Социальная медицина как одна из базовых основ социального государства

Е.В. ЧЕРНОСВИТОВ

Все вдруг поняли, что общество больно, и эта боль идет не от ран!

Дж. Сэлинджер

Во времена, переломные для общества, институализация социальной медицины порой принимает содержание государственной политики. Так, отец всех реформаторов фараон Аменхотеп IV (Эхнатон, муж Нефертити, отец Тутанхамона, воспитатель Семнихкара (Моисея)) свои реформы начал под знаменем радения за общественное здоровье нации с уничтожения касты жрецов, а также всякого рода магов, колдунов и прочих ловцов душ и манипуляторов общественным сознанием. Победа маленькой Спарты над могущественными Афинами в Пелопонесской войне стало возможной исключительно благодаря оздоровительной политике царя Ликурга, который образовал особый орган управления (герусию), состоявший из царя, врача и представителя народа. Самое здоровое в истории человечества спартанское общество во время правления Ликурга смогло преодолеть владычество пифийских оракулов (культ Аполлона) и отвергнуть массовые пифийские игры, суть которых — манипулирование огромными массами народа путем «музыкальных» и наркотизирующих воздействий на толпы. Гиппократ, сделавший разумные выводы из Пелопонесской войны (он придерживался афинской стороны), под предлогом отрицательного влияния климатических факторов на здоровье и моральное состояние афинян провел грандиозную реформу, поставив под контроль врачей действие всей властной элиты. Результатом гиппократовской институализации медицины (разработка и введение нормативов в различные сферы деятельности, прежде всего в структуру власти и армии) явился победный реванш Афин над Спартой. Система охраны общественного здоровья Гиппократа оказалась намного эффективнее спартанской[1].

Если социальная медицина становилась важной частью государственной политики, эта государственная политика осуществлялась в интересах всего общества далеко не всегда, в связи с чем и социальная медицина выступала негативным для общества фактором. Можно назвать имена врачей, чья забота об общественном здоровье была фактически действием, направленным против общества: Козимо Старший Медичи, присвоивший себе титул герцога, — основатель династии, предок многих великих и знатнейших персон, двух королев Франции; Парацельс, приблизивший медицину к вершине Олимпа путем единственно общественного знания и практики, поставленной им на «научные рельсы»; Ламетри, лучший врач Европы, самый гонимый из всех; Авиценна, сорвавший халат с халифа и надевший его на себя. В XX веке — безымянный советник Гитлера, по программе которого фюрер «оздоровлял» немецкую нацию и собирался «оздоровлять» таким же путем весь мир. Вместо него в общественное сознание не одного поколения идеологи фашизма внедрили имя ни в чем не повинного Фрэнсиса Гальтона и опорочили его гениальную евгенику (запрет на клонирование — пример живучести канонов фашистской социальной медицины[2]). Влияние научных взглядов А.А. Богданова (Малиновского) на общество было так высоко оценено В.И. Лениным, что он уничтожил Богданова как научного мыслителя в «Материализме и эмпириокритицизме». Большевик и «красный» министр здравоохранения Н.А. Семашко, объявивший все болезни человека «пережитком капитализма», ввел в медицину понятие «реабилитация» — больной (ребенок, старик, женщина — не важно) по выздоровлении должен еще доказать обществу лояльность к его идеологии, то есть реабилитировать себя. П.Б. Ганнушкин, советский профессор психиатрии, и его последователи О.В. Кербиков и В.А. Снежневский институализировали в качестве социальной медицины клиническую психиатрию, ввели в обиход врачей и пациентов понятия «принудительное лечение» (даже для больных инфарктом миокарда), «синдром инакомыслия», «инвалид», в том числе «инвалид детства», закрепили реабилитацию как важный этап любого лечения при любых заболеваниях.

В 1940 году Король Англии Георг VI выступил перед палатой лордов с короткой речью: «Если мы хотим, чтобы  наша страна не канула в Лету, мы должны срочно организовать институт социальной медицины».

Институт был организован при Оксфордском университете в течение нескольких недель. Он стал сразу педагогическим и научно-исследовательским. Возглавил его социолог и психиатр Джон Арчебалд Райл. Департаментами заведовали социологи, экономисты и врачи. Институт успел провести конференцию, в процессе которой была выработана первая программа социальной медицины и четко сформулирована основная задача: проанализировать, как происходящие в обществе явления отражаются на общественном здоровье. Общественное здоровье понималась в двух смыслах — медицинском и нравственном. Институт просуществовал не долго: началась вторая мировая война, и он превратился в военный госпиталь. Работая в архивах Оксфордского института в начале последнего десятилетия, мы наткнулись на сборник первой конференции по социальной медицине, изданный этим институтом. Наши коллеги из Оксфорда, зная, что мы собираемся организовать в России социальный институт (научно-исследовательский и педагогический), любезно подарили нам один из двух сохранившихся экземпляров материалов этой конференции. Сейчас этот сборник находится в Государственной медицинской библиотеке в Москве.

Только с 1946 года социальная медицина стала стремительно развиваться прежде всего в странах Западной Европы, а также в США, Канаде, Японии. Сейчас практические, педагогические и научно-исследовательские институты и центры социальной медицины есть почти во всех странах мира, даже развивающихся, таких, например, как Гондурас и Эфиопия.

Мы создали первую в России кафедру социальной медицины в 1997 году в Московском государственном социальном университете и выпустили первые учебники, получившие дипломы в России, Великобритании, Ирландии и Франции, а также учебные пособия. Нами разработаны программы очного, вечернего и заочного обучения по социальной медицине. Вышел в свет мультимедийный учебник для преподавания социальной медицины дистанционно. В настоящее время кафедры социальной медицины открыты во многих институтах страны, в том числе технических. В 2004 году в издательстве «Академический проект» вышел в свет полный курс социальной медицины для вузов, включающий три учебника: «Социальная медицина: теоретические основы», «Специальная социальная медицина» (посвящен пенитенциарной и военной медицине) и «Методы социальной медицины» (прикладные методы, рекомендуемые к использованию в России). Социальную медицину в России преподают по нашим программам и учебникам.

Социальная медицина рассматривается нами как раздел социологии, объектом изучения и практики которого является общественный человек. Клод Анри де Рувруа Сен-Симон, Огюст Конт и Герберт Спенсер заложили основы такого знания об обществе, где человек (человеческий фактор) не просто играет некую абстрактную роль, но в своих отношениях, действиях, поступках и статусах может быть подвергнут измерениям. Не случайно социометрия — один из главных методов социальной медицины. Есть и общее понятие, которое является категорией знаний о человеке и одновременно об обществе. Имеется в виду предмет социальной медицины — общественное здоровье. Понятие «общественная болезнь» не есть противоположная «общественному здоровью» категория, ибо любое знание об общественной болезни (болезнях) имплицитно содержится в понятии «общественное здоровье».

Понятия «здоровье» и «болезнь» в клиническом смысле категории «общественное здоровье как предмет социальной медицины» находятся в «снятом» виде. Это значит, что в конкретном обществе (многонациональном государстве) возникли явления, не свойственные данному обществу (историческим традициям, общенациональному характеру, социальной психологии и т.д.) и деформирующие его структуру, например, торговля детьми и детская проституция в современной России. Эти стигмы «больного» общества не объяснишь никакими негативными факторами, связанными с катаклизмами, которые пережила и переживает наша страна. Нет объяснения им и как феноменам «тлетворного влияния» стран, где торговля детьми и детская проституция — не новые стигмы, а девиации (от позднелат. deviatio — отклонение. — Ред.) укоренившихся общественных нравов. Только в структуре знания о процессах, происходящих в нашем обществе с «человеческим фактором», которое может дать социальная медицина, можно понять, объяснить, а главное, «лечить» эти негативные стигмы. Забегая вперед, скажем, что торговля детьми и детская проституция прямо связаны с таким клиническим симптомом, как дромомания (бродяжничество). Вводя в социологию параметр клиники (в данном случае психиатрии), мы вплотную подходим к границе, четко разделяющей эти области знания, переступать которую опасно. Но об этом ниже. Здесь же выстроим цепочку развития названных стигм в постсоветской России:

· появление в результате криминальных последствий тотальной для неподготовленного общества приватизации, в том числе  жилья, нового класса — «бомж»;

· качественная трансформация лиц «бомж»: бродяжничать начинают пограничные субъекты, имеющие и жилье, и семью, но отреагировавшие на социальные перемены эскапизмом[3] — одной из крайних форм пассивного протеста. При этом на первое место выходит «эскапизм инфантов», т.е. несовершеннолетних. Здесь нужно говорить о стигме социопатии; при этом, по многолетним данным миграционной службы России, «бомжи», в отличие от мигрантов (беженцев и вынужденных переселенцев), не являются гражданами «горячих точек».

Можно назвать еще две стигмы нашего «больного» общества, которые никак не объяснишь ни его историческими традициями, ни особенностью социальной психологии при катаклизмах в России. Это близкая к пандемии наркомания (если учесть при этом фармакоэпидемии): каждый второй — третий (по разным источникам) гражданин нашей страны, начиная с 12 лет, самостоятельно, без назначения врача, принимает лекарственные препараты; количество аптек на душу населения в России возросло за последние пять—семь лет в сто (!) раз.  Никто не в состоянии провести грань, разделяющую лекарственных токсикоманов и истинных наркоманов (в клинической психиатрии есть термин для обо