Проблемы законодательного оформления мошенничества в Уголовном кодексе РСФСР 1922 года

УДК 343.537 

Страницы в журнале: 157-160

Д.Н. КОЗЕРОД,

аспирант кафедры теории и истории государства и права Мурманского гуманитарного института

Рассмотрены особенности законодательного оформления мошенничества в УК РСФСР 1922 года. Сформулированное общее понятие мошенничества, введение законодательного определения обмана способствовало более четкой квалификации мошеннических деяний. Однако введение дополнительного способа совершения мошенничества (злоупотребление доверием), а также указание на необходимость наличия корыстной цели породило многообразие теоретических трактовок, а в ряде случаев затрудняло квалификацию содеянного.

Ключевые слова: мошенничество, обман, злоупотребление доверием, корыстная цель.

Problems of Fraud Legislative Registration in Criminal Code of the Russian Soviet Federative Socialist Republic of 1922

Kozerod D.

In this article the peculiarities of fraud legislative registration in Criminal Code of 1922 are considered. The definition of fraud became clearer after implementing the general notion of fraud and legislative definition of deception. However, implementing of new kind of fraud (breach of trust) and the need for presence of mercenary purpose caused the variety of different interpretations and in some cases it became complicated to define the offense.

Keywords: fraud, deception, breach of trust, mercenary purpose.

Еще во второй половине XIX века при подготовке проекта Уголовного уложения 1903 го-да судебной практикой указывалось на непригодность для характеристики мошенничества термина «похищение» и на необходимость законного определения понятия обмана как способа мошенничества. «Если определения юридических понятий вообще более нужны в науке, чем на практике, то они все-таки необходимы там, где дело идет о проступках неудобно определимых, каким является именно обман»[1].

Однако Уголовным уложением 1903 года эти недостатки не устранялись, что отмечалось известными правоведами И.Я. Фойницким, Л.С. Белогриц-Котляревским, Д.А. Червонецким, М. Шаргородским и др. Эти замечания не остались без внимания при подготовке Уголовного кодекса РСФСР 1922 года. Так, ст. 187 устанавливала, что мошенничество — это «получение с корыстной целью имущества или права на имущество посредством злоупотребления доверием или обмана»[2].

Таким образом, впервые в отечественное уголовное законодательство было введено единое общее понятие мошенничества, термин «похищение» был заменен на термин «получение», что больше соответствовало самому механизму совершения мошенничества (когда имущество или право на него передается мошеннику обладателем имущества, введенным в заблуждение, внешне добровольно). Кроме того, в примечании к ст. 187 впервые приводилось законодательное определение обмана. Обманом считалось «как сообщение ложных сведений, так и заведомое сокрытие обстоятельств, сообщение которых было обязательно», т. е. это определение включало в себя и активную, и пассивную формы обмана, не устанавливая каких-либо ограничений относительно содержания обмана и способов его выражения.

Следует отметить, что позднее определение обмана в уголовные кодексы РСФСР не включалось. В теории считается, что данная дефиниция не утратила своего теоретического значения и до сих пор является той основой, на которой базируются выводимые современными исследователями определения.

Например, Г.Н. Борзенков, в целом признавая значимость приведенной выше формулировки, считал необходимыми некоторые уточнения: «активную форму обмана целесообразнее было бы охарактеризовать как “искажение истины”, так как это выражение более полное, чем “сообщение ложных сведений”, которое предполагает лишь словесную форму обмана, в то время как обман может совершаться путем различных действий»[3].

Что касается общего понятия мошенничества, то принципиальной теоретической критике оно не подвергалось, однако некоторые ученые предпринимали попытки его совершенствования. Так, проанализировав сущность мошенничества, М. Шаргородский предложил следующую формулировку: «Мошенничеством называется такое повреждение чужих имущественных прав с целью увеличения своих или третьего лица прав, которое является результатом обмана»[4].

Из сказанного можно заключить, что понятие мошенничества в послереволюционный период подверглось значительной трансформации. С одной стороны, при формулировке ст. 187 в УК РСФСР 1922 года были приняты во внимание замечания известных юристов, что, казалось бы, привело развитие законодательства о мошенничестве к его логическому завершению. С другой стороны, в определение мошенничества был введен новый дополнительный способ его совершения — злоупотребление доверием, по мнению ряда юристов, «соединение которого с мошенничеством в одну статью вряд ли можно считать удачным»[5].

Действительно, в праве дореволюционной России злоупотребление доверием представляло собой самостоятельный вид преступления — «умышленное причинение вреда чужому имущественному интересу, охрана которого лежала на виновном, посредством заведомо несогласных с существом установленной обязанности распоряжений о чужом имуществе или вообще превратного пользования правами, из такой обязанности вытекающими»[6]. А в комментарии к ст. 187 УК РСФСР 1922 года М.Н. Гернет и А.Н. Трайнин указали, что «злоупотребление доверием будет там, где кто-нибудь, действуя на основании формальной доверенности или неформального или устного поручения, умышленно причиняет имущественный вред своему доверителю. Безразлично, действовал ли он за плату или бесплатно»[7].

Так как под мошенничеством М.Н. Гернет и А.Н. Трайнин понимают «обманное приобретение чужого имущества или права на имущество... которое передается мошеннику по доброй воле обладателя этого имущества»[8], а, определяя смысл термина «злоупотребление доверием», они имеют в виду не приобретение чужого имущества, а лишь имущественный вред, можно предположить, что трактовка анализируемого понятия осуществлялась в рамках представлений, традиционных для русского права дореволюционного периода, когда умышленное причинение имущественного вреда при действиях на основании доверенности или особых полномочий рассматривалось как самостоятельное преступление.

Таким образом, поскольку злоупотребление доверием в УК РСФСР 1922 года трактуется так же, как и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, можно заключить, что понятие «мошенничество» действительно объединило два различных преступных деяния, четко разграничиваемых дореволюционным правом.

В то же время есть основания предполагать, что это не совсем так, хотя рассмотренная точка зрения, по-видимому, доминировала в уголовно-правовой науке в то время. В некоторых работах, посвященных проблемам мошенничества (например, в трудах А.А. Жижиленко, исследовавшего эти проблемы как в дореволюционный, так и в послереволюционный период), был продемонстрирован иной подход, суть которого сводилась к более широкой интерпретации термина «злоупотребление доверием», к попытке приведения его к понятию, не противоречащему традиционному для русского права пониманию мошенничества.

Поскольку многими российскими юристами разделялась точка зрения на то, что обман может относиться только к обстоятельствам или фактам настоящего или прошлого (так как будущее находится вне сферы познания), и, исходя из этого обстоятельства, лживые обещания и заверения в намерениях из сферы обмана выводились, именно обманы относительно событий будущего (т. е. то, что ранее относилось лишь к области «гадательного»), по мысли законодателя, должно было включать понятие «злоупотребление доверием». Иными словами, под злоупотреблением доверием следовало понимать то, что не входило в сферу обмана в его дореволюционной трактовке.

Это предположение подтверждается тем, что многие советские юристы говорили о недопустимости узкой трактовки понятия «злоупотребление доверием», т. е. понимания этого термина только как причинение имущественного вреда при действии на основании доверенности. Например, А.А. Жижиленко обращал внимание на то, что необходимо различать «злоупотребление доверием как способ совершения мошенничества от злоупотребления доверием, конструируемого в качестве особого преступления», так как «в последнем случае оно характеризуется как причинение имущественного ущерба лицом, обязанным заботиться о чужом имуществе или имущественном интересе, тогда как мошенничество есть приобретение имущества посредством обмана». Отмечая, что в основе доверия могут лежать как особые юридические отношения, так и чисто фактические, к последним А.А. Жижиленко относил доверительные отношения, установленные с помощью особых приемов, заключающихся в «такой деятельности, которая очень близко подходит к обману как таковому, являясь до известной степени его разновидностью, но не сливаясь окончательно с ним»[9].

Таким образом, уже в 20-е годы ХХ века, т. е. после принятия первого Уголовного кодекса послереволюционного государства, в теории уголовного права обозначились две позиции, расходившиеся в трактовке понятия «злоупотребление доверием».

Следует также отметить, что отсутствие специальной статьи о злоупотреблении доверием и совмещение этого деяния с мошенничеством является характерной чертой советского уголовного законодательства, не имеющей аналога ни в теории, ни в законе других стран. Именно поэтому введение в уголовное законодательство дополнительного способа совершения мошенничества (из-за отсутствия его законодательного определения) привело к различным его трактовкам и до настоящего времени вызывает научные дискуссии.

Кроме того, в соответствии с требованиями ст. 187 УК РСФСР 1922 года, чтобы деяние было квалифицировано как мошенничество, необходимо наличие определенной цели — корыстной. По этому поводу А.А. Жижиленко пишет: «Корыстная цель есть цель личной наживы; поэтому если кто-нибудь приобретает чужое имущество посредством обмана не с корыстной целью, а с иной, он не совершает мошенничества (например, если кто-нибудь посредством обмана выманивает у другого ценную редкую вещь, чтобы непосредственно пополнить ею коллекцию музея)»[10]. Можно предположить, что для того, у кого эта вещь была изъята, нет никакой разницы, где будет находиться эта вещь — в музее или в частной коллекции, поскольку его права нарушены, его собственность стала объектом посягательства. Мошенничество остается мошенничеством даже в том случае, если полученное в результате обмана имущество передается в музейные или библиотечные фонды либо просто передается в качестве подарка любителям редких вещей.

УК РСФСР 1922 года, говоря об имуществе как объекте посягательства при мошенничестве, не указывает, что это имущество должно быть для виновного чужим. В связи с этим А.А. Жижиленко отмечает: «Мошенничество будет и в том случае, если преступная деятельность виновного направляется против его собственного имущества, коль скоро данным посягательством нарушаются какие-нибудь права третьих лиц, ограничивающие права собственника этого имущества»[11] (например, получение посредством обмана собственного заложенного имущества). Таким образом, по УК РСФСР 1922 года имущество лица может быть предметом мошенничества в том случае, если третьи лица имеют на него какие-либо права имущественного характера.

Следует отметить, что в советский период само понятие собственности претерпело значительные изменения, что послужило причиной введения в УК РСФСР 1922 года статьи, предусматривающей более суровые санкции за мошенничество, имевшее своим последствием убыток, причиненный государственному или общественному учреждению (ст. 188).

Особые виды мошенничества были предусмотрены в ст. 190 УК РСФСР 1922 года (фальсификация, т. е. обманное изменение с корыстной целью вида или свойства предметов, предназначенных для сбыта или общественного употребления, а равно самый сбыт этих предметов); ст. 190-б УК (сбыт изделий и слитков из металлов с заведомо поддельными или несоответствующими содержанию в них благородного металла, клеймами; введена в 1923 году); ст. 192 УК (сбыт заведомо негодного семенного материала). Поскольку за совершение особых видов мошенничества предусматривались более суровые санкции (длительные сроки лишения свободы, конфискация фальсифицированных предметов, запрет заниматься торговлей), выделение их из общего состава мошенничества представляется вполне оправданным.

В УК РСФСР 1922 года указывается еще один особый вид мошенничества, отражающий социально-политическую реальность того времени, — мародерство — противозаконное отобрание при боевой обстановке у гражданского населения принадлежащего последнему имущества с употреблением угрозы военным оружием и под предлогом необходимости сего отобрания для военных целей, а также снятие с корыстной целью с убитых и раненых находящихся у них вещей (ст. 214). Наказание — вплоть до высшей меры с конфискацией.

Нельзя оставить без внимания и то, что УК РСФСР 1922 года предусматривал ответственность за совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах населения, а также с целью извлечения таким путем каких-либо выгод (ст. 120). Извлекаемые таким образом выгоды (например, инсценировка какого-либо чуда, снятия порчи и т. п.), как правило, могут быть имущественными, и такого рода деяния, по мнению А.А. Жижиленко, могут рассматриваться как приготовление к мошенничеству[12]. Но обманные действия сами по себе не являются наказуемыми, так как не существует права на истину, поэтому законом охраняются только права, нарушенные в результате обманных действий. На наш взгляд, возбуждение суеверия с целью извлечения каких-либо выгод (в том случае, если выгода была получена) может рассматриваться как обман (включающий в себя обман словесный и обман действием). Иными словами, состав ст. 120 представляет собой состав ст. 187, осложненный дополнительным признаком.

Таким образом, в УК РСФСР 1922 года было введено общее понятие мошенничества, термин «похищение» был заменен на термин «получение», впервые приводилось законодательное определение обмана, кроме того, безусловно позитивным было введение ст. 120, предусматривающей ответственность за возбуждение суеверий с целью облегчить процесс введения потерпевших в заблуждение и обеспечить внешне добровольную передачу имущества. Включение в кодекс особых видов мошенничества диктовалось требованиями эпохи.

В то же время включение в ст. 187 дополнительного способа совершения мошенничества (злоупотребление доверием), отсутствие указания на то, что имущество должно быть чужим, а также указание на необходимость наличия определенной цели (корыстной) породили многообразие теоретических трактовок и в некоторых случаях могли затруднять квалификацию деяния.

Библиография

1 Червонецкий Д.А. Мошенничество по уголовному уложению. — Юрьев, 1906. С. 15.

2 Уголовный кодекс. Практический комментарий / Под ред. М.Н. Гернета, А.Н. Трайнина. — М., 1929. С. 276.

3 Борзенков Г.Н. Ответственность за мошенничество. — М., 1971. С. 29—30.

4 Шаргородский М. Мошенничество в СССР и на Западе. — Харьков, 1927. С. 26.

5 Там же. С. 24.

6 Белогриц-Котляревский Л.С. Учебник русского уголовного права. Общая и особенная части. — К., 1903. С. 447.

7 Уголовный кодекс. Практический комментарий. С. 277.

8 Там же. С. 276.

9 Жижиленко А.А. Преступления против имущества и исключительных прав. — Л., 1928. С. 144.

10 Он же. Имущественные преступления. — Л., 1925. С. 152.

11 Там же. С. 151.

12 См.: Жижиленко А.А. Имущественные преступления. С. 164.