Развитие частных и специальных методов права в период формирования информационного общества

Л.В. ГОЛОСКОКОВ,

кандидат философских наук, начальник юридического отдела некоммерческого партнерства «Юрист-Профи»

Традиционные методологические подходы в праве в значительной мере опираются на классический тип рациональности, который, как считают некоторые исследователи, «имеет ряд базовых ценностей, среди которых отметим следующие: автономность субъекта, монологизм мышления (движущегося в рамках оппозиции “господство — подчинение”), трактовка знания как представления, убеждение в единственности истины, фундаментализм и объективизм. Эти ценности соответствующим образом реализуются известными классическими концепциями права: нормативистской и естественно-правовой»[1].

С конца XIX века установки классического типа рациональности становятся предметом острых споров. Во многом это связано с рассмотрением теоретического знания в его развитии, с уяснением сложности и неоднозначности процесса его обоснования. Так:

· никаких абсолютно надежных, не пересматриваемых со временем оснований теоретического знания не существует, и можно говорить лишь об их относительной надежности;

· само обоснование имеет ограниченную применимость, являясь прежде всего процедурой науки и связанной с ней техники, но не знания вообще;

· современная эпистемология все более фокусирует свое внимание на деятельностных и тем самым ценностных аспектах научного знания. «Становится все более очевидным, что вопреки старому убеждению знание не сводимо к истине и включает также ценности. Знать — значит не только иметь представление о том, что есть, но и представление о том, что должно быть»[2].

Что же должно быть нового в методологии права в период формирования информационного общества? Серьезные проблемы современного права — это растущий объем и сложность нормативно-правового материала, и в этих условиях возникает необходимость появления эффективной методологии работы с текстами законов. В связи с этим представляет интерес герменевтическая методология, анализ элементов которой мы совершим через ретроспективный обзор частных методов, выдвинутых исследователями в разное время.

Плодотворное направление развития научного знания, идеями которого мы воспользуемся, представлено В. Виндельбандом и Г. Риккертом. Они обращают главное внимание не на построение философских систем из научного знания, которое рассматривается как уже данное и научно познавшее свой предмет, а на созидании нового научного знания путем анализа приобретенных завоеваний науки и вскрытия тех методологических принципов, которые лежат в основе отдельных научных дисциплин. «Согласно с руководящими идеями философской школы В. Виндельбанда и Г. Риккерта, гносеолого-методологические принципы гуманитарно-научного знания могут быть вполне выяснены только в связи с основными началами философии культуры»[3].

Неклассическая рациональность в познании политико-правовых феноменов предполагает признание социокультурной относительности любых систем отсчета, понимание того, что сознание аналитика не является беспредпосылочным. Правовой менталитет как один из важнейших аспектов анализа — это культурно уникальная конструкция смысловых ориентиров, условностей, склонностей, предвзятостей, установок, стандартных мотивационных моделей и оценочных схем, лежащих в основе понимания правовых текстов. Поэтому неклассический тип исследования возможен только на основе включения теоретика в процессы информационного обмена и коммуникации в качестве непривилегированного наблюдателя. При этом зависимость объективного знания от личностного неявного знания субъекта-интерпретатора требует поиска адекватных логико-методологических средств фиксации этой стороны знания. Таким требованиям и отвечает герменевтическое направление в философии: «Исторической родословной “мягких”, неклассических методов социального познания является традиция герменевтического анализа»[4].

Однако не любые формы герменевтики являются выражением неклассической рациональности. Так, классическая герменевтика вполне укладывается в рамки жесткой, классической парадигмы социального знания, с присущим классике внесубъективным способом апелляции не только к сознанию других, но и к собственному сознанию. Фридрих Шлейермахер, например, уделял внимание не установке на обретение понимания как такового, а на упорядочение методов интерпретации, позволяющих заранее гарантировать правильное понимание, методологически обеспечить переход от «неистинного» толкования к истинному: «Единство герменевтики Шлейермахер ищет уже не в единстве того, что с ее помощью надлежит понять, а в единстве самой герменевтики как метода»[5]. Поэтому своей главной задачей он считал установление логических оснований поиска «верного» смысла и опровержения «неверных».

Таким образом, предметом герменевтического подхода в философии права являются интерпретация, толкование и понимание в сфере права вообще и в области правовых теорий в частности. Это связано с тем, что правовая реальность во всей полноте ее проявления также рассматривается как текст. Существует и коммуникативный аспект права[6], на который обращает внимание Жан Карбонье: «Язык — это опора норм права, и даже в более общем плане можно провести аналогию между языком и правом, поскольку последнее также является средством коммуникации»[7]. Основу текстовой коммуникации составляет интерпретация. Смысл этого понятия (от лат. interpretatio — посредничество) в самом общем виде может быть представлен как связь — опосредование (знаковое, символическое) между субъектом и умопостигаемой реальностью. В герменевтике понятие интерпретации имеет более ограниченный и специфический смысл. Под ней подразумевается определенный класс мыслительных операций, связанных с извлечением из текста прямо не обозначенных в нем смыслов.

Интерпретация в ее герменевтическом понимании возможна только по отношению к текстам, в которых присутствует смысловая двойственность: некая система смыслов артикулирована в текстах изначально и в силу этого очевидна, но за данной очевидностью кроется вторая система смыслов, для которой первая является формой репрезентации.

П. Рикер дает такое определение: «Интерпретация <...> — это работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении»[8]. Данное определение универсально по отношению ко всем случаям интерпретации социальных явлений (в том числе правовых), поскольку последние многослойны и многозначны.

В то же время достижение целостности смыслового поля в сфере права не связано с устранением самого явления смысловой раздвоенности. Это в принципе невозможно, поскольку право — феномен культуры, и любое явление в нем всегда обладает, кроме буквального, фактологического, еще и неким символическим значением. Поэтому такое большое внимание уделяется условности (этикету, ритуалу, вообще символической оформленности) в системе права. В этом с наибольшей очевидностью обнаруживается сущность права как социокультурного феномена.

Текстовая коммуникация в области права связана не только с интерпретационной «игрой смыслов», но и с игровым моментом в самих способах правовой объективации. Йохан Хейзинга показывает, что такие атрибуты права, как нормативная условность правил, агональность (состязательность) и даже известная шансовость этой состязательности, эквивалентность полярных реалий, эстетический компонент, связанный как с оформлением, так и с восприятием правового действа, дают основания для обнаружения игрового аспекта и в древних, и в высокоразвитых правовых культурах. «В Древнем Риме тоже долгое время любые средства были хороши, чтобы одолеть в суде противную сторону. Истец облачался в траурные одежды, вздыхал и стенал, громогласно ссылался на благо государства, приводил с собой в суд как можно больше клиентов, дабы усугубить впечатление, одним словом, делал все то, что еще делается порой и в наше время»[9]. В «правовой игре» условности, форма играют порой решающую роль, особенно в тех случаях, когда имеет место быть состязание интерпретаций.

В отечественном правоведении проблема толкования получила освещение в работах К.Н. Княгинина, который утверждает, что многие проблемы, возникающие в процессе толкования законов, а также других правовых текстов, могут быть сняты за счет операциональных прикладных рекомендаций практического свойства, сопровождающих основной текст. Эта концепция «юридического технологического знания»[10] лежит в русле инструментального подхода в праве, и далее мы покажем примеры развития такого метода в информационном аспекте.

И. Грязину принадлежит фундаментальное исследование проблемы толкования правовых текстов в ракурсе разработанной им на материале англо-американских политико-правовых учений новейшего времени концепции текстовой природы права, в которой основное внимание он уделил гносеолого-философскому аспекту толкования и построил ее на том, что «предмет текстуального подхода к праву формируется не в простом соотношении правового текста и сознания, а в соотношении объективных взаимосвязей правового текста, социальной действительности и социально детерминированного сознания»[11].

Дополняя некоторые современные исследования форм выражения права и герменевтики[12], используем герменевтическую методологию для указания направлений преобразования права, необходимых для постепенного перехода государства в то состояние, которое называется информационным обществом. Одно из направлений использования герменевтической методологии лежит в сфере правоприменения, о чем пишет В.А. Суслов: «В судебном процессе мы наблюдаем столкновение, конфликт различных интерпретаций одного и того же законодательного положения, оценки одних и тех же доказательств, квалификаций одного и того же события, что подтверждает тезис о многосмысленности любого текста. Стороны используют однообразный по замыслу законодателя текст, каждый применительно к своему пониманию закона. Складывается ситуация, когда интерпретация закона, его понимание становятся важнее самого закона: ведь закон, понимаемый как текст, — всего лишь инструмент, основа в руках умелого интерпретатора»[13].

Очевидно, что единообразного понимания права в обозримом будущем достигнуть сложно, но необходимость работы по минимизации разночтения текстов законов очевидна. Для достижения этого можно предложить следующие методы:

1) метод интеграции компьютерных сетевых технологий с правотворческими и правоприменительными процессами, необходимый для реализации принципа частичной автоматизации правотворческих и правоприменительных процессов;

2) метод интеграции герменевтической методологии с компьютерными технологиями, необходимый для проведения частично автоматизированного анализа правовых текстов.

Переход к практике автоматизированного анализа правовых норм объективно неизбежен. Поэтому, учитывая мнение О.А. Гаврилова о том, что «...лобовая атака на проблему автоматизированного анализа правовых норм не сулит особого успеха. Автоматическое сравнение всех правовых текстов практически невозможно в силу значительной сложности нормативных актов и их большой политематичности»[14], мы все же предлагаем автоматизировать нормы применением нового частного метода формализации и упрощения. Так, А.А. Деревнин считает, что «...первичным (неделимым) структурным подразделением текста нормативного правового акта как юридического документа является его абзац, который в силу неодинаковой структуры разных статей (пунктов) акта может иметь неодинаковые наименования»[15].

Такой подход не всегда можно считать логически завершенным, ибо множество статей законов имеют и в одном пункте, и в одном абзаце несколько предложений, которые могут содержать простые или сложные суждения; в то же время и одно предложение может содержать несколько суждений. Поэтому необходимо ввести понятие файловой конструкции нормативного правового акта. Это означает, что каждый минимально возможный объем законченной смысловой информации любого нормативного правового акта (сегмент) в электронной базе данных должен быть оформлен в виде файла.

Под термином «файл» мы имеем в виду устоявшееся понятие файла в информатике, а под сегментом мы понимаем самый элементарный «кирпичик» текста, из множества которых складывается текст нормативного правового акта. То есть это неразложимый далее «смысловой атом» правового текста. Сегмент должен быть наиболее простым в грамматическом смысле, чтобы обеспечить возможность компьютерного сравнения разных сегментов правового текста. Сегментирование создаваемого правового текста — сложная работа, для производства которой необходимы одновременные усилия специалистов в сфере права, лингвистики, логики и др.

Покажем, как мог бы выглядеть сегментированный текст п. 1 ст. 162 ГК РФ: «Несоблюдение простой письменной формы сделки лишает стороны права в случае спора ссылаться в подтверждение сделки и ее условий на свидетельские показания, но не лишает их права приводить письменные и другие доказательства». Он имеет по меньшей мере два сегмента. Первый: «Несоблюдение простой письменной формы сделки лишает стороны права в случае спора ссылаться в подтверждение сделки и ее условий на свидетельские показания». Второй: «Несоблюдение простой письменной формы сделки не лишает стороны права в случае спора приводить письменные и другие доказательства». Такой текст более пригоден для машинного анализа, но человеку он представляется явно избыточным. Из примера видно, что исходный текст, состоящий из 221 знака (с учетом пробелов между словами), при разбивке на сегменты увеличивается суммарно до 281 знака. При изначальном создании текста с учетом нужд компьютерной обработки эту проблему можно будет частично сглаживать, но одновременное достижение простоты, точности, отсутствия двусмысленности, конечно, ведет к своим издержкам в виде увеличения объема текста. Сегментирование имеет смысл при разработке текстов новых законов, когда такая работа будет частью комплексной переработки всего правового массива.

В электронной базе данных каждый сегмент должен быть представлен в виде файла, имеющего идентификационный номер с информацией о месте сегмента внутри статьи, главы закона и системы права. Часть кода номера файла должна предназначаться для информации о тексте: к какому праву — частному или публичному — принадлежит эта часть текста; где следует искать гипотезу или санкцию нормы, если они отсутствуют в самой норме; является ли норма права с данным сегментом императивной или диспозитивной; с какими процессуальными нормами связан данный сегмент. Также могут потребоваться резервные части кода для иных нужд классификации.

Такой номер должен иметь понятное внешнее оформление, но внутри системы он может быть многомерной матрицей, содержащей связи, отсылки, данные об авторах сегмента этого текста, дате его создания, иную информацию. Это предложение имеет практическое значение для автоматизации правотворчества: автор правовой нормы, написав сегмент, сможет запускать его в электронную базу данных для автоматического сравнения с имеющимися сегментами, отбирать нужные, выявлять противоречия и делать такой анализ, который пока недоступен компьютеру. Для подобных работ предназначены программы автоматического пополнения знаний и обработки документов: FLEXICON, KONTERM, ILAM, RUBRIC, SPIRE, SALOMON, которые, однако, как указывает Эрик Швайхофер, пока не могут работать с большими базами данных[16].

Так, в одной из них — KONTERM — «основой для автоматической генерации гиперссылок является доступная сегментация текста в частях документа — статьях, параграфах и предложениях... В результате просмотр документов, так же как последующий юридический анализ, значительно облегчается»[17].

Исходя из этого, вытекают наши предложения о том, чтобы создатель проекта закона, выявив нужные связи нового сегмента с имеющимися текстами, мог бы писать текст закона, снабжая его нужными гиперссылками[18]. Например, текст п. 1 ст. 808 ГК РФ «Договор займа между гражданами должен быть заключен в письменной форме...» должен иметь гиперссылку от слов «в письменной форме» к ст. 162 ГК РФ, устанавливающей последствия несоблюдения простой письменной формы сделки, ибо при чтении ст. 808 ГК РФ человек, который не является юристом, не сможет догадаться о связи этих двух статей. Полезными будут гиперссылки, указывающие гипотезу, диспозицию и санкцию данной нормы. Для этого можно использовать также систему всплывающих меню, появляющихся при приближении курсора к тексту данной нормы, или выделение разными цветами. Такими же техническими средствами можно было бы обеспечивать и раскрытие иных неявных сущностей: принадлежности нормы к публичному или частному, материальному или процессуальному праву ит.д.

Необходимо установить на уровне закона обязательность издания нормативных правовых актов так, чтобы для удобства ссылок и отыскания нужных фрагментов каждая строка текста была пронумерована на полях, разработать единый внешний формат представления текстов, отказаться от разбивки статей на абзацы, называемые в разных законах то частями, то пунктами (обозначаемые иногда буквами, иногда цифрами), заменив их унифицированными нумерованными пунктами. Необходимо принять закон, который будет обязывать законодателя постоянно искать нормы, которые могут быть перемещены в сферу автоматического (полуавтоматического, автоматизированного) исполнения, корректировать их для этого и создавать такие механизмы исполнения.

На примере самых новых законов покажем действие нового частного метода автоматизации правоприменительного процесса. В п. 1 ст. 9 Федерального закона от 08.08.2001 г. № 128-ФЗ «О лицензировании отдельных видов деятельности» (в ред. от 23.12.2003 г.) установлено: «Для получения лицензии соискатель лицензии представляет в соответствующий лицензирующий орган следующие документы: <...> копии учредительных документов и копию документа о государственной регистрации соискателя лицензии в качестве юридического лица; <...> копию свидетельства о постановке соискателя лицензии на учет в налоговом органе...».

Документ о государственной регистрации соискателя и свидетельство о постановке соискателя лицензии на учет в налоговом органе имеются в налоговом органе, поскольку в соответствии с Постановлением Правительства РФ от 17.05.2002 г. № 319 (в ред. от 16.09.2003 г.) он является федеральным органом исполнительной власти, осуществляющим государственную регистрацию юридических лиц. Требуется минимальная корректировка закона, чтобы налоговый орган по запросу лицензирующего органа направлял ему по сети эти сведения. Это уменьшит бумажный документооборот и ускорит выдачу лицензий.

Профессор Джоэл Рейденберг обращает внимание также на новый складывающийся метод формирования норм права, при котором существо норм подсказывается, задается или даже диктуется технологиями: «Для глобальных сетей управление видится как сложное соединение сил государства, граждан, бизнеса, техники. Каждый из этих центров интереса привносит что-то свое в правила функционирования сети. В пределах этой структуры частный сектор должен быть движущей силой в развитии информационного общества, а правительство должно быть привлечено, чтобы защитить общественные интересы. Но управленческий процесс уже не может игнорировать технологические факторы и способы принятия решений, предопределяемые технологически»[19]. Использование и развитие представленных методов является необходимым условием разработки новой правовой доктрины государства, реализующего программу «электронного правительства» и построения информационного общества, поскольку, как это справедливо считают А.В. Малько и К.В. Шундиков, «опыт развития многих стран показывает, что государство и общество не могут успешно развиваться без четкой стратегической концепции. Отсутствие понятных целей в политике, кризис ее идеологической составляющей — опасная и деструктивная тенденция, фактор, тормозящий прогрессивное развитие общества»[20].

В качестве важной составной части такой стратегической концепции можно рассматривать и комплекс предложенных нами методов.

Библиография

1 Малько А.В., Михайлов А.Е., Невважай И.Д. Методологические основы исследования правовой жизни общества // Правовая политика и правовая жизнь. 2002. № 3 (8). С. 15.

2 Ивин А.А. Ценности и понимание // Вопросы философии. 1987. № 8. С. 56.

3 Кистяковский Б.А. Философия и социология права / Изд. подгот. Ю.Н. Давыдов, В.В. Сапов; Русский христианский гуманитарный ин-т. СПб., 1998. С. 229.

4 Федотова В.Г., Смирнова Н.М., Барбасов А.В. и др. Теория и жизненный мир человека / Отв. ред. В.Г. Федотова. — М.: ИФРАН, 1995. С. 59.

5 Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века. — М., 1997. С. 392.

6 См.: Поляков А.В. Общая теория права: Феноменолого-коммуникативный подход: Курс лекций. 2-е изд., доп. — СПб., 2003. С. 47—58, 592—624.

7 Карбонье Ж. Юридическая социология / Пер. и вступ. ст. В.А. Туманова. — Благовещенск, 1998. С. 128.

8 Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. — М., 1995. С. 18.

9 Хейзинга Й. Homo ludens в тени завтрашнего дня / Пер. с нидерл. и примеч. В.В. Ошиса; Общ. ред. и послесл. Г.М. Тавризян. — М., 1992. С. 105.

10 Княгинин К.Н. Юридическое технологическое знание// Юридическая наука в свете новых задач. — Свердловск, 1990. С. 59.

11 Грязин И. Текст права: Опыт методологического анализа конкурирующих теорий. — Таллин, 1983. С. 157.

12 См.: Власенко Н.А. Проблемы точности выражения формы права: Лингво-логический анализ: Дис. ... д-ра юрид. наук в форме науч. доклада. — Екатеринбург, 1997; Атащикова Е.Н. Герменевтика в праве: Историко-правовой анализ: Дис. ... д-ра юрид. наук. — СПб., 1999.

13 Суслов В.А. Герменевтика права // Правоведение. 2001. № 5 (238). С. 9.

14 Гаврилов О.А. Курс правовой информатики: Учеб. для вузов. — М., 2002. С. 109.

15 Деревнин А.А. Проблема содержания и формы права // Академический юридический журнал. 2001. № 1 (3). С. 7 (http://advocat.irk.ru/aum/3/3_1_1.htm).

16 Schweighofer E. The Revolution in Legal Information Retrieval or: The Empire Strikes Back // The Journal of Information, Law and Technology (JILT). 1999 (1). Par. 7 (http://elj.warwick.ac.uk/jilt/99-1/schweigh.html).

17 Schweighofer E. Там же. Par. 8.1. Automatic Generation of Hypertext Links.

18 Гиперссылка (гипертекстовая ссылка) — способ кодирования, специального описания ресурсов (в данном случае — текста) в языке разметки гипертекстов (HTML), использующегося в среде Web (т.е. в Интернете). — Примеч. ред.

19 Reidenberg J.R. Governing Networks and Rule-Making in Cyberspace (http://web.archive.org/web/19971119123936).

20 Малько А.В., Шундиков К.В. Правовая политика современной России: цели и средства // Государство и право. 2001. № 7. С. 18.