Справедливость в доктрине конституционной экономики

Страницы в журнале: 153-158 

А.Е. ШУНЯЕВА,

студентка Института права ТГУ им. Г.Р. Державина 

Справедливость — истина в действии.

Б. Дизраэли

Тезис о том, что жизнь — вещь несправедливая, давно стал расхожим. Действительно, мир устроен так, что люди с рождения наделены разными способностями и разными возможностями для осуществления своих желаний. Между тем гражданское общество обладает множеством механизмов, чтобы гарантировать права и свободы живущих в нем людей. Разве не государство — это достижение всеобщего разума — является тем инструментом, который может, минуя веления природы, дать человеку правовые возможности самореализации, равные возможностям других людей?

Политико-экономические явления современности привели к появлению в российском обществе особого класса под названием лузеры. Это люди, оказавшиеся за бортом общественной жизни и потому не способные реализовать свой потенциал в силу многих факторов, главным из которых является недостаточная материальная обеспеченность. Даже обладая способностями и талантами, они не могут проявить себя хотя бы из-за действия принципа накопляемого преимущества, получившего большую распространенность в условиях рыночной экономики. Преимущество более сильных членов общества возрастает независимо от их личных усилий, и необратимости этого процесса не может помешать даже государство. Разрыв между бедными и богатыми в настоящее время, по сведениям социологов, достиг катастрофического размера, что свидетельствует о неправильном функционировании государственных механизмов. В итоге негативная тенденция несоблюдения принципа справедливости может вызвать нарушение стабильности в обществе.

Господство в России позитивистских взглядов, сводящих в единое целое норму и право, приводит к тому, что категория справедливости выводится за рамки правового поля, а ее место занимает позитивистский закон (как воплощение справедливости). Между тем либертарно-юридическая теория как тип правопонимания (ее представитель — В.С. Нерсесянц) подходит к праву с иных позиций, рассматривая его как мерило справедливости. Но, к сожалению, многообразие взглядов на место справедливости в праве обусловливает трудность ответа на вопрос, как государство должно относиться к лузерам. Оказывать помощь и поддержку согласно теории социального государства в ущерб экономическому росту или предпочесть общественный прогресс и свободную рыночную экономику, а неудачливых граждан обречь на самостоятельное выживание? С точки зрения морали зависящим от государства людям помогать необходимо. Но, как отмечают некоторые ученые, такого рода меры являются тормозом развития всего общества. Так, И.А. Алебастрова считает, что ведение социальной политики ложится нелегким бременем на бюджет страны. Социальная политика провоцирует психологию социального иждивенчества, подавляя творческую активность населения. Ее значительные масштабы, сопровождающиеся большим размахом перераспределения государством доходов граждан, отрицательно сказываются на материальном стимулировании предпринимателей, порождают (и не без оснований) у социально благополучных слоев населения чувство  дискриминации («позитивная дискриминация») и нарушения государством их права частной собственности, вызывают снижение их заинтересованности в результатах своего труда и социальную апатию[1].

Тем не менее публичный отказ государства от социально незащищенных граждан был бы не только несправедливым, но и негуманным. Думается, что ореол справедливости, возвышающий право, имеет все основания стать ареалом права, но только при господстве экономической конституции, базовым принципом которой она и является. Концепция экономической конституции, или конституционной экономики, для российской правовой действительности достаточно нова (в Германии она разрабатывается уже около 40 лет). Идея вмешательства государства в экономику воплощалась однажды в социалистическом государстве, но на фоне тотального контроля над всеми сферами жизни общества и попрания прав человека это вмешательство вряд ли можно было назвать конституционным. В настоящее время отечественной правовой науке известны только один комплексный труд по проблемам экономической конституции (работа Г.Н. Андреевой[2]) и один — по проблемам конституционной экономики (работа П.Д. Баренбойма, В.И. Лафитского, В.А. Мау[3]). Монография Г.Н. Андреевой примечательна тем, что в ней раскрываются содержание и исторический аспект теории экономической конституции на примере зарубежных стран. При этом внимание акцентируется на внутренней потребности российской экономики в конституционно-правовом регулировании. Автор четко выделяет два подхода к конституционному регулированию экономических отношений — естественный и системный, вырабатывает теоретические модели допустимых границ и форм государственного воздействия на экономику, предлагает некоторые ориентиры для реализации концепции в странах, где рыночная экономика находится на стадии формирования.

Несмотря на вышеперечисленные достоинства работы, стоит отметить отсутствие идеологического аспекта монографии, основой которого, как нам представляется, мог бы стать принцип справедливости. Говоря о какой-либо правовой теории, мы прежде всего задаемся вопросом: какую проблему она решает? Очевидно, что исследуемая нами концепция предполагает рамочное регулирование экономической сферы, определяя границы государственного экономического вмешательства. Но разве это делается только ради процветания государства и общества? Ведь механизмы саморегуляции рыночной экономики вполне справляются с задачей общественного прогресса. По нашему мнению, конституционное регулирование экономики обусловлено необходимостью перераспределения национального капитала в пользу малообеспеченных слоев, что может позволить ныне зависящим от патерналистской поддержки государства людям приблизиться к уровню обеспеченных слоев населения и вносить больший вклад в экономическое процветание страны. В этом смысле глобальной целью существования конституционной экономики является утверждение принципа справедливости в государстве.

Прежде чем рассмотреть эту категорию сквозь призму конституционной экономики, необходимо проследить, как менялось смысловое наполнение данного понятия с течением времени.

Категория справедливости в праве — одна из наиболее неоднозначных и многоаспектных, поскольку относится к области морали, нравственности и изначально рассматривается как философская категория. Именно философская наука открыла человечеству представления о справедливости. Народам Древнего Востока богиня Справедливости виделась все замечающей и всегда бодрствующей. Аристотель считал, что «государственным благом является справедливость, т. е. то, что служит общей пользе»[4]; Платон придерживался мнения, что справедливость — это божественное благо[5](при этом под справедливым и законным понималось одно и то же). Действительно, взаимосвязь понятий «право» и «справедливость» не нуждается в особых доказательствах: с точки зрения лексики последнее слово произошло от первого (аналогия прослеживается и в латыни: justitia и jus). Право исторически воспринимается людьми как нечто справедливое, может быть, как форма выражения справедливости. Революции и государственные перевороты зачастую имеют единственную подоплеку: привести нормы права в соответствие со справедливостью. «Учитывая то, что справедливость должна быть присуща праву в целом, право должно не только стремиться к справедливости, но и воплощать справедливость настолько, насколько это возможно в существующих экономических, социальных и политических условиях в государстве», — пишет И.И. Андриановская[6].

Что вкладывается в понятие «справедливость»? Толковый социологический словарь понимает под ним «общий принцип, согласно которому индивидуумы должны получать то, что они заслуживают»[7]. Это действительно так, но кто вправе отграничивать справедливое от несправедливого? То, что справедливо для одних людей в одной ситуации, может быть совершенно несправедливым для других людей и в другой ситуации. Скажем, суровое наказание преступника в уголовном праве будет справедливым по отношению к потерпевшему, но несправедливым по отношению к преступнику, если оно превышает тяжесть совершенного преступления. Рассматриваемая нами категория относится к разряду философских именно ввиду своей абстрактности и относительности. Еще Сократ задавался вопросом: если говорить правду, не вводить в заблуждение и приносить пользу — справедливо, то лгать, вредить и вводить в заблуждение — несправедливо? И отвечал сам себе, что справедливо также вредить своим врагам и обманывать друзей ради их же пользы. Как такое зыбкое понятие определяет дух права, представляющего собой совокупность упорядоченных правовых норм?

Право является регулятором общественных отношений, оно создает правила поведения, обязательные для исполнения. Именно правовая норма должна быть справедливой, поскольку она имеет достаточную юридическую силу, чтобы «узаконить» справедливость в обществе. Другими словами, дух справедливости претворяется в жизнь с помощью норм права.

Этот принцип не имеет собственных средств выражения. Как правило, он опосредуется через такие понятия, как равенство, свобода, нравственность. Естественной представляется множественность подходов к определению его сути. Пользуясь философским происхождением категории «справедливость», необходимо привести мнение выдающегося философа Гегеля, который обосновывает формальное, правовое равенство людей: «...люди равны именно как свободные личности, равны в их одинаковом праве на частную собственность, но не в размере владения собственностью»[8]. Говоря современным языком, Гегель — скорее приверженец равенства возможностей, чем фактического равенства. При этом если в настоящее время о признании фактического равенства еще идут дискуссии, то эта идея Гегелем категорически не допускалась. Несправедливым, с точки зрения философа, является отчуждение личной свободы, морали, правоспособности. «В природе вещей, — отмечает он, — заключается абсолютное право раба добывать себе свободу»[9].

Понимание справедливости в разных аспектах представляет трудность еще и потому, что ученые стремятся «приписать» ее к какой-либо определенной науке. Особый интерес в связи с этим вызывает позиция В.С. Нерсесянца, который рассматривает справедливость как сугубо правовую категорию, представляющую собой внутреннее свойство и качество права, и утверждает, что только право и справедливо. Обратившись к истории, можно заметить, что В.С. Нерсесянц не единственный, кто придерживался такого мнения.

Критерий справедливости фигурирует в либертарно-юридической концепции постольку, поскольку он тесно связан с ее основополагающим принципом — принципом формального равенства, представляющим собой единство трех составляющих: формальных равенства, свободы и справедливости[10]. При этом исследуемая нами категория приобретает оттенок абстрактности, выражая собой всеобщую, равную для всех меру дозволений и запретов, исключающую привилегии. Соответственно, право является единственной формой выражения равенства, свободы и справедливости в жизни людей.

Из этого следует логичный вывод, подчеркиваемый правоведом: справедливость не может иметь какую-либо другую, кроме правовой, природу. Отрицание этого неизбежно приводит к тому, что за справедливость принимается неправовое начало. Если развить эту мысль, получится, что право как таковое несправедливо, а значит, несправедлив и закон. В таком случае речь пойдет о неправовом характере закона, чего вообще быть не может, ведь право «всегда справедливо и является носителем справедливости в социальном мире»[11]. Столь последовательное изложение мыслей может убедить нас в правоте автора. Тем не менее ряд ученых выражают несогласие с В.С. Нерсесянцем. Например, Г.В. Мальцев считает, что нет юридической, политической или иной справедливости, а есть только нравственная сущность этого понятия, охватывающая все сферы социальной регуляции[12].

По нашему мнению, право неотделимо от справедливости и, несомненно, является средством ее выражения. Не будем осуждать ученых, приветствующих выделение морального, социального и нравственного начал справедливости, поскольку разница в определении данного понятия не меняет его сути: справедливый закон служит утверждению морали и нравственности и не может быть неправовым. Что касается опасений В.С. Нерсесянца по поводу подчинения права неправовому началу в случае отрицания исключительно правового характера справедливости, отметим, что признание ее моральной и нравственной природы не повлечет возникновения каких-либо антиправовых притязаний на всеобщее, присущее праву как мерилу справедливости. Эти стороны справедливости могут лишь наложить некоторые ограничения на правовые нормы: принцип преобладания нравственных ценностей и моральных идеалов не умаляет ее правовой природы. Не вызывает сомнений и то, что справедливость как моральная категория не в состоянии полностью стать частью права, ведь она требует от человека стремления к внутреннему совершенствованию, духовной возвышенности, а иногда — способности совершить подвиг. В данном случае призма нравственности, преломляя справедливость, выведет право к регулированию общественных отношений между обычными людьми на основе добропорядочности, честности и совестливости, не требуя от них святости или героизма.

Понятие «справедливость» может рассматриваться в разных аспектах: социальном (соответствие значимости разных индивидуумов их социальным статусам), экономическом (как равенство возможностей), политическом (как возможность участия в принятии важных государственных решений), этическом (по отношению к природе, к окружающим) и т. д. Мы будем рассматривать социальную сторону справедливости, так как она имеет сферу пересечения с правовой концепцией, необходимость реализации которой обусловлена экономическими и политическими факторами современной действительности, — концепцией конституционной экономики.

В любом государстве вопрос о распределении экономических благ в обществе всегда играет первостепенную роль. Здесь категория справедливости является краеугольным камнем в решении проблемы конституционной регламентации собственности. Последняя, как известно, представляет собой ядро государственности, и без ее закрепления на высшем уровне правового регулирования невозможно регулирование экономических отношений между индивидами. В данном контексте выражается основополагающая роль так называемой справедливости социальной. В российском дискурсе справедливости ей придается очень важное значение. Более того, некоторыми учеными отрицается существование какой-либо иной справедливости, кроме социальной. По их мнению, она «требует соответствия между реальной значимостью различных индивидуумов (социальных групп) и их социальным положением, между правами и обязанностями, между трудом и вознаграждением»[13]. Имеется в виду именно соответствие в материальном положении, а не формальное правовое равенство. В столь проблемном вопросе среди ученых нет единства. Согласно точке зрения Г.В. Мальцева данный вид справедливости выражает «реальные процессы обмена и распределения, способы общественного, коллективного и личного присвоения жизненных условий, произведенных и найденных в природе»[14]. Между тем В.С. Нерсесянц весьма недвусмысленно намекает на иллюзорность требований фактического равенства, где, по сути, происходит подмена равенства уравниловкой[15]. Эта идеология, в свою очередь, может носить неправовой характер и даже отрицать верховенство права. Представляется, что социальная справедливость должна восприниматься как часть правовой справедливости, т. е. входить в рамки всеобщности правового регулирования и равенства. Требования социальной справедливости, соответствующие праву, должны быть удовлетворены постольку, поскольку она есть не что иное, как правовая справедливость, реализующаяся в социальной жизни. К такому выводу подводит нас В.С. Нерсесянц, и думается, что это наиболее согласуется с формализмом всеобщего правового начала, оценивающего происходящие явления с позиций формального равенства и общего масштаба права. Равенство является логическим понятием, которое по определению может быть только формальным или абстрактным. Таким образом, либертарная теория подводит нас к отрицанию фактического равенства людей. Но означает ли это, что во имя обеспечения равенства перед законом необходимо исключить из поля зрения такой важнейший принцип, как социальная справедливость?

Идею перераспределения национального капитала в пользу малообеспеченных слоев населения можно понимать по-разному, и все трактовки определяют две совершенно противоположные точки зрения. Первую озвучивает В.А. Четвернин: «Сущность социального законодательства — это привилегии, льготы и преимущества, или так называемая позитивная дискриминация»[16]. Сторонники этого положения постулируют отношение к материальной поддержке граждан как к благотворительности, пожертвованию. Уместно привести высказывание Ю.С. Гамбарова о том, что, несмотря на волеизъявительный характер, «мы находим почти везде общественную регламентацию благотворительности, обязывающую в большей или меньшей степени всех к оказанию помощи бедным»[17]. Подобные идеи высказывает К.В. Арановский: «Социальность публичной власти сопутствует свободе рынка, теснит ее и отражается в нормах положительного конституционного права, обязывая к принудительной солидарности»[18]. Такие мысли могут быть характерны лишь для людей, никогда не испытывавших материальных проблем и проблем с самореализацией. Между тем государство — это организация публичной власти, смысл существования которой заключается не в том, чтобы недвижимо наблюдать за развитием сильных мира сего и прозябанием слабых; государство призвано воплощать в жизнь цель по созданию условий, «обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека» (ст. 7 Конституции РФ). И если благородство в XXI веке не в чести, государство обязано принудить людей быть благородными.

Иной взгляд на проблему поддержки граждан государством излагают сторонники теории В.С. Нерсесянца, в частности В.В. Лапаева. По ее словам, социальная политика государства может осуществляться в соответствии с принципом формального равенства. Идея социальной справедливости в его трудах приобретает новую форму — механизма правовой компенсации, предполагающего подтягивание правовых возможностей социально незащищенных граждан до уровня, равного уровню возможностей обеспеченных граждан. Другими словами, надо позволить людям обладать преимуществами (но не привилегиями), получаемыми более достойными, являющимися компенсацией их личных усилий или недостаточной социобиологической силы[19]. Координатором процесса предоставления этих преимуществ в трудовой, экономической, социальной сферах должно стать правовое формальное равенство. Поддержка незащищенных слоев населения возможна до того момента, пока они не получат необходимые условия для свободного развития, а дальнейшая помощь государства будет носить неправовой характер и может обернуться в итоге нарушением принципа справедливости для остальных граждан (только в этом случае, а не ранее, следует обвинять социальное государство в позитивной дискриминации).

Такая политика государства, направленная на подтягивание слабых к общему уровню стартовых возможностей в сфере реализации их правоспособности, наиболее согласуется с концепцией конституционной экономики, предполагающей сочетание экономической целесообразности с уровнем конституционного развития страны, отраженным в нормах конституционного права. Объективно обусловленную потребность в новом порядке регламентации общественной жизни признают даже страстные защитники либеральной идеологии, такие как Дж. Гэлбрейт. В своей книге «Справедливое общество. Гуманистический взгляд» он утверждает, что капитализм в его классическом виде уже нельзя признать образцовой моделью не только справедливого общества, но и общества просто привлекательного. Будучи сторонником саморегулируемой рыночной экономики, автор тем не менее делает вывод, что без вмешательства государства она не сможет функционировать нормально, обеспечивать насущные потребности людей. Доказательством этого служит глобальный экономический кризис, разрастание которого мы наблюдаем в настоящее время. Государство, являя собой оплот стабильности, обязано выполнять социально значимые функции, с которыми собственники капитала просто не могут справиться, поскольку они ориентированы прежде всего на процветание своего дела, а не на проблемы тех, кто не смог вписаться в жесткие условия рыночной экономики. И если принцип более равномерного распределения доходов вписывается даже в идеологию либертаризма, для постсоциалистической России он тем более должен быть признан основополагающим.

Материя социальной государственности настолько тонка и неоднозначна, что зачастую отдается на полное усмотрение власти. А между тем в современных условиях мы не можем надеяться только на здравый смысл политиков и их порядочность. Идеология капитализма накладывает негативный отпечаток на общество через индивидуализм и повсеместную коммерциализацию. О культуре богатства, подразумевающей его социально приемлемое использование, в России говорить не приходится. Между богатыми и бедными пролегла социокультурная пропасть, сделавшая эти два класса  антагонистичными. Нет никаких правовых механизмов, позволяющих легитимизировать социально ответственное поведение богатых людей, которые социальную политику воспринимают исключительно как дело доброй воли. «Общество с доминированием товарно-денежных отношений освобождает индивида от любых обязательств, кроме экономических»[20], а потому высший класс не приемлет социального служения обществу.

На наш взгляд, назрела необходимость конституционной регламентации ответственности бизнеса. Конституция написана для людей и призвана не только открывать шлюзы свободной экономической деятельности, но и обеспечивать равный доступ к ней всех граждан. Для этого следует перевести проблему справедливости личного усмотрения политиков в область права, где есть четко означенная мера справедливости, выходить за пределы которой никому не будет позволено. Для концепции конституционной экономики справедливость — это не явление морально-нравственных отношений, а конституционно закрепленная категория, реально влияющая на процессы распределения благ и капитала в обществе.

«Справедливость» — понятие достаточно абстрактное, о чем уже говорилось выше, но оно не настолько отвлечено от действительности, чтобы не было возможности внедрить его в правовую систему. Не будем спорить с тем, что конституционное закрепление справедливости и обеспечение ее реализации — процесс сложный. Действительно, непросто претворить в жизнь «справедливость как честность» Дж. Роулза, встав на «исходное положение» и опустив на глаза людей «занавес неведения». Но установить «справедливое распределение региональных и личных доходов», как это сделано в п. 1 ст. 40 Конституции Испании 1978 года, представляется реальным.

Разумеется, естественным можно признать отсутствие инициативы со стороны сильных мира сего в добровольном законодательном ограничении самих себя: отношение верхушки общества к данной проблеме до сих пор остается никаким. Сосредоточение власти в руках ограниченного круга представителей крупного капитала позволяет им влиять на правительство. В итоге не получает закрепления ни одна из форм справедливости, будь то равенство возможностей или «честность». В этой, казалось бы, тупиковой ситуации на сцену выходит конституционная экономика, которая, по авторитетному мнению П.Д. Баренбойма, нацелена на то, чтобы ответить на вопрос, как всем людям хорошо жить. Конституционная экономика призвана определять и корректировать неконституционные «выверты» российского правительства в сфере экономики[21]. Меры вмешательства государства в строго установленных пределах в названную область общественной жизни могут повысить не только качество жизни почти 70% населения (что само по себе будет достижением), но и улучшить активность граждан в экономической и политической сферах, а это может послужить общественным интересам и способствовать процветанию самого государства.

Самым дискуссионным в концепции конституционной экономики был и остается вопрос, кто и как определяет рамки правового регулирования государственного экономического вмешательства. Г.Н. Андреева придерживается мнения, что естественной границей в этом случае выступает идея социального государства[22]. Хотя прямого ответа на данный вопрос исследователи не дают, необходимо принять во внимание, что социальные притязания людей являются движущей силой общественной жизни. Удовлетворение этих притязаний с учетом общих интересов может служить той самой границей экономического вмешательства государства, определяемой интуитивно, отходя от догм, в соответствии с живыми потребностями народа.

Принятие властными субъектами концепции конституционной экономики потребует от них решительных действий в указанном направлении. В первую очередь государство должно установить необходимый минимум заработной платы, явно больший 40 руб. в час (эта цифра может вызывать в развитых странах лишь неподдельное удивление), ввести стимулирующий трудовую активность граждан способ ее начисления. Немаловажную роль в деле более справедливого распределения доходов (и это отмечается различными учеными) может сыграть прогрессивное налогообложение. Россия должна принять участие в разработке единого международного стандарта справедливости (попытки осуществления этой идеи предпринимаются за рубежом)[23]. Это лишь короткий перечень мер, необходимых для того, чтобы, проложив мост между самым малочисленным и многочисленным общественными классами, ознаменовать новый этап в жизни общества — этап конституционной экономики.

И последнее, о чем хотелось бы сказать. Юридическая доктрина по своей природе относится к категории нетипичных источников права, но в данный момент представители власти не видят оснований для опоры на нее. Правовая концепция государственной политики, тщательно разработанная лучшими умами российского государства, могла бы, помимо вклада в развитие отечественной науки, способствовать достижению баланса между интересами социальных групп и государства, что в конечном счете является залогом стабильности современного общества.

Библиография

1 См.: Алебастрова И.А. Социальное государство: белые одежды голого короля или платье для Золушки? // Конституционное и муниципальное право. 2008. № 20. С. 2—3.

2 См.: Андреева Г.Н. Экономическая конституция в зарубежных странах. — М., 2006.

3 См.: Конституционная экономика / П.Д. Баренбойм, В.И. Лафитский, В.А. Мау. — М., 2006.

4 Аристотель. Политика. Кн. 3. VII. 1. — М., 1995. С. 114.

5 См.: Платон. Законы. — М., 1999. С. 552.

6 Андриановская И.И. Проявление категории «справедливость» в праве // Наука, образование, общество: интернет-журнал СахГУ. <http://journal.sakhgu.ru.work.php?id=54>

7 Дэвид Д., Джери Дж. Большой толковый социологический словарь. <http://voluntary.ru/dictionary/567/word/>

8 Цит. по: Нерсесянц В.С. Гегель. — М., 1979. С. 32.

9 Гегель. Философия права. — М.; Л., 1934. С. 65.

10 См.: Нерсесянц В.С. Философия права: либертарно-юридическая концепция // Вопр. философии. 2002. № 3. С. 3—9.

11 Он же. Философия права: Учеб. для вузов. — М., 1998. С. 28.

12 См.: Мальцев Г.В. Нравственные основания права. — М., 2008. С. 108.

13 Бишток Ф.И., Ермакова А.И., Наумова Н.Ф. и др. Проблема социальной справедливости в зеркале современной экономической теории. — М., 2002. С. 7.

14 Мальцев Г.В. Социальная справедливость и право. — М., 1977. С. 76.

15 См.: Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 5.

16 Четвернин В.А. Лекции по теории права. Вып. 1. — М., 2000. С. 48.

17 Цит. по: Талеров К.В. Обязательное пожертвование как гарантия реализации публичных конституционно-правовых интересов // Юридический мир. 2008. № 12. С. 66.

18 Уч. зап. юрид. ф-та СПбГУЭФ. Вып. 11 / Под ред. А.А. Ливеровского. — СПб., 2008. С. 49.

19 См.: Лапаева В.В. Правовой принцип формального равенства // Журнал российского права. 2008. № 2. С. 74.

20 Зарубина Н.Н. Деньги и культура богатства: перспективы социальной ответственности бизнеса в условиях глобализации // Социологические исследования. 2008. № 10. С. 18.

21 Выступление П.Д. Баренбойма на международной конференции «Конституция и экономическое развитие: проблемы России и опыт зарубежных стран» (Санкт-Петербург, 10—13 апреля 2008 г.).

22 См.: Андреева Г.Н. Указ. раб. С. 44.

23 См.: Конарева Л.А. Стратегия реализации социальной ответственности в XXI веке // США—Канада. 2009. № 2.