Система конституционных и международно-правовых принципов

УДК  340.1:342
 
Б.А. ОСИПЯН,
кандидат юридических наук,  доцент, старший научный сотрудник ИЗиСП при Правительстве РФ
 
Принципы современного мира требуют, чтобы то, что каждый должен признавать, обнаруживало себя ему как правомерное.
Гегель Г.В.Ф. Философия права

 
Всякий принцип есть мера ориентирующего и движущего начала, потому весьма трудно, если вообще возможно, найти какой-то общий язык с теми, кто отрицает любые принципы. Система же тех или иных принципов — это нормативное отражение творческого Духа, исходящего от Создателя и повелевающего обличать одних, молиться за других, но любить всех для свободной и радостной жизни ныне и во веки веков. «Мудрость, — писал Г.В. Лейбниц, — это совершенное знание принципов всех наук и искусство их применения. Принципами я называю все фундаментальные истины, достаточные для того, чтобы в случае необходимости получить из них все заключения, после того как мы с ними немного поупражнялись и некоторое время их применяли»[1]. Для верного понимания и применения того или иного принципа важно не только и не столько его знание, сколько вера в истоки, из которых образуется его качественное содержание, его значение и место в иерархии других принципов, а также мера его относительности в решении той или иной проблемы. Например, во всех сферах человеческой жизни важно, чтобы общепринятые принципы в их определенной иерархии презюмировались  в пользу жизни, достоинства и свободного самоопределения человека как высшего творения Божьего и чтобы во всех случаях милость Божественная и человеческая всегда предшествовала истине, а истина — справедливости и правосудию, а не наоборот. Конечно, в понятии справедливости отражается суть права, его движущая сила, равно как и в духе любви отражается суть религии. Однако не может быть справедливости без истины, так же как и истины без милости и святости. Так, в США на фасадах почти всех учреждений правосудия запечатлены слова: «Justice, Truth, Mercy» (Правосудие, Истина, Милость. — Примеч. ред.), несмотря на то, что, как уже было сказано выше, всякое правосудие без истины и всякая истина без милосердия по большому счету не имеют конечного смысла. Кстати говоря, концепция абсолютно соревновательного правосудия, которое совершается без активного поиска истины по делу, как раз и является одним из проявлений неправомерной иерархии вышеуказанных принципов. Как точно заметил Г. Берман, «профессор права, который говорит, что договорное право не имеет ничего общего с понятием справедливости, либо не знает, что его студенты имеют понятие о справедливости, либо сам не имеет понятия о справедливости»[2].
Идея справедливости может исходить только из определенного, установленного Богом порядка и веры в этот совершеннейший порядок во Вселенной, в обществе, в семье, в душе человека, а не из абстрактных пожеланий людей. Никакое искажение Духа истины (системы ценностей, целей, принципов) не может считаться правомерным ни изначально, ни тем более в своих последствиях. Иными словами, что беспринципно изначально, то бесперспективно впоследствии. Более того, как писал И. Кант, «заблуждение в принципах есть нечто большее, чем заблуждение в их применении»[3], ибо любое начальное искажение всегда имеет более тяжелые последствия, чем всякое последующее отклонение от правильного ориентира.
Еще более страшен умышленный отход от истинных принципов, так же как произвольное применение двойных, тройных и иных плюралистических стандартов в духовно-нравственной и социально-правовой жизни. В притчах Соломоновых говорится, что «неодинаковые весы, неодинаковая мера, то и другое — мерзость пред Господом»[4]. Пагубны также всякие беспочвенные иллюзорные идеи, цели и принципы, которые являются горькими плодами разума и рассудка человека. Лейбниц по этому поводу сформулировал «принцип достаточного основания для того, чтобы вещь существовала, чтобы событие наступило, чтобы истина имела место»[5]. Представляется, что достаточное основание всякой относительной, ограниченной и временной вещи или явления — абсолютный, безмерный и вечный Бог, который по Своей воле дал каждой вещи свою сущность, смысл, меру, назначение и применение. Именно поэтому всякий принцип, в том числе и юридический, который противоречит воле Бога или отклоняется от нее, т. е. от идеи права, не может быть правомерным и целесообразным.
Всякий правовой принцип в первую очередь должен соответствовать неизменным первым десяти заповедям Божьим и установленному Им порядку: не убивать[6], т. е. не уничтожать высшее творение, созданное Господом по Своему образу и подобию, — человека, в том числе и себя; не красть, т. е. не похищать тайно или явно какую-то вещь против воли Бога и против воли ее владельца, ибо это опасно для души самого похитителя, его здоровья и жизни; не лжесвидетельствовать, т. е. не искажать, не скрывать и не отрицать истинные факты; не завидовать, т. е. не чувствовать недовольства от того, что кому-то дано Богом сравнительно больше чего-то ценного, нежели тебе самому; не прелюбодействовать, т. е. не развивать в себе соблазны плоти, отдаляющие от Бога и от своей истинной сущности, назначения и должного служения Господу, даже если большинство людей делают это, ибо как тело человека должно служить его духу, так и сам человек своим духом, душой и телом должен служить своему Создателю и другим людям во имя и ради Него.
Очевидно, что все перечисленные и другие заповеди-принципы Бога имеют системный и императивный характер, так как, хотя и адресованы свободной воле каждого человека, своим содержанием и целью не обусловлены относительной человеческой волей, но только абсолютной волей Божьей. Согласно Гегелю, «…принципы немецкого публичного права следует выводить не из какого-либо государственного понятия, например, монархии, аристократии или демократии и т. д., а воспринимать их как повествование о реальных данностях; ведь владение появилось раньше, чем закон, и возникло оно не из законов, но то, что было приобретено, превращалось в законное право»[7]. Богоданность и системность характера правомерных принципов состоит в том, что они имеют определенный приоритет друг перед другом и при этом органически взаимосвязаны. «Всякая система, — писал Э.Б. Кондильяк, — есть не что иное, как расположение различных частей какого-нибудь искусства или науки в известном порядке, в котором все они взаимосвязано поддерживают друг друга и в котором последние части объясняются первыми. Части, содержащие объяснения других частей, называются принципами, и система тем более совершенна, чем меньше число ее принципов: желательно, чтобы число их сводилось бы к одному»[8].
В этом контексте принципы общей, и в частности правовой, межерологии[9] как духовно-научной системы и метода исследования можно свести к одному первоисточнику-принципу — образу Христа: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь», ибо любящий Бога непременно любит и брата своего[10]. За этим краеугольным принципом следует другой — побудительно-активизирующий принцип: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними», а также предупредительно-сдерживающий принцип — «не делать другим того, чего себе не хотите»[11].
Говоря о принципах конституции, следовало бы напомнить, что само понятие «конституционализм», употребляемое около двух десятилетий в американской правовой доктрине, в основном сводилось к принципу верховенства писаной конституции над принятыми законами и правоприменительными решениями. Представляется, что именно две наиглавнейшие заповеди Христа должны стать основанием истинной идеи права и всякой правомерной конституции, так называемой основной нормой всякого оптимального социального правопорядка. В этом смысле можно понять определенную меру истинности мнения Г. Кельзена о том, что «основная норма», как конституция правовой логики, должна определять главный фактор правотворчества[12].
Императивный характер принципов состоит в том, что они представляют собой нормы и правила, вытекающие из необходимости, безальтернативности и недопущения произвольного выбора чего-то в конкретных условиях, если цель, т. е. мера надежды, или ожидаемого, остается постоянной. Ничто не может быть правомерным вне связи с правом (одним из существенных проявлений воли Божьей) и его мерой, которая немыслима без положительного содержания и качественной цели — духовного освобождения и спасения в вечной жизни через веру.
В конституциях некоторых современных стран закреплены специальные главы, посвященные принципам политики государства (Ирландия, Индия, Пакистан, Бангладеш, Шри-Ланка, Намибия) либо содержащие основные начала или принципы (Румыния, Болгария, Молдова, Тунис, Югославия). Это духовно-нравственные, ценностно-идеологические и организационно-политические основы регулирования конституционных правоотношений, которые исходят из соответствующей системы религиозных, нравственных, обычных, научных и культурных норм, апробированных характером и уровнем правосознания и реальной жизни конкретного народа. Без таких принципов конституция неопределенна, аморфна, трудно комментируема и применима в своем предполагаемом правовом единообразии. Так, например, конституции многих мусульманских государств (Пакистан, Иран) провозглашают в качестве главного принципа государственной политики исламский образ жизни в соответствии с духом и заповедями Корана; средством реализации духа и заповедей Корана призваны служить все остальные законы, подзаконные акты и решения правоохранительных органов.
Конституции некоторых других государств (Италия, Япония) наряду с некоторыми иными важными принципами провозглашают принцип сохранения общего мира и безопасности, а также добровольного отказа от права объявления войны другим странам, считая такое право неправомерным и нецелесообразным при разрешении международных споров и конфликтов. Такой подход созвучен с библейским предупреждением о том, что «все, взявшие меч, мечом погибнут»[13], и вполне соответствует заповеди взаимного прощения совершенных грехов, которая требует перековать мечи свои на орала и копья свои — на серпы; не поднимать на народ меча и более не учиться воевать[14]. Даже в случае периодически возникающих военных противостояний соперники обязаны по-рыцарски соблюдать каноны ведения войны. Кстати, этот принцип впервые был провозглашен в 1020 году в церковном установлении «Божий мир», т. е. был выдвинут христианской церковью задолго до нормативной разработки идей современного международного гуманитарного права в XIX и XX веках, в частности, в Гаагских и Женевских конвенциях и дополнительных протоколах к ним.
Представители воинствующего и демагогического гуманизма и демократии утверждают, что всякое новое поколение не обязано жить по принципам и обычаям своих отцов, но имеет право периодически изменять эти принципы по своему усмотрению[15]. Однако при таком утвержении не учитывается тот факт, что, сравнивая отцов и детей, никто не может правильно оценивать принципы и обычаи тех и других по единому и неизменно идеальному образцу. Так, если отцы верили в Бога и следовали в своей жизни Его заповедям, то это вовсе не означает, что детям следует вопреки отцам идти путями безбожия и многобожия, суеверия, неверия или идолослужения. Конечно, у детей должна быть своя жизнь и они не должны повторять жизни и тем более ошибки своих предков (особенно если те по тем или иным объективным и субъективным причинам жили в неверии или суеверии и строили своим непомерным и изнурительным трудом замки на песке).
Надо ежедневно обновлять свои души и разум, следовать путем истины и свободы, который постоянен и потому не может периодически пересматриваться грядущими поколениями по своему произволу или  соответственно модным пристрастиям.
Например, одно из существенных политико-правовых заблуждений современных людей состоит в том, что, как выразился А.И. Солженицын, их «право не верить в Бога ограждено конституцией»[16], что они слишком по-своему, произвольно понимают принцип равных прав различных правовых субъектов независимо от их возраста, пола, личного призвания и назначения. Они не задумываются над тем, почему многие правовые системы в разное время предусматривали определенное неравноправие различных категорий людей. Так, например, средневековое городское право (urban law), по словам Г. Бермана, устанавливало разные правовые порядки, права и обязанности для различных классов: духовенства, дворянства, граждан, неграждан, студентов, евреев и др. Уникальной чертой права западного христианства было то, что конкретные лица жили в условиях разнообразия (плюрализма) правовых систем и каждый человек руководствовался правом того подобщества, членом которого он являлся[17]. С другой стороны, в средневековой Франции дворяне за совершение одного и того же преступления (скажем, за непослушание старшим, нанесение телесных повреждений или нарушение прав собственности) платили большие штрафы, нежели крестьяне[18]. Однако и те и другие, согласно ветхозаветному отказу от принципа double jeopardy (двойной риск, опасность. — Примеч. ред.), не наказывались дважды за совершение одного и того же правонарушения[19]. Здесь следует подчеркнуть, что дохристианское неравноправие людей различных статусов (взрослых и детей, мужчин и женщин, богатых и бедных, руководящих и руководимых) может быть духовно преодолено только посредством принципов христианского права.
«Основная ложь гуманизма, — писал Н.А. Бердяев, — состоит в идее самодостаточности человека, в самообоготворении человека… Подъем человека, достижение им высоты предполагает существование высшего, чем человек. И когда он остается с самим собой, замыкается на человеческом, то создает себе идолов, без которых не может возвышаться»[20]. «Опасность для России и для всего мира тем больше, — писал Е.Н. Трубецкой, — чем современный хаос осложнен и даже как бы освящен культурой… Это неслыханное от начала мира порабощение духа — озверение, возведенное в принцип и систему, отречение от всего того человеческого, что доселе было и есть в человеческой культуре. Человек не может оставаться только человеком; он должен либо подняться, либо упасть в бездну, вырасти или в Бога, или в зверя»[21]. Как известно, основной принцип современной цивилизации — принцип безопасности: «безопасная» свобода совести, или «безопасный» атеизм, «безопасное» идолослужение, «безопасный» секс, или прелюбодеяние, «безопасные» массовые аборты и заказные самоубийства (эвтаназия), «безопасное» ведение войны, «безопасная» глобализация, «безопасное» и беспредельное накопление богатства и пользование роскошью, «безопасная» ликвидация национальных государств, культур и языков и т. д.
Все эти мирские принципы так или иначе оказывают свое влияние на общепризнанные стандарты международного права и обусловливают их неполноту, определенную неправомерность, малоэффективность или дисфункциональность, особенно в деле поддержания мира, справедливости, реализации равноправия и права человека и народов на свободное самоопределение, суверенитет и сохранение территориальной целостности государств. Так, в международных правовых актах не закрепляется то, что достоинство каждого человека абсолютно и качественно равно достоинству любого народа и всего человечества, поскольку его источник и критерий один и тот же — образ и подобие Творца, Его неисчерпаемая любовь и благосклонность к каждому и ко всем без каких-либо различий между людьми. В этом смысле объективная воля Бога, дух и содержание Его заповедей и целей являются высшей и определяющей нормой для всех прочих правовых норм. Нормы международного права и национальных правовых систем, как относительно низших и производных, должны строго соответствовать своей высшей духовной норме, чтобы образовать некую иерархию ценностей, целей и принципов. «А всякий, кто слушает слова Мои сии и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке», — говорится в Евангелии[22]. И если так называемые общечеловеческие ценности и цели, международные правовые нормы противоречат высшим критериям правомерности или недостаточно полно отражают и
исполняют их смысл, содержание и силу действия, то они вряд ли могут иметь приоритетное значение относительно норм национальных законодательств, которые к тому же могут подчас стоять ближе к императивам правомерности, нежели сами международно-правовые императивы.
Перефразируя сказанное, чтобы стать действительно общечеловеческими и приоритетными, международные правовые стандарты должны быть приведены в соответствие  требованиям истинной любви, веры, разума, положительного опыта, высокого человеческого достоинства и назначения, свободного и ответственного самоопределения каждого человека и народа по собственному призванию и историческому смыслу. Например, провозглашая принцип демократического, гражданского и открытого общества, международные правовые акты имеют в целом атеистический характер и, по сути, делают «открытое общество» закрытым для Бога и Его заповедей, «правовое государство» — весьма далеким от идеи Божественного права, рекламируют безбожное потребление мирских благ и тем самым поощряют
корысть и наживу. Однако ни принципиально, ни функционально не могут быть правомерными общество и государство, законы которых гарантируют постоянно возрастающую рыночную поляризацию нищеты и богатства, эгоизм и корысть, хитрость и проворность человеческих созданий, «берущих от жизни все». «Ты же, человек Божий, — сказано в св. Евангелии, — убегай сего (сребролюбия. — Примеч. ред.), а преуспевай в правде, благости, вере, любви, терпении, кротости. Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван…» «Хвалящийся хвались о Господе. Ибо не тот достоин, кто сам себя хвалит, но кого хвалит Господь»[23].
Для императивов Бога система международного права, равно как и все национально-государственные системы, должна быть  открыта и только в этом духе соответствующим образом субординирована с обязательным учетом устоявшихся религиозных, нравственных, этнических и иных особенностей каждого народа, а также предписаний национальных науки, искусства и языка. Именно поэтому несерьезно абстрактно и однозначно говорить об обязательном приоритете норм международного права над нормами национальных законодательств, поскольку система международного права, по нашему мнению, сама нуждается в существенных поправках и дополнениях, призванных восстановить в ней полноту и надлежащую иерархию правомерных ценностей, целей, принципов, должную меру свободы и ответственности перед высшим Сувереном, а не перед аморфным понятийным идолом человечества или международного сообщества. Ни один из так называемых общепризнанных международных правовых документов (Устав ООН 1945 года, Всеобщая декларация прав человека 1948 года, международные пакты о правах человека 1966 года и т. д.) не содержит в себе упоминания об абсолютном Суверене, Законодателе и Судье, по законам которого должно жить все человечество. Напротив, в них атеистически закрепляются лишь формальные права и претензии людей друг к другу, возводимые в высший объект веры и уважения. В то же время в этих документах официально не признается такое святое право человека, как личное самоопределение согласно его высокому достоинству и призванию, хотя такое право мимоходом оговаривается для наций и народов в преамбуле Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам 1960 года, в ст. 1 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах 1966 года, ст. 1 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года и т. д.
Международные правовые акты, с одной стороны, официально признавая и закрепляя право человека на жизнь, с другой стороны, неправомерно воздерживаются от запрещения так называемых безопасных абортов, заказных самоубийств (эвтаназий) или проведения научных опытов над людьми с их согласия. Кстати, всякое конституционное попустительство или нарушение Божьей заповеди «не убей» не может быть правомерным, как противоречие благой и абсолютной воле Бога. Никто, кроме Создателя, не вправе произвольно распоряжаться жизнью, определять ее сроки или уклоняться от ответственности за богоданные ему состояния и моменты земной жизни. По этому поводу св. Иоанн Златоуст говорил следующее: «Никто без страдания не расстается с телом, и это Бог устроил для пользы, чтобы люди легко не накладывали на себя руки по поводу своих маленьких печалей»[24]. Что касается случаев неизлечимой болезни страдающего человека, то страдание каждому человеку Богом дается для осмысления прожитой жизни, для возможности покаяния и спасения в вечной жизни, а не для своевольного, бессмысленного и безответственного ухода из жизни. Одним словом, официальная легитимация эвтаназии — это не что иное, как публичное отрицание Бога и Его неизменных заповедей, к безоговорочному исполнению которых призван каждый человек, каждый народ и все здравствующее человечество в целом.
 
Библиография
1 Лейбниц Г.В.  Сочинения: В 4 т.  — М., 1982—1989. Т. 3. С. 97.
2 Berman H.J. Faith and Order: The Reconciliation of Law and Religion. U.K., 1993. P. 336.
3 Кант И. Трактаты и письма. — М., 1980. С. 364.
4 Библия. Ветхий Завет. Притч. 20:10.
5 Лейбниц Г. Сочинения. Т. 1. С. 500.
6 Библия. Ветхий Завет. Исх. 20:12—17.
7 Гегель Г.В.Ф. Политические произведения. Конституция Германии. — М., 1978. С. 182—183.
8 Кондильяк Э.Б. Трактат о системах. — М., 1938. С. 3.
9 См.: Осипян Б.А. Понятие правометрии или межерологии права // Государство и право. 2006. № 10.
10 Библия. Новый Завет. 1 Ин. 4:21.
11 Там же. Мф. 7:12;  Деян. 15:29.
12 См.: Кельзен Г. Чистое учение Ганса Кельзена. Вып. 2. — М., 1988. С. 79.
13 Библия. Новый Завет. Мф. 26:52.
14 Библия. Ветхий Завет. Мих. 4:3.
15 См.: Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII—XIX вв. — М.,1957. С. 330—343.
16 Солженицын А.И. Рассказы // Малое собр. соч.: В 7 т. Т. 3. — М., 1991. С. 279.
17 Berman H.J. Law and Revolution. — L., 1983. P. 394, 395.
18 Ibid. P. 477.
19 Библия. Ветхий Завет. Наум. 1:9.
20 Бердяев Н.А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. — Париж, 1952. С. 141.
21 Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках. — М., 1916. С. 45.
22 Библия. Новый Завет. Мф. 7:26.
23 Библия. Новый Завет. 1 Тим. 6:11—12; 2 Кор. 10:17—18.
24 Златоуст // Избранные творения. Беседы о Евангелии от Иоанна Богослова. Т. 2. — М., 1993. С. 600.