлагаемый подход позволяет в любой следственной ситуации разрешить вопрос о том, является ли то или иное доказательство достоверным, но лишь в конце процесса доказывания, после исследования всех собранных доказательств в совокупности, например при составлении обвинительного заключения или постановлении приговора. При этом понятие «достоверное доказательство» охватывает и то доказательство, содержание которого представляется субъекту оценки знанием не достоверным, а вероятным, а также то доказательство, содержание которого представляется вероятным не только следователю, прокурору или суду как субъекту оценки доказательства, но и лицу, являющемуся  источником этого доказательства. В последнем случае характерным примером является заключение эксперта с выводом в вероятной форме. Не следует признавать доказательство недостоверным только из-за сомнений в задаваемом им знании, из-за того, что с помощью этого доказательства обстоятельство, имеющее значение для дела, удалось установить не с достоверностью, а лишь с вероятностью.

Знание об обстоятельстве дела можно характеризовать как вероятное в какой-то степени либо как достоверное. Доказательство же может быть либо достоверным, либо недостоверным; нельзя характеризовать доказательство как вероятное или достоверное в той или иной степени. Достоверность доказательства — характеристика не количественная, а качественная. Характеристика «практически достоверное» применима к знанию, но не к доказательству.

Представляется целесообразным дополнить УПК РФ, ГПК РФ, АПК РФ нормой о том, что доказательство признается недостоверным только в том случае, когда его содержание опровергнуто в процессе доказывания (с несомненностью доказано обратное). Доказательство может быть признано недостоверным полностью или в части.

Актуальным для практики судопроизводства, но дискуссионным в теории доказательств является вопрос о соотношении достоверности и допустимости как важнейших характеристик любого судебного доказательства. Следует согласиться, что достоверность и допустимость — взаимосвязанные понятия; причем их различие в том, что допустимость оценивается по формальным признакам, прямо предусмотренным в законе, а достоверность — не по формальным признакам, а содержательно[16]. Другими словами, допустимость — характеристика формы доказательства, достоверность — характеристика его содержания.

Точное соблюдение закона при собирании доказательств обеспечивает допустимость полученных доказательств, но не гарантирует их достоверности. Ведь участник судопроизводства, допрошенный с соблюдением всех требований процессуальных норм, может дать заведомо ложные показания, которые впоследствии будут опровергнуты другими доказательствами по делу. Документ, приобщенный к делу в качестве доказательства, может оказаться интеллектуально подложным, т.е. при подлинных реквизитах содержать ложную информацию, и т.д.

Чтобы правильно оперировать понятиями «допустимое доказательство» и «достоверное доказательство», полезно установить, в каких отношениях между собой находятся указанные понятия с точки зрения формальной логики. Существует мнение о том, что допустимость и достоверность — пересекающиеся понятия[17]. Но пересекающимися (перекрещивающимися) называют такие понятия, в объемах которых имеются общие элементы, однако в составе каждого из них содержатся такие предметы, которые не являются элементами другого[18]. Получается, что доказательство может быть оценено как достоверное, но недопустимое.

На мой взгляд, оценке достоверности должна предшествовать оценка допустимости доказательства, причем оценке с точки зрения достоверности должны подвергаться лишь те доказательства, которые признаны допустимыми. Так, в уголовном судопроизводстве на стадии подготовки к судебному заседанию в ходе предварительного слушания доказательства забраковываются не из-за недостоверности, а именно из-за их недопустимости. Достоверность же оставшихся доказательств оценивается судом позже, на стадии судебного разбирательства.

Если же сначала оценивать достоверность, то при исключении впоследствии из имеющейся системы доказательств какого-либо доказательства, признанного недопустимым, все равно придется повторно оценивать достоверность каждого из оставшихся доказательств. Однако дать адекватную и при необходимости иную оценку оставшимся доказательствам, в том числе и тем, которые были первоначально забракованы по причине недостоверности, субъекту оценки будет уже сложнее по причинам психологического характера — ведь следователю, прокурору или судье, как и любому человеку, свойственна некоторая инерция мышления. Неслучайно уголовно-процессуальный закон запрещает не только использовать, но и исследовать в ходе судебного разбирательства ранее исключенное судом доказательство (ч. 5 ст. 235 УПК РФ); более того, если уголовное дело рассматривается с участием присяжных заседателей, то стороны либо иные участники судебного заседания не вправе сообщать присяжным заседателям даже о существовании доказательства, исключенного по решению суда (ч. 6 ст. 235 УПК РФ).

Если оценка доказательства с точки зрения допустимости производится безотносительно к другим доказательствам, используемым для установления наличия или отсутствия того же обстоятельства, и обычно возможна уже при собирании этого доказательства, то оценка с точки зрения достоверности возможна лишь по отношению к другим доказательствам и дается обычно в конце процесса доказывания.

Типична ситуация, когда суд признает недопустимым доказательство, которое, по мнению стороны обвинения, являлось допустимым и достоверным. Но и это не означает, что недопустимым оказалось достоверное доказательство, так как в данном случае субъекты оценки доказательства с точки зрения допустимости и достоверности были разные.

Как представляется, понятия «допустимое доказательство» и «достоверное доказательство» находятся в отношении логического подчинения. Понятие «допустимое доказательство» имеет больший объем и является подчиняющим. Понятие «достоверное доказательство» имеет меньший объем и является подчиненным. Эти понятия соотносятся как род и вид. Можно сказать, что достоверное доказательство — это доказательство, допустимое по форме и не опровергнутое по содержанию[21].

Библиография

1 Пункт 4 Постановления № 1 Пленума Верховного Суда РФ от 29.04.96 г. «О судебном приговоре» // Российская юстиция. 1996. № 7. С. 54.

2 Пункт 15 Постановления № 84 Пленума Верховного Суда РФ от 08.12.99 г. «О практике применения судами законодательства, регламентирующего направление уголовных дел для дополнительного расследования» // Российская юстиция. 2000. № 2. С. 54.

3 Пункт 19 Постановления № 3 Пленума Верховного Суда РФ от 14.04.88 г. «О применении норм ГПК РСФСР при рассмотрении дел в суде первой инстанции».

4 См.: Егоров К. Оценка доказательств как завершающий этап доказывания // Российская юстиция. 2000. № 12. С. 32.

5 Подробнее об этом см.: Педенчук А.К. Проблемы обеспечения достоверности заключения судебного эксперта. — М., 1992. С. 90—98; Овсянников И.В. Вероятное знание в судебном и экспертном исследованиях по уголовным делам. — М., 2000. С. 61—68; Громов Н.А., Зайцева С.А. Оценка доказательств в уголовном процессе. — М., 2002. С. 82—95.

6 Словарь современного русского литературного языка в 20 томах: Т. 4. — М., 1993. С. 423; Большой толковый словарь русского языка. — СПб., 1998. С. 279.

7 Советский энциклопедический словарь. — М., 1981. С. 414; Большой энциклопедический словарь / Главный редактор Н.М. Прохоров. — М., СПб., 2000. С. 373.

8 Философский энциклопедический словарь. — М., 1989. С. 183.

9 Краткая философская энциклопедия. — М., 1994. С. 143.

10 Строгович М.С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. — М., 1955. С. 99—100; Ларин А.М. От следственной версии к истине. — М., 1976. С. 187.

11 См., напр.: Мосесян Г.С. Оценка доказательств в советском уголовном процессе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — Харьков, 1965. С. 6; Пантелеев В. Исследование достоверности письменных документов в гражданском процессе // Сов. юстиция. 1975. № 5. С. 4—5; Матюшин Б. Оценка достоверности доказательств судом // Сов. юстиция. 1979. № 18. С. 14; Давлетов А.А. Нормативная модель общей части доказательственного права в уголовном процессе // Государство и право. 1992. № 10. С. 65; Уголовный процесс: Учеб. / Под ред. К.Ф. Гуценко. — М., 1996. С. 111; Треушников М.К. Судебные доказательства. — М., 1997. С. 162; Якупов Р.Х. Уголовный процесс: Учеб. / Под ред. В.Н. Галузо. — М., 1998. С. 176; Савицкий В.М., Ларин А.М. Уголовный процесс: словарь-справочник. — М., 1999. С. 47; Комментарий к УПК РСФСР / Отв. ред. В.И. Радченко; Под ред. В.Т. Томина. — М., 1999. С. 133; Петручак Л.А. Проблемы возникновения, развития и формирования правил оценки доказательств в уголовном судопроизводстве России (историко-правовой аспект). Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — Ставрополь, 2000. С. 19; Дворянсков И.В. Уголовно-правовое обеспечение получения достоверных доказательств: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — Ульяновск, 2001. С. 15; Соловьев А.Б. Доказывание в досудебных стадиях уголовного процесса России. — М., 2002. С. 34—35; Комментарий к УПК РФ / Под ред. И.Л. Петрухина. — М., 2002. С. 150.

12 Российская юстиция. 2002. № 5. С. 11—12.

13 Российская юстиция. 2003. № 6. С. 73.

14 Истина... И только истина! Пять бесед о судебно-правовой реформе. — М., 1990.

15 Вышинский А.Я. Судебные речи. — М., 1948. С. 460.

16 Реабилитация: политические процессы 30—50 годов / Под общ. ред. А.Н. Яковлева. — М., 1991. С. 24—25.

17 Российская юстиция. 1994. № 6. С. 9.

18 См.: Гришина Е.П. Достоверность доказательств и способы ее обеспечения в уголовном процессе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук —  М., 1996. С. 12; Громов Н.А., Зайцева С.А. Указ. соч. С. 84—85.

19 См.: Громов Н.А., Зайцева С.А. Указ. соч. С. 84.

20 См.: Войшвилло Е.К., Дегтярев М.Г. Логика. —  М., 1998. С. 216.

21 Поддержка данного проекта была осуществлена АНО ИНО-Центр в рамках программы «Межрегиональные исследования в общественных науках» совместно с Министерством образования Российской Федерации, Институтом перспективных российских исследований им. Кеннана (США) при участии Корпорации Карнеги в Нью-Йорке (США), Фондом Джона Д. и Кетрин Т. МакАртуров (США). Точка зрения, отраженная в данном документе, может не совпадать с точкой зрения вышеперечисленных благотворительных организаций.