Справедливость как основное начало социализации и гуманизации договорной ответственности в российском и зарубежном праве

УДК 347.1

Страницы в журнале: 52-57

Д.Е. Богданов,

кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права Российской правовой академии Министерства юстиции РФ Россия, Москва bogdanov.de@yandex.ru

С позиций справедливости анализируются тенденции  гуманизации и социализации договорной ответственности. Делается вывод, что данные тенденции обусловливают усиление защиты слабой стороны договорного отношения, а также допустимость компенсации нематериального вреда при неисполнении договорных обязанностей.

Ключевые слова: справедливость, договорная ответственность, императивная ответственность, нематериальный вред.

Современная отечественная цивилистика в известной мере оставила без внимания то обстоятельство, что в настоящее время во всем мире наблюдаются существенные изменения в понимании сущности и социального назначения гражданского права. Как отмечает М. Хесселинк, проблемы социальной справедливости трансформируют частное право, и на смену классической цивилистике уже идет современное гражданское право [12, p. 7—8]. Ученый также обращает внимание на тенденции социализации и конституционализации гражданского права, которые и обусловливают образование тектонического разлома между классическим и современным социализированным пониманием сущности гражданского права, поскольку размывают границы между сферами частных и публичных интересов.

Действительно, если последовательно претворять заложенный в ст. 7 Конституции Российской Федерации 1993 года (далее — Конституция РФ) telos, а целью правового регулирования станет достижение социальной справедливости и построение социального государства, то тогда гражданское право уже перестает быть «частным», поскольку становится «общесоциальным».

В этой связи вызывает интерес позиция Е.В. Богданова, обладающая еще большим прогностическим потенциалом по сравнению с выводами М. Хесселинка. Е.В. Богданов указывает, что гражданское право эволюционирует в направлении не только социализации, но и все большей гуманизации. Таким образом, нельзя «не учитывать того факта, что в России кардинальным образом изменилось отношение к человеку. Согласно ст. 2 Конституции РФ человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Обязанностью государства является признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина. Гражданское законодательство закрепляет многие права и свободы граждан, регулирует отношения, связанные с их возникновением, осуществлением и защитой. Именно в гражданском законодательстве закреплена способность граждан быть субъектами гражданских правоотношений, а также способность граждан своими действиями приобретать права и нести обязанности… Осуществляя социализацию и гуманизацию, государство тем самым проявляет заботу о социальном самочувствии всех членов общества. При этом нормы права, отвечающие за социализацию и гуманизацию, не могут действовать без взаимосвязи: нельзя обеспечить достойную жизнь гражданина, как того требует ст. 7 Конституции РФ, без признания ценности каждого человека, его прав и свобод, и в то же время положение человека в обществе, как личности, зависит от экономических условий проживания» [1, с. 72—77].

Таким образом, достижение целей социальной справедливости, построение социального порядка, в котором человек действительно будет высшей ценностью, и обусловливают возникновение новой цивилистической парадигмы — парадигмы справедливости, проявляющейся в двух основных и взаимообусловленных тенденциях развития гражданского права: гуманизации и социализации. И в этой связи представляет интерес вопрос, как названные тенденции проявляются в сфере договорной ответственности.

На наш взгляд, тенденции социализации и гуманизации договорной ответственности выражаются в усилении защиты интересов слабой стороны при неисполнении договорного обязательства. По законодательству России в данном случае речь идет о гражданах-потребителях. Вместе с тем некоторые иностранные цивилисты, например М. Хесселинк, считают необходимым распространение правил, направленных на защиту прав потребителей, и на малый, а также средний бизнес. Другими словами, как считает О. Ландо, под руководством которого были разработаны Принципы европейского контрактного права, положение «маленьких» профессионалов, фермеров, рыбаков, владельцев магазинов и мелких производств во многом аналогично положению потребителей [12, p. 23—26].

Ответственность продавца-предпринимателя перед покупателем-потребителем прямо закреплена действующим законодательством. Например, в ст. 23 Закона РФ от 07.02.1992 № 2300-1 (ред. от 02.07.2013) «О защите прав потребителей» (далее — Закон № 2300-1) в качестве меры ответственности продавца за каждый день просрочки выполнения требований потребителя предусмотрена неустойка в размере 1% от стоимости товара. В силу п. 2 и 4 ст. 13 названного Закона данная неустойка является штрафной и взыскивается независимо от вины должника. В п. 2 ст. 400 Гражданского кодекса Российской Федерации 1994 года (далее — ГК РФ) закреплено положение о ничтожности условий договоров, направленных на ограничение ответственности перед потребителями. Анализ указанных норм права позволяет утверждать, что, несмотря на наличие договорных отношений, ответственность за нарушение потребительского договора императивна, основана на законе. Это обусловлено необходимостью обеспечения справедливой ответственности в целях защиты слабой стороны договорного отношения, т.е. справедливого распределения бремени убытков и справедливого воздаяния за совершенное правонарушение.

Необходимо отметить и то, что современная судебная практика усилила ретрибутивную (воздающую) функцию данной ответственности, поскольку согласно п. 46 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28.06.2012 № 17 «О рассмотрении судами гражданских дел по спорам о защите прав потребителей» (далее — Постановление № 17) при удовлетворении судом требований потребителя в связи с нарушением его прав, установленных Законом № 2300-1, которые не были удовлетворены в добровольном порядке изготовителем (исполнителем, продавцом, уполномоченной организацией или уполномоченным индивидуальным предпринимателем, импортером), суд взыскивает с ответчика в пользу потребителя штраф в размере пятидесяти процентов от суммы, присужденной судом в пользу потребителя, независимо от того, заявлялось ли такое требование суду (п. 6 ст. 13 Закона № 2300-1).

Ретрибутивная справедливость индивидуально оценивает поведение конкретного правонарушителя, возлагая имущественные санкции именно с учетом его поведения. В описанной выше ситуации предприниматели именно наказываются за недобровольное исполнение требований потребителей.

В качестве проявления тенденции гуманизации договорной ответственности в отечественном праве можно указать возможность компенсации морального вреда даже за нарушение имущественных прав потребителей согласно ст. 15 Закона № 2300-1. При этом в случае нарушения прав потребителей наличие морального вреда презюмируется, что следует из п. 45 Постановления № 17. Применительно к вопросу гармонизации европейского частного права можно указать на п. 3 ст. III. — 3:701 Draft Common Frame of Reference (далее — DCFR) [13], согласно которому возможно взыскание убытков, если неисполнение договора вызвало как экономические, так и неэкономические потери.

Представляет интерес вопрос о соотношении направленной на защиту финансового интереса в получении ожидаемой в будущем выгоды категории упущенной выгоды, и соответственно принципа полного возмещения убытков (ст. 15 ГК РФ), с целями ответственности при нарушении потребительских и иных договоров, связанных не с извлечением прибыли, а удовлетворением личных, домашних, семейных потребностей.

Получается, что категория упущенной выгоды изначально не соответствует целям потребительских договоров, поэтому принцип полного возмещения убытков, предусмотренный ст. 15 ГК РФ (подразумевающий возмещение реального ущерба и упущенной выгоды), оказывается неадекватным в данной сфере. Конечно, потребители имеют возможность, помимо возмещения реального ущерба, взыскать еще штрафную неустойку (п. 2 ст. 13 Закона № 2300-1), а также штраф за невыполнение предпринимателем в добровольном порядке их требований (п. 6 ст. 13 Закона № 2300-1). Однако данные санкции преследуют самостоятельные цели: стимулирование предпринимателей к надлежащему исполнению своих обязанностей и, одновременно, сдерживание их антисоциального поведения.

Как отмечается в иностранной литературе, в настоящее время наблюдается тенденция, связанная с расширением сферы защиты нефинансовых интересов участников договорных отношений [10, p. 413]. Заслуживают внимания выводы Э. Маккендрика, что в современном мире стороны зачастую заключают договоры ради достижения целей, отличных от извлечения прибыли. Поэтому правовые системы, фокусирующиеся лишь на защите финансовых интересов (извлечении прибыли), неспособны отражать ценности современного мира [7, p. 405]. В другой работе названный автор указывает, что существуют социальные ценности, которые должны быть отражены в договорном праве, поскольку договоры могут заключаться, например, для достижения альтруистических целей. Это расширяет горизонты договорного права — оно начинает охватывать все новые области, например публичные услуги или образование, где невозможно отразить все социальные отношения в чисто экономических терминах. Жизнь не ограничивается лишь деньгами, а договорное право не может быть сведено к защите только финансовых интересов. Поэтому, по мнению Э. Маккендрика, указанная тенденция должна быть прямо отражена в концепции убытков за неисполнение договора [7, p. 1047].

В этой связи представляет интерес более гибкая концепция договорных убытков (damages) в англо-саксонской цивилистике в сопоставлении с российским подходом. Так, наше понимание убытков, отраженное в ст. 15 ГК РФ, может быть в некоторой степени соотнесено с компенсаторными убытками в общем праве (common law). Как указывает Д. Эдэлман, термин «убытки» (damages) означает лишь денежную сумму, присуждаемую за совершение неправомерного деяния. С такой точки зрения он не связан с какой-либо конкретной мерой возмещения, поскольку существует ряд мер, доступных суду, каждая из которых может быть определена как отдельный тип убытков, например номинальные (nominal damages), компенсационные (compensatory damages), реституционные (restitutionary or disgorgement damages), штрафные (exemplary or punitive damages) [4, p. 22].

Целью компенсационных убытков, выплачиваемых за неисполнение договора, является защита интереса в его исполнении (performance interest), т.е. они направлены на постановку кредитора в такое же хорошее положение, в котором бы он оказался, если бы договор был надлежаще исполнен. Такие убытки, по сути, являются субститутом, денежным эквивалентом исполнения обязательства [5, p. 628—654]. Например, в ст. III. — 3:702 DCFR прямо указана данная цель взыскания договорных убытков.

При таком понимании компенсационных убытков речь идет о защите исключительно экономических интересов путем предоставления денежного суррогата реального исполнения, денежной суммы, которая поставит потерпевшего в гипотетическую ситуацию, возникшую бы в результате надлежащего исполнения договора. Поэтому предпринимаются попытки по распространению идеи защиты интереса в исполнении договора (performance interest) и на ситуации, когда целью договора является, например, удовлетворение нематериальных потребностей, а также такие потребительские цели, как получение удовольствия, обеспечение безопасности и т.д.

В этой связи представляет интерес концепция «потребительского излишка» (consumer surplus), способная, по мнению отдельных авторов, выступать в потребительских договорах в качестве своеобразного эквивалента финансовой прибыли [11, p. 460]. Данная концепция была сформулирована для обеспечения защиты лиц, вступающих в договорные отношения ради достижения целей, которые не всегда могут быть выражены в объективной, например рыночной, стоимости (ценности), т.е. собственно для получения названного потребительского «излишка» (consumer surplus) как особой индивидуальной полезности или иной субъективной ценности блага [8, p. 581—582]. В случае когда «финансовая» ценность исполнения обязательства ниже, чем его субъективная ценность для конкретного субъекта, потерпевший ограничивается в эффективной защите своих прав. Как отмечают Л. Коффман и Э. Макдональд, если при установлении убытков игнорируется потребительский излишек (consumer surplus), то взыскание таких убытков не способно поставить потерпевшего в то положение, в котором он бы оказался, если договор был бы надлежащим образом исполнен [11, p. 462].

Иллюстрацией к рассматриваемой концепции убытков может послужить решение по делу Ruxley Electronics and Construction v. Forsyth (1995) (подробнее см.: [7, p. 1018—1029]). Суть его в следующем. Истец заключил с ответчиком договор, предметом которого было возведение бассейна с максимальной глубиной 7 футов 6 дюймов, специально указав ответчику на необходимость достижения указанной глубины, поскольку он намеревался нырять в бассейн. Ответчик выполнил работу, однако максимальная глубина бассейна оказалась равна 6 футам и 9 дюймам. Суд установил, что бассейн безопасен для ныряния, т.е. соответствует целям использования, о которых указал истец.

Палата Лордов оказалась в интересной ситуации, поскольку оба классических способа исчисления убытков приводили к несправедливым результатам. Так, снижение ценности (diminution in value) было минимальным, практически равным нулю, поскольку незначительное отступление от согласованной в договоре глубины не влияло на рыночную оценку собственности истца. Цена исправления (cost of cure), напротив, была чрезвычайно высокой и равнялась 21 650 фунтам стерлингов. Учитывая указанную диспропорцию между убытками от снижения ценности и убытками от исправления недостатка и то, что истец получил существенное исполнение по договору (substantial performance), суд посчитал неразумным взыскание суммы в размере 21 650 фунтов стерлингов и взыскал с ответчика 2 500 фунтов стерлингов.

Заслуживает внимания тот факт, что при вынесении такого решения некоторые судьи (Lord Lloyd) посчитали, что здесь подлежит возмещению «потеря удовольствия» (loss of amenity), однако другие (Lord Mustill) прямо сослались на концепцию потребительского излишка (consumer surplus).

Как отмечают Дж. О’ Салливан и Дж. Хиллиард, члены Палаты Лордов обращались к концепции consumer surplus и при вынесении решения по делу Farley v. Skinner (2001) [10, p. 423]. В этом случае истец заключил договор с ответчиком, который был обязан обследовать предполагаемую к покупке недвижимость, расположенную в 15 милях от аэропорта, на предмет неблагоприятного шумового воздействия. Истец прямо указывал, что загородная недвижимость должна находиться в тихом месте. Ответчик в своем отчете отметил отсутствие неблагоприятного шумового воздействия. Однако после приобретения недвижимости истец обнаружил, что шум доставляет большие неудобства. Несмотря на тот факт, что финансовые потери (diminution in value) были практически равны нулю, поскольку договорная цена приобретения недвижимости объективно отражала ее рыночную стоимость (т.е. была установлена с учетом неблагоприятного шумового воздействия), суд взыскал с ответчика сумму в размере 10 тысяч фунтов стерлингов.

В данном решении, как и в указанном ранее, Палата Лордов учитывала, в том числе, субъективную ценность надлежащего исполнения для кредитора, которая могла и не соответствовать рыночной ценности. При этом, как отмечается в литературе, суд в данных ситуациях встал на защиту такого основополагающего принципа договорного права, как pacta sunt servanda (с лат. — договоры должны соблюдаться) [7, p. 1028]. 

Из анализа данных примеров видно, что право должно учитывать то обстоятельство, что граждане обычно вступают в договоры ради достижения целей, не связанных с извлечением прибыли. Необходимо отметить и то, что подобной логикой руководствуются не только в сфере common law, но и на континенте, в целях гармонизации европейского частного права. Так, применительно к вопросу гармонизации европейского права представляет интерес решение по делу Simone Leitner v. TUI Deutschland GmbH & Co KG (2002), когда Европейский Суд Справедливости (European Court of Justice) при толковании ст. 5 Package Travel Directiva (Dir 90/314 [1990]) и основываясь на компаративном синтезе национальных правовых систем стран Европы сформулировал общий принцип европейского права о допустимости возмещения неимущественного вреда за нарушение договора. Было осуществлено расширительное толкование категории вред (damage), к которому можно относить не только телесные повреждения, но и иной нематериальный вред, в том числе и потерю удовольствия (loss of enjoyment) [3, p. 46—47].

По данному делу десятилетняя девочка отправилась вместе с родителями на двухнедельный отдых в Турцию. Через неделю она отравилась, диагноз — сальмонеллез. Отдых девочки и ее родителей, которые проводили все время возле больного ребенка, был испорчен. После возвращения домой, в Австрию, родители обратились с иском к турагенту. Австрийский суд присудил денежную сумму за претерпевание боли и физических страданий девочке, однако отклонил требование о возмещении семье нематериального вреда, причиненного в связи с потерей удовольствия от отдыха (loss of enjoyment). После чего австрийский суд передал дело на рассмотрение в Европейский Суд Справедливости для получения ответа о допустимости, с позиции права Европейского Сообщества, компенсации такого нематериального вреда. Суд Справедливости сформулировал указанный принцип европейского права о допустимости возмещения потери удовольствия как формы неимущественного вреда [9, p. 58—59].

Рассмотренные примеры из судебной практики свидетельствуют, что в современном мире продолжается поиск справедливой ответственности за неисполнение договора, что обусловлено, в том числе, и тенденцией социализации и гуманизации гражданского права. Происходит расширение защитного диапазона договорной ответственности за счет признания необходимости защиты разнообразных «нефинансовых» интересов и благ, ради получения и реализации которых граждане вступают в договорные отношения.

Осознается некая неадекватность классического понимания категорий «вред», «убытки», «упущенная выгода» и т.д. применительно к усложняющимся общественным отношениям, когда на первый план выходят не финансовые интересы в получении прибыли, а человек, его нематериальные блага и неимущественные интересы, которые нуждаются в эффективной юридической защите. Происходит экспансия договорного права, поскольку договор все чаще начинает опосредовать отношения по поводу нематериальных благ, связанных с получением удовольствия, знаний, обеспечением безопасности, благополучия, охраны здоровья и т.д. Это неизбежно заставляет договорную ответственность эволюционировать в направлении обеспечения эффективной защиты нематериальных (нефинансовых) интересов человека.

Как уже указывалось, в отечественном праве данная тенденция проявилась в возможности компенсации морального вреда за неисполнение потребительского договора (ст. 15 Закона № 2300-1). Правда, российские суды, как правило, ограничиваются взысканием символической компенсации за такие нарушения.

Отечественному праву в будущем неизбежно придется все больше расширять защитный диапазон договорной ответственности, признавая такие нематериальные убытки, как, например, потерю удовольствия или концепцию consumer surplus. Ведь если вновь обратиться к рассмотренному примеру с отравлением ребенка на отдыхе, когда, несмотря на предоставление услуг по перелету, трансферту, проживанию в отеле, анимации, питанию (которое, за исключением разовой ситуации, было качественным) и т. д., граждане не получили существенного исполнения (substantial performance), а именно удовольствия от отдыха. Такие нематериальные потери не могут быть восстановлены посредством классических конструкций реального ущерба или упущенной выгоды, что обусловливает необходимость использования иностранного опыта либо чрезвычайного расширения концепции морального вреда, причиненного неисполнением договора. Трактовки правил о компенсации морального вреда должны выступать в качестве генерального правила, своего рода малого «генерального деликта» в отношении нематериального вреда, причиненного неисполнением договора. 

Вызывает интерес и то обстоятельство, что в отечественной судебной практике уже известны примеры попытки конструирования особых, «нематериальных убытков». Так, Конституционный Суд РФ в своем определении от 04.12.2003 № 508-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Шлафмана Владимира Аркадьевича на нарушение его конституционных прав пунктом 7 статьи 152 Гражданского Кодекса Российской Федерации» (далее — Определение № 508-О) сделал ссылку на решение Европейского Суда по правам человека от 06.04.2000 по делу «Компания “Комингерсол С.А.” против Португалии». В данном решении Европейский Суд пришел к выводу, что суд не может исключить возможность присуждения коммерческой компании компенсации за нематериальные убытки, включающие «виды требований, являющиеся в большей или меньшей степени “объективными” или “субъективными”. Среди них необходимо принять во внимание репутацию компании, неопределенность в планировании решений, препятствия в управлении компанией (для которых не существует четкого метода подсчета) и, наконец, хотя и в меньшей степени, беспокойство и неудобства, причиненные членам руководства компании».

В результате Конституционный Суд РФ посчитал, что применимость того или иного конкретного способа защиты нарушенных гражданских прав к защите деловой репутации юридических лиц должна определяться исходя именно из природы юридического лица. При этом отсутствие прямого указания в законе на способ защиты деловой репутации юридических лиц не лишает их права предъявлять требования о компенсации убытков, в том числе нематериальных, причиненных умалением деловой репутации, или нематериального вреда, имеющего свое собственное содержание (отличное от содержания морального вреда, причиненного гражданину), которое вытекает из существа нарушенного нематериального права и характера последствий этого нарушения (п. 2 ст. 150 ГК РФ) [2].

Анализ определения № 508-О дает прекрасный образец попытки расширить концепцию нематериального вреда в отечественном праве. Однако что представляется более важным: защита деловой репутации юридических лиц либо защита интересов граждан, например в сфере потребительских договоров? Ответ очевиден. Тенденция социализации и гуманизации гражданского права акцентирует наше внимание на неимущественных интересах, собственно на человеке как участнике гражданских отношений. Поэтому договорная ответственность в российском праве с неизбежностью будет эволюционировать и расширять свой защитный диапазон за счет допустимости компенсации нематериальных потерь, возникающих при неисполнении договора.

Список литературы

1. Богданов Е.В. Социализация и десоциализация, гуманизация и дегуманизация гражданского законодательства России // Современное право.  2012. № 3.

2. Определение Конституционного Суда РФ от 04.12.2003 № 508-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Шлафмана Владимира Аркадьевича на нарушение его конституционных прав пунктом 7 статьи 152 Гражданского Кодекса Российской Федерации». Доступ из СПС «КонсультантПлюс».

3. Christian Twigg-Flesner. The Europeanisation of Contract Law. Current Controversies in Law. London and New York. Routledge-Cavendish, 2008.

4. Edelman Dr. Gain-Based Damages: Contract, Tort, Equity and Intellectual Property. Hart Publishing, 2002.

5. Ewan McKendrick. Contract Law. 7-th edition. Palgrave Macmillan, 2007.

6. Ewan McKendrick. Contract Law. Text, Cases and Materials. Second Edition. Oxford University Press, 2005.

7. Friedmann D. The Performance Interest in Contract Damages // The Law Quarterly Review. 1995. Vol. 111.

8. Harris D., Ogus A. and Phillips J. Contract Remedies and the Consumer Surplus // The Law Quarterly Review. 1979. Vol. 95.

9. Hugh Collins. The European Civil Code. The way forward. Cambridge University Press, 2008.

10. Janet O`Sullivan & Jonathan Hilliard. The Law of Contract. 4-th edition. Oxford University Press, 2010.

11. Laurence Koffman & Elisabeth Macdonald. The Law of Contract. Fourth Edition. Tolley, 2001.

12. Martijn W. Hesselink, Chantal Mak, Jacobien W. Rutgers. Constitutional Aspects of European Private Law. Freedom, Rights and Social Justice in the Draft Common Frame of Reference // Centre for the Study of European Contract Law. Working paper series № 2009/05. URL: http://ssrn.com/abstract= 1413089 (дата обращения 25.02.2014).

13. Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR) / Prepared by the Study Group on a European Civil Code and the Research Group on EC Private Law (Acquis Group). URL: http://ec.europa. eu/justice/policies/civil/docs/dcfr_ outline_edition_en.pdf (дата обращения 26.02.2014).