Проблемы свободы и справедливости договора в российской судебной практике

УДК  347.9:347.4

Страницы в журнале: 102-106 

Д.Е. Богданов,

доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права и процесса  Российского экономического университета им. Г.В. Плеханова Россия, Москва   bogdanov.de@yandex.ru

Анализируются условия договора с позиции справедливого распределения прав и обязанностей между его участниками.  Обосновывается право суда вторгаться в договор с целью восстановления справедливого баланса прав и обязанностей участников.

Ключевые слова: договор, справедливость, несправедливые условия договора, процедурная справедливость, материальная справедливость.

В  большинстве современных правовых систем имеются средства, позволяющие судам более или менее эффективно осуществлять контроль над договорными условиями и, при необходимости, проводить вторжение в договор в целях блокирования его несправедливых условий.

Например, представляет интерес правило п. 1 ст. 138 Германского Гражданского Уложения 1900 года (далее — ГГУ), согласно которому сделка, нарушающая добрые нравы, недействительна. Как отмечают ученые-компаративисты, данная норма служит средством внедрения в договорные отношения создаваемых судами стандартов справедливости [11, р. 249]. Контролю справедливости «общих условий сделок»1 посвящены также специальные нормы статей 305—310 ГГУ. Вопросам справедливости стандартных (индивидуально несогласованных) условий договора посвящены статьи 6:231—6:243 Гражданского кодекса Нидерландов [19]. В соответствии со ст. 9 Закона Республики Болгария об обязательствах и договорах 1950 года стороны могут свободно определять содержание договора, если это не противоречит нормам закона или добрым нравам [4, с. 4] и т. д. В последних актах по унификации европейского частного права, например, Draft Common Frame of References, также содержатся правила по контролю справедливости стандартных (индивидуально несогласованных) условий договора (статьи II.-9:401—II.-9:410) [15].

С учетом иностранного опыта развивается и российская судебная практика. Так, в п. 9 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и его пределах» (далее — Постановление Пленума ВАС РФ) [3] предусмотрено, что в случаях, когда будет установлено, что при заключении договора (в том числе предпринимательского договора), проект которого был предложен одной из сторон и содержал в себе условия, являющиеся явно обременительными для ее контрагента и существенным образом нарушающими баланс интересов сторон (несправедливые договорные условия), а контрагент был поставлен в положение, затрудняющее согласование иного содержания отдельных условий договора (т. е. оказался слабой стороной договора), суд вправе применить к такому договору положения п. 2 ст. 428 Гражданского кодекса РФ о договорах присоединения, изменив или расторгнув соответствующий договор по требованию такого контрагента. Согласно п. 4 ст. 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего недобросовестного поведения, слабая сторона договора вправе заявить о недопустимости применения несправедливых договорных условий на основании ст. 10 ГК РФ или о ничтожности таких условий по ст. 169 ГК РФ.

Необходимо отметить, что иностранные авторы все чаще задаются вопросом: не настало ли время заменить или дополнить принцип свободы договора принципом его справедливости, поскольку «задачи современного договорного права заключается в том, чтобы осуществить на практике ″договорную справедливость, а также защитить более слабую сторону в договоре, обязывать партнеров учитывать интересы друг друга и побуждать их строить свои договорные отношения на основе сотрудничества и добросовестности» [7, с. 328—329].

В этой связи представляют интерес выводы Флориана Редля: в настоящее время происходит корректировка либерального подхода в понимании договорного права с позиций социальной справедливости. Если либеральный подход основывался на комбинации таких основополагающих принципов, как индивидуальная свобода и корректирующая справедливость (corrective justice), то социальный подход базируется на началах дистрибутивной (т. е. распределяющей) справедливости (distributive justice), недопустимости эксплуатации слабого контрагента со стороны сильного. Таким образом, современное понимание договорного права, по сути, уже основывается на смешанном подходе (mixed approach) [16, р. 59—61].

В юридической доктрине и правоприменительной практике стран Запада при рассмотрении вопроса о справедливости договора внимание фокусируется на двух аспектах: что предшествовало заключению договора, в частности, анализируются опыт и особые характеристики участников договора, процесс переговоров и т. д.; какие условия включены в соглашение. Первый из названных аспектов обозначается как процедурная (procedural) справедливость, второй — как материальная (substantive), реальная справедливость [11, р. 250; 12, р. 4].

Традиционно судебная интервенция в договор осуществляется именно после установления наличия процедурной несправедливости (procedural unfairness). Как в этой связи отмечает Анна Маклеан, при рассмотрении договора на предмет его справедливости часто высказывается позиция о необходимости анализировать не только сам текст договора, но и процесс переговоров, характер и опыт его участников, а также все обстоятельства, связанные с его заключением. Таким образом, происходит расширительная трактовка категории «договор» [12, р. 5]. Большинство авторов, тяготеющих к либеральной концепции договорного права, считают, что только установление процедурной несправедливости дает основание для осуществления контроля над справедливостью содержания договорных условий (материальной справедливости) [16, р. 59—61].

Вышеизложенное можно проиллюстрировать и примером из отечественной судебной практики, что свидетельствует о растущем влиянии иностранного опыта на развитие правоприменения в России. Так, суд признал, что положения кредитного договора содержат явно обременительные условия для присоединившейся стороны, которые она, исходя из своих разумно понимаемых интересов, не приняла бы при наличии у нее возможности участвовать в определении условий договора. Спорные положения договора не соответствуют принципу добросовестности в коммерческой деятельности, они явно обременительны для заемщика, поэтому существенным образом нарушают баланс интересов сторон кредитного договора, так как предоставляют кредитору возможность в одностороннем порядке изменять согласованные сторонами условия договора, которые являются существенными для договоров такого вида [5].

Анализ данного дела показывает, что суд, установив наличие процедурной несправедливости, перешел к рассмотрению условий договора (материальный критерий) и в целях восстановления справедливого баланса осуществил вторжение в договор, изменил его явно обременительные условия, используя сверхимперативный принцип справедливости.

Рассмотренная позиция российского суда во многом схожа с идеей «неравенства переговорной силы (возможностей)» контрагентов (inequality of bargaining power), сформулированной лордом Альфредом Томпсоном Деннингом. Ее применение, в том числе, позволяет блокировать несправедливые условия договоров. Как указывал Деннинг в решении по делу Lloyds Bank Ltd v. Bundy [1975] 1 QB, «неравенство переговорных возможностей является принципом, который применяется в ситуациях, когда договор заключается на явно несправедливых условиях либо направлен на передачу собственности в обмен на не адекватный эквивалент, когда переговорные возможности явно ослаблены в силу нужды или незнания, соединенной с недолжным влиянием или воздействием» [9, р. 347].

Данная идея была заимствована и включена в п. 10 Постановления Пленума ВАС РФ, согласно которому при рассмотрении споров о защите от несправедливых договорных условий суд должен оценивать спорные условия в совокупности со всеми условиями договора и с учетом всех обстоятельств дела. Так, в частности, суд определяет фактическое соотношение переговорных возможностей сторон и выясняет, было ли присоединение к предложенным условиям вынужденным, а также учитывает уровень профессионализма сторон в соответствующей сфере, конкуренцию на соответствующем рынке, наличие у присоединившейся стороны реальной возможности вести переговоры или заключить аналогичный договор с третьими лицами на иных условиях и т. д.

Однако в настоящее время как в доктрине, так и в правоприменительной практике все чаще поднимается вопрос о необходимости большего учета именно материального аспекта договорной справедливости и допущения вторжения в договор независимо от установления процедурной несправедливости [14, р. 216—218]. Таким образом, сама по себе неэквивалентность во встречных предоставлениях контрагентов может послужить основанием оценки договорных условий на предмет их соответствия социальным стандартам справедливости.

В отечественной правоприменительной практике встречаются примеры решений, направленных на поддержание справедливости в ситуациях, когда установлен лишь факт несправедливости договора применительно к материальному критерию.

Так, по одному делу продавец и покупатель заключили договор, в котором было предусмотрено условие коммерческого кредита в виде отсрочки оплаты товара. Суды двух инстанций дали оценку названному условию и установили следующее. Плата за пользование коммерческим кредитом составила 182,5% годовых и явилась необоснованно высокой по сравнению с существующей в период действия договора ставкой рефинансирования (13% годовых) и обычно применяемыми кредитными организациями при предоставлении кредита ставками банковского процента.

Суды квалифицировали действия истца по установлению столь высокой платы по коммерческому кредиту как злоупотребление правом и сочли возможным взыскать в его пользу проценты лишь в размере 2 тыс. руб., в защите принадлежащего истцу права на взыскание оставшейся суммы процентов по коммерческому кредиту отказали на основании ст. 10 ГК РФ.

Суд округа признал несостоятельной ссылку заявителя жалобы на нарушение принципа свободы договора, поскольку в соответствии со статьями 1 и 421 ГК РФ принцип свободы договора не является безграничным и не исключает разумности и справедливости его условий [6].

Вызывает также интерес постановление Президиума ВАС РФ от 12.07.2011 № 17389/10 по делу № А28-732/2010-31/18, в котором была сформулирована позиция, что согласно ст. 421 ГК РФ принцип свободы договора предполагает добросовестность действий сторон, разумность и справедливость его условий, в частности их соответствие действительному экономическому смыслу заключаемого соглашения. Свобода договора не означает, что при заключении договора они могут действовать и осуществлять права по своему усмотрению без учета прав других лиц (своих контрагентов), а также ограничений, установленных законами [3].

Таким образом, отечественные суды могут эффективно обеспечивать договорную справедливость даже при наличии лишь материальной несправедливости между контрагентами по договору. Они способны отходить от крайностей формального позитивизма и формулировать правовые позиции, ориентирующие участников гражданского оборота на достижение справедливости. Однако по причине того, что отечественной цивилистикой еще не разработана последовательная концепция договорной справедливости, естественно, суды зачастую непоследовательны в применении идеи материальной справедливости.

Так, в постановлении Президиума ВАС РФ от 13.09.2011 № 1795/11 по делу № А56-6656/ 2010 было указано: для квалификации сделок как ничтожных необходимо установить наличие либо сговора между руководством завода и компанией, либо осведомленности компании о подобных действиях руководства завода. Такие обстоятельства не установлены. Нарушение органами управления завода обязанности действовать в интересах общества разумно и добросовестно, выразившееся в совершении сделок на невыгодных для завода условиях, само по себе не является основанием для признания недействительными сделок, совершенных упомянутыми органами от имени завода. Занижение цены контрактов и впоследствии выявившаяся убыточность заключенных сделок сами по себе не свидетельствуют ни о злоупотреблении правом со стороны компании, ни о наличии предусмотренных законом оснований для признания сделки ничтожной на момент ее заключения [3].

Как видно из анализа данного дела, Президиум ВАС РФ сделал обратный шаг в сторону либеральной трактовки сущности справедливости, так как, не установив прямых доказательств сговора менеджмента завода с представителями компании-контрагента, т. е. процедурной несправедливости (неравенства преддоговорных возможностей), по сути, признал действительным явно убыточный, неэквивалентный договор.

Таким образом, Президиум ВАС РФ проследовал в фарватере либерального учения в понимании договорной свободы. Как критически отмечает профессор Коллинз, либеральное учение основывается на том, что система договорного права, приверженного принципу свободы договора, не должна контролировать договорную справедливость. Не имеет значения, что покупатель заплатил непомерную цену либо продавец получил чрезвычайно мало, принцип свободы выбора условий договора должен запрещать интервенцию, направленную на восстановления баланса в обязательствах. Таким образом, право должно рассматривать исключительно вопросы процедурной справедливости, чтобы свобода сторон договора не была ограничена понуждением, насилием, обманом, злоупотреблением доверия и другими подобными факторами [8, р. 270—271; 13, р. 793].

Однако не является ли подобная трактовка договорной справедливости однобокой? Как видно из приведенного примера, последовательная реализация судом исключительно процедурного аспекта договорной справедливости может потворствовать антисоциальному поведению, которое еще Аристотель обозначал как несправедливое и алчное [21, р. 1879].

В этой связи представляется верным вывод С. Смита, что субстантивно несправедливый договор не относится к такому сорту договоров, которые должны быть поддержаны правом [18, р. 145—154]. В работах Джеймса Гордли и Флориана Редля также отмечается, что договорное право фактически основывается на идее «справедливой цены» [10, р. 1587, 1625—1637; 16, р. 65].

Действительно, общество заинтересовано в обоюдной прибыльности, а не убыточности договоров. Рыночный оборот должен быть сферой делового сотрудничества, направленного на достижение общего социального блага, а не полем войны и алчной наживы. Поэтому можно утверждать, что в целях обеспечения социального блага суд должен иметь право осуществлять интервенцию в договоры при наличии явной неэквивалентности во встречных представлениях, т. е. несправедливости в результатах. В некоторых странах такое право суда прямо предусмотрено действующим законодательством, например, в ст. 36 Закона Финляндии о контрактах 1929 года № 228 [20].

Как мы отмечали ранее, «присутствие публичной компоненты в предпринимательских договорах имеет принципиальное отличное значение от общегражданских договоров: прежде всего она направлена на обеспечение таких общественных интересов, как прибыльность предпринимательской деятельности, удовлетворение общественных потребностей в товарах, работах, услугах и т. д., реализацию конституционного принципа — принципа социального государства. Поэтому предпринимательские договоры следует отнести к особому типу гражданско-правовых договоров — социальным договорам» [1, с. 17]. Это и обусловливает тот факт, что «государство принимает меры к недопущению внеэкономического обогащения предпринимателей, увеличения объемов их богатства без адекватного производства необходимых обществу товаров, работ, услуг» [1, с. 17]. Аналогичным образом высказывается и Джеймс Гордли, считающий принципом то, что ни одна из сторон обмена не должна обогащаться за счет издержек другой [10, р. 1625—1637].

На этом основании можно утверждать: в целях обеспечения социального блага суд должен иметь право осуществлять интервенцию в договоры при наличии явной неэквивалентности во встречных представлениях, т. е. несправедливости в результатах. При этом представляется целесообразным не делать четкого противопоставления между процедурной и материальной справедливостью, поскольку они являются лишь проявлениями единого принципа справедливости.

В этой связи вызывают интерес выводы Войцеха Садурского, пересматривающего традиционные аргументы о разграничении справедливости на процедурную и материальную. По мнению исследователя, явно несправедливый результат, нарушающий базовый принцип справедливого распределения, может быть индикатором того, что договор не был по-настоящему свободным и добровольным. Он считает: справедливость результата является первичной, а процедурная справедливость лишь вторична, поскольку вытекает из первой. Именно справедливость в результатах должна выступать в качестве индикатора подлинной свободы и добровольности гражданско-правовых договоров. Однако В. Садурский учитывает и опасности оценки индивидуальных действий в соотнесении с таким стандартизированным критерием, как «разумный субъект». Поэтому если мы можем предположить, что «разумный субъект» не согласился бы на такие условия, то можно презюмировать, что договор не является добровольным и справедливым. Однако такая презумпция в целях предупреждения судебных ошибок должна быть слабой и легко опровергаемой, с учетом особых мотивов, намерений или информации, которые имел субъект в конкретной ситуации [17, р. 6, 9—11].

Таким образом, следует не противопоставлять, а соотносить процедурную и материальную справедливость, поскольку это просто проявления единого начала справедливости. И в случае явной неэквивалентности в обмене благ необходимо предоставлять суду возможность осуществлять интервенцию в договорное отношение в целях обеспечения справедливого распределения социальных благ.

Список литературы

1. Богданов Е.В. Предпринимательские договоры. М.: Книга-Сервис, 2003.

2. Гражданское уложение Германии. Вводный закон к Гражданскому уложению: пер. с нем. / науч. ред. А.Л. Маковский и др.; 2-е изд., доп. М.: Волтерс Клувер, 2006.

3. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»

4. Закон за задълженията и договорите. София: Солотон, 2012.

5. Обзор судебной практики разрешения споров, связанных с применением положений Гражданского кодекса Российской Федерации о кредитном договоре: информ. письмо Президиума ВАС РФ от 13.09.2011 № 147 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс».

6. Постановление ФАС Волго-Вятского округа от 26.09.2006 № А43-3769/2006-23-60 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс».

7. Цвайгерт К., Кетц Х. Сравнительное частное право: в 2 т. Т. 1. Основы. Т. 2. Договор. Неосновательное обогащение. Деликт / пер. с нем. М.: Международные отношения, 2010.

8. Collins H. The law of contract. 4th ed. London: Butterworths, 2003.

9. Fridman Gerald H.L. The Law of Contract in Canada. 4th ed. Toronto: Garswell, 1999.

10. Gordley J. Equality in exchange // California Law Review. 1981. Vol. 69.

11. Markesinis B., Unberath H., Johnston A. The German law of contract. A comparative treatise. 2nd ed. Oxford and Portlend, Oregon: Hart Publishing, 2006.

12.  McLean A. Unfair Contract Terms: An Interim Report / British Columbia Law Institute. Report № 35. P. 4. URL: http: // ssrn.com/abstract=1420815

13. McKendrick E. Contract law. Text, cases and materials. 2nd ed. Oxford University Press, 2005.

14. O`Sullivan J., Hilliard J. The Law of Contract. 4th ed. Oxford University Press, 2010.

15. Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR) / Prepared by the Study Group on a European Civil Code and the Research Group on EC Private Law (AcquisGroup). URL: http://ec. europa.eu/justice/policies/civil/docs/dcfr_outline_edition_en.pdf

16. Rodl F. Contractual freedom, contractual justice and contractual law (theory) // Law and Contemporary Problems. 2013. Vol. 76. № 2.

17. Sadurski W. Commutative, distributive and procedural justice — what does it mean, what does it matter? // The University of Sydney. Sydney Law School. Legal Studies Research Paper № 2005-34. URL: http: // ssrn.com/abstract=696561

18. Smith S.A. In defence of substantive unfairness // Law Quarterly Review. 1996. Vol. 112.

19. URL: http://www.dutchcivillaw.com/civilcodegeneral.htm

20. URL: http://www.finlex.fi/en/laki/kaannokset/1929/en19290228.pdf

21. Wright R.W. The Principle of Justice // Notre Dame Law Review. 2000. Vol. 75.