Реформа российского права: преемственность и рецепция

В.А. РЫБАКОВ,

кандидат юридических наук, доцент Омского государственного университета

Наша страна в переходный период характеризуется сохранением во многих областях общественной жизни социальных институтов, типичных для прежнего социального уклада, подлежащих либо реформированию, либо ликвидации. Разумеется, подобные метаморфозы не являются односторонними, по необходимости растянуты во времени. Для регулирования отношений приходится сохранять старые юридические формы и некоторые институты.

Вопросы советского правового наследства, возможности и необходимости его использования в новых условиях не только представляют теоретический интерес, но и имеют практическое значение. Их решение предопределяет способ развития права на базе национальных правовых ценностей или на ценностях иностранных правовых систем. Это проблема правового прогресса отечественного права, места его на правовой карте мира, эффективности и самобытности.

Правовое строительство в нашей стране во многом ориентируется на западные правовые системы, заимствование их правовых ценностей. Многие политики, законодатели негативно относятся к советскому праву, накопленному правовому опыту. На этот факт указывает, в частности, А. Сухарев: «Главная слабость реформ в недооценке… демонстративном пренебрежении отечественным опытом. Радикальные сторонники западных моделей, чьи идеи восприняты и материализовались в новом УПК, встали на путь полного отторжения собственного опыта, подвергнув слишком политизированной критике вчерашний УПК, как стоявший на службе тоталитарного государства. Хотя в его нормах уже давно и достаточно последовательно проводилась линия на утверждение принципа законности в уголовном судопроизводстве»[1].

В более резкой форме высказал свое мнение М.Н. Марченко: «В конце 80-х —начале 90-х гг., в период демократического бума в нашей стране в теории и практике общественно-политической и государственно-правовой жизни исподволь ставилась революционная задача избавления от всего прошлого и уже в силу только одного этого — “старого” и создания или перенятия у западных соседей взамен этого чего-либо доселе слабо распространенного у нас, а значит — “нового”»[2] .

Отрицательное отношение к советскому праву обосновывается различными доводами. Э.Л. Панеях объясняет это необходимостью разрыва с прошлым: «Российские законы были отчасти списаны с чужих образцов, а отчасти созданы специально для того, чтобы сломить органично существовавшие ранее в обществе образцы поведения. В этом контексте представление о законах как о фиксации устойчивого ядра уклада не обязательно соответствует действительности. Разрыв при этом проходит сразу по двум линиям. Российские законы часто не соответствуют, во-первых, нормативным представлениям акторов о справедливости и, во-вторых, привычному и естественному для них способу урегулирования конфликтов»[3].

Еще один довод — исчезновение прежнего государства должно сопровождаться разрушением его права. Пытаясь осмыслить сложившуюся в правовой сфере жизни общества после разрушения СССР и социалистического лагеря ситуацию, некоторые авторы настаивают, например, на том (правда, не обременяя себя и других серьезной аргументацией), что с исчезновением государственной структуры почти мгновенно и автоматически исчезает вся правовая структура.

Социалистическую правовую семью, понимаемую исключительно в контексте лишь входящих в нее правовых норм, стали рассматривать как полностью исчерпавшую себя на современном этапе. После распада СССР и других социалистических государств, комментирует эти воззрения Ю.А. Тихомиров, «произошла резкая и даже поспешная перемена в оценках социалистического права. Фактическое его исчезновение дало повод считать данную систему не более чем историческим памятником»[4].

Разрушение государственной системы влечет за собой разрушение соответствующей правовой системы. Последняя распадается на две части: 1) оставшуюся в прежнем своем социально-политическом качестве «социалистическую» часть (правовой анклав) и 2) возникшую на модернизированной социалистической основе постсоциалистическую.

Следующий аргумент отрицательного отношения к правовому наследию —несовершенство советского социалистического права. При социализме происходила «явная подмена правовых принципов», «отказ от демократического развития, от цивилизованных форм организации жизнедеятельности общества»; право было «отстранено», и на смену пришли регуляторы из арсенала диктаторского режима; «правом признавалось исключительно то, что исходило от государства и основывалось на его принудительной силе». Все это породило неприязненное отношение к праву как инструменту устрашения, «сформировало особый тип личности, невосприимчивый к праву, не умеющий использовать правовые средства для достижения цели». Непринятие советского права «вызвано тем, что старое право, его прошлое несет с собой и недостатки прежней государственно-правовой системы. Преобразования же в нашей стране, которые вызваны революцией, направлены на избавление от нее»[5].

Подход, отрицающий наличие положительного в советском праве, возможность его использования, игнорирует объективный характер действия диалектических законов общественного развития, особенно закона отрицания отрицания. Перечеркивание всего ценного, что было в истекшие десятилетия, — великая ошибка, расколовшая общество и перекрывшая пути к его единению и солидарности[6].

Подход не учитывает, что любая национальная правовая система никогда не сводится лишь к совокупности правовых норм, издаваемых государством или санкционируемых им. Эта система включает в себя правовое сознание, правовой менталитет, правовые традиции и обычаи, многие другие компоненты, которые связаны не с государством, а с социальной жизнью, обществом. Подход не учитывает также относительную самостоятельность государства по отношению к праву, правовой системе. Изменения, происходящие в государстве, не обязательно немедленно, по истечении небольшого исторического отрезка должны соответствующим образом полностью отразиться в праве, и наоборот. Исчезновение с исторической арены государства не означает немедленного исчезновения права, правовой системы.

Допустимо было бы утверждать, например, о прекращении действия составляющих его правовых норм или отдельных принципов. Но было бы опрометчиво вести речь об уходе в небытие вместе с социалистическим или иным государством правового сознания народа, сформированного в социалистической среде, юридического менталитета, правовых теорий и доктрин, построенных на базе марксистских идей, правовой культуры, правовых традиций и обычаев, т. е. всего того, что составляет важный компонент любой системы права. Потребуется смена не одного поколения, пока из общественного сознания при самых «благоприятных» для этого условиях станет вытесняться сложившийся в течение десятилетий «социалистический» синдром, или стереотип.

Подход, сутью которого является не объяснение, а простое отрицание, неверен. Истина не в восхвалении, но и не в отрицании; она лежит где-то посередине. Отрадно, что в трудах правоведов, появившихся в конце 1990-х — начале 2000-х годов, рубеж между двумя периодами в истории отечественного права не выглядит такой пропастью.

Отсутствие преемственности предопределяет и неоднозначное решение вопроса об ориентации правового развития России. Продолжается спор между приверженцами славянофильства и западничества о путях правового (государственно-правового) развития страны. Одни исследователи полагают, что нужно использовать свой исторический правовой багаж и сохранять национальные правовые особенности. Другие предлагают ориентироваться на западные правовые образцы, считая, что они более прогрессивны и их восприятие выведет право России на мировой уровень. По мнению Б.Н. Топорнина, вряд ли кто-нибудь будет настаивать на том, чтобы непременно пойти «самобытным» путем, занять позиции юридической автаркии и создать новое российское право, резко отличающееся от образцов, принятых в мире. Это означало бы не только правовую, но и экономическую изоляцию, усложнение хозяйственных связей с другими государствами, отрыв от общемировых процессов развития[7].

Политический курс страны в начале реформирования был ориентирован на Запад. Авторы «перестройки» объявили целью «вхождение СССР в мировое цивилизованное сообщество», т. е. объявили о своей неспособности «тянуть» самостоятельный исторический проект, и поставили новую задачу: войти в чужой, западный либеральный проект. Руководство страны не подумало о том, на каких условиях это произойдет. В результате была осуществлена попытка войти в чужой проект за счет отказа от своей субъективности, «самости». Именно тогда высшее руководство СССР отказалось от советской идентичности, не предложив вместо нее другой.

Отказавшись от обанкротившейся советской модели, Россия выбрала для себя достаточно абстрактную формулу развития «по аналогии». Поиски какой-то приемлемой модели и (или) привлекательного мифа в собственном прошлом не производились. Интеграции России в западные институты не жаждали ни Запад, ни существенная часть российского общества.

Своеобразную позицию занимал В.С. Нерсесянц. Главное — не в ориентации на собственную или иностранную правовую культуру, а на право. «Нигде в мире нет дефицита самобытности, но везде есть дефицит права. Для утверждения всеобщих и общечеловеческих начал права требуется воля всех и каждого, а самобытность никуда не денется. Дело не в том, чтобы право в России было российским уставом (по-другому и не бывает), проблема в том, чтобы оно было правом»[8].

Подобные утверждения не совсем верны. Широкое заимствование иностранного правового материала приводит к вытеснению национального, грозит потерей самобытности, индивидуальности государственно-правовой системы, ее идентичности. Потеря государственной идентичности, чувства национальности самосознания ведет, как показывает всемирная история, к неспособности четко формулировать (а следовательно, отстаивать) национальные интересы, к их неизбежной подмене либо несбыточными, либо ущербными идеями и целями. В конечном счете это приводит к утрате той или иной страной своих законных и естественных места и роли в мировой политике.

То, что отечественное современное право стало прозападно ориентированным (в отличие от советского права), общеизвестно. Все же следует признать, что российское право лишь по форме стало напоминать западное, но не по существу. Все дело в отечественном теоретическом правосознании. Без его определенной «юснатурализации» в ущерб исходным «ценностям» марксизма-ленинизма российское право не апеллировало бы к правам человека, их безусловному приоритету по отношению к государству[9].

Ориентация на Запад обусловливает снижение роли принципа преемственности в правовом развитии. Отсутствует запрос на понимание и учет границ национального правового наследия и традиции, ибо он несовместим с установками правовой инженерии применительно к сфере историко-культурного наследия. Политический модернизм нивелирует преемственность, политизирует наследие и традиции. Историческая преемственность в качестве социокультурной модели развития должна выступать главной методологической предпосылкой и основанием разработки современной правовой политики[10].

Не следует забывать и об общезначимых ценностях, ориентирах общеевропейской и всемирной истории, современных тенденциях и направлениях развития мирового сообщества народов и государств. Но успех современных государственно-правовых преобразований в значительной степени определяется удачно подобранной формулой, прочно опирающейся на позитивную историческую преемственность и традиции, и одновременным поиском средств нейтрализации негативных моментов прошлого[11].

Утрата в исторической памяти этносов преемственности исторического развития грозит отрицательными последствиями. Многие люди не только перестают дорожить прошлым, но столь же отрицательно относятся к настоящему и не верят в будущее, что порождает опасную деформацию нравственно-психологической атмосферы в российском обществе. Прошлое нельзя отбросить. Прошлое нужно критически переосмыслить, сохранив преемственность в развитии общества и адекватное отражение в исторической памяти народов[12].

Достойная будущность России не может быть ни возвратом к прошлому, ни отрицанием прошлого, но обязательно должна быть продолжением и обновлением самобытной истории страны в общем русле всемирной истории с учетом накопленного опыта и преемственности.

Библиография

1 Сухарев А. Кто же выиграл от введения нового УПК? // Российская Федерация сегодня. 2003. № 18. С. 16.

2  Общая теория государства и права: В 2 т. Т. 1: Теория государства / Под ред. М.Н. Марченко. — М., 1998. С. 121.

3 Панеях Э.Л. Неформальные институты и формальные правила: закон действующий, закон применяемый // Политическая наука. 2003. № 1. С. 37.

4 Тихомиров Ю.А. Курс сравнительного правоведения. — М., 1996. С. 125.

5 Оболонский А. Бюрократия // Юридический вестник. 1996. № 9. С. 4.

6 См.: Правовое государство: идеал и реальность: Круглый стол // Российская Федерация. 1995. № 12. С. 44.

7 См.: Топорнин Б.Н. Конституционно-правовые проблемы формирования новой экономической системы // Конституционный строй России. — М., 1992. С. 28.

8  Нерсесянц В.С. Право как ценность. — М., 2000. С. 13.

9 См.: Байниязов Р.С. Мировоззренческие основы общероссийской правовой идеологии // Журнал российского права. 2001. № 11. С. 46.

10 См.: Селезнева Е.Н. Научные принципы или «принципиальная» контектурность? // Полис. 1998. № 1. С. 174, 177.

11 См.: Литвинович Ф.Ф. Преемственность в праве: вопросы теории и практики: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. — Уфа, 2000.

12  См.: Полянский В.С. Историческая память в этническом самосознании народов // Социологические исследования. 1999. № 3. С. 18—19.